Ф. Скотт Фицджеральд
Прием у дантиста
Легкая двухместная коляска усталой рысью двигалась по дороге. И пассажиры, и лошади, отправившиеся в путь на рассвете, очень устали. Наконец, показался поворот на Вашингтон. В коляске сидела девушка: её красивые волосы отливали настоящим золотом и, несмотря на июль, на ней было платье из светло-синей бумазеи — вот почему всю дорогу она вежливо выслушивала критические замечания брата, что, дескать, медсестры в Вашингтонских госпиталях не наряжаются как на светский раут. Жози было грустно, потому что это было её первое «взрослое» платье. Несмотря на строгие семейные нравы, её очарование всегда привлекало дома множество молодых людей с тех пор, как ей исполнилось двенадцать, и в эту поездку она нарядилась, как на праздник.
— Брат, мы все еще в Мэриленде? — она ткнула его в бок ручкой хлыста, и капитан медицинской службы Пилгрим очнулся ото сна.
— Кажется, должны быть уже где-то в округе Колумбия — конечно, если ты не свернула в другую сторону. Вон там, на ферме, сделаем остановку и напоим лошадей. И прошу тебя, Жози, не нужно там ни с кем любезничать — почти наверняка там одни мятежники, а если проявишь хоть каплю мягкости, они тут же начинают вести себя спесиво.
Пилгримы были, наверное, единственными взрослыми людьми на всю округу, кто не знал, что юг штата Мэриленд внезапно оказался в руках армии Конфедерации. Чтобы ослабить давление на армию Ли у Петерсберга, генерал Эрли в последней отчаянной попытке создать угрозу столице направил свой корпус в долину Шенандоа. Его войска обстреляли пригороды из пушек, и он убедился, что федеральная армия очень прочно укрепилась, после чего маршем развернул свои усталые колонны обратно в Виргинию. Только что по этой дороге прошли последние пехотные колонны, оставляя позади упрямую пыль, и Жози подивилась большому количеству каких-то вооружённых бродяг, ковылявших навстречу. И что-то было не так с двумя всадниками, направившимися галопом к их коляске! Она встревоженно спросила:
— Брат, кто все люди? Это сепаратисты?
Для Жози, да и для всех, кто не бывал на фронте, было бы непросто принять этих всадников за солдат: на Тибе Дьюлени, чьи стихи иногда печатались в «Линчбергском курьере», была когда-то белая шляпа и форменный мундир «южан», и синие брюки, изначально предназначавшиеся для войск северян, а также форменный патронташ армии Конфедерации. Одинаковыми у этих всадников были лишь новенькие карабины, захваченные неделю назад в стычке с кавалерией Плезантона. Всадники подъехали к коляске, подняв тучу пыли, и Тиб отдал честь доктору.
— Привет, янки!
— Скажите, где тут можно взять воды? — надменным тоном обратилась Жози к самому симпатичному из двоих, но тут же заметила, как рука капитана медицинской службы Пилгрима дернулась к кобуре и замерла; второй всадник, прицелившись, держал карабин в трех футах от сердца брата.
Поморщившись, словно от боли, капитан Пилгрим поднял руки.
— Это что, налёт? — спросил он.
Жози почувствовала, как к ней потянулась рука, и тут же подалась вперед; Тиб забрал у брата револьвер.
— В чем дело? — опять спросил доктор Пилгрим. — Вы что, партизаны?
— А вы кто такие? — спросили всадники; не дожидаясь ответа, Тиб произнес:
— Юная леди, сворачивайте-ка вон туда, к ферме! Там и воды наберете.
Он вдруг заметил, что девушка была красива, а еще она испугалась, но старалась держаться храбро; Тиб добавил:
— Никто не причинит вам вреда! Мы лишь ненадолго вас задержим.
— Да скажете вы наконец, кто вы такие? — спросил капитан Пилгрим.
— Сохраняйте спокойствие! — ответил Тиб. — Сейчас вы в тылу у корпуса Ли.
— В тылу у Ли? — воскликнул капитан Пилгрим. — Когда вы, убийцы Мосби, спускаетесь с гор и режете телеграфные провода…
Вся группа, едва начав движение, резко остановилась; второй военный перехватил поводья и мрачно уставился на северянина.
— Ещё хоть одно слово о Мосби, и будете валяться вон там, в одуванчиках!
— Уош, офицер просто не в курсе последних событий, — сказал Тиб. — Он не понимает, что находится в плену у Северовиргинской армии!
Капитан Пилгрим недоверчиво на них посмотрел. Уош отпустил поводья, и коляска поехала к ферме. Лишь выехав из-за деревьев и увидев пару дюжин лошадей и ординарцев в серых мундирах, врач понял, что его информация действительно устарела на несколько дней.
— Здесь что, армия Ли?
— А вы не знали? Эйби Линкольн в настоящий момент моет на кухне тарелки, а генерал Грант стелет наверху постельки!
— Ох-х-х! — прокряхтел капитан Пилгрим.
— Эх, Уош, как бы мне хотелось побывать в Вашингтоне сегодня вечером, когда туда въедет мистер Дэвис! Недолго эти янки бунтовали, а?
Жози ему поверила, и весь её мир тут же рухнул… «Наши в синем…» «Союз навсегда!» «Я увидел, как во славе к нам спускается Господь…» Из глаз у нее тут же потекли горячие слезы.
— Вы не имеете права брать моего брата в плен! Он не офицер, он просто врач! Он был ранен у Колд-Харбор…
— Врач, говорите? А в зубах разбирается? — спросил Тиб, спешиваясь у крыльца.
— Да, это его специальность.
— Так вы зубной врач? Вас-то нам и надо, мы ведь уже весь Мэриленд-ваш-Мэриленд обыскали! Доктор, если вы любезно согласитесь пройти в дом, то получите возможность выдрать зуб у настоящего Бонапарта, кузена императора Наполеона III! Я не шучу — он числится при штабе генерала Эрли и уже с час стонет, у всех уже голова раскалывается, а все наши медики уехали с санитарными каретами.
На крыльце появился какой-то офицер, нервно прислушался к доносившемуся издалека треску выстрелов и бросил взгляд на коляску.
— Лейтенант, мы нашли зубного врача! — сказал Тиб. — Само Провидение послало его в наши тылы, и если Наполеону всё ещё требуется помощь…
— Слава богу! — воскликнул офицер. — Ведите его в дом! Мы так и не решили, везти ли принца с собой или оставить здесь?
И вдруг на покрытой плющом веранде Жози узрела весь блеск Конфедерации. Из дома внезапно появился похожий на паука человек в поношенном рединготе, украшенном поблекшими звездами, а за ним вышли двое мужчин помоложе, на ходу набивавшие в мешок какие-то бумаги. Затем появились разные офицеры — один с костылем, второй в одной лишь нательной рубахе, но с золотой генеральской звездой, прицепленной к забинтованному плечу… От всех веяло каким-то нервным весельем, но в их усталых глазах читалось уныние. Заметив Жози, все они повели себя как один: дюжина правых рук поднялась к дюжине шляп, и все ей поклонились.
Жози чопорно поклонилась в ответ, безуспешно пытаясь выразить лицом презрение и праведный упрек. Миг спустя все уже были в седлах. Генерал Эрли бросил взгляд на город, который он так и не взял — на город, который восемьдесят лет назад прямо посреди лесистых топей возвел другой уроженец Виргинии.
— Приказы без изменений, — сказал генерал адъютанту, придерживавшему его стремя. — Передайте Мосби, чтобы отправлял ко мне связных через каждые полчаса, пока мы не доберемся до брода Харпера!
— Слушаюсь, сэр!
Адъютант что-то ему тихо сказал, и его прищуренный, словно от солнца, взгляд устремился к сидевшему в коляске доктору Пилгриму.
— Мне доложили, что вы зубной врач, — сказал он. — С нами в качестве наблюдателя находится принц Наполеон. Вырвите ему зуб и сделайте все необходимое. Эти двое бойцов останутся с вами. Постарайтесь, и тогда вас отпустят без каких-либо условий!
Под стук копыт и скрип сбруи всадники двинулись по лужайке, и минуту спустя остатки Северовиргинской армии растаяли где-то вдали.
— Мы нашли дантиста для принца Наполеона! — сказал Тиб вышедшему из фермерского дома адъютанту-французу.
— Прекрасная новость! — француз отправился в дом впереди всех. — Принц сильно страдает от боли.
— Но этот врач — янки! — продолжил Тиб. — Одному из нас придется за ним присматривать, пока он будет оперировать.
Находившийся на другом конце комнаты упитанный больной — грубое подобие своего потрясшего человечество дядюшки — оторвал руку от стонущего рта и сел в кресле прямо.
— Оперировать?! — воскликнул он. — Боже! Это он будет меня оперировать?
Доктор Пилгрим с недоверием взглянул на Тиба.
— Моя сестра… Где будет она?
— Она будет в гостиной, доктор. Уош, ты остаешься здесь!
— Принесите горячей воды и мой чемоданчик с инструментами из коляски, — потребовал доктор Пилгрим.
Принц Наполеон опять застонал.
— Собираетесь отрезать мне голову? Ах, сет ви барбар!
Тиб вежливо его успокоил.
— Принц Наполеон, этот доктор — один из лучших в своем ремесле!
— Я опытный хирург, — сухо уверил Пилгрим. — Итак, сэр, не соблаговолите ли снять вашу шляпу?
Принц снял широкополую белую «кордобу», увенчивавшую разношерстный костюм, состоявший из красного фрака, французских форменных брюк и драгунских сапог.
— Как можно ему доверять, раз он янки? Вдруг он собрался меня убить? Он вообще знает, что я — гражданин Франции?
— Принц, если он не справится, там на улице полно яблонь, и веревки у нас в избытке!
Тиб ушёл в гостиную, где на краешке набитого конским волосом дивана примостилась мисс Жози.
— Что вы собираетесь сделать с моим братом?
Тиб стало её жалко; он прочитал беспокойство на её красивом лице и произнес:
— Я сейчас думаю лишь о том, сможет ли он помочь принцу?
Из библиотеки раздался животный рев.
— Слышите? — сказал Тиб. — Беспокоиться сейчас нужно за Наполеона!
— Вы нас отправите в тюрьму Либби?
— Мадам, будьте уверены — только не туда! Вы пробудете здесь, пока ваш брат не вылечит принца. Затем, как только отойдут наши последние патрули, вы и ваш брат сможете продолжить свой путь.
Жози успокоилась.
— А я думала, что война идет лишь в Виргинии!
— Так и есть. И туда мы, как я понимаю, направляемся — мы с армией приходим в Мэриленд уже третий раз, и третий раз мы с армией отсюда уходим.
Она впервые посмотрела на него с обычным человеческим любопытством.
— А что имел в виду брат, когда говорил, что вы — куртизаны?
— Видимо, хотел подчеркнуть, что я со вчерашнего дня не брился, — рассмеялся он. — «Партизан», а не «куртизан», разумеется! Когда в тылы врага выходят янки, они считаются разведчиками, а когда тоже самое делаем мы, янки притворяются, будто мы не солдаты, и потому нас можно вешать.
— Но солдат не в форме — это шпион, не правда ли?
— Но я-то в форме — вот, например, пряжка! И, хотите верьте, хотите нет, мисс Пилгрим, а я был довольно бравым на вид кавалеристом, когда четыре года тому назад выехал из Линчберга!
Он рассказал, во что он был одет в тот день, и Жози его выслушала — отличий от первых юных добровольцев, которых провожали на войну на вокзале в Чилликоте в штате Огайо, почти не было.
— … даже с перевязью — с широкой красной лентой, которую подарила мне мать! Одна из девушек вышла перед эскадроном и прочитала вслух мое стихотворение.
— Ах, прочтите мне его! — воскликнула Жози. — Мне очень хочется его послушать!
Тиб задумался.
— Представляете, я его уже забыл! Помню только: «Линчберг, гвардейцы твои с домом простились родным»…
— Очень красиво! — забыв о поводе, по которому линчбергские гвардейцы отправились из дому, она добавила: — Ах, как мне хочется услышать его целиком!
Из коридора донесся вопль и что-то по-французски. В дверях появилось обезумевшее лицо французского адьютанта.
— Он не только вытащил зуб, он разворотил ему весь эстома! Он его сейчас убьёт!
У него из-за плеча показалось лицо Уоша.
— Эй, Тиб! Янки вытащил зуб.
— Неужели? — равнодушно произнес Тиб, а когда Уош ушел обратно, обернулся к Жози.
— Я обязательно напишу когда-нибудь сонет, чтобы выразить вам свое восхищение!
— Ах, как неожиданно! — весело ответила она.
И про себя она могла бы сказать то же самое — с первого взгляда всё всегда так неожиданно…
II
Через минуту в дверях вновь возник Уош.
— Слушай, Тиб, здесь больше оставаться нельзя. Только что проскочил патруль, отстреливались с седел. Нам пора собираться. Этот доктор знает, что мы люди Мосби!
— Вы ведь не уедете без нас? — с подозрением спросил адъютант-француз.
— Именно так мы и сделаем, — ответил Тиб. — Ничего страшного, какое-то время принц понаблюдает за войной с позиций янки. Мисс Пилгрим, да будет мне позволено сказать: с огромной грустью и крайней неохотой, но я вынужден откланяться!
Бросив торопливый взгляд в библиотеку, Тиб увидел, что принц уже пришёл в себя; он сидел прямо, ни на что не опираясь и шумно дышал.
— Вы просто волшебник! — говорил он доктору Пилгриму. — Благодаря вам эта кошмарная боль ушла, и я остался в живых! В Париже мне рассказывали, что иногда выдирают зуб и человек умирает от кровопотери!
А Уош уже звал с улицы:
— Эй, Тиб, выходи!
Стреляли уже совсем рядом. Оба разведчика едва успели отвязать лошадей, и тут Уош пробормотал: «Черт возьми!», указав на дорогу, где у дальних ворот из-за деревьев появилось полдюжины кавалеристов федеральной армии. Одной рукой Уош вскинул карабин к правому плечу, а второй достал патроны из патронташа.
— Беру на себя двух слева! — сказал он.
Они спрятались за лошадьми и выжидали подходящий момент.
— Может, еще успеем убежать? — предложил Тиб.
— Да тут везде заборы с дом высотой!
— Не стреляй, пока не подойдут поближе.
Группа всадников неспешной рысью направилась по дороге к дому. За четыре года службы в разведке Тиб не научился равнодушно стрелять из засады, но он умел быстро концентрироваться и взял на мушку капрала в синем мундире.
— Уош, ты прицелился?
— Вроде да!
— Они разделятся, а мы проскочим мимо.
Но удача в тот день отвернулась от армии южан, и им тоже не повезло. Выстрелить они не успели; на Тиба набросился сзади тяжелый человек, схватил его за руки и заорал прямо над ухом:
— Сюда! Здесь мятежники!
Тиб развернулся и стал отчаянно бороться с доктором Пилгримом, а патруль северян остановился и достал пистолеты. Уош в отчаянии покачивался из стороны в сторону, пытаясь взять на мушку Пилгрима, но доктор всё время скрывался за Тибом.
Через несколько секунд всё было кончено. Уош всё же выстрелил, но в седло сесть не успел — их окружили федералы. Разъяренные мужчины смотрели на пленивших их вражеских солдат. Доктор Пилгрим отрывисто сказал капралу федеральной армии:
— Это люди Мосби!
В то время на линии фронта царили жестокие нравы. Уош попробовал выхватить у капрала револьвер и сбежать, но федералы его тут же пристрелили. Всё ещё сопротивлявшегося Тиба привязали к перилам крыльца.
— А вон там неплохое дерево! И веревку можно взять с качелей, — предложил один из солдат.
Капрал посмотрел на доктора Пилгрима.
— Вы уверены, что он из людей Мосби?
— Я из Седьмого Виргинского кавалерийского полка! — сказал Тиб.
— Вы — один из людей Мосби?
— Не ваше дело!
— Ну, ладно… Ребята, несите веревку!
И вновь дало о себе знать суровое присутствие доктора Пилгрима.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы его вешали, но участие в войне тех, кто не состоит в регулярной армии, никак нельзя поощрять…
— Таких, как он, мы иногда подвешиваем за большие пальцы рук, — вспомнил капрал.
— Так и сделайте! — сказал доктор Пилгрим. — Он сам угрожал, что меня повесит!
К шести часам вечера того же дня на дороге вновь воцарилось оживление. Вдогонку за корпусом Эрли отправились две лучшие бригады Шеридана, стычки шли по всей долине. К столице вновь повезли почту и свежие овощи — вылазка южан завершилась, если не считать отставших от отступивших частей солдат и тех, кто навсегда остался лежать вдоль дороги на Роквилль.
В доме на ферме было тихо. Принц Наполеон ждал, когда из Вашингтона прибудет санитарная карета. В доме не слышалось ни звука; лишь Тиб, у которого с пальцев постепенно слезала кожа, декламировал вслух отрывки из своих политических стихов. Когда стихи в памяти иссякли, он принялся петь песню, которую часто пели в том году:
У нашего Мосби на шляпе перо,
Он янки ловушки расставит хитро,
Лошадок и седла у янки возьмем,
В атаку за перышком Мосби пойдем…
Когда совсем стемнело и часовой задремал на крыльце, явилась та, кто знала, где лежит стремянка — она слышала, куда убрали лестницу после того, как подвесили Тиба. Наполовину перепилив веревку, она сходила к себе в комнату за подушками, придвинула Тибу под ноги стол и положила подушки.
Ей не нужно было даже думать, что делать. Когда с тяжелым вздохом Тиб упал вниз, бессвязно пробормотав «… и нечего стыдиться…», она вылила ему на руки полбутылки хереса. Затем ей вдруг стало нехорошо, и она убежала к себе в комнату.
III
После войны всегда есть те, для кого война закончилась, но остаются и те, кто так и не смог смириться. Доктор Пилгрим, разозлившись на то, что у правительства не получилось поставить Юг на колени, покинул Вашингтон и по железной дороге, а затем по реке, уехал в Миннесоту. Осенью 1866 года он вместе с Жози прибыл в Сент-Пол.
— Ну, вот мы и покинули зону заражения, — сказал он. — Пусть по Вашингтону, чувствуя себя в безопасности, гуляют мятежники, а в здешнем воздухе заразы рабства никогда и не бывало!
Суровый город был словно большая рыба, которую только что выудили из Миссисипи и швырнули на берег, где она все еще прыгала и извивалась. В городе было двенадцать тысяч жителей — вдоль причалов раскинулись домишки, словно выстроенные из игральных карт, а также церкви, лавки, конюшни и салуны. Вновь прибывшие шли по замусоренным улицам, уступая дорогу пролеткам и фургонам, коровьим стадам и перебегавшим дорогу курам; изредка на улицах попадались и люди в цилиндрах, громко и уверенно о чем-то разговаривавшие, потому что через город вскоре должна была пройти железная дорога. Везде ощущалась безрассудная уверенность, а общая обстановка в городе будоражила.
— Придется тебе купить яловые сапоги, — заметила Жози, но доктор Пилгрим был погружен в свои мысли.
— Тут наверняка есть южане, — вслух размышлял доктор Пилгрим. — Жози, я не хотел тебе говорить, чтобы тебя не волновать… В Чикаго я видел того человека из отряда Мосби — ну, того, которого мы взяли в плен.
У нее в голове словно застучали барабаны — барабаны воспоминаний о боли… Её глаза узрели, как во славе к ней спустился Господь, а затем она увидела, как славу Господню подвесили к потолку за большие пальцы…
— И мне кажется, что он меня тоже узнал, — продолжил доктор Пилгрим. — Но, может быть, я и ошибся.
— Ты должен быть рад, что он выжил! — чужим голосом произнесла Жози.
— Рад?! Честно говоря, я думал совсем не об этом. Партизан Мосби наверняка должен гореть жаждой мести и желанием поквитаться; когда такой человек окажется на Западе, он обязательно примется искать отчаянные головы вроде себя — это ведь люди из тех, что грабят поезда и случайных прохожих!
— Да как ты можешь? — воскликнула она. — Как раз у тебя и есть эта самая жажда мести! Ты же вовсе не знаешь, какой он человек! На самом деле… — Она умолкла. — Я думаю, что он прекрасный человек!
Это заявление отдавало каким-то легкомысленным восторгом, и доктор Пилгрим бросил злой взгляд в её сторону. Он вовсе не одобрял нынешнее поведение Жози: за прошлый год в Вашингтоне ей три раза предлагали руку и сердце, причем на самом деле предложений было даже шесть, но она, чтобы её не сочли кокеткой, не считала те, выслушивания которых ей удалось избежать. И как только из уст брата прозвучало имя Тиба Дьюлени, она принялась, затаив дыхание, высматривать его в толпе приезжих перед отелем.
Тиб приехал в Сент-Пол, ничего об этом не зная. Доктора Пилгрима в Чикаго он не узнал; у него и в мыслях не было никакой мести, и никакого отчаяния он тоже не испытывал. Он хотел присоединиться к бывшим однополчанам, уехавшим подальше, на Запад, и когда Жози оказалась в его поле зрения, он заметил лишь незнакомую красавицу, завтракавшую в ресторане отеля. Затем он её узнал — точнее, вспомнил и почувствовал что-то глубоко внутри, потому что имени её он вспомнить не смог.
А Жози, как только его увидела, тут же посмотрела ему на руки — туда, где должны были быть большие пальцы; их там не было, и прокуренная зала закружилась у неё в глазах.
— Простите, что напугал вас, — обратился к ней он. — Мы ведь знакомы, не так ли?
— Да.
— Моя фамилия Дьюлени. В Мэриленде…
— Я знаю.
Последовала неловкая пауза. Затем она с некоторым усилием поинтересовалась:
— Вы только что сюда приехали?
— Да. Не ожидал вас здесь увидеть; даже не знаю, что и сказать. Я часто вспоминал…
… Брат Жози ушел подыскивать помещение под кабинет и мог в любой момент вернуться. Жози инстинктивно отбросила всякую осторожность.
— Я тут с братом, — сказала она. — Он видел вас в Чикаго. И думает, что вы хотите… свести счеты.
— Он ошибается, — ответил Тиб. — Могу сказать совершенно откровенно: я об этом даже не думал!
— А для брата война всё ещё не кончилась. И когда я увидела… ваши искалеченные руки…
— Всё это в прошлом, — сказал Тиб. — Будем считать, что ничего этого не было.
— Он вряд ли так сможет, — сказала она, а затем добавила: — но я смогу! Если бы я только знала, что и вы остановитесь в этом отеле…
— Я могу переехать в другой.
В этот момент их прервали. С другого конца зала, окликнув Тиба, к ним направились трое молодых людей.
— Мы сможем встретиться? — торопливо прошептал он. — Давайте днем, у почты?
— Лучше вечером. В семь.
Жози заплатила по счету и вышла. Молодые люди — темноволосый юноша в широкополой шляпе, с непобедимыми глазами южанина, и двое рыжих близнецов — проводили её взглядами.
— А Тиб времени зря не терял! — сказал темноволосый; его звали Бен Кэри, он служил в кавалерии Стюарта. — Мы тут уже три дня, но нам ничего подобного не попалось!
— Давайте уйдем отсюда, — сказал Тиб. — Так нужно.
Усевшись за столик в другом ресторане, юноши принялись его расспрашивать.
— Что такое, Тиб? Там что, где-то маячил муженек?
— Не муженек, а братец-янки. Он дантист, — ответил Тиб.
Трое мужчин обменялись взглядами.
— Дантист? Вот это да! Очень интересно! И с каких это пор ты бегаешь от дантистов?
— Да было кое-что во время войны… Расскажите лучше, как вы оказались в Сент-Поле? Я ведь завтра собирался ехать к вам, в Лисбург!
— Тиб, мы сюда приехали по делу — точнее, у нас вопрос жизни и смерти. Возникли неприятности с индейцами. Пара тысяч сиу разбили лагерь прямо у стен нашего городка и угрожают снести все до основания.
— Так вы за помощью приехали?
— Ага, держи карман шире… Разве правительство поддержит колонию мятежников, которым не нравятся индейцы, которых правительство же и опекает? Нет, мы сами по себе. Мы хотим убедить вождя, что мы друзья, а для этого нам надо оказать ему одну услугу. Расскажи-ка поподробнее про этого дантиста.
— Да забудьте вы про него! — с досадой сказал Тиб. — Он только что сюда приехал. Мне он не нравится, вот и вся история.
— Только приехал… — задумчиво повторил Кэри. — Очень интересно! Тут уже есть три врача, и мы со всеми ними уже переговорили. Это трусливейшие из всех белых мужчин на свете! — Он умолк и спросил: — А как этого врача зовут?
— Пилгрим, — ответил Тиб, — но знакомить с ним я вас не стану.
Юноши снова обменялись взглядами, и вдруг стали каким-то необщительными. Они договорились все вместе отправиться в Лисбург завтра — Тиб обрадовался, что не сегодня. Но вряд ли он был бы спокоен, если бы услышал их разговор после того, как он с ними распрощался.
— Если этот дантист только что приехал, то он, можно сказать, еще в пути, и ничего страшного, если его путь станет чуть длиннее.
— И не будем ему заранее ничего говорить! Поговорим, когда окажемся у пациента.
— Старине Тибу это наверняка понравится, операция вполне в духе Мосби. Хотя может и нет… Давненько я не встречал таких девушек!
IV
В тот вечер доктор Пилгрим отправился устраивать свой новый кабинет, а Жози под предлогом вышивания осталась в отеле. В семь она ускользнула из номера и отправилась к зданию местной почты, где её ждал Тиб с нанятым экипажем, и они поехали на утес над рекой. Внизу, словно мираж мегаполиса посреди темной прерии, мерцали огни города.
— Вот оно, будущее! — произнес он. — Не так уж оно и привлекательно, чтобы уезжать из Виргинии, но я ни о чем не жалею…
— И я, — сказала Жози. — Когда мы вчера приехали, мне стало немного грустно, я словно потерялась. Но сегодня все стало иначе.
— Проблема в том, что теперь мне уже не хочется ехать куда-то еще, — сказал он. — И знаешь, почему?
Но Жози пока не хотелось, чтобы он ей говорил.
— Должно быть, это потому, что здесь уже видны небольшие приметы восточного побережья, — сказала она. — Смотри, вот кто-то посадил сирень, а еще я видела, как по улице везли огромный рояль!
— Там, куда я собрался, никаких роялей нет. Но и в Виргинии последние несколько лет музыка звучала не часто. — Он помолчал. — Тебе обязательно надо побывать в Виргинии… Увидеть долину весной…
— «Линчберг, гвардейцы твои с домом простились родным», — процитировала она.
— Ты запомнила? — он улыбнулся. — Но мне никогда не хотелось провести там всю свою жизнь. Отца и обоих братьев убили на войне, и когда весной умерла мама, мне показалось, что для меня там все кончено. Ну а когда сегодня в отеле я заметил твое красивое лицо, мне показалось, что в меня вновь вдохнули жизнь!
На этот раз она не стала менять предмет разговора.
— Я вспомнил, как очнулся в то утро два года назад, как полз по лесу, думая о том, правда ли, что мою веревку перерезала какая-то девушка, или мне это только привиделось в кошмаре? Потом я себя убедил, что это была ты.
— Да, это была я. — Она поежилась. — Нам пора ехать назад. К возвращению брата я должна вернуться в отель.
— Дай мне еще мгновение подумать об этом, это ведь так прекрасно! — взмолился он. — Разумеется, я влюбился бы в тебя и без этого!
— Ты меня почти не знаешь. Просто я единственная девушка, которая тебе здесь встретилась… — На самом деле она разговаривала сама с собой, и не очень убедительно. Затем на какое-то время воцарилась тишина. И на один короткий миг, в этом самом месте, в этот самый час, отбрасываемая при свете звезд тень коляски и лошади вдруг превратилась в центр мироздания.
Спустя некоторое время Жози отодвинулась, и Тиб с неохотой дернул поводья. Теперь им надлежало строить планы, но они находились во власти чар посильнее, чем ночное дыхание северной осени. Они увидятся завтра… В том же месте, в тот же час… Они были совершенно уверены в том, что они увидятся…
Доктор Пилгрим еще не вернулся, и Жози, которой совсем не хотелось спать, отправилась к нему; новый кабинет располагался в каркасном доме, где сдавались помещения для контор. Она вошла в дом и оказалась среди всеобщего смятения. Вокруг цветной уборщицы собралась целая толпа, и все пытались выяснить, что же тут произошло? Ясно было одно: не успел доктор Пилгрим повесить свой диплом в рамке на стену нового кабинета, как к нему ворвались похитители и насильно его куда-то увезли.
— Это были не индейцы! — громко вопила негритянка. — Это были белые, переодетые в индейцев! Говорили, что их вождь заболел! А когда я сказала им, что никакие они не индейцы, они принялись гикать и дурачиться, стали кричать, что снимут с меня скальп! Но двое из них были рыжие, а разговаривали так, словно только что приехали из Виргинии!
Жизнь тут же покинула Жози, и на её месте воцарился ужас. Никакой мести, никакого сведения счетов?! Так вот чем были заняты его друзья, пока он так галантно её отвлекал! Глаз за глаз, все как у первобытных людей тысячу лет назад!
Нашлись и первые следы виновников. Многие в городе видели, как в здание ворвались «индейцы», но все решили, что это какой-то розыгрыш. Тем же вечером, попозже, из города поспешно выехала повозка, сопровождаемая всадниками, подходящими под описание негритянки.
Жози вспомнила, что небольшой торговый поселок Лисберг находится в двух днях пути от Сент-Пола. У неё имелись рекомендательные письма, которые она еще не успела вручить, и на следующий день какие-то сочувствующие местные коммерсанты помогли ей встретиться с комендантом городского форта «Снеллинг». В полдень, в сопровождении группы из шести солдат, она отправилась в Лисберг в дилижансе компании «Фарго».
V
Доктора Пилгрима как-то раз уже похищали по профессиональному поводу, так что этот опыт был для него лишен очарования новизны. Поначалу его сковывала мысль о том, что его похитили ряженые «индейцы», но когда он узнал причину похищения, то без стеснения выдал все, что он о них думал:
— Из-за какого-то дикаря! — он был в ярости. — Да эти ваши индейцы даже понятия не имеют, что зубы можно лечить! У них же есть их знахари, вот и пусть им помогает их природа!
Они сидели в бревенчатом доме — одном из полудюжины зданий Лисберга. Собрание местных граждан — все они были родом из мест, лежавших к югу от линии Мэйсона-Диксона — с интересом прислушивалось к разговору.
— Но природа, видимо, не в силах помочь вождю Красная Трава! — отвечал Бен Кэри. — Может, вы попробуете? До того, как у него разболелись зубы, он не имел ничего против нашего городка — а теперь созвал воинов со всей Дакоты! Вы поедете в их стойбище посмотреть, что с ним?
— Я не желаю смотреть ни на каких индейцев, и даже слышать о них не желаю!
— Но он не будет кричать, у него же зубы болят!
— К черту его с его зубами! Пусть хоть совсем сгниют!
— Доктор, вы ведете себя бесчеловечно. Конечно, вождь, как вы говорите, дикарь, но наше правительство считает их всех благородными дикарями. Вот если бы он был черным, разве вы отказались бы вырвать ему зуб?
— Это другое!
— Вовсе нет. Этот индеец очень смуглый — точно, ребята? Особенно если посмотреть на него в его вигваме. И пока вы будете оперировать, можете думать, что он обычный негр, и тогда вообще никаких вопросов!
Язвительный тон лишь укрепил упрямство доктора.
— Это оскорбление моей профессии! Разве вы похитили бы хирурга, чтобы заштопать раненого зверя?
— Красная Трава никакой не зверь. Возможно, он даже примет вас в свое племя! И вы станете единственным на свете индейским дантистом.
— Эта честь меня совсем не привлекает.
Кэри попробовал другой подход.
— Вы нас в какой-то степени убедили, доктор — не можем же мы вас заставлять? Но вы должны понимать, что если вы вылечите одного больного индейца, то спасете женщин и детей от того, что тут уже было в ’62 году!
— А это уже работа для военных. С мятежом справились, теперь и этим могут заняться.
Он, как говорится, ступил на тонкий лед, но никакого ответа, кроме тишины, не последовало.
— Ребята, давайте дадим доктору время подумать. — Кэри обернулся к индейцу-переводчику. — Передайте Красной Траве, что белый лекарь сегодня в деревню не придет, потому что ему нужно совершить обряд очищения после долгой дороги.
Через час после этой беседы в Лисберг на взмыленных конях въехал Тиб Дьюлени с проводником; о новостях Тиб узнал в Сент-Поле из утренней газеты и отправился в путь гораздо раньше дилижанса. Он был в диком гневе, когда спешился и оказался лицом к лицу с Беном Кэри.
— Чертовы дурни! Из Сент-Пола сюда уже отправили войска!
— Мы были в критическом положении, Тиб, и выбрали оптимальный вариант из всех, что пришли в голову.
Он объяснил, что случилось, но Тиб не проникся сочувствием.
— Я лично не стал бы ничего делать, если бы меня заставляли силой, хоть застрелите!
— А разве тебе в свое время на службе у Мосби не приходилось похищать людей?
— Как можно сравнивать? Подумать только, что теперь обо мне думает девушка!
— Мне очень жаль, Тиб, но…
Разговор плавно перешел к надвигавшейся опасности, и образ Жози на время вылетел у Тиба из головы.
— Пилгрим человек упрямый. Он знает, что я — один из вас? — спросил он.
— Я подумал, что тебе не хотелось бы, чтобы я об этом упоминал.
— Что ж… Теперь мне, по всей видимости, остается лишь одно: стать заодно с вами. Возможно, мне удастся вам помочь. Скажи, что его желает видеть еще один пациент, но ничего больше не говори.
От уговоров упрямство доктора Пилгрима лишь крепло, и когда Тиб подошел к двери, с языка доктора готова была сорваться решительная тирада. Но ни одного слова так и не прозвучало — у доктора отвисла челюсть, а гость негромко произнес:
— Я к вам по поводу больших пальцев.
И взгляд доктора Пилгрима упал на то, что в Чикаго было скрыто перчатками.
— Непривычное зрелище, — произнес Тиб. — Поначалу меня слегка тяготило это неудобство. Но потом я понял, что у всего на свете есть и другая сторона, и я могу считать это боевой раной — или чем-нибудь вроде.
Доктор постарался призвать на помощь все свое моральное превосходство, столь необходимое для поддержания его чувства собственного достоинства.
— В иные времена, — продолжал Тиб, — все было бы гораздо проще. Здешние индейцы вполне бы меня поняли. У них существует почти такая же пытка: человека подвешивают за грудь на ремнях, пока он не сломается. — Он помолчал. — Доктор Пилгрим, я до сих пор старался думать о своём увечье как о боевой ране, но вот я оказался ближе к природе, и начинаю думать, что я ошибался. Возможно, мне все же стоит взыскать с вас должок?
— Что вы хотите со мной сделать?
— Есть разные варианты. Вы поступили жестоко. И совесть вас, кажется, не мучает?
— Возможно, мера действительно была чересчур радикальной, — признал доктор тревожным тоном. — И я за это должен извиниться.
— Да, услышать от вас такое — немало, но недостаточно! В тот день в Мэриленде я всего лишь попросил вас вырвать зуб у француза. Не такой уж это был ужасный проступок, верно?
— Верно. Я уже сказал, что сожалею о случившемся!
Тиб встал.
— И я вам верю! А чтобы ваши слова подтвердились делом, вы пойдете со мной и вырвете еще один зуб. И тогда будем считать, что мы квиты!
Доктор попался в ловушку, но в тот миг его охватило облегчение, и он не нашелся, что сказать в ответ. В гневе он схватил свой саквояж и через несколько минут в сумерках на индейскую стоянку отправилась небольшая делегация.
На аванпосту им пришлось остановиться; дозорные отправили посыльного к Красной Траве. Посыльный принес ответ: пропустить. Добравшись до вигвама вождя, доктор Пилгрим с переводчиком шагнули внутрь.
Через пять минут все индейские скво и дети, сидевшие вдоль улицы, подняли ликующий вой: на въезде в стойбище показался окруженный индейцами в боевой раскраске дилижанс компании «Фарго», в котором сидели несколько гражданских, а все сопровождавшие дилижанс солдаты были разоружены.
VI
Тиб, повинуясь инстинкту, бросился к дилижансу, но увидел, какое выражение лица было у Жози, и у него встал комок в горле, мешая вырваться словам. Он повернулся к капралу-кавалеристу.
— Доктор Пилгрим в безопасности. Сейчас он находится в вигваме вождя и ведет осмотр. Если не будем высовываться, выпутаемся из этой переделки.
— Что тут вообще происходит?
Ему ответил Бен Кэри:
— Индейцы вот-вот выйдут на тропу войны, но ваш командир не пожелал нас выслушивать, потому что мы из Виргинии.
— Я теперь тоже с ними, но до вчерашнего вечера я ничего обо всем этом не знал! — сказал Тиб Жози.
Из вигвама донесся поток стонов, за которым последовал вой; вокруг вигвама стали собираться воины.
— Дай бог, чтобы ему полегчало! — мрачно произнес Кэри.
Прошло десять минут. Вновь донеслись и смолкли жалобные стоны. Из-за отворота шатра показалось лицо переводчика; он что-то сказал на языке сиу, а затем перевел на английский, чтобы белые тоже поняли.
— Он вытащил два зуба.
И вдруг, к удивлению Тиба, из сумерек донесся голос Жози.
— Все хорошо, да? — произнесла она.
— Пока не ясно.
— Я хотела сказать, что все вообще хорошо. Я не чувствую себя здесь чужой.
— И ты мне веришь?
— Да, я тебе верю, Тиб, но это уже неважно.
Её глаза ярко сияли, словно глядя на него из-за вуали — такой взгляд иногда называют «лучистым»; она смотрела вдаль, за голосящих индейцев, за встревоженных белых, за зловещий черный конус вигвама, на нечто в небе, что видела лишь она.
— Где бы мы с тобой ни были, — сказала она, — место не имеет никакого значения, пока мы вместе. Взгляни — они это понимают, они на нас смотрят. Мы здесь не чужие, они не причинят нам вреда. Они знают, что здесь мы у себя дома.
Тиб и Жози принялись ждать окончания приема, взявшись за руки, и прохладный ветер сдувал локоны с её лба. Время от времени внутри вигвама мелькал свет фонаря, и они могли различить голос доктора и гортанную речь переводчика. Индейцы один за другим уселись на корточках прямо на земле, а один из солдат достал из дилижанса большую плетеную корзину с едой. В индейском стойбище стало тихо, а в ярком небе вдруг повисли звезды. Жози была единственной, кто знал, что беспокоиться им уже не о чем, потому что отныне все вокруг, насколько хватало глаз, принадлежало ей с Тибом. Его рука обнимала её за плечо, и ей было тепло и спокойно, пока там, за неподвижной тьмой, доктор Пилгрим продолжал прием.
Примечания
Это второй вариант рассказа (1937 год), впоследствии переработанного в текст «Конец вражды»; первый вариант этого текста см. «За пальцы».
Оригинальный текст: Dentist Appointment, by F. Scott Fitzgerald.