Нэнси Милфорд
Зельда
Часть первая: Южанка
5
Как ни была Зельда потрясена своей расстроенной помолвкой, она не стала делиться переживаниями с друзьями и даже не дала объяснений своей семье. Если у нее и возникло чувство освобождения, то оно принадлежало только ей одной. С уходом Скотта это лето в Монтгомери скатилось к привычным для Зельды прежним сезонам; зной и вялость, вызванные им, замедлили темп жизни города до уровня обычного затишья. Танцы и купания. Однажды в полдень Зельда пошла купаться с подружками на пруд, который находился за местным химическим заводом и использовался в случае пожара. Там был трамплин для прыжков в воду, и Зельда, энергично взобравшись по лестнице, приготовилась прыгнуть ласточкой. Как только она вытянула руки вперед, бретельки ее купальника неприятно стянули их. Тогда она быстро выскользнула из купальника. На мгновенье замерла, поднявшись на носки, как морская нимфа, и прыгнула с трамплина. Подружки стояли, очарованные ее красотой и дерзостью; и в то же время они были испуганы тем, что ее могли увидеть и что об этом узнают их матери.
Позднее в повести Зельда опишет тогдашнее времяпровождение в Монтгомери как непохожее ни на какое другое «Оно начиналось примерно в половине седьмого ранним летним вечером, когда с треском и мерцанием загорались фонари на углах улиц, и продолжалось до того, как эти сверкающие белым светом шары становились черными изнутри от моли и жучков, когда родители звали детей с пыльных улиц домой, спать». Газоны поливались струями воды из шлангов, и все, даже время, казалось, замирало под натиском зноя. «За витринами аптек сверкают раздувающиеся под вентиляторами кисейные платья девушек Автомобили стоят у края тротуара перед открытыми в сумерках окнами домов, а звуки приготавливаемого ужина проникают через мягкую завесу темноты в мир юности, который каждый вечер оживает за дверями дома. Телефоны звонят, и из кружевной темноты под деревьями выпархивают юные девушки в белом и розовом, прыгающие через квадраты теплого света к этим звонкам с ожиданием радости, свойственным людям, живущим там, где каждое событие может быть только приятным».
Скотт вернулся в Нью-Йорк надолго, чтобы закончить работу и впасть в эффектную пьянку, которая и продолжалась до запрещения спиртных напитков, когда тремя неделями позже закрылись все бары. В День Независимости с романом Хью Уолполла «Сила духа» под мышкой он возвращался на поезде домой в Сент-пол. Он решил переписать свой роман; это был, писал он, «мой запасной козырь». Если получится достаточно хорошо, он возместит все свои потери, а если не получится, то хуже, чем есть, не будет. В течение конца июля и весь август он работал над романом, который решил назвать либо «Воспитание личности», либо «Романтический индивидуалист», либо «По эту сторону рая». Он писал Эдмунду Уилсону в августе: «Я безуспешно попытался жениться, а потом топил горе в вине и в конце концов, как многие до меня, отвергнутые женщинами и обществом, вернулся к литературе». К сентябрю его роман был снова в издательстве Скрибнера, в руках Максвелла Перкинса, который читал прежние его наброски. Через две недели Скотту был послан контракт на публикацию «По эту сторону рая». Как только им было получено подтверждение, он написал Перкинсу, настаивая на немедленной публикации «У меня многое зависит от этого успеха. — включая, конечно, и девушку, — не настолько, чтобы я ожидал, что это решит мою судьбу, но это должно оказать психологическое воздействие на меня и на все мое окружение…» Тогда еще Зельда не могла ничего об этом знать, так как Скотт не писал ей после их разрыва в июне.
Именно Фицджеральд, а не она связывал успех «По эту сторону рая» с ее решением выйти за него замуж. Но, кстати, то, что Скрибнер собирался роман опубликовать, было несомненным успехом.
Новелла «Дебютант» была написана, когда Скотт учился в Принстоне и находился под обаянием Джиневры Кинг, с которой и списан характер Элен. Теперь, при переделке новеллы в главу романа, когда впечатления от Зельды вытеснили все остальные, Элен превращается в Розалинду, списанную уже с Зельды. Скотт использовал даже письма Зельды и фрагменты из ее дневников, чтобы точнее передать атмосферу ее очарования.
«Розалинда, — писал он, — Розалинда до кончиков ногтей. Это одна из тех девушек, которым не требуется ни малейших усилий для того, чтобы мужчины в них влюблялись. Участи этой обычно избегают два типа мужчин: недалеких мужчин страшит ее ум, а мужчин интеллектуального склада страшит ее красота. Все остальные — ее рабы по праву сильнейшего». Все это было взято почти дословно из письма Зельды, написанного ему весной. Позднее он добавил несколько абзацев: «Танцевала она восхитительно, рисовала мило, но небрежно, обладала редкостной легкостью слога, которую обнаруживала только в любовных письмах… Возможно, она была бесценным, раз в сто лет встречающимся сплавом».
Скотт был не в состоянии выбросить Зельду из головы, и в октябре он пишет ей, рассказывая о своем успехе и спрашивая, может ли он снова приехать на юг и повидаться с ней. Она ответила:
«Я жутко рада твоему приезду — я всегда хотела видеть тебя (что ты. вероятно, знал), но я не могла тебе этого сказать… Это замечательно, я до смерти довольна».
И еще одно:
«Я только что пришла в себя после бурного романа с квотербеком команды Обурна, поэтому мое расположение духа замечательно, как и мое здоровье. По части ума тебе покажется, что я сильно сдала, но ведь ты никогда не показываешь виду, когда я говорю глупость, а когда нет…
Пожалуйста, привези мне кварту джина — я за все лето не выпила ни глотка, а ты ведь уже, по мнению миссис Сэйр, гиблая душа в отношении алкоголя — после твоего отъезда все углы… были заполнены бутылками…
Это замечательно. Скотт, у меня нет даже малейшего колебания и никакого „данетничанья“, что обычно случается со мной при твоем появлении, я в самом деле хочу тебя видеть — вот и все…»
После того как он получил вести от Зельды, он написал Ладлоу Фоулеру, которому он доверял в своих делах: «Надеюсь, что ты сохранил мою тайну. Боже! Лад, за всю свою жизнь я не получу ничего лучшего. Это пока еще очень слабый шанс. Благодарю судьбу». Это было менее чем через пять месяцев после того, как он и Зельда виделись последний раз, и Скотт отправился в Монтгомери в напоре 1919 года, поэтому ясно, что он желал ее так сильно, как никогда. Перед своим отъездом он снова писал Фоулеру: «…даже если семья узнает, что я собираюсь в Монтгомери, держи это в тайне… Бог знает, Лад, может быть, я потерплю крушение до того, как тебя увижу. Я намерен постараться выбрать определенный путь, один или другой».
Конечно, Скотт возвращался к Зельде с триумфом, но когда они сидели в передней дома Сэйров, все выглядело как бы уже и не столь значительным. В новелле «Самое разумное» Скотт описывал лень, когда почувствовал первое, свежее опьянение любовью: «Ладно, пусть это пройдет, — думал он. — Какой только любви не бывает в жизни, но нельзя два раза любить одинаково…» Он выиграл бой за свою исключительную девушку, за свой роман, о котором теперь мог сказать, что он будет опубликован, но ему хотелось придать сцене примирения такую глубину, которую она вряд ли могла содержать. В течение пяти месяцев он мог проигрывать в воображении эту встречу, поэтому реальность и не могла совпасть с его ожиданиями. Тем не менее, когда он уезжал в Нью-Йорк, они возобновили помолвку и решили пожениться, как только будет опубликована его книга.
Зельда понимала его лучше, чем он думал, поскольку после того, как он покинул Монтгомери, она писала ему, что если он почувствует, что разлюбил ее, если он будет более счастливым без женитьбы на ней, то она готова освободить его от всех обещаний. Кроме того, она добавляла: «Так или иначе, „когда любовь превращается в доброту“ — то это меня не пугает, как всех в таких случаях — это так миролюбиво звучит — как будто что-то возвращается и остается — иногда мне радостно оттого, что мы не такие, какими должны были быть, — и я не могу заставить себя чувствовать, что это все вернется».
Была ли отсрочка их свадьбы идеей Зельды или Скотта — это неизвестно. Но что достоверно, так это то, что Зельда вовсе не ставила вопрос о замужестве в зависимость от того, сколько у него денег. Их было очень мало до ноября 1919 года. И ей было совершенно ясно, что Фицджеральд недолго сможет обеспечивать себя и развитие своей карьеры. Нахальный молодой человек, который писал (девушке, которую он узнал в Сент-Поле):
Мистер Судьба
Не должен сердиться
На мистера Скотта.
Он не топчется на месте… -
и, сообщая о том, что роман принят, был искрометен, как только может быть искрометен юный лейтенант, обещавший Зельде Нью-Йорк «со всем сиянием начала мира».
Уезжая из Монтгомери, он вручил Зельде копию рукописи «По эту сторону рая». Прочтя роман, она писала ему: «Почему я не могу писать? Я бы хотела рассказать тебе, насколько мне понравилась эта книга и насколько ужасно и всецело и — слегка неожиданно — я твоя». В другом письме, вероятно, написанном несколькими днями позже, она добавляет: «Я очень горжусь тобой — я терпеть не могу так говорить, но я не думаю, что была сильно уверена в тебе сначала… Это так здорово чувствовать, что ты действительно что-то — хоть что-нибудь — можешь делать. И мне жутко нравится ощущать, что, может быть, я могу, пусть немного, помочь в этом — мне очень хочется — я чертовски рада, что люблю тебя — я бы не смогла любить так никого на земле — я уверена, что если бы мне пришлось выбирать возлюбленного, то им мог быть только ты…»
Скотт уже начал строить планы по поводу того, где они будут жить, и Зельда просила его не «натаскивать гору мебели. В самом деле, Скотт, я могу жить где угодно — и неужели мы не сможем найти кровать в мебельном магазине? Когда-нибудь нам захочется иметь ковер, и плетеную мебель, и домашний очаг — я жутко боюсь, что это начинается уже сейчас. Я бы хотела, чтобы Нью-Йорк был крошечным городком, я часто представляю, как это могло бы быть. У меня нет даже отдаленного представления, на что он похож, поэтому я боюсь делать какие-либо предположения». Но тем не менее рассказывает ему, какой она представляет себе отделку их квартиры — с большими оранжевыми и черными фруктами на стенах и ярко-желтыми потолками.
Ее сестра Розалинда послала ей программу «Фоллиз» из Нью-Йорка, рассказав Зельде, что она настолько похожа на Мерилин Миллер, что их считали бы близнецами. Зельда писала Скотту, что это «настолько выводит меня из равновесия, что я ничего не могу делать, кроме как изображать из себя что-нибудь или танцевать целый день, а то и два…» Но несмотря на вспышки честолюбия, она оценивала свои возможности достаточно трезво. «Я надеюсь, что никогда у меня не возникнут настолько сильные честолюбивые устремления, что я предприму что-либо в этом направлении. Насколько приятно быть чертовски уверенной в том, что могла бы сделать лучше, чем другие, — а вдруг бы не смогла, если бы попыталась — что, конечно, разбило бы мне сердце…»
Скотт не удовлетворялся предположением, что он мог бы что-то сделать лучше, чем другой; он считал доказанным, что он — писатель чистой воды. Взбодренный продажей «По эту сторону рая», он усердно работал, старые рассказы были переработаны и сокращены, к тому же он немедленно вплетал в свои сочинения все то новое, что происходило с ним самим. Все это начало продаваться. Он завел литературного агента в Нью-Йорке, молодого Хэрольда Обера, который работал на агентство Рейнольдса, и именно Обер продал повесть Скотта «Голова и плечи» «Сатердей Ивнинг Пост» за 400 долларов. Первая продажа в «Пост» была очень важной для Скотта, поскольку он намеревался разбогатеть, сильно разбогатеть, и знал; что небольшие журналы или чисто литературные издания типа «Смарт Сет», которому он продал несколько рассказов, вряд ли могли бы выплатить столько, сколько может заплатить «Пост».
Каждый раз, когда принимали рассказ, он телеграфировал Зельде о своем успехе и напивался, чтобы его отпраздновать; он даже завел своего бутлегера, что также было частичкой новизны в первые дни сухого закона. Целых четыре страницы в альбоме для вырезок Зельды были заполнены этими телеграммами, в которых, за очень небольшими исключениями, сочетались заверения в любви с последними новостями литературных продаж.
САТЕРДЕРЕЙ ИВНИНГ ПОСТ ТОЛЬКО ЧТО ПРИНЯЛА ЕЩЕ ДВЕ НОВЕЛЛЫ ПЕРИОДА МОЕЙ ЛЮБВИ Я ПРОДАЛ ПРАВА НА ЭКРАНИЗАЦИЮ ГОЛОВА И ПЛЕЧИ МЕТРО КОМПАНИИ ЗА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ СОТЕН ДОЛЛАРОВ Я ЛЮБЛЮ СВОЮ САМУЮ ДОРОГУЮ ДЕВОЧКУ.
В это время сердце Зельды было уже отдано ему, и эти телеграммы посылались скорее для удовлетворения самого Скотта, а не ее. Возможно, он догадывался, что монтгомерийские знакомые говорили, что, конечно, замечательно, что Скотт стол писателем и посылает своя вещи в «Сатердей Ивнинг Пост», но в действительности это нельзя назвать «положением в обществе».
К январю 1920 года сочетание эмоционального напряжения, в которое он себя вогнал для того, чтобы писать, и пьянства совершенно измотало его, и он решил направиться в Нью-Орлеан, чтобы отдохнуть и поискать новый материал для рассказов. К тому же он был бы всего в нескольких часах езды от Зельды В дневнике он писал, что к 10-му января заработал 1700 долларов.
Узнав о том, что Скотт вставил некоторые части ее писем в свой роман, Зельда полусерьезно решила, что тоже начнет писать, хотя прежде говорила, что попытка сделать что-либо и обнаружить, что она на это не способна, могла бы разбить ей сердце и что, столкнувшись с таким выбором, она предпочла бы и не пробовать. В письме Скотту она поведала о раздвоенности своих чувств и внутренней борьбе, а также кое-что о своих планах на будущее:
«Вчера я почти написала роман или повесть, я еще не решила, что именно, но после двух страниц, посвященных своей героине, я поняла, что даже не начала ее, а поскольку я не могу писать только о невозможно очаровательном создании, то я начинаю впадать в отчаяние „Обольстительный Ромео“ — таково имя мужчины, который, как я полагаю, должен появиться где-то перед самым концом. Но поскольку у меня не было никакого плана, то я подумала, не спросить ли тебя о том, что они должны были бы дальше делать. Мама ответила на мой SOS цитатой из О.Генри, которую я отвергла, поскольку он никогда не создавал персонажей, а только всевозможные шутки, которые происходили с одними и теми же стариканами, и придумывал неожиданные концы, а мне нравятся истории, где все дамы подобны Констанции Толмадж, а мужчины как на подбор, с сильными и спокойными характерами, либо мальчики из колледжа… Итак, как видишь, Скотт, я никогда не буду способна что-либо сделать, поскольку я слишком ленива, чтобы побеспокоиться о том, что сделано, а что не сделано. Кроме того, я не хочу становиться известной и чествуемой — все, чего я хочу, это всегда быть очень юной и очень безответственной, а также чувствовать, что моя жизнь — это моя собственная жизнь: жить и быть счастливой и умереть так, как я хочу, к своему собственному удовольствию…»
Она также добавила весьма чувствительную приписку по поводу тревоги Скотта о том, что накал в их любовных отношениях гаснет. Она говорила, что он слишком старается обвинить себя в том, что они похожи на стариков, которые утратили свое самое драгоценное богатство. «На самом деле мы его еще не обрели — и только слабаки … теряют мужество и силу, считая, что они правы, в то время как весь мир говорит, что они не правы…» Если Скотт беспокоился об утрате пламени и сладости страсти, то Зельда вовсе нет. «Тот первый порыв не может долго продолжаться, но то , что его вызывало, несомненно живо», и она просит его не омрачать память о том времени, когда они обрели друг друга.
Скотт совершил две поездки в Монтгомери в течение января, и после одной из них послал Зельде роскошные наручные часы из платины с бриллиантами. Он купил их с выручки в 2500 долларов от продажи в кинематографию «Раннего успеха». Зельда, которая обожала любые подарки, а в особенности такие, каких еще не получал никто из Монтгомери, была этим восхищена. Она говорила:»Я их переворачивала четыреста раз, чтобы вновь увидеть: «от Скотта Зельде» — так было выгравировано на обратной стороне.
«Мама вошла с письмом, и я, подумав, что ей это должно быть интересно, сказала, что мы вскоре собираемся пожениться; она даже присела на краешек кровати. Мама хочет, чтобы я ехала в Нью-Йорк, поскольку считает, что тебе хотелось бы совершить все это в соборе Святого Патрика. Теперь, когда она все знает, все кажется вполне определенным и замечательным, и я ни о чем не беспокоюсь и ничего не боюсь… Чего я больше всего страшилась, так это одного — как ей рассказать… Иногда мне казалось, что я просто не смогу этого сделать… Мы оба как яркие полотна, у которых остались невыписанными некоторые детали, но я знаю, что наши цвета будут смешиваться, и думаю, что мы будем хорошо смотреться, очень хорошо, висящие вместе рядом в галерее жизни».
Она добавляет в скобках, что это «совсем не очередное» подводное течение ее мыслей. Она любит его настолько, что, как она пишет, прочитала новеллу Франка Норриса «Мак-Тиг», которую ей усиленно рекомендовал Скотт.
«Начало, конечно, сделано очень жалким… Все авторы, которые хотят, чтобы их произведения выглядели правдивыми, делают их дурно пахнущими, как комната Мак-Тига, — это мое самое сильное впечатление. Я искренне надеюсь, что ты никогда не станешь реалистом — одним из тех типов, которые считают, что быть безобразным — значит быть сильным…
Когда будет все готово к нашей свадьбе, напиши мне снова — и если ты посчитаешь, что мне пора там появиться, я появлюсь. Я сказала маме, что мне уже пора сделать тебе сюрприз и приехать, но она ответила, что тебе не должно понравиться что-либо неожиданное, связанное с „твоей женитьбой“, — я же считаю, что это МОЕ замужество…»
Во время приездов Скотта из Нью-Орлеана они возобновили свой роман. В феврале Скотт уехал из Нью-Орлеана в Нью-Йорк, чтобы дождаться публикации своей новой книги. 26-го февраля, посетив коттэдж-клуб в Принстоне, он решил ответить своему другу, который знал только то, что помолвка Скотта и Зельды была разорвана прошлым июнем, и писал Скотту о том, что он был прав относительно разрыва их отношений. Момент для письма был выбран, конечно, неудобный. Скотт ответил, что честность заставляет его признать, что именно Зельда, а не он разорвала их помолвку. Он написал, что понимает друзей, которые отговаривали его от женитьбы на Зельде, и что он все-таки женится на ней.
Никто так, как Зельда, не заслуживал критики в свой адрес. «…Я всегда знал, что любая девушка, которая может публично раздеться,
которая откровенно обожает шокирующие истории и любит их рассказывать, которая постоянно курит и не прочь сделать замечание: „Целовалась с тысячью мужчин и намерена целоваться еще с тысячами“, — не может не заслуживать упреков, разве что она будет выше их… Я влюбился в ее мужество, в ее прямоту и пылкое самоуважение, а это именно такие черты, в которые я верю, даже если весь мир сплотится в диком подозрении, что она на самом деле совсем не то, что из себя представляет… Я люблю ее, и в этом начало и конец всего. Ты ведь католик, так вот, Зельда — это единственный бог, который у меня остался».
Тогда же он телеграфирует Зельде, которая прислала ему свою фотографию: КАРТОЧКА ТАКАЯ ЖЕ ПРЕКРАСНАЯ КАК И ТЫ МОЯ ЛЮБИМАЯ.
Лоутон Кемпбелл, высокий, светловолосый и довольно элегантный молодой джентльмен из Монтгомери, заглянул к Скотту в Нью-Йорке во время ланча в Йельском клубе, где временно располагался в марте того года Принстонский клуб. В то время, как Кемпбелл поднимался по лестнице на второй этаж, сияющий Скотт спускался вниз. В руках у него была яркая суперобложка книги. Увидев Лоутона, он сказал почти с детским ликованием и желанием поделиться радостью: «Посмотри, что у меня есть!»
И показал ему обложку. Лоутон прочитал: «По эту сторону рая», Ф. Скотт Фицджеральд. Чарльз Скрибнер и сыновья«.
«Здесь все о Принстоне, — сказал Скотт на одном дыхании, что с ним обычно бывало, когда он был возбужден. — Ты наверняка узнаешь здесь кое-кого из своих друзей. Ты даже можешь увидеть здесь кое-что о себе». Потом добавил:» Это выйдет до конца месяца«, Лоутон сказал ему, что видел Зельду, когда был в Монтгомери, и пробормотал что-то приятное для него. Скотт поблагодарил, затем снова уставился на обложку и сморщил брови, как бы показывая, что месяцы тяжелой работы над книгой могли бы быть вознаграждены не только одним этим. Он улыбнулся и сказал: «Я звонил ей вчера вечером. Она все еще занимает выжидательную позицию, поэтому мне придется ехать в Монтгомери и забрать ее, мне кажется, что это удастся».
К марту, конечно, все определилось, но, возможно, Скотт уже ничего не хотел принимать на веру. Единственное, чего ожидали Скотт и Зельда, так это точной даты их свадьбы.
Сэйры объявили о помолвке Зельды 20-го марта, и Скотт послал ей букет орхидей, первый такой букет у Зельды. Скотт отправился в свой клуб в Принстоне, чтобы дождаться появления Зельды, развеяться и закончить работу над новеллой, названной «Первое мая». Зельда написала Скотту еще одно письмо перед тем, как приехать к нему навсегда.
«Сердце мое, наша волшебная сказка подходит к концу, и мы собираемся пожениться и жить счастливо и долго после того, как принцесса, заключенная в своей башне, принесла тебе столько беспокойств — и надоела мне самой постоянными превращениями… Я прошу прощения за все те моменты, когда я была придирчивой или
отвратительной, за все те несчастные минуты, когда я давала тебе повод сердиться на меня, в то время как мы могли бы быть такими счастливыми. Ты так много выдержал — так много…
Я думаю, что наша совместная жизнь будет похожа на последние четыре дня — и искренне хочу выйти за тебя замуж, даже если ты думаешь, что я „страшусь“ этого… Я не хочу, чтобы ты так говорил, — я ничего не боюсь. Чтобы бояться, личность должна быть либо малодушной, либо великой и крупной. Я ни то, ни другое. Кроме того, я знаю, ты можешь позаботиться обо мне значительно лучше, чем я сама, и я всегда буду очень, очень счастлива с тобой, за исключением тех мгновений, когда мы впадаем с тобой в еженедельные споры, но даже тогда я буду довольна своим выбором. Мне нравится быть очень спокойной и властной, в то время как ты становишься эмоциональным и мрачным… Без тебя я абсолютно ничто — просто девушка, какой мне суждено было родиться… Ты моя необходимость, и великолепие, и возлюбленный — и ты будешь мужем своей жены…»
Роман «По ту сторону рая» был опубликован 26 марта. Скотт снял комнаты в отеле «Билтмор» и ждал Зельду, которая должна была прибыть из Монтгомери со своей сестрой Мэрджори; он все еще не знал точной даты их приезда. Наконец они решили пожениться в субботу, 3 апреля, и Скотт телеграфировал ей 30 марта: …МЫ БУДЕМ ЖУТКО НЕРВНИЧАТЬ ДО ТЕХ ПОР ПОКА НЕ ДОЖДЕМСЯ ПОНЕДЕЛЬНИКА И НЕ УЗНАЕМ ЧТО ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ РАСПРОДАНО.
У Зельды от возбуждения кружилась голова до самого вечера, когда они с Элеонорой Броудер выехали из Монтгомери и провели всю ночь до утра в насмешках и строя фантастические планы о том, что ока будет делать на Манхэттене а качестве жены Ф. Скотта Фицджеральда. Ее мысли возносились до огромных люстр в вестибюлях отелей и спускались до перил парадных лестниц. А одной из ее высоких мыслей была мысль о том, что она может пересмотреть его предложение и не выходить замуж за Скотта. Друзья ее матери, увидев Зельду, когда она ходила по магазинам и выбирала себе приданое, спросили, правда ли, что счастливый молодой человек, как они слышали, это именно Скотт Фицджеральд. Она подмигнула одному из них и сказала: «Может быть, а может быть, и Ред Рут».
Друзья считали, что она составила отличную партию, но семья все еще испытывала беспокойство относительно ее замужества. Ни судья, ни миссис Сэйр не поехали с Зельдой в Нью-Йорк. Остальные члены семьи думали, что родители не очень довольны перспективами католической свадьбы в Монтгомери.
За день до Пасхальной субботы 3-го апреля 1920 года Скотт и Зельда встретились у священника собора Св.Патрика. На свадебном вечере присутствовали восемь человек — Марджори, Клотильда и Джон Палмер, Розалинда и Ньюман Смит, а также близкий Скотту Ладлоу Фоулер. Они должны были пожениться в полдень, но у Скотта нарастало беспокойство по мере приближения назначенного времени, и он настаивал, чтобы церемония началась немедленно, когда еще Палмеры не появились. На Зельде был костюм цвета полночной сини и свадебная шляпа, перетянутая кожаными лента
ми; у нее был букет из орхидей, маленьких белых цветов. Это был восхитительный солнечный день, и когда они вступили за порог кафедрального собора, Зельда посмотрела на весь окружающий мир, как юная богиня весны.
Дальше: Часть вторая
Опубликовано в журнале «Урал» №6, 1993.
Оригинальный текст: Zelda, Part One, by Nancy Milford.