Ф. Скотт Фицджеральд
За пальцы
По дороге усталой рысью двигалась легкая двухместная коляска. И пассажиры, и лошади, отправившиеся в путь еще до рассвета, очень устали; наконец, впереди показалась дорога на Роквилл — поворот к Вашингтону. Красивые волосы девушки отливали настоящим золотом; несмотря на июль, на ней было платье из светло-синей бумазеи, и из-за него всю дорогу она вежливо выслушивала критические замечания брата. Разве к лицу медсестре в вашингтонском госпитале столь яркие наряды? Жози грустила. Это было её первое «взрослое» платье. С тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет, множество молодых людей на родине замечали дьявольски-прекрасный блеск её волос, но семейство Жози, переехавшее в Огайо из Массачусетса, отличалось строгими нравами; и на войну она отправилась, как на праздник.
— Брат, когда же мы приедем? — она легко ткнула его в бок ручкой хлыста. — Это все еще Мэриленд, или мы уже в округе Колумбия?
Капитан медицинской службы Пилгрим очнулся ото сна.
— Кажется, уже округ — конечно, если ты не развернулась в другую сторону. Давай остановимся и напоим лошадей вон там, на ферме! И прошу, Жози, умерь свои восторги, когда будешь там разговаривать. Большинство тут мятежники, и если проявишь хоть каплю мягкости, они тут же этим воспользуются. Не дай им повода проявить их спесь!
— Ладно, не буду. Буду им показывать, что мы о них думаем, — сказала она.
Они были, наверное, единственными на всю округу, кто еще не знал, что эта часть штата Мэриленд на время оказалась в руках конфедератов. Чтобы ослабить давление на армию южан у Петерсберга, в последней отчаянной попытке создать угрозу столице, генерал Эрли двинул свой корпус в долину, дойдя почти до границы Вашингтона. Его войска обстреляли пригороды из пушек, и он развернул свои усталые колонны маршем обратно в Виргинию. Только что по этой дороге прошли его последние пехотные полки, оставляя позади легкую пыль, и Жози подивилась группам каких-то вооружённых бродяг, ковылявших им навстречу последние десять минут. И что-то угрожающее почудилось ей в двух всадниках, целеустремленно направившихся к их коляске, и заставило её с тревогой спросить:
— Брат, а кто все эти люди? Сепаратисты?
Для Жози — да и для всех, конечно, кто не бывал на фронте — нелегко было бы угадать даже профессиональную принадлежность этих людей, не говоря уже о том, за чье дело они стоят. На Тибе Дьюлени, который иногда печатал стихи в «Линчбергском курьере», была шляпа, когда-то белая, и форменный мундир южан, и синие брюки, изначально предназначавшиеся для войск северян, а единственным явным знаком отличия был форменный патронташ армии Конфедерации. Одинаковыми у всадников были лишь новенькие карабины, захваченные ими неделю назад в стычке с кавалерией Плезантона.
Всадники подъехали к коляске, подняв тучу пыли, и Тиб произнес:
— Привет, янки!
Вспомнив предостережение брата о спеси, Жози натянула поводья и остановила лошадей.
— Нам нужно немного воды, — обратилась Жози к самому симпатичному из двоих. — Мы… — но она тут же умолкла, заметив, как локоть капитана медицинской службы Пилгрима дернулся назад, к кобуре, и тут же замер; Жози поняла, почему — второй всадник, прицелившись, держал карабин в трех футах от сердца брата.
Морщась, словно от боли, капитан Пилгрим медленно поднял руки.
— Это что, налёт? — спросил он.
Жози почувствовала, как к ней потянулась рука, и тут же подалась вперед; Тиб забрал у брата из кобуры револьвер.
— В чем дело? — спросил доктор Пилгрим. — Вы партизаны?
— А вы кто такие? — в унисон спросили Тиб и Уош; не дожидаясь ответа, Тиб обратился к Жози: — Юная леди, пустите лошадей шагом вперед, а затем сверните вон туда, к ферме. Там можно набрать воды.
Он вдруг заметил, что девушка была красива, а еще она испугалась, но старалась держаться храбро; Тиб добавил:
— Никто не причинит вам вреда. Мы лишь ненадолго вас задержим.
— Да скажете вы, наконец, кто вы такие? — спросил капитан Пилгрим. — Вы сами понимаете, что делаете?
— Успокойтесь! — ответил Тиб. — Сейчас вы в тылу у корпуса Ли.
— В тылу у Ли? — воскликнул капитан Пилгрим. — Когда вы, убийцы Мосби, спускаетесь с холмов и режете телеграфные провода…
Вся группа, едва начавшая движение, резко остановилась; Уош перехватил поводья и мрачно уставился на северянина.
— Ещё хоть одно слово о майоре Мосби, и я вытащу вас из коляски и утру ваш нос вон теми вон одуванчиками!
— Уош, тут с нами дама! — сказал Тиб. — Офицер просто не в курсе последних событий. Он не понимает, что находится в плену у Армии Северной Виргинии!
Капитан Пилгрим недоверчиво на них посмотрел. Уош отпустил поводья, и коляска в тишине поехала к ферме. Лишь выехав из-за деревьев и заметив пару дюжин ординарцев в серых мундирах и верхом, врач осознал, что у него давно уже было нехорошее предчувствие и что его информация действительно устарела на несколько дней.
— Что произошло? Неужели тут армия Ли? — спросил он Уоша.
— А вы не знали? — ответил Тиб. — Что ж, сейчас Эйби Линкольн моет для нас на кухне тарелки, а генерал Грант стелет наверху постельки!
— Ох-х-х! — прокряхтел капитан Пилгрим.
— Эх, Уош, хотел бы я побывать в Вашингтоне сегодня вечером, когда туда войдет Джеф Дэвис! Недолго эти янки бунтовали…
… А Жози всему поверила! Её мир тут же рухнул… «Наши в синем…» «Союз навсегда!» «Я увидел, как во славе к нам спускается Господь…» Из глаз у нее вдруг потекли горячие горькие слезы.
— Вы не имеете права брать моего брата в плен! Он не просто офицер, а врач! Он был ранен у Колд-Харбор…
— Врач, говорите? Что, и в зубах разбирается?
— Да, это его специальность.
Они подъехали к крыльцу, и разведчики спешились.
— Так вы зубной врач? Вас-то нам и надо! За последний час мы весь Мэриленд-ваш-Мэриленд уже обыскали! Доктор, если вы любезно согласитесь войти в дом, то, по всей видимости, сможете выдрать зуб у настоящего Бонапарта, кузена императора Наполеона III!
Капитан Пилгрим предупредил Жози:
— Они шутят, ничего им не отвечай!
— Шутим? Да я вовсе не шучу! Он числится в штабе генерала Эрли и уже с час стонет, а все наши медики уехали с санитарными каретами, и никто не умеет вырывать зубы.
На крыльцо вышел штабной офицер и нервно прислушался к доносившемуся издалека треску выстрелов; затем бросил взгляд на коляску.
— Лейтенант, мы нашли зубного врача! — сказал Тиб. — Само Провидение послало его в наши тылы, и если Наполеону ещё…
— Слава богу! — воскликнул офицер. — Ведите врача в дом! Мы так и не решили, везти принца с собой или оставить здесь?
И вдруг на покрытой плющом веранде Жози впервые в жизни узрела весь истинный блеск Конфедерации. Из дома сначала внезапно вышел седой мужчина в отлично сидящем кавалерийском мундире, за ним шли двое мужчин помоложе, на ходу набивая в мешок какие-то бумаги. Затем появились разные офицеры — один с костылем, второй в одной лишь нательной рубахе, но зато с золотой генеральской звездой, прицепленной к забинтованному плечу; еще один шел смеясь, как смеются люди, только что рассказавшие анекдот. Но от всех веяло не весельем — Жози заметила, что в их усталых глазах сквозит разочарование.
Все повели себя как один, заметив Жози: все повернулись к ней лицом, и дюжина правых рук поднялась к дюжине шляп, слегка их коснувшись, и все слегка поклонились даме.
Жози чопорно поклонилась в ответ, стараясь выразить лицом всю гамму своего отношения: надменность, презрение и праведный упрек, но у неё ничего не вышло, и она просто ответила любезностью на их вежливость.
Миг спустя все уже были в седлах. Ординарец генерала, который появился из дома самым первым, придержал ему стремя.
— Отлично! — произнес генерал.
Он бросил взгляд на город, который так и не взял — на бывшую топь, которую когда-то одолел другой уроженец Виргинии.
— Приказы без изменений, — сказал генерал. — Передайте Мосби, чтобы отправлял ко мне связных каждый часа, пока не доедем до Чарльз-тауна! Одна батарея конной артиллерии, чтобы создать отвлекающий шум, пока саперы будут взрывать мост через ручей Монтгомери — все ясно, майор Чарльзворс?
— Так точно, сэр!
— Ну, тогда все. — Он повернулся — Ах, да! — Его прищуренный, словно от солнца, взгляд устремился к коляске. — Мне доложили, что вы зубной врач. Здесь с нами принц Наполеон, он с нами в качестве наблюдателя. Вырвите ему зуб и сделайте все необходимое. Эти двое бойцов останутся с вами. Если постараетесь, они отпустят вас без каких-либо условий, когда закончите!
А затем все звуки заглушил стук копыт и скрип сбруи, и верховые двинулись по лужайке. На крыльце осталось лишь несколько человек, а арьергард Северовиргинской армии быстро растаял где-то вдали.
— Мы нашли дантиста для принца Наполеона, — сказал Тиб адъютанту-французу.
— Очень хорошо! — воскликнул француз, пригласив всех в гостиную фермерского дома. — Принц сильно страдает от боли.
— Но этот врач — янки! — продолжил Тиб. — Одному из нас придется за ним присматривать, пока он будет оперировать.
Находившийся на другом конце комнаты упитанный больной — грубое подобие своего потрясшего человечество дядюшки — оторвал руку от стонущего рта и сел в кресле прямо.
— Оперировать?! — воскликнул он. — Мон дьё! Это он будет оперировать?
— Это врач, — сказал Тиб. — Его зовут…
— Пилгрим, — холодно подсказал доктор. — Моя сестра… Где будет она?
— Она будет в гостиной, доктор. Уош, оставайся здесь!
— Мне понадобится горячая вода и мой чемоданчик с инструментами. Он в коляске, — сказал доктор Пилгрим.
Принц Наполеон опять застонал.
— Что вы собираетесь делать? Отрезать мне голову от шеи? Откуда вам знать, что нужно делать, если вы меня еще даже не осмотрели? Ах, сет ви барбар!
Тиб вежливо его успокоил.
— Принц Наполеон, этот доктор специализируется по зубам. Он вас не поранит.
— Я опытный хирург, — сухо уверил Пилгрим. — Итак, сэр, не соблаговолите ли снять вашу шляпу?
Принц снял широкополую белую шляпу, увенчивавшую разношерстный костюм, состоявший из серого фрака, драгунских сапог и французских форменных брюк.
— Можно ли ему доверять, раз он янки? Откуда у вас уверенность, что он меня не зарежет? Он знает, что я гражданин Франции?
— Принц, если он не справится, там на улице полно яблонь, и веревки у нас в избытке!
Тиб пошел звать слугу; затем заглянул в гостиную, где на краешке набитого конским волосом дивана примостилась испуганная мисс Жози.
— Что вы собираетесь сделать с моим братом?
На красивом юном лице Тиб прочитал испуг. Ему стало её очень жаль, и он сказал:
— Мы не собираемся причинять ему вред. Меня больше беспокоит, что будет с принцем?
Из библиотеки раздался невыносимый вой.
— Слышите? — спросил Тиб. — Ваш брат — вот кто сейчас может причинить вред!
— Вы отправите нас в тюрьму Либби?
— Не надо волноваться, юная леди. Сегодня мы никого не собираемся брать в плен. Вы пробудете здесь, пока ваш брат не вылечит принца. Затем, как только отойдут наши последние патрули, вы с вашим братом продолжите ваш путь.
Жози успокоилась.
— А я думала, что война идет лишь в Виргинии!
— Так и есть. Мы сейчас туда направляемся — это уже третий раз, когда мы с армией приходим на север, в Мэриленд, и, кажется, третий раз, когда с той же армией мы отсюда уходим.
— А что имел в виду брат, когда говорил, что вы куртизан?
Она впервые посмотрела на него с обычным человеческим любопытством.
— Видимо, он хотел подчеркнуть, что я со вчерашнего утра не брился, — рассмеялся он. —Ладно, он сказал «партизан», а не «куртизан», конечно! Когда в тылы врага выходят янки, они считаются разведчиками, а вот когда то же самое делаем мы, они зовут нас шпионами и вешают.
— Но солдат без формы ведь шпион? — сказала Жози.
— Я? Не в форме?! Но взгляните: вот у меня пряжка! Да половина кавалерии Стюарта без формы, если вспомнить, в чем они начинали службу! Уверяю вас, мисс Пилгрим: я смотрелся довольно бравым бойцом, когда четыре года тому назад выехал из Линчберга!
Он описал, во что были одеты молодые добровольцы в тот день, а Жози его выслушала, подумав, что это зрелище практически не отличалось от картины отъезда на войну первых юных добровольцев с вокзала в Чилликоти.
— … с перевязью, широкой красной лентой из маминого сундука! Одна из девушек встала перед эскадроном и прочитала вслух мое стихотворение!
— Ах, прочтите мне эти стихи! — воскликнула Жози. — Я очень хочу их послушать!
Тиб задумался.
— Представляете, а я их уже забыл! Помню только: «Линчберг, гвардейцы твои с домом простились родным»…
— Очень красиво!
Жози медленно повторила: ««Линчберг, гвардейцы твои с домом простились родным», позабыв о поводе, по которому линчбергские гвардейцы отправились из дому, и добавила:
— Ах, мне очень хочется, чтобы вы вспомнили ваши стихи целиком!
Из коридора донесся вопль и что-то по-французски. В дверях появилось обезумевшее лицо французского адьютанта.
— Он не только вытащил зуб, он разворотил ему весь рот! Он его убил! Прикончил!
Из-за плеча француза показалось еще одно лицо.
— Эй, Тиб! Янки вытащил зуб.
— Неужели? — равнодушно произнес Тиб. У него вдруг проснулась склонность к метафоре и он подумал: «За какие-то полчаса янки вытащил зуб, а его сестра похитила сердце!»
II
Через минуту Уош ворвался в гостиную.
— Слушай, Тиб! Здесь больше нельзя оставаться! Только что проскакал патруль, отстреливались с седел. Мы уходим? Этот доктор знает, что мы люди Мосби!
— Вы ведь не уедете без нас? — с подозрением спросил адъютант-француз.
— Именно так мы и поступим, — ответил Тиб. — Ничего страшного, принц какое-то время понаблюдает за войной с позиций янки. Мисс Пилгрим, мне не хотелось бы пользоваться вашим положением пленницы, но да будет мне позволено сказать: я и не знал, что среди янки бывают такие красавицы!
— В жизни не слышала большей нелепицы! — ответила она; но ей был приятен этот комплимент аж из-за самой линии Мейсона-Диксона.
Бросив торопливый взгляд в библиотеку, Тиб увидел, что принц пришёл в себя, сел прямо и теперь шумно дышал.
— Вы настоящий артист! — громко говорил он доктору Пилгриму. — Глядите все: я жив! После всего этого кошмара я все же живой! В Париже мне рассказывали, что иногда выдирают зуб и человек умирает от кровопотери. Вы обязательно должны приехать в Париж, я представлю вас императору и расскажу ему о вашем новом инструменте!
— Ну, это просто такие специальные щипцы, — сухо ответил доктор Пилгрим.
А Уош звал с улицы:
— Эй, Тиб, выходи!
Тиб обратился к принцу:
— Оревуар, сэр!
Теперь стреляли уже совсем рядом. Оба разведчика едва успели отвязать лошадей, и тут Уош воскликнул: «Черт возьми!» и указал на дорогу. За листвой у дальних ворот показалось полдюжины солдат федеральной армии. Одной рукой Уош вскинул свой карабин к правому плечу, а второй достал из патронташа патроны.
— Беру на себя двоих слева! — сказал он.
Они спрятались за лошадьми и выжидали подходящий момент.
— Может, еще успеем сбежать? — предложил Тиб.
— Я тут все осмотрел. Везде заборы с дом высотой!
— Не стреляй, пока не подойдут поближе.
Группа всадников неспешной рысью ехала по дороге к дому. За четыре года службы в разведке, изучив долину вдоль и поперек, Тиб так и не научился равнодушно стрелять из засады; но он умел полностью концентрироваться на деле и взял на мушку капрала-янки в синем мундире.
— Прицелился, Уош?
— Вроде да!
— Они разделятся, а мы проскочим мимо.
Но выстрелить они не успели; им, как и всей армии южан в тот день, не повезло. На Тиба, пригвоздив его к месту, неожиданно набросился тяжелый человек. Над самым его ухом раздался крик:
— Сюда! Здесь мятежники!
Тиб повернулся и стал отчаянно бороться с доктором Пилгримом, а патруль северян остановился и достал пистолеты. Уош в отчаянии покачивался из стороны в сторону, пытаясь взять на мушку Пилгрима, но доктор всё время прятался за Тибом.
Секунду спустя всё было кончено. Уош успел один раз выстрелить, но не успел сесть в седло; их окружили федералы. Юноши в ярости смотрели на пленивших их вражеских солдат. Доктор Пилгрим отрывисто сказал капралу федеральной армии:
— Это люди Мосби!
В то время на линии фронта царило ожесточение. Федералы убили Уоша, когда он попробовал выхватить у капрала револьвер и сделал еще одну попытку сбежать. Всё ещё сопротивлявшегося Тиба солдаты привязали к перилам крыльца.
— А вон там неплохое дерево! — заметил один из солдат. — И на качелях есть веревка!
Капрал перевел взгляд с доктора Пилгрима на Тиба.
— Вы уверены, что это один из людей Мосби?
— Я из Седьмого Виргинского кавалерийского полка!
— Это меня не интересует. Вы — один из людей Мосби?
— Не ваше дело.
— Ладно, ребята, несите веревку!
И вновь дало о себе знать тягостное присутствие доктора Пилгрима.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы его вешали, но никак нельзя поощрять участие в войне тех, кто не служит в регулярной армии…
— Таких, как он, мы иногда подвешиваем за большие пальцы рук, — вспомнил капрал.
— Вот так и сделайте! — сказал доктор Пилгрим. — Он ведь сам собирался меня повесить!
К шести часам вечера того же дня на дороге вновь было оживленно. Две лучшие бригады Шеридана отправились по следам корпуса Эрли, преследуя его и нападая по всей долине на эскадроны. К столице везли почту и свежие овощи; вылазка южан окончилась, если не считать отставших от отступивших частей солдат, лежавших без сил вдоль дороги на Роквилл.
В доме на ферме было тихо. Принц Наполеон ждал, когда из Вашингтона прибудет санитарная карета. Во всем доме не слышалось ни звука; лишь Тиб, у которого с пальцев потихоньку сползала кожа, постепенно слезая с суставов, декламировал вслух сам себе отрывки из политических стихов. Когда стихи в памяти иссякли, он принялся вслух размышлять о том, что с ним произошло.
— Большие пальцы как перчатки, их можно вывернуть наизнанку… А когда вылезут ногти, я громко заору…
Еще он пел новую песню, которую выучил как раз перед выступлением из Линчберга:
У нашего Мосби на шляпе перо,
Он янки ловушки расставит хитро,
Лошадок и седла у янки возьмем,
В атаку за перышком Мосби пойдем…
Когда-то перо было знаком стыда,
Но больше такому не быть никогда,
За белым пером! Славу, честь мы найдем!
В атаку за перышком Мосби пойдем!
Жози дождалась, пока в наступившей темноте стало слышно даже сонное сопение часового на крыльце. Она знала, где лежит стремянка, потому что слышала, куда солдаты убрали лестницу после того, как подвесили Тиба. Перепилив веревку наполовину, она сходила к себе в комнату за подушками, придвинула под ноги Тибу стол и положила на него подушки.
Жози не надо было даже думать, что делать. Когда Тиб с тяжелым вздохом рухнул вниз, бессвязно пробормотав «…служить своей Родине, и нечего стыдиться…», Жози вылила ему на руки полбутылки хереса. Затем ей вдруг стало плохо, и она убежала к себе в комнату.
III
В шестьдесят седьмом году на севере страны — как обычно бывает у победителей — войну считали оконченной. Жози тогда исполнилось девятнадцать лет, она стала взрослой девушкой и очень гордилась тем, что помогает карьере брата, компенсируя его надменность своей деликатностью. На балах, где одну из стен бальной залы обязательно украшал меланхоличный профиль президента Джонсона на фоне пышных букетов цветов из долины Шенандоа, ее красивое лицо всегда улыбалось молодым мужчинам, получавшим жалованье от законного правительства.
— Скажите, а что такое «партизан»? — спросила она однажды у какого-то военного.
— Прошу прощения! У меня и в мыслях не было к вам подкрадываться!
Но замуж она ни за кого из них не вышла. Глаза её узрели, как Слава Господня спустилась с небес, а затем увидели, как эту Славу подвесили на дереве за пальцы…
Вернувшись с базара, Жози вошла в дом и, услышав звонок, крикнула горничной:
— Кэнди, я сама открою!
Но на пути к дверям она споткнулась — из шва юбки выскочил обруч кринолина; она крикнула из-за двери:
— Кто там?
— Я к доктору Пилгриму!
Жози не решилась открыть; брат еще спал.
— Боюсь, сейчас он не сможет вас принять, — ответила она.
Но едва она отошла от двери, как вновь раздался звонок, резкий и повелительный. На этот раз из кухни тяжелыми шагами вышла Кэнди.
— Скажи, что доктор сегодня утром никого не принимает!
И Жози ушла в гостиную отдохнуть, но её отдых был тут же прерван Кэнди.
— Мисс Жози, там какой-то очень чудной человек! Сдается мне, он что-то недоброе замышляет. У него какие-то черные перчатки, которые подрагивают, когда он говорит!
— И что же он говорит? — с тревогой спросила Жози.
— Говорит, что пришел к вашему брату.
Жози снова вышла в маленькую, прямоугольную прихожую; комнату освещало лишь полукруглое оконце, из которого сейчас лился голубовато-зеленый свет. Кэнди оставила дверь приоткрытой, и Жози осторожно выглянула из безопасного полумрака. Она увидела половину шляпы и половину сюртука.
— Что вам нужно?
— Хочу повидаться с доктором Пилгримом.
С её языка уже готово было сорваться категорическое «нет», но на крыльце появился еще один посетитель, и она замялась, подумав, что было бы несправедливо отказать сразу двоим, не спросив прежде брата. Присутствие второго человека вселило в нее уверенность, и она распахнула дверь настежь. Через мгновение она уже об этом пожалела, потому что от вида обоих стоявших на крыльце Жози вдруг накрыло волной воспоминаний о другом июльском дне, три года тому назад. Только что пришедший был молодым адъютантом-французом из свиты принца Наполеона, а второго — того, в чьем тоне Кэнди почуяла угрозу — Жози последний раз видела скорчившимся в агонии на столе в фермерском доме. Первым заговорил француз:
— Мисс Пилгрим, вы меня, скорее всего, не помните. Моя фамилия Сильв. Я военный атташе здешнего посольства Франции — мы с вами встречались во время войны, когда ваш брат оказал столь неоценимую услугу моему принцу Наполеону!
Жози оперлась о дверной косяк, с трудом подавав желание закричать: «Да, но что тут делает этот южанин?»
Тиб ничего не говорил, но мысли Жози летели так быстро, что никакие слова не передали бы более точно то, за чем он сюда явился, хотя он и смутился, увидев её воочию, а тут еще и второй гость пожаловал… Блеск в его глазах выдавал давно обдуманную и распланированную цель; два года он так часто являлся Жози в её снах, что она могла бы во всех деталях восстановить у себя в воображении картину ужасного возвращения к нему сознания в ту ночь, картину его предрассветного бегства и отчаянную муку, которой в то утро должны были сопровождаться поиски убежища. После месяцев, проведенных в солдатских госпиталях, Жози было несложно догадаться о том, что его вырванные пальцы пришлось ампутировать.
Француз опять заговорил:
— Я осмелился прийти в столь ранний час лишь потому, что послезавтра отплывает пакетбот «Рошамбо». Мисс Пилгрим, принц не забыл о неоценимой услуге, оказанной ему вашим братом. И чтобы у меня была возможность явиться к вашему брату, сегодня утром были отложены даже самые срочные телеграммы! В настоящий момент в Европе свирепствует зубная боль, имеющая столь важное международное значение… — И в этот миг, бросив осторожный взгляд вокруг, он впервые заметил присутствие Тиба; ни он, ни Тиб друг друга не узнали. — Я бы хотел поговорить с вашим братом с глазу на глаз, совсем недолго.
Из-за плеча Жози вдруг раздался голос:
— Здравствуйте, я — доктор Пилгрим! Кто желает со мной поговорить?
Жози инстинктивно загородила собой залитое светом пространство между Тибом Дьюлени — бывшим сержантом кавалерии Стюарта — и своим братом.
— Прошу меня извинить, джентльмены, но я не смогу сейчас вас принять, — сказал доктор Пилгрим, и обратился к Жози: — Нынешнее утро я пообещал посвятить зубам нашей Кэнди, вот почему сегодня я так чертовски рано встал! — он протиснулся между Жози и дверным косяком, оказавшись лицом к лицу с двумя мужчинами. — У нас есть преданная черная служанка, которую я уже очень давно обещал снабдить зубами, так что, боюсь, сегодня утром мне не удастся принять никого, кроме нее. Сестра запишет ваши адреса и сообщит, когда вам можно будет прийти на прием.
Жози заметила, что включилось его ледяное чувство юмора. Спускаясь вниз, он позвал с кухни Кэнди, и та, с корзиной в руках, засуетилась позади него.
Жози была единственной из пятерых присутствующих, кто целиком и полностью осознавал сложившуюся ситуацию; она постаралась выиграть время.
— Хорошо. Джентльмены, пожалуйста, назовите ваши адреса…
— Но я прошу у доктора всего минуту времени! — произнес капитан Сильв.
— Тогда говорите прямо сейчас, — раздраженно ответил доктор. — Больше всех во мне сейчас нуждается эта бедная черная женщина, а уж если люди нуждаются в моих услугах, то не в моих правилах оказывать предпочтение белым перед черными!
Следующие несколько минут, пока капитан Сильв рассказывал о своем деле, а доктор Пилгрим смягчился настолько, что даже снизошел пройтись с ним до края веранды, Жози оставалась наедине с Тибом — лишь мысленно наедине, конечно. Она была не в силах развязать те давние узы, которые когда-то сама и перерезала, но на этот краткий миг её броская красота смогла его удержать.
— Мой брат вас не узнал, — торопливо сказала она. — Зачем вы пришли?
И вновь она видела его насквозь; она словно видела все его мрачные часы и годы горьких размышлений.
Тиб отвел глаза.
— Я просто пришел на прием.
Доктор Пилгрим обернулся.
— Времени у меня, как я уже сказал, в обрез. Жози, если придет еще кто-нибудь, скажи, что я буду принимать только после четырех!
Кивнув Тибу, он отправился вниз по лестнице, продолжая с равнодушным видом выслушивать уговоры Сильва. Как-то так получилось, что все пятеро отправились по солнечной улице: Жози, забыв надеть шляпку, шла рядом с Тибом, а тылы прикрывала Кэнди.
— … но ведь это предложение от королевского двора! — настойчиво продолжал свои уговоры Сильв. — Вы станете ассистентом великого доктора Эванса, к которому ходит весь Париж! Это будет то, что англичане называют «командой» — вы понимаете, доктор?
Доктор Пилгрим остановился, и вся процессия остановилась рядом с ним.
— Я, в первую очередь, американец, так что всегда сам решаю, принимать ли мне предложение, или нет — и тем более столь неожиданное!
Капитан Сильв в отчаянии вскинул руки.
— Хирург самого французского императора! Большой доход, возможно — орден Почетного легиона, прекрасный экипаж для прогулок в Булонском лесу! И вы всерьез думаете о том, чтобы остаться тут, в этой дыре?
Доктор Пилгрим зашагал дальше.
— Лично для меня никакая тут не дыра! — произнес он. — Знаете, что за здание вон там, слева?
— Конечно! Это Капитолий!
— С его ступеней наш погибший мученической смертью президент произносил свою вторую инаугурационную речь!
Из-за спины Жози донесся робкий голос:
— Не знаю я, идете вы все из-за меня или еще куда, но сдается мне, что сама-то я просто за вами тащусь!
После слов Кэнди Жози почувствовала, что и она всего лишь участник этого шествия, и обратилась к брату с нарочито-беззаботным видом:
— А куда это мы идем, Эрнест?
— Разумеется, к ювелиру, — ответил доктор Пилгрим. — Не могу же я сотворить золотые зубы из пустоты! Последний кусочек своего золотого запаса я истратил вчера.
Если бы молодой южанин произнес хоть слово, Жози овладела бы ситуацией, но южанин лишь вторил её неуверенности относительно каждого последующего шага.
На следующем перекрестке Жози повернулась к нему и сказала с почти родственным раздражением:
— Сэр, я надеюсь, вы на нас не рассердитесь? Приходите в другой день, и у брата обязательно найдется возможность вас принять.
— Пожалуй, я пройдусь с вашим братом, — мрачно произнес Тиб.
— Я вас прошу! — прошептала она. — Ну зачем вам опять эта ужасная война?
— Я постараюсь, чтобы в вашем присутствии не свершилось никакого насилия, — ответил Тиб.
Шедший впереди доктор Пилгрим оглянулся через плечо.
— Прогулка принесет больше пользы для здоровья, если ходить быстрым шагом, — и всю дорогу рассуждал о Капитолии, закончив лишь у дверей ювелирной лавки Винера на Пенсильвания-авеню.
В этот момент оба утренних посетителя осознали, что оказались здесь отнюдь не по своему делу, и остановились, а доктор Пилгрим, Жози и Кэнди вошли в лавку.
— Я не понимаю! — произнес капитан Сильв. — Если бы не мое чувство долга, ничто не удержало бы меня в этом Вашингтоне! Здесь есть пара-тройка симпатичных зданий, несколько красавиц вроде мисс Пилгрим — но больше здесь ничего нет!
Он схватился за дверную ручку одновременно с Тибом и, вздрогнув, отдернул руку. Большим пальцем он придавил другой большой палец, но под черной кожей перчатки тот вдруг оказался мягким и податливым на ощупь.
— Прошу прощения! Я вас не поранил? — воскликнул он.
— Что? Ах, это… — Тиб заметил, что большой палец перчатки, набитый уплотнителем, расплющился от случайного соприкосновения. Он инстинктивно принялся расправлять его другой рукой, удерживая локтем дверь. — Это не вы, не волнуйтесь. Со мной когда-то произошёл несчастный случай, и больших пальцев у меня теперь нет.
Капитан Сильв, воспитанный в благородных традициях Сен-Сира[1], вопросов молчаливым собеседникам никогда не задавал. Но, входя в лавку, он с любопытством оглядел Тиба. А затем, как истинный француз, проявил живейший интерес к совершавшейся в лавке сделке.
Из хранилища мистер Винер принес покрытую вельветом подставку, на которой лежало несколько золотых вещиц; каждая представляла собой какой-нибудь символ: службы, отличия или памяти; еще там были монеты из дальних стран. На некоторых сверху красовались разноцветные ленточки. Кэнди, бормоча себе под нос, что она «только посмотреть», склонилась над подставкой, а доктор Пилгрим взвесил одну из вещиц в руке.
— Вот лучшее золото! — объявил он.
Кэнди переживала самый важный момент в своей жизни; здесь требовалась максимальная осмотрительность, несмотря на все уважение к доктору.
— Доктор, вы ведь говорили, что я смогу сама выбрать себе зубы? — Она посмотрела на ювелира. — И где тут у вас позолота?
Доктор Пилгрим вздохнул. За сегодняшнее утро он мог бы уже принять целую дюжину пациентов.
— Кэнди, я ведь тебе объяснял, что позолота — это не золото. Нельзя сделать зубы из позолоты, потому что ты не сможешь ими жевать.
— И слышать ничего не хочу! Там, где я родилась, позолоту ценили больше всякого золота! Я знаю, о чем говорю, доктор Пилгрим, потому что когда я выходила замуж, мы купили кольца из чистого золота, и за полчаса до церемонии мое развалилось прямо у меня на пальце, а вот позолоченные рамы я в доме протираю уже много лет, и если что от них и отваливалось, так только крошки малюсенькие!
Бросив тревожный взгляд на Тиба, Жози отвлеклась, направив все свои силы на помощь брату, пытавшемуся побороть предрассудки Кэнди о драгоценных металлах.
— Кэнди, да разве можно сделать зубы из апельсиновой кожуры, а?
— Конечно нет, мэм, но сдается мне, что даже в кабинете доктора Пилгрима я всегда видела много позолоты — навроде той, что иногда опадает с портретов.
— Это было просто сусальное золото, — сказал доктор Пилгрим. — Но в Вашингтоне сейчас не найти ни листочка. Так что придется переплавлять этот лом и делать тебе зубы из него. И уж если хочешь сама выбрать свои резцы, поторопись. Вот тебе «За объединенную Ирландию», а вот «Друг Фридмена» … — И резким тоном обратился к ювелиру: — Это вообще не золото; это фольга c винной бутылки, или я, по-вашему, золота не видал?
Мистер Винер, волнуясь, спрятал подделку в карман.
— Должно быть, попало сюда по ошибке…
Доктор Пилгрим бросил на него укоризненный взгляд и повернулся к Кэнди.
— Утро уже почти прошло, Кэнди! Мне еще понадобится время, чтобы расплавить эту штуку и сделать тебе зубы. Выбирай! Вот «Союз ветеранов Мексиканской войны», вот «В ознаменование тридцатипятилетней службы у Дж. П. Вертгеймера»…
— Ни у каких Вертгеймеров я не служила!
— Ладно, Кэнди, вот последний вариант, и если тебе и он не понравится, тогда я сам выберу. Тут написано: «Кавалер ордена Почетного легиона, рядовой Джордж Эйкен, за проявленную отвагу (посмертно), погиб при Геттисберге 2 июля 1863 года».
Тиб вдруг обратился к доктору Пилгриму:
— Вы хотите из этого сделать зубы негритянке?
Капитан Пилгрим неодобрительно к нему повернулся.
— Сэр, я не знаю, кто вы такой и почему вы здесь с нами, но у нас в доме не принято произносить слово «негр»!
И тут Жози заметила, что Тиб направил свой револьвер параллельно кромке витрины. Её взгляд скользнул дальше и уперся прямо в нагрудный карман брата, словно ствол карабина, который был нацелен точно туда же три года назад.
— Руки вверх, Пилгрим! — произнес Тиб.
Доктор в обеих руках держал по куску металла, но руки всё же приподнял.
— Да кто вы такой? — спросил доктор Пилгрим. — Проклятье! Что за вздор?
— А теперь растопырьте пальцы. Вот так, хорошо…
Ствол револьвера поднялся на сорок пять градусов, следуя за рукой доктора.
— Выше, доктор! А теперь разверните ладонь, чтобы железка была на линии огня. Я сейчас вышибу её из вашей руки пулей. Еще выше!
— Да вы сумасшедший!
— Это вы когда-то приказали подвесить меня за большие пальцы. Я пришел вас убить, но я, пожалуй, сейчас просто выбью пулями эти медали у вас из рук!
— Сестра, беги! — сказал доктор Пилгрим. — Это сумасшедший!
Тиб медлил — сам не зная, почему. Он вспомнил свои исполненные ужаса ночи и постарался укрепить свою решимость живым воспоминанием о том дне, когда впервые взялся за плуг своими искалеченными руками…
— Отойдите все! — с угрозой произнес он.
Жози сделала движение, словно собираясь встать между Тибом и братом, но капитан Сильв её удержал.
— Он сумасшедший! — произнес Сильв.
Мистер Винер, поспешно нырнув под прилавок вниз, в этой статичной сцене уже не участвовал. Капитан Сильв вдруг вспомнил, где видел Тиба раньше.
— Постойте! — произнес он. — Вы разве не видите, что здесь находится мисс Пилгрим?
— Вижу! — ответил Тиб.
— А разве вы забыли, что мисс Пилгрим в ту ночь перерезала вашу веревку? Я вас поначалу не узнал, но я тоже был в ту ночь на ферме с принцем Наполеоном, и я знаю, что на следующее утро из-за вас её саму чуть было не отправили за решетку!
В тот же миг, пока потрясенный Тиб не опомнился от изумления, между ним и доктором Пилгримом оказались двое. Жози заслонила брата, а Кэнди заслонила Жози.
— Лучше бы она так и оставила вас там висеть, — сказал доктор Пилгрим. — Сестра, отойди!
— Я об этом не знал! — напряженным голосом произнес Тиб и добавил, почувствовав, как цель, с которой он жил целых три года, утратила свое значение: — И теперь я не смогу этого сделать!
— Да уж, наверное! — с негодованием сказала Кэнди. — А то придется стрелять сразу в троих!
Тиб, не разворачиваясь, двинулся спиной к двери.
— Я не знал об этом, мисс Пилгрим! — повторил Тиб. — Разве могу я выстрелить в ангела?
Он вышел, и все пятеро застыли в наступившей тишине. В тот миг, когда руки доктора Пилгрима медленно опустились вниз, из-за прилавка осторожно выглянул мистер Винер.
— Я побегу за ним, — произнес мистер Винер, — я не оставлю…
— Нет! — сказал доктор Пилгрим, положив на прилавок знак ордена Почетного легиона, и резко добавил: — Пожалуй, мы возьмем вот этот; это лучшее золото!
IV
Даже во Франции Жози иногда чудилось, что за углом её подстерегают черные перчатки. Брат стал помощником великого доктора Эванса, обеспечивая фарфоровыми улыбками всю королевскую фамилию, и еще до того, как принц Наполеон впал в опалу, они прочно окопались в качестве полноправных членов местной американской диаспоры.
В шестьдесят девятом году Жози возвращалась из поездки в Штаты, и сильная морская качка уложила её в каюте вплоть до последнего дня путешествия. Когда в порту Гавра она смогла выйти на палубу, от спокойного движения у неё закружилась голова, словно качка всё ещё продолжалась, и она даже не заметила, что за человек поддержал её под локоток, не дав упасть, пока корабль плавно скользил по мелководью. А когда через мгновение они оба друг друга узнали, ей и в голову не пришло заговорить с ним холодно и отстраненно, как она, наверное, должна была бы. Они принялись беседовать о преследовавших французскую армию на границах катастрофах и делились нетерпением поскорее узнать новости, накопившиеся за три недели их изоляции в открытом море.
Заняв свободное купе первого класса в поезде до Парижа, она спросила:
— Вы путешествуете?
— Я военный корреспондент, — ответил Тиб, — и еду на фронт, чтобы писать в «Бюллетень Ричмонд-Таймс», «Новости Данвилла» и «Линчбергский курьер».
— Что ж, будете в Париже… — Жози вовремя остановилась; она чуть было не пригласила его в гости, но вовремя спохватилась: — …заходите в наше консульство, там всегда готовы помочь!
Уже несколько минут назад Тиб заметил, что у открытой двери купе ошиваются четверо мужчин, но он был совершенно не готов к тому, что за этим последовало. Раздался извещавший об отходе поезда свисток, и четверка оказалась в купе, а через мгновение двое уже вели его в соседний вагон «чтобы задать вам, монсиньор, несколько вопросов». Миновав тамбур, Тиб услышал за спиной протестующий и негодующий голос Жози, для которой такой поворот тоже стал сюрпризом.
— В чем дело? — спросил он.
— Вы направляетесь в Эльзас?
— А вам какое дело?
— Это точно он! — произнес человек, удерживавший его сзади за руки. — И то, что мы ищем, находится у дамы в шляпе!
А у Жози в купе были свои неприятности.
— В моей шляпке ничего нет! Я купила её в Америке!
— Увы, на ней французский ярлычок! — сказал один из удерживавших её.
— Естественно, потому что это французская шляпка!
— А вы, естественно, отнюдь не мадам Ширмер? — с иронией произнес мужчина. — И друг ваш, конечно же, вовсе не синьор Марио Виллицио, получающий жалованье от прусского короля?
В купе вошел мужчина в форме.
— Вы кретины! — произнес он. — Их уже задержали, они были в другом вагоне!
— Но это, несомненно, они! Взгляните, у них же на лицах все написано! Позвольте, мы мигом проверим её шляпку! Состав сейчас разделят, и четыре последних вагона останутся ждать британский почтовый пароход.
Через три минуты ей передали в разодранной тулье кучу перьев, розочек и лент — все, что осталось от парижской шляпки.
— Пардон, мадам, приносим вам свои извинения! Желаете присоединиться к вашему компаньону?
— Да! — ответила Жози. — Или нет… Мне все равно! Я желаю уехать отсюда первым же поездом!
— Тогда, мадам, вам следует поторопиться.
Вагон дрогнул от толчка локомотива; из передней части состава донеслись звуки расцепляемых вагонов. В тот самый момент, когда она дошла до тамбура, её вагон отделился от соседнего.
— Увы, мадам, но ваш муж теперь оказался впереди!
— Он мне не муж! — ответила Жози.
— Ну, ваш друг, — сказал мужчина. — Придется чуть-чуть подождать, и вторая половина состава вернется.
Но вторая половина поезда замерла, никуда не торопясь. Тиб тем временем показал свои документы, и, освободившись, поспешил обратно, к Жози. Они стояли на двух разных платформах, окруженные пожимавшими плечами французами, молча выражавшими свои сожаления о том, что стали причиной разделения любовной, по всей вероятности, парочки. Но прежде чем кто-либо что-либо предпринял, передняя половина поезда вдруг приняла окончательное решение и быстро двинулась вперед.
— Вы в порядке? — крикнул Тиб Жози.
— В порядке, — ответила она. — Но они уничтожили мою шляпку!
Первая половина поезда, пыхтя, удалялась всё дальше. А Жози осталась стоять в тамбуре второй половины с капитаном французской полиции.
— Места у нас тут красивые, — пытаясь её утешить, произнес он.
— Да, — сухо согласилась она.
— А тем, кто влюблен, все вокруг кажется еще прекрасней! — галантно продолжил капитан. — Не волнуйтесь, вы вновь встретитесь с вашим другом в Париже.
— Неужели даже сейчас вы не можете оставить меня в покое? — сказала Жози.
Он поклонился.
— Я вполне понимаю вас, мадемуазель!
Теперь обе части состава были уже так далеко друг от друга, что она ничего не могла различить — лишь маленькое пятнышко вдали, такое же маленькое, как и её шансы увидеть его опять. Она стояла, потерянно глядя на оторванные розочки в напоминавшей супницу фетровой тулье. Все её встречи с Тибом всегда кончались одинаково!
V
Доктор Пилгрим, Великий магистр ордена Общественной гигиены, ассистент великого доктора Эванса, хирург-стоматолог императорского двора, лечивший самых разных Бурбонов, Сесилов, Черчиллей, Вандербильдов, Габсбургов, Шамбренов и Асторов, только что получил в подарок букет цветов. Его прислал садовник из Тюильри, которого он вылечил бесплатно — но этот дар совсем не тронул его души. Благотворительностью он занимался добросовестно, но относился к ней холодно; сейчас его гораздо больше интересовало новое кресло, которое они с доктором Эвансом только что изобрели. Он был рад, что война окончилась, пусть Франция и проиграла. Практика теперь пойдет лучше. Он услышал звонок в дверь, а затем еще один. Когда позвонили в третий раз, он пошел в прихожую посмотреть, почему никто не открывает — и чуть не столкнулся с Жози, взбегавшей вверх по лестнице.
— Почему не открыли дверь? — спросил он, но она его тут же перебила:
— Да черт с ним, со звонком! Знаешь, кто к нам пришел и сейчас ждет внизу?
— Мне все равно, — ответил доктор Пилгрим. — Когда звонят, надо открыть дверь!
Собственно, именно в этот момент дверь и открыли. Ждавший на улице молодой человек был слегка удивлен словами дамы, которая его впустила.
— Вы от доктора Эванса?
— Нет, мэм! Я представляю «Бюллетень Ричмонд-Таймс», «Новости Данвилла» и «Линчбергский курьер».
— А как вы узнали, что я здесь? — спросила дама.
— Я вас не понимаю, — ответил Тиб.
— Ах! — нервно воскликнула дама. — Что ж, проходите в дом.
Они прошли в освещенную светом газового рожка приемную, и дама спросила:
— Вы с острой болью?
— Нет, — ответил он.
На вид дама была чем-то взволнована и выглядела так, словно считала, что ей необходимо за это извиниться.
— Последний раз в приемной у врача я была в далекой молодости. Какое-то странное чувство…
— А у вас острая боль? — в свою очередь, спросил он.
Женщина кивнула.
— Да, — ответила она. — Боль у меня очень острая; это боль обиды и угасания!
Тиб с любопытством на неё посмотрел.
— Я знаю, что вы сейчас чувствуете! — произнес он.
— Вы американец, — отметила дама. — Мой отец был гражданином Америки, хотя родился в Шотландии…
— Я не американец, — возразил Тиб. — Я виргинец! И вплоть до моего последнего дня это не будет означать одно и то же!
Дама вздохнула.
— А вот я, увы — ниоткуда. Тридцать лет я изо всех сил старалась стать француженкой, но теперь уверена, что не принадлежу ни к какой нации.
Тиб кивнул.
— Прямо как я… Ведь я — гражданин несуществующей страны, сторонник проигранного дела, разбитый и уничтоженный вместе с ним!
Открылась дверь. В комнату вошла Жози Пилгрим и быстро направилась к даме.
— Ваше величество, лошади доктора Эванса будут готовы через пять минут!
— Ожидание не было тягостным, — ответила императрица. — Я беседовала с этим юным американцем.
Жози бросила удивленный взгляд на Тиба, поклонилась и обратилась к императрице:
— Не желаете ли подняться в мою комнату?
— Лучше я останусь здесь. Видите ли, тут моя шкатулка с драгоценностями…
За полчаса до этого Тиб видел толпу, шедшую за дворец Тюильри, и мимоходом задумался об императрице и придворных — не повторит ли запутанная судьба прекрасной испанки судьбу Марии Антуанетты? А теперь он взглянул на поникшую даму в черной шляпке и сразу же понял, что перед ним, без всяких сомнений — императрица, собственной персоной!
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил он.
— Нет, благодарю вас, — торопливо ответила Жози. — Мой брат и доктор Эванс уже обо всем позаботились.
— Но он может нам пригодиться! Три американца для моей безопасности гораздо лучше, чем два. И я буду весьма признательна, если он тоже поедет с нами.
— Я верхом, — сказал Тиб.
— Тем лучше, — сказала императрица. — Будете нас сопровождать.
… Через десять минут у конюшни собралась небольшая процессия. С улиц доносился шум голосов, обрывки песенок Беранже, проклятия в адрес императора, императрицы и двора, непрестанное шарканье ног по брусчатке мостовой; дело шло к пожарам и катастрофам. Напряженный и решительный доктор Эванс встал между императрицей и красным заревом факелов с улицы, словно пытаясь закрыть её от окружающей злобы и ненависти.
— Значит, поедете с нами? — обратился он к Тибу. — Не забывайте: если будут спрашивать, говорите, что мы везем некую сумасшедшую даму в Трувиль.
— Я сумасшедшая! — рассмеялась императрица. — Я уже и сама начинаю думать, что это правда. Пусть этот виргинец поедет рядом со мной, мы будем с ним беседовать о том, каково это — быть изгнанниками. А наш добрый доктор Пилгрим пусть возьмет его коня и станет на сегодняшний вечер нашим форейтором. Вы не возражаете, доктор Пилгрим?
Доктор Пилгрим свирепо посмотрел на Тиба.
— Слушаюсь, ваше величество!
— Все готовы? — спросил доктор Эванс.
Кортеж отправился в путь по взбунтовавшимся улицам, направляясь к городским воротам Порт-Майо. Несколько раз им что-то кричали вслед, но никто ни разу не попытался остановить экипаж; лишь белые, как мел, окна предместий равнодушно смотрели сверху, как они движутся по сонным дорогам; ближе к полуночи глаза Жози закрылись от дремоты, и Тиб, наконец, смог рассмотреть её так, как ему всегда хотелось. Последняя представительница французской монархии покидала Иль-де-Франс.
В Трувиле, в портовой таверне, состоялся консилиум по поводу дальнейших шагов. В гавани стояла на якоре яхта; выяснилось, что судно ходит под британским флагом и принадлежит сэру Джону Бургойну. Императрицу убедили прилечь отдохнуть под присмотром доктора Эванса, а Тиб и доктор Пилгрим отправились в порт, чтобы, соблюдая меры предосторожности, нанять шлюпку. У них не было никаких причин считать, что из Парижа за ними отправлена погоня. Пока беспокойство вызывал лишь один эпизод — любопытные взгляды одного официанта, которые тот несколько раз бросал на императрицу. Но когда им удалось нанять лодку, к ним, тяжело дыша, прибежала Жози, и у обоих мужчин появилось нехорошее предчувствие.
— Что такое?
— Доктор Эванс просит поскорее вернуться в таверну. Нужно поговорить с официантом. Он ошивается в коридоре у комнаты императрицы, а когда я с ним заговорила, она лишь рассмеялся и притворился, что не понимает, хотя я говорила по-французски.
— Я возвращаююсь обратно! — сказал Тиб.
— Нет, лучше пойду я, — сказал доктор Пилгрим. — Я в лодке плавал лишь раз в жизни, так что одному мне лучше и не пытаться — не доплыву.
Он отправился назад, но заметив, что Жози за ним не идет, развернулся и увидел, как она села в шлюпку рядом с Тибом.
— Все в порядке! — крикнула она. — Я хорошо умею грести, и двое в лодке лучше, чем один!
И доктор Пилгрим отправился к таверне.
Утро было чудесное, и сияние гавани заставило Жози забыть и о мрачных событиях вчерашнего вечера, и об опасности их дела. Они пересекли чернеющее водное мелководье гавани и внезапно оказались среди волн; задул ветер из открытого моря. Маленькая шлюпка пошла тише. Ручки весел были широки, и Жози заметила, что лишенные больших пальцев ладони Тиба в открытом море стали двигаться неуклюже. Она сказала:
— Давайте я возьму вторую пару весел и помогу, так будет быстрее.
— Нет, — возразил он. — Лучше не надо!
Но она уже заняла место на кормовой банке и вставила запасные весла в уключины.
— Ладно, — сказал он. — Тогда задавайте темп.
Через мгновение она уже вновь сидела рядом с ним, а одно из весел уплывало в открытое море.
— Ах, какая жалость! — всхлипнула она. — Но я ведь и правда умею грести!
— Да ничего страшного, доберемся, — сказал он.
— Давайте еще раз попробую, — не отступила Жози. — Ваши руки, они ведь… — И она умолкла.
— С моими руками все в порядке, — сказал Тиб. — Думаю, они нас обоих выведут, куда надо.
— Я в этом уверена! — импульсивно откликнулась Жози.
Она тихонько пристроилась на корме, пока они не доплыли до сияющей яхты. Из-за надраенных до блеска лееров их окликнул статный и грозный британский матрос.
— Кто желает видеть сэра Джона Бургойна? — осведомился он.
— Мы с ним не знакомы, — отозвался Тиб.
— Простите, сэр, но сэр Джон сейчас занят копчением своего улова сельди и вплоть до полудня его нельзя беспокоить!
— Нет-нет, все не так! — крикнула Жози. — Я его племянница!
Матрос подозрительно на нее посмотрел. В этот момент на палубе появился сам сэр Джон Бургойн.
— Дама утверждает, что она ваша племянница, сэр! — доложил матрос.
Пожилой капитан подошел к лееру.
— Но у меня нет никаких племянниц! — заметил он.
Жози торопливо обратилась к нему по-французски.
— Императрица Евгения прибыла в Трувиль. Ей нужно попасть в Англию.
Через несколько минут они убедили его в правдивости своей истории; он оставил свою коптильню с тостами остывать и согласился обсудить план. После того, как было решено, что императрице Евгении лучше всего не подниматься на борт до наступления сумерек, он кивнул боцману.
— Свистать всех наверх!
Повинуясь свистку, с трех сторон палубы по стойке смирно выстроилась пара дюжин моряков, и после хриплого «Все на месте, сэр!» на палубе повисла тишина.
— Сегодня на берег никого не отпускать! Вечером на борт прибудет императрица Франции. Какие-либо сигналы или указания о том, почему никого не отпустили на берег, запрещаются. Я на вас рассчитываю. Разойдись!
… Когда стемнело, весла вновь ударили по воде вблизи яхты; доктор Эванс помог императрице взойти на борт по наружному трапу.
— С вами нет ни одной горничной? — спросил сэр Джон. — Что ж, тогда, пожалуй, вы можете взять с собой эту американскую леди.
— Да, я с радостью поеду! — сказала Жози.
— А доктор Эванс тоже едет?
— Если императрица пожелает, я с радостью повинуюсь. Моими делами в Париже займется доктор Пилгрим.
— Боюсь, у нас маловато места на борту, — вежливо сказал капитан, посмотрев на Тиба.
— Мне все равно нужно возвращаться, — сказал Тиб, но все заметили легкое сожаление у него на лице, как и на лице у Жози.
— Когда вы вернетесь в Париж? — торопливо спросил Тиб у Жози. — Я собираюсь пробыть там еще несколько месяцев — я же работаю для «Бюллетеня Ричмонд-Таймс», «Новостей Данвилла» и «Линчбергского курьера».
— Вернусь очень скоро, если вы пообещаете хранить спокойствие, — ответила Жози.
Их отход от причала собрал беспокойную и любопытную толпу.
— Идем сразу в открытое море, хотя волны довольно сильные! — сказал сэр Джон.
Безутешная и подавленная горем императрица Евгения раздавала матросам луидоры.
— И еще я обязательно должна подарить сувениры этим двум американцам!
Она сняла с руки пару похожих браслетов и вручила один Тибу, а второй доктору Пилгриму.
— Вы оба иногда бросали друг на друга такие взгляды, словно вы враги. Прошу вас, ради той неоценимой помощи, которую вы оба мне оказали, и ради прекрасной Жози — забудьте навсегда о вашей вражде! Мне будет отрадно знать, что я тоже совершила нечто хорошее в те дни, когда вы оказали мне столь неоценимую услугу!
— Что касается меня, то нашей вражде конец! — сказал Тиб.
И двое молодых людей отправились в шлюпке к берегу, а махавшие им вслед с борта яхты руки, которые были едва различимы в сгущавшейся тьме, стали для них символами того, что былая жестокость с каждым ударом весла по воде уходила все дальше и дальше, во все более смутное и туманное прошлое.
Примечания переводчика
[1] Сен-Сир — особая военная школа Сен-Сир, готовит французских офицеров, основано в 1802 году Наполеоном в Фонтенбло.
Это первый вариант рассказа (написан в 1936 году), позже переработанного в текст «Конец вражды»; второй вариант этого же текста см. «Прием у дантиста».
Оригинальный текст: Thumbs Up, by F. Scott Fitzgerald.