Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Великий Гэтсби
Глава 7
Как-то субботним вечером, в тот самый момент, когда ажиотаж вокруг Гэтсби достиг наивысшего предела, праздничные огни в его саду не зажглись, и на этом закончилась загадочная карьера «друга Марса, Вакха и Венеры» — закончилась столь же таинственно, как и началась. Вначале я обратил внимание на то, что многочисленные авто, с бодрым фырканьем кружащие по серпантину его подъездной дороги, через считанные секунды возвращаются назад, неуверенно тычась бамперами, словно побитые псы. «Да здоров ли он, в самом-то деле?» — подумал я, и отправился на его виллу. Незнакомый прислужник с совершенно бандитской физиономией не пустил меня даже на порог.
— Любезный, уж не болен ли часом мистер Гэтсби?
— Нет, — нагло ответствовал мне этот тип, а потом подумал немного и сквозь зубы добавил: — Сэр.
— Я его давно уже не видел, поэтому и встревожился. Передайте, что мистер Каррауэй заходил справиться о нем.
— Кто? Кто? — грубо переспросил он.
— Каррауэй!
— Каррауэй? Хорошо. Передам. И резко захлопнул дверь.
Моя финка рассказала, что неделю назад Гэтсби рассчитал всю челядь — от садовника до поваров, и взял полдюжины «новых людей», которые в Вест-Эгг не ходят, а заказывают все по телефону — в десять раз меньше, чем прежде. Со слов мальчишки-посыльного из бакалеи, кухня теперь выглядит как «свиное гнездо»; и вообще, у поселян сложилось такое мнение, что «новые люди» не имеют ничего общего с настоящей прислугой.
На следующий день Гэтсби сам позвонил мне по телефону.
— Собираетесь переезжать? — спросил я.
— Пока нет, старина.
— Говорят, вы рассчитали прислугу.
— Просто мне понадобилась такая, которая умеет держать язык за зубами, — Дейзи теперь достаточно часто приезжает сюда во второй половине дня.
Так вот оно что: весь караван-сарай рассыпался, как карточный домик, по мановению ее руки.
— Все они люди Вольфсхайма, он как раз просил пристроить их к какому-нибудь делу, мало того, родственники — братья и сестры. Когда-то содержали маленький отель.
— А, теперь понятно.
Он звонил по просьбе Дейзи — не приеду ли я завтра в Нью-Йорк на ленч? Там будет и мисс Бейкер. Через полчаса перезвонила сама Дейзи, причем мне показалось, что она с облегчением перевела дух, услышав, что я непременно приеду. Что-то происходило. Впрочем, я отказывался верить, что она намеревается воспользоваться моим визитом, чтобы устроить сцену, тем более в духе той, что нарисовал мне Гэтсби во время ночного разговора в саду.
С раннего утра было жарко как в преисподней. Это был один из последних летних деньков, наверное, самый знойный за все лето. Когда мой вагон вынырнул из душного полумрака тоннеля на яркий солнечный свет, фабричные гудки «Нэшнл бискуит компани» как раз рассекали горящую тишину полдня. Раскаленные соломенные сиденья в вагоне только что не дымились, а моя соседка безуспешно обмахивалась газетой и деликатно сопревала в своей белой блузке до тех пор, пока вся газета не промокла. Тогда она бессильно опустила руки и в изнеможении откинулась на спинку сиденья и окунулась в липкую и густую, как кисель духоту вагона. При этом ее ридикюль плюхнулся на пол.
— О, Господи! — вскричала сопревшая леди. Каждое движение давалось с, невероятным трудом, но я наклонился, подобрал ридикюль и передал ей, стараясь держать его за краешек и как можно дальше от себя, чтобы, не дай бог, никто не заподозрил меня в том, что я имею на него какие-нибудь виды, однако абсолютно все пассажиры, включая потную владелицу ридикюля, заподозрили меня именно в этом.
— Ну и жарища! — всякий раз повторял проводник, увидев знакомое лицо в вагоне. — Погодка еще та!.. Пекло!.. Преисподняя!.. Жарко!.. Как вы переносите такую жару?.. А вы?..
Под мокрыми от пота пальцами проводника на моем сезонном проездном билете расплылось темное пятно.
Боже мой; совершенно не к месту подумал я, стоит ли разбирать в таком чудовищном пекле, чьи пышущие зноем губы ты целуешь? чья потная головка промочила твою пижаму над сердцем, с левой стороны груди?..
…По холлу резиденции Бьюкененов гулял легкий ветерок, а мы с Гэтсби стояли у парадной двери и слышали, как где-то внутри разрывается телефон.
— …Разве что только труп, леди, — прорычал в трубку лакей. — Мне очень жаль, леди, но это решительно невозможно. В такую жару никто из нас не рискует попадаться ему на глаза — до него опасно дотрагиваться…
Само собой разумеется, что говорил он совершенно другое:
— Да… Конечно… Сию минуту позову…
Он повесил трубку и направился к нам с лоснящимся от пота лицом, чтобы с вежливым поклоном принять наши шляпы.
— Мадам ожидает вас в салоне, — пробасил он, безо всякой на то нужды показывая нам дорогу, словно позабыв о том, что в такую жару всякое лишнее движение есть форменный афронт здоровому укладу жизни!
В комнате, надежно затененной маркизами, было уютно и прохладно. Словно два серебряных изваяния Дейзи и Джордан возлежали на громадного размера софе под нежно поющими вентиляторами, придерживая пальчиками подолы белоснежных платьев, чтобы их не поднимал проказник-ветерок.
— Мы не в силах и рукой шевельнуть, — застонали они в один голос.
Напудренная загорелая ручка Джордан на одну секунду задержалась в моей ладони.
— А где же наш прославленный игрок в поло, то есть мистер Томас Бьюкенен? — поинтересовался я.
В ту же секунду в холле раздались хриплые и приглушенные звуки — «прославленный спортсмен» беседовал с кем-то по телефону.
Гэтсби стоял на малиновом ковре посреди комнаты и внимательно разглядывал интерьер. Дейзи посмотрела на него и рассмеялась своим медовым обворожительным смехом. Крохотное облачко пудры взметнулось с ее вздымающейся груди.
— Есть предположение, — шепнула Джордан, — что это звонит та самая особа.
Мы молчали. Голос зазвучал громче и раздраженнее.
— Ну, хорошо. Тогда я вообще не стану продавать вам эту машину… Я вам совершенно ничем не обязан… И вообще, что это за моду вы взяли — звонить людям во время ленча… Впредь попрошу вас…
— Ага, — саркастически заметила Дейзи, — а микрофон-то прикрыл рукой.
— Ну, Дейзи, — попенял я ей, — ты не права. Это на самом деле добросовестная сделка. Bona fide! Я случайно о ней знаю.
Том распахнул двери, на мгновение загородив дверной проем своей атлетической фигурой, и стремительно шагнул в комнату.
— Мистер Гэтсби! — Том протянул ему широкую лопатообразную ладонь с тщательно скрываемой неприязнью. — Искренне рад… сэр… Ник!…
— Принеси чего-нибудь холодненького! — закричала Дейзи.
Стоило ему выйти из комнаты, как она подскочила с софы, подбежала к Гэтсби, с силой наклонила его голову и поцеловала в губы.
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, — промурлыкала она.
— По-моему, ты забыла, что здесь находится леди! — сказала Джордан.
Дейзи растерянно посмотрела вокруг.
— Так ты тоже целуйся — с Ником!
— Как тебе не стыдно, бесстыжая ты девчонка!
— А мне все равно! — закричала Дейзи и зацокала деревянными каблучками, стоя на кирпичном приступке перед камином. Затем она вспомнила о жаре и с видом нашкодившей школьницы уселась на софу в тот самый момент, когда няня — опрятная, скромно одетая женщина средних лет — вошла в комнату, ведя маленькую девочку за руку.
— Ах, ты золотко мое! — запела Дейзи, раскрывая объятия. — Пупсик ты мой, беги скорее к мамочке, которая так тебя любит!
Девочка вмиг почувствовала, что няня ослабила хватку, бросилась сломя голову через всю комнату к мамочке и застенчиво уткнулась в складки ее белого платья.
— Ах, ты маленькая моя! Смотри, чтобы мамочка не испачкала пудрой твои золотые волосики! Ну-ка, ну-ка, подними головку и скажи дядям и тете: «Как поживаете…»
Гэтсби и я склонились и ласково пожали неохотно протянутую ладошку. Он с искренним удивлением разглядывал девочку. Думаю, до сих пор он просто не верил в ее существование.
— Няня переодела меня к ленчу, — сказала крошка, сразу же отвернувшись от нас к Дейзи.
— Это потому, что мамочка хотела показать, какая у нее красивая дочка. — Она поцеловала смешную складочку на пухленькой белой шейке. — Ах, ты моя красавица! Настоящая маленькая красавица!
— Да, — тихо согласилась малышка. — А почему у тети Джордан тоже белое платье?
— Тебе понравились мамины друзья? — Дейзи развернула девочку лицом к Гэтсби. — Правда, красивые?
— Где папа?
— Совершенно не похожа на отца, — пояснила Дейзи. — Мамина дочка! Мои волосы, мое лицо.
Дейзи уселась на софу. Няня сделала шаг вперед и протянула девочке руку:
— Пэмми, нам пора.
— До свиданья, моя сладенькая.
Со слезами на глазах девочка оглянулась, ухватилась за руку няни и была выведена за дверь в тот самый момент, когда на пороге комнаты появился Том с четырьмя порциями джина со льдом на сервировочном столике.
Гэтсби взял запотевший бокал.
— Выглядит очень даже освежающе, — принужденно произнес он.
Все начали пить разбавленный джин длинными жадными глотками.
— Где-то я прочитал, — вежливым академическим тоном начал Том, — что Солнце как бы нагревается с каждым годом, и уже очень скоро Земля упадет прямо на Солнце. Вернее, погодите минутку, — наоборот, это Солнце становится холоднее с каждым годом, а потом куда-то упадет. Не хотите ли пройтись, — предложил он Гэтсби. — Хочу показать вам дом и все остальное.
Я вышел с ними на веранду. На изумрудном зеркале оцепеневшего от жары пролива сверкал одинокой искоркой бродяга-парус, неуклонно державший курс на восток — в открытое море. Гэтсби проводил его коротким цепким взглядом и протянул руку в сторону бухты:
— Я живу как раз напротив вас.
— В самом деле.
Мы стояли и смотрели вдаль: прямо у наших ног простирались заросли розовых кустов, воздух дрожал над раскаленным газоном и поросшим сорняками берегом. Белокрылый парусник, казалось, пытался взлететь и раствориться в прохладных небесах за ослепительно голубой линией горизонта. Где-то далеко, вдали от живописных фестонов иссушенного зноем побережья лежал Седой Океан, любовно пестовавший свои благословенные оазисы-острова.
— Вот это я понимаю, — Том кивнул головой в сторону парусника. — Я бы не отказался провести часок на палубе.
Ленч сервировали в прохладной, хорошо затененной и надежно защищенной от солнца полотняными маркизами столовой, мы сидели за столом и запивали нервное напускное веселье холодным элем.
— Господи, — взмолилась Дейзи, — да куда же себя деть сегодня-то! И завтра и в ближайшие три десятка лет!..
— Не нуди! — строго сказала Джордан. — Жизнь начнется осенью, так что терпи до первых дождей!
— Но что же делать в эту жару!.. — чуть ли не со слезами на глазах не унималась Дейзи. — И все расплывается в этом липком мареве. Давайте поедем в город!
По крайней мере, она боролась с жарой, сопротивлялась ей, как могла, отказывалась мириться с собственным бессилием.
— Мне доводилось слышать, что из конюшни можно сделать гараж, — доверительно рассказывал Том, повернувшись к Гэтсби. — Но я первый в этих краях, кто переоборудовал гараж в конюшню.
— Кто хочет ехать в город? — настойчиво спрашивала Дейзи. Гэтсби внимательно посмотрел на нее. — Ах! — вскричала Дейзи. — Вы выглядите так… так свежо…
Их взгляды пересеклись, и они замерли, не спуская друг с друга глаз. Словно остались одни во всем мире. Потом Дейзи с видимым усилием отвела свой взгляд.
— Вы всегда выглядите так свежо! — повторила она. Это было признание в любви, но самое главное, что это поняли все — и Том Бьюкенен в том числе. У него отвисла челюсть, и на какой-то миг он совершенно растерялся, переводя недоуменный взгляд с Дейзи на Гэтсби и опять на Дейзи, словно только что узнал в ней старую, но давно позабытую знакомую.
— Вы напоминаете мне джентльмена с рекламного плаката, — невинно продолжала она. — Знаете, везде висят такие рекламные плакаты…
— Хорошо, — энергично вмешался Том, — в город, значит, в город. Я готов. Тогда собирайтесь и поехали.
Он резко встал. Его сверкающие от злости глаза по-прежнему перебегали с Гэтсби на жену. Никто не шелохнулся.
— Ну же! Так едем или нет? — Том начинал терять самообладание. — В чем дело, черт возьми! Если мы едем, так поехали же, наконец.
Дрожащей рукой он вцепился в бокал и залпом выпил остатки эля. Наконец и Дейзи подала голос, что вывело всех из состояния некоторого оцепенения: мы зашевелились, начали подниматься из-за стола и в конце концов оказались на плавящейся от жары подъездной дорожке.
— А что, мы едем прямо сейчас? — поинтересовалась она. — Даже и по сигарете не выкурим? Что это за спешка такая, не могу понять.
— Мы уже курили — во время ленча, — напомнил Том.
— Право слово, — взмолилась она, — не действуй всем на нервы. Мыслимое ли дело — суетиться в такую жару?
Том молчал.
— Ну, тогда делай, как знаешь, — устало сказала она. — Джордан, пошли.
Леди поднялись наверх — собираться. Мы же остались снаружи, переминаясь с ноги на ногу на раскаленной гальке. Серебряный завиток луны уже парил в белесом небе. Гэтсби раскрыл было рот, собираясь что-то произнести, но внезапно передумал; тем временем Том уже резко развернулся и нетерпеливо смотрел ему в глаза.
— А где ваша конюшня? — с усилием произнёс Гэтсби.
— Четверть мили вниз по дороге.
— О-о-о.
В разговоре наступила пауза.
— Зачем это нужно — ехать в город? Не понимаю -резко сказал Том. — Взбредет же в голову этим женщинам…
— Мы берем с собой что-нибудь выпить? — крикнула Дейзи из окна.
— Сейчас захвачу виски, — сказал Том и пошел в дом.
Гэтсби повернулся ко мне, словно на шарнирах:
— Не получается у меня салонный треп в этом доме, старина.
— Она очень неосторожна, — начал я. — У нее такой голос… В нем, э-э-э…
— В нем звенит презренный металл, старина, — неожиданно закончил мою фразу Гэтсби.
В самом деле! Как же я не обращал внимания на это раньше! В нем действительно звенели деньги — вот что так восхищало меня в напевных переливах ее голоса, вот что звучало победным лейтмотивом… Неприступные замки… белокаменные палаты… младая королевна с золотым гребнем…
Появился Том, на ходу заворачивая в полотенце кварту виски. Следом за ним — Дейзи и Джордан в изящных шапочках из плотного шелка со сложным узором из золотых и серебряных нитей, а через руку — легкие накидки с капюшонами.
— Поехали в моей машине, — предложил Гэтсби, пробуя на ощупь раскаленную обивку сидений зеленой кожи. — Конечно, надо было бы запарковать ее в тени.
— А коробка скоростей у вас стандартная? — поинтересовался Том.
— Да.
— Знаете что, берите мою машину, а я поведу вашу прямо до города. Договорились?
Это предложение пришлось Гэтсби явно не по душе.
— Боюсь, горючего не хватит, — осторожно возразил он.
— Что вы! Там его почти под завязку! — бесцеремонно заявил Том. Потом добавил: — А не хватит — так вон сколько аптек по пути. Сейчас там чего только не продают!
Нарочитая пауза словно подчеркнула это внешне безобидное замечание. Я обратил внимание, что сразу же после этих слов Дейзи хмуро посмотрела на Тома, а Гэтсби… — что до него, то по его лицу скользнуло непередаваемое выражение, прежде ему совершенно несвойственное, но в то же время идеально ложащееся на те слухи и сплетни, которые мне довелось слышать о нем прежде.
— Садись, Дейзи, — Том подтолкнул ее к машине Гэтсби, крепко удерживая за локоть. — Прокачу с ветерком в этом цирковом фургоне.
Он открыл дверцу, но она ужом выскользнула из его рук.
— Знаешь что, бери Ника и Джордан, а мы поедем в нашей машине.
Она подошла к Гэтсби и осторожно дотронулась до его руки. Том, Джордан и я устроились на переднем сиденьи огромного лимузина Гэтсби. Том примерялся к незнакомому управлению, попеременно опуская один рычаг за другим, затем мы рванули с места, со свистом рассекая густой и липкий воздух, сразу же потеряв из виду их машину.
— Ну и как вам это нравится? — спросил Том.
— Нравится… что?
Он жестко посмотрел на меня, должно быть, отдавая себе отчет в том, что мы с Джордан давно уже в курсе дела.
— Не держите меня за болвана! — сказал он. — Что же я, по-вашему, совсем ничего не вижу! А если это и так, то у меня иногда появляется, ну, второе зрение, — знаете такое? Поэтому я и вижу, что нужно делать. Мне плевать, верите вы или нет, но наука… Эх!…
Том осекся. Суровая правда жизни взяла верх над его философическими построениями, не дав погрязнуть в трясине теоретизирования и отвлеченных материй.
— Я тут на досуге провел небольшое частное расследование — покопался в прошлом этого парня, — продолжил он. — Кабы знать, что из этого всего выйдет, копнул бы и глубже.
— Наверное, и к медиуму пришлось заглянуть — ну, на спиритический сеанс? — не без ехидства спросила Джордан.
— Чего? — вытаращил он глаза, и даже смутился, когда мы дружно рассмеялись. — К медиуму?
— Разузнать о Гэтсби.
— О Гэтсби? Это еще для чего! Я же говорил, что провел расследование насчет его прошлого…
— …И обнаружил, что он выпускник Оксфорда, — помогла Джордан.
— Ага, выпускник… Держи карман шире… Оксфордец, который носит розовую двойку!
— Как бы то ни было, но он окончил Оксфорд.
— Разве что в Нью-Мексико, если там, конечно, есть Оксфорд, — презрительно фыркнул Том, — или что-нибудь в этом роде.
— Послушай, Том, — сердито начала Джордан, если ты такой щепетильный, для чего пригласил его на ленч?
— Это Дейзи. Она знала его еще до того, как мы поженились. Одному Богу известно, — откуда.
По мере протрезвления Том, Джордан и я становились все мрачнее и раздражительнее. После обмена репликами мы сочли за благо немного помолчать. Как только на горизонте показались потускневшие глаза доктора Т. Дж. Эклберга, я вспомнил насчет бензина.
— Достаточно, чтобы добраться до города, — сказал Том.
— Посмотри, гараж прямо под носом, — сказала Джордан. — Я не хочу застрять на дороге в такую жуткую жару.
Том с ожесточением нажал на оба тормоза, мы скользнули на пыльную площадку перед гаражом с вывеской Джорджа Вильсона и остановились, как вкопанные. Заторможенный хозяин показался на пороге заведения примерно через минуту и вылупил на нас ничего не выражающие глаза.
— Нам нужно заправиться, — грубо процедил Том. — Не думаете же вы, что мы приехали полюбоваться окрестностями свалки?
— Я болен, — сказал Вильсон, даже не пошевельнувшись. — Отвратительно чувствую себя с самого утра.
— Что стряслось?
— Ломота в теле… выворачивает всего наизнанку…
— Так что, нам самим заправляться? — спросил Том. — Странно, с утра ваш голос показался мне очень даже бодрым.
Вильсон нерешительно оторвался от дверного косяка, с трудом спустился с порога и тяжело дыша, начал свинчивать крышку бензобака. На солнце ему стало совсем невмоготу, а лицо приобрело какой-то синюшно-зеленый оттенок.
— Я вовсе не хотел беспокоить вас во время ленча, просто мне позарез нужны деньги, поэтому хотел узнать, что вы собираетесь делать со старой машиной.
— А новая вам не по душе? Купил по случаю на прошлой неделе, — сказал Том.
— Вот эта, желтая? — спросил Вильсон, подкачивая бензин. — Красавица!
— Могу уступить!
— Заманчиво! — улыбнулся Вильсон. — Но лучше я попробую заработать немного денег на вашей старой машине.
— А что это ни с того, ни с сего за спешка с деньгами?
— Немножко заржавел здесь — на востоке. Хочу уехать на Запад. Мы с женой уже все решили.
— Ваша жена решила уехать… — ошеломленно повторил Том.
— Она твердит об этом последние десять лет. — Запыхавшийся Вильсон прислонился к насосу, прикрыв ладонью глаза. — Теперь все равно уедет, даже если передумает. Я окончательно решил увезти ее отсюда.
Вздымая облако пыли, мимо нас промчалось авто, и кто-то помахал нам оттуда рукой. — Сколько я вам должен?- резко спросил Том.
— Ходят тут разные слухи, продолжал Вильсон, — прослышал я тут кое-что. Поэтому и собрался уезжать. Да, поэтому и деньги понадобились…
— Так сколько я вам все-таки должен?
— Один доллар двадцать центов.
Меня обволакивали липкие волны безжалостной жары, от которых путались мысли, и несколько долгих мгновений я испытывал настоящую дурноту, однако же сообразил, что «слухи, о которых прослышал» мистер Вильсон, никоим образом не связаны с Томом Бьюкененом, — во всяком случае, пока. Просто он узнал, что Миртл живет другой, неизвестной ему жизнью, в другом, чуждом ему мире. Осознание этого и стало причиной его душевного и физического недомогания. Я взглянул на него, потом на Тома, который также узнал много нового о своей жене менее часа тому назад, и пришел к выводу, что действительно «несть эллина и иудея» — в смысле различий, расовых либо социальных; зато дистанция огромного размера разделяет человека больного и человека здорового. Вильсон был настолько больным, что выглядел виноватым, безнадежно виноватым, как если бы прямо на наших глазах обесчестил невинную девушку.
— Так и быть, я продам вам эту машину, — сказал Том. — Пришлю завтра после обеда.
По вечерам окрестности чудовищной свалки всегда будили во мне смутное беспокойство, но и сегодня, при ослепительно ярком солнечном свете, я испытал похожее чувство, — вот и сейчас я испуганно оглянулся, словно интуитивно ощутил нечто угрожающее и смертельно опасное за спиной. Огромные бдящие глаза доктора Т. Дж. Эклберга парили в вышине над кучами золы и пепла, но я почувствовал, что за нами следят еще одни глаза, находящиеся менее чем в двадцати футах от нас, и следят не менее пристально.
Занавесь в одном из окон второго этажа над гаражом была слегка отдернута, и, скрываясь в глубине комнаты, за нами пристально наблюдала Миртл Вильсон. Она была настолько поглощена этим занятием, что не замечала ничего вокруг и не понимала, что и ее могут увидеть; обуревавшие ее чувства проявлялись на подвижном лице так, как постепенно проявляется изображение на негативе; я и раньше замечал, как в приступе необузданной ревности обезображиваются прекрасные женские черты. Но ненависть, легко читавшаяся на лице Миртл, показалась мне бессмысленной и необъяснимой, пока я не понял, что она предназначается вовсе не Тому, а Джордан Бейкер, которую несчастная ревнивица приняла за его жену.
***
Я не знаю смятения более разрушительного, чем смятение неглубокого ума. Непритворная паника овладела Томом, когда он вел машину, словно подстегиваемый обжигающими бичами ревности. Час назад он безраздельно владел женой и любовницей, а теперь остался в одиночестве, брошенный и покинутый всеми. И он давил и давил на газ, словно мчался за Дейзи и одновременно старался уехать за тысячу миль от Вильсона. Мы неслись со скоростью пятьдесят миль в час по направлению к Астории, пока среди стальных кружев ферм надземки не показалось синее авто Бьюкененов.
— В районе 50-й стрит есть много кинотеатров, где довольно-таки прохладно, — заметила Джордан. — Нью-Йорк хорош летом, во второй половине дня, когда улицы пустеют. Тогда в нем появляется что-то греховное, сладострастное и благоухающее, так и кажется, что перезрелые запретные плоды начнут сыпаться тебе прямо в руки.
Слово «сладострастный» еще больше обеспокоило Тома, но, прежде чем он успел запротестовать, синий автомобиль Бьюкененов затормозил и остановился, а Дейзи жестом показала, чтобы мы подъехали к ним поближе.
— Куда поедем? — крикнула она.
— Как насчет кино?
— Там жарко, — жалобно промурлыкала она. — Знаете что, вы поезжайте, а мы покатаемся по городу, а потом заедем за вами. Назначим свидание на углу, — вымучено пошутила она. — Вы меня легко узнаете — я буду мужчиной с двумя сигаретами в зубах.
— Хватит препираться! — цыкнул Том, услышав возмущенные гудки грузовика, которому мы перекрыли дорогу. — Следуйте за нами на южную сторону Центрального парка — к «Плаза».
Несколько раз он оборачивался, чтобы посмотреть на свою машину, а если Гэтсби и Дейзи отставали, Том притормаживал и ждал, пока они окажутся в пределах видимости. Думаю, он всерьез опасался, что они свернут в боковой проезд и навсегда исчезнут из его жизни.
Но они не исчезли, а мы непонятно для чего сняли на весь вечер роскошный сьют в отеле «Плаза».
Я запамятовал подробности бурной и шумной дискуссии, в результате которой все мы оказались запертыми в золоченой клетке отеля-дворца, зато прекрасно помню охватившее меня чувство гадливости: мокрое от пота белье липло к ногам, обвиваясь вокруг них, как клубок скользких омерзительных гадов, а по спине струйками и потоками бежали горячие капли-бусинки пота. Первоначальная идея возникла в перегревшейся головке Дейзи, которая предложила снять пять ванных комнат и принять освежающую ванну, и более реальные и предметные очертания, когда кто-то заговорил об «уголке отдохновения, где можно выпить мятного джулепа». Каждый из нас про себя и вслух назвал эту затею сумасбродной, по меньшей мере, полдюжины раз, но все закончилось тем, что, галдя и перебивая друг друга, мы объяснились со слегка ошеломленным клерком и отправились в номер, внушив или тщась внушить себе, что все это необыкновенно весело и забавно…
Сьют представлял собой анфиладу длинных и душных помещений, а когда мы раскрыли окна, со стороны Центрального парка пахнуло пыльной сухостью раскаленной листвы, хотя дело шло к послеобеденному чаю. Дейзи подошла к зеркалу и, повернувшись к нам спиной, стала поправлять растрепавшуюся прическу.
— Шикарный сьют! — уважительно промолвила Джордан, и все мы рассмеялись.
— Откройте другое окно! — скомандовала Дейзи, не отходя от зеркала.
— Других нет.
— Хорошо, тогда звоните и заказывайте… топор!
— Для начала не произносите больше этого слова «жара», — раздраженно заявил Том. — А то заладили одно и то же — «жарко, жарко», — от этого только в десять раз хуже становится.
Он аккуратно развернул полотенце и поставил на стол захваченную из дома кварту виски:
— Почему бы вам не оставить Дейзи в покое, старина, — сказал Гэтсби.- Ведь это именно вы вытащили нас в город.
Наступила пронзительная тишина. Неожиданно телефонный справочник сорвался с гвоздя и свалился на пол. Джордан растерянно прошептала: «Прошу прощения…» Однако на этот раз ни один из нас не засмеялся.
— Я подниму, — быстро сказал я.
— Я сам! — Гэтсби внимательно рассмотрел лопнувший шнурок и выдавил из себя нечто вроде «гмм», затем бросил справочник на стул.
— Это ваше любимое словечко, да? — резко спросил Том.
— Какое же?
— Ну, это вот ваше — «старина». На какой, интересно, свалке вы его откопали?
— Послушай, Том, — сказала Дейзи, отворачиваясь от зеркала. — Если ты собираешься грубить, то я немедленно отсюда уйду. Лучше позвони и закажи лед для джулепа.
Не успел он дотянуться рукой до телефона, как в сгустившуюся вокруг нас осязаемую и липкую духоту откуда-то снизу из танцевальной залы отеля ворвались мощные торжественные аккорды свадебного марша Мендельсона.
— Какой ужас! — мрачно заметила Джордан. — Кто-то ведь женится в такую жару!
— Ну и что! — сказала Дейзи. — Я вот выходила замуж в середине июня. Июньский Луисвилль! По-моему, кто-то даже упал в обморок… Кто же это был… не помнишь, Том?
— Билокси, — сухо ответил он.
— Точно, Билокси! — вспомнила Дейзи. — «Чурбан-Билокси», он еще занимался боксом! Я не шучу! Билокси, родом из Билокси, штат Миссисипи.
— Да, да, — вмешалась Джордан, — они принесли его в наш дом, ведь мы жили через два дома от церкви. Он проторчал у нас ровно три недели, пока папочка чуть ли не вышвырнул его за порог. А папа умер на следующий день после этого. — Она помолчала с минуту и добавила, словно последние ее слова прозвучали несколько неуважительно к памяти родителя: — Конечно, не было совершенно никакой связи между этими двумя событиями.
— Знавал я некоего Билла Билокси из Мемфиса, — подключился я.
— Так то был его кузен. За те три недели я выучила наизусть всю его родословную до десятого колена! — сказала Джордан. — Он еще подарил мне алюминиевую клюшку — так я ею до сих пор играю.
С началом собственно свадебной церемонии бравурная музыка внизу затихла, а следом за приветственными возгласами гостей «йе-е-йе», грянул джаз, объявляя свадебный бал открытым.
— Возраст дает о себе знать! — сказала Дейзи. — Будь мы помоложе, кинулись бы танцевать!
— Помни о Билокси! — предостерегла ее Джордан. — А где ты с ним познакомился, Том?
— С Билокси? — сосредоточенно нахмурил брови Том. — Я его вообще впервые увидел. Это был какой-то бойфренд Дейзи.
— Впервые слышу! — возмутилась Дейзи. — Я его и знать не знала. Вспомни, ведь это ты приволок его с собой в частном пульмане.
— Правильно, но только потому, что он сказал, будто знает тебя с детства и вырос с тобой чуть ли не на одной улице в Луисвилле. Эйза Берд привел его на перрон в последнюю минуту и попросил взять с собой.
Джордан ухмыльнулась.
— Понятно, парень решил задаром проехаться на родину. Он тогда рассказывал мне, что был президентом вашего академического выпуска в Йеле.
Мы с Томом посмотрели друг на друга с недоумением.
— Билокси?
— Во-первых, у нас не было никаких президентов… Том неожиданно развернулся к Гэтсби, который отбивал носком ботинка короткий беспокойный ритм.
— Между прочим, мистер Гэтсби, если я ничего не путаю, вы — выпускник Оксфорда?
— Я бы так не утверждал…
— Но, по слухам, вы там учились.
— Учился…
Наступила пауза, а затем прозвучал голос Тома — недоверчивый и даже оскорбительный:
— А, так вы там учились примерно в то же время, что и Билокси… в Нью-Хейвене!
И вновь пауза. Официант робко постучал в дверь и вошел в номер, неся на подносе мелко нарезанную мяту и кусочки колотого льда. Он священнодействовал посреди мертвой напряженной тишины, которая была нарушена только вежливым «спасибо» и мягким щелчком двери. После бесшумного исчезновения официанта я с напряжением стал ожидать окончательного прояснения этого сокрытого в прошлом факта биографии Гэтсби.
— Я ведь уже говорил вам, что учился в Англии.
— Прекрасно помню. Только хотелось бы уточнить — когда.
— Это было в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Но пробыл там только пять месяцев, поэтому и не могу в полной мере причислять себя к воспитанникам Оксфорда.
Мистер Бьюкенен искоса посмотрел на нас, словно желал убедиться в том, что и нас заинтриговал этот эпизод из жизни мистера Гэтсби, к которому сам он относился с явным недоверием.
— После заключения перемирия некоторым офицерам была предоставлена возможность отправиться в любой из университетов Англии или Франции, — продолжил Гэтсби.
Я едва удержался от искушения вскочить и дружески похлопать его по спине. Как это происходило уже не раз, мое искреннее к нему доверие было целиком и полностью восстановлено.
Дейзи поднялась и, не скрывая торжествующей улыбки на лице, подошла к столу.
— Открой виски, Том, — скомандовала она, — я смешаю тебе джулеп. Может, тогда ты перестанешь казаться тупицей самому себе! Смотри сюда, берем мяту…
— Отстань, — огрызнулся Том. — Мистер Гэтсби, позвольте задать вам еще один вопрос.
— Я весь внимание, мистер Бьюкенен, — вежливо ответил Гэтсби.
— Какого, собственно, дьявола вы устраиваете дебош в моем доме?
Разговор начистоту не мог не устраивать Гэтсби, и он определенно был доволен таким поворотом.
— Какой дебош? — Дейзи переводила испуганный взгляд с одного на другого. — По-моему, это ты скандалишь. Умоляю, держи себя в руках.
— В руках! Как же! — взъерепенился Том. — Я был бы последним слизняком, если бы сидел и молчал в тряпочку, пока мистер Никто, родом из Ниоткуда, занимался любовью с моей собственной женой! Я вам прямо скажу: я в такие игры не играю… Да что же это такое творится, в самом-то деле! А ведь все с этого и начинается, ну, с глумления над устоями и браком, а потом — потом всё рушится к чертям собачьим — и да здравствует законный брак между белыми и черномазыми!..
Распаленный собственной тарабарщиной, он ощущал себя последним защитником бастионов цивилизации и белой расы.
— Но ведь все здесь присутствующие относятся к белой расе, — промурлыкала Джордан.
— Возможно, я не пользуюсь такой популярностью, как некоторые, — вечеринок не устраиваю, приемов не даю, балов не закатываю, — продолжил Том. — Нынче стало модным обзаводиться кучей друзей, правда, для этого нужно превратить собственный дом в свинарник, но для некоторых это не беда!
Я был вне себя, все мы были разозлены, но гневные филиппики Тома не могли не вызывать приступов смеха, как только он открывал рот. В нем определенно погибал великий актер, во всяком случае, до сих пор мне не доводилось видеть более убедительного перевоплощения распутника в ханжу.
— Имею кое-что сказать вам, старина, — начал было Гэтсби.
Но Дейзи прервала его:
— Пожалуйста… Прошу вас… — беспомощно начала она. — Не надо… Давайте поедем домой… Все поедем домой…
— В самом деле, — сказал я, вставая со стула, — поехали, Том, слишком жарко для выпивки.
— Нет, я хочу знать, что имеет сказать мне мистер
Гэтсби.
— Ваша жена не любит вас, — сказал Гэтсби.- Она никогда не любила вас. Она любит меня.
— Полноте, да в своем ли вы уме?! — воскликнул Том. Гэтсби, раскрасневшийся от волнения, вскочил на ноги.
— Она никогда не любила вас, слышите, вы … — зарычал он. — Она вышла за вас только потому, что я был беден, а она устала ждать. Да, это была страшная ошибка, но ее сердце всегда принадлежало мне и больше никому.
Мы с Джордан решили оставить их наедине и собрались было уходить, но Том и Гэтсби поочередно требовали, чтобы мы обязательно оставались, словно намекали, что скрывать им совершенно нечего, а нам-де предоставляется прекрасная возможность набраться ума-разума и окунуться в бурлящий океан страстей.
— Сядь на место, Дейзи, — Том безуспешно попытался придать своему голосу отеческие нотки. — Что происходит? Я хочу, чтобы ты мне все рассказала.
— Я расскажу вам, что происходит, — сказал Гэтсби, — происходит вот уже пять лет, а вы и не знали.
Том немедленно повернулся к Дейзи.
— Значит, ты встречалась с ним за моей спиной уже пять лет?
— Не встречалась, — сказал Гэтсби. — Да мы и не могли встречаться. Но все эти пять лет мы любили друг друга, старина. Видите, а вы и не знали…
— Ну и? — Том самодовольно откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы на животе, как настоятель перед клириками, но тут же от его «благочестия» не осталось и следа. — Да вы… вы — сумасшедший! — закричал он. — Я не знаю и знать не хочу, что там было у вас пять лет тому назад, когда я не знал Дейзи, но, будь я проклят, если понимаю, как это вы умудрились приблизиться к ней ближе, чем на милю, разве что доставляли с черного хода товары от бакалейщика. Но это не так уж и важно, зато все остальное — это наглое и беспардонное вранье. Дейзи любила меня тогда, любит она меня и сейчас.
— Нет, — сказал Гэтсби, покачав головой.
— Любит! Любит! Беда в том, что временами ей приходят в голову разные глупости, и она сама не знает, что делает. — Том глубокомысленно покачал головой. — Более того, и я ее люблю. Всякое бывало, в смысле, и я позволял себе иногда покутить или свалять дурака, но всякий раз, заметьте, возвращался, храня верность в душе только ей одной.
— Ты отвратительный… низкий человек, — сказала Дейзи. Она повернулась ко мне и спросила осевшим и полным презрения голосом: — Знаешь, почему мы уехали из Чикаго, Ник? Просто удивительно, что тебе до сих пор ничего неизвестно о его похождениях.
Гэтсби подошел к Дейзи и встал рядом с ней.
— Дейзи, все это уже в прошлом, — твердо сказал он. — Больше это не имеет никакого значения. Просто скажи ему правду — скажи, что никогда не любила его. Скажи — и покончим с этим раз и навсегда.
Дейзи смотрела на него невидящими, полными слез глазами.
— Как же я могла… Как же я могла любить этого человека… Ведь он…
— Дейзи, ты никогда его не любила.
Дейзи пребывала в нерешительности, она беспомощно посмотрела на меня и Джордан, словно искала у нас поддержку, посмотрела так, будто до нее только что дошло, что она делает то, чего никогда не рискнула бы сделать. Но мосты уже были сожжены, и отступать ей было некуда.
— Я никогда не любила… его, — неохотно произнесла она.
— И в Капиолани? — внезапно спросил Том.
— Да…
Волны раскаленного воздуха доносили до нас приглушенные астматические аккорды из танцевальной залы.
— И когда я нес тебя на руках из «Панч Боул», чтобы ты не промочила ноги? — ласково спросил Том чуть охрипшим голосом. — Дейзи?..
— Прошу тебя, не надо… — холодно сказала она, но уже без прежней агрессивности.
Она взглянула на Гэтсби:
— Видишь, Джей… — начала она и запнулась, прикуривая сигарету дрожащей рукой. Вдруг она швырнула сигарету и горящую спичку на ковер.
— Боже мой, ты хочешь от меня слишком многого! — крикнула она ему в лицо. — Я люблю тебя — разве этого тебе недостаточно? Я не в состоянии изменить прошлое. — Дейзи начала беспомощно всхлипывать. — Я любила его… когда-то, но я любила и тебя… тоже.
Гэтсби потрясенно раскрыл глаза, потом, словно в изнеможении, опустил веки.
— Ты любила и меня… тоже? — повторил он.
— И это вранье! — кровожадно оскалился Том. — Да она о вас и знать ничего не желала! Черт побери, да когда же вы, наконец, поймете: было между нами такое, о чем вы никогда не узнаете, такое, о чем мы с ней никогда не забудем, даже если захотим.
Казалось, каждое его слово причиняет Гэтсби жестокую боль.
— Прошу вас… дайте нам объясниться наедине… — с трудом выдавил из себя Гэтсби. — Она… ей вот-вот станет дурно…
— Даже с глазу на глаз я не смогу сказать, что никогда не любила Тома, — жалобным голоском пролепетала Дейзи, — это… это не было бы правдой.
— Конечно, не было, — согласился Том. Дейзи повернулась к мужу.
— Тебя это разве когда-нибудь волновало?
— Волновало, — твердо сказал Том, — а с сегодняшнего дня я буду еще больше заботиться о тебе.
— Вы ничего не поняли, — вмешался Гэтсби, в его голосе слышались нотки легкой паники. — Вам больше не придется заботиться о ней. Никогда.
— Это еще почему? — Том взглянул на него, наивно округлив глаза, а потом расхохотался. Он уже полностью пришел в себя и хорошо держал удар. — Это еще почему? — повторил он.
— Потому, что Дейзи уходит от вас.
— Нонсенс!
— Это действительно так,. Том, — с усилием прошептала Дейзи.
— Нет, она не уйдет от меня! — рявкнул Том, переходя в контрнаступление. — Во всяком случае, не к отпетому мошеннику. Да, Дейзи, обручальное кольцо, которое он наденет тебе на палец, ему еще нужно где-нибудь стянуть!
— Я больше этого не вынесу! — возопила Дейзи. — О, пожалуйста, давайте уедем!
— Да кто вы такой, черт побери?! — нанес удар Том. — Вообще-то я имею несчастье знать, что вы ошиваетесь среди таких же жуликов и аферистов, как и вы сами, — вроде Мейера Вольфсхайма и его шайки. Да, мистер Гэтсби, я тут провел небольшое частное расследование о ваших махинациях и рассчитываю узнать еще больше — буквально на днях.
— Узнавайте, узнавайте, — с жесткой насмешливостью сказал Гэтсби. — Разве я вам препятствую, старина?
— Так вот, — Том повернулся к нам и монотонно, как прокурор, забубнил: — В результате проведенного расследования удалось установить, что же представляют собой на самом деле так называемые «аптеки» некоего лица, именующего себя «Гэтсби». А ведь действительно «удалось установить», мистер Гэтсби! — Теперь Том обращался только к нам. — Он и этот Вольфсхайм скупили множество аптек в наших пригородах и в Чикаго и нелегально торговали спиртным из-под прилавка. Вот вам одна из его афер! Я с самого начала не сомневался, что он бутлегер, и, как видите, не так уж и ошибся!
— Ну и что из того? — вежливо осведомился Гэтсби. — А вот ваш приятель, некто Вальтер Чейз, не побрезговал нашим обществом — происхождение позволило, знаете ли.
— Да, не побрезговал, а вы его и подставили, разве не так? По вашей милости он провел месяц за решеткой в Нью-Джерси, черт побери. Жаль, что вы не слыхали, как он прохаживается по вашему с Вольфсхаймом адресу.
— Он пришел к нам без цента в кармане и был рад любому заработку, старина.
— Никогда больше не называйте меня «старина»! — заорал Том. Гэтсби молчал. — Вальтер мог много чего рассказать о ваших жульнических тотализаторах и других противозаконных делишках, но только Вольфсхайм заткнул ему рот, — да вы и сами об этом прекрасно знаете.
И опять на лице Гэтсби появилось и сразу же исчезло то непередаваемое, но вместе с тем узнаваемое выражение, которое буквально потрясло меня сегодня.
— Правда, аптеки — это так, не дела, а делишки, — не торопясь, продолжил Том. — Зато сейчас вы затеяли такое дельце, о котором Вальтер даже не рискнул мне рассказать, не иначе, как опасаясь за свою собственную жизнь.
Я посмотрел на Дейзи, которая, широко раскрыв испуганные глаза, уставилась на какую-то точку на стене между мужем и Гэтсби, а Джордан начала свои цирковые трюки — балансирование невидимыми предметами на подбородке. Потом я посмотрел на Гэтсби — и даже испугался, настолько меня поразила гримаса, обезобразившая его лицо. Я уже говорил, что с предубеждением отношусь ко всякого рода слухам и сплетням — вроде тех, что довелось услышать на той вечеринке в его саду, однако в этот момент о нем можно было сказать, что он «убил человека» или же в состоянии легко сделать это. При всей надуманности и даже некорректности подобных мыслей не думаю, что нашлись бы более точные слова, чтобы описать тогдашнее состояние и соответствующее ему выражение лица мистера Гэтсби.
С минуту он пытался овладеть собой, затем заговорил — веско, эмоционально и с поразившим меня внутренним достоинством; Гэтсби обращался исключительно к Дейзи, категорически отметая все обвинения, подозрения и упреки, включая и те, которые не были еще высказаны в его адрес. Но с каждым его словом Дейзи все больше замыкалась в себе, а мощный голос Гэтсби постепенно затухал, превращаясь в жалкое бормотание. И только израненная птица-надежда трепетала в золоченой клетке, била слабеющими крылами, и только отчаянный и безнадежный голос-стон пульсировал в душном и липком воздухе ставшего вдруг тесным сьюта, взывая и моля:
— Пожалуйста, Том. Я не могу здесь больше…
Вся ее смелость и решимость испарились. Я видел перед собой страшно испуганную, растерянную и глубоко несчастную женщину.
— Мистер Гэтсби отвезет тебя домой, Дейзи, — сказал Том. — В своей машине.
Она со страхом посмотрела на мужа, словно ожидая подвоха, но он продолжил с великодушным пренебрежением:
— Поезжай. Он больше не будет тебе досаждать. Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Думаю, и мистер Гэтсби понял, наконец, что этот флирт зашел уж слишком далеко…
Они ушли не сказав ни слова, судорожно глотая липкий воздух, — одинокие, униженные и оскорбленные одним только нашим сочувствием.
Том достал полотенце и начал бережно укутывать так до сих пор и не открытую кварту виски.
— Или выпьем на дорожку? Джордан?… Ник? Я не ответил.
— Ник? — переспросил он еще раз.
— Что?
— По капельке?
— Не хочу… Надо же, только сейчас вспомнил: сегодня у меня день рождения!
Мне исполнилось тридцать лет, а впереди — мрачная перспектива. Начиная с завтрашнего дня, подумал я, начну разменивать четвертый десяток!
Было уже семь, когда мы сели в синее авто Тома и поехали в Лонг-Айленд. Том не закрывал рта, веселился и острил, но мы с Джордан словно ничего не слышали. Его голос доносился до нас как через слой ваты, звучал как в отдалении, как шум городских улиц, как грохот надземки, как… Даже сострадание имеет свои границы, и мы с Джордан были только рады тому, что разыгравшаяся на наших глазах трагедия остается где-то там — за сверкающей завесой нью-йоркских лампионов. Тридцать! — это еще десять лет одиночества, съеживающийся, как шагреневая кожа «синодик» приятелей-холостяков, иссякающий резерв энтузиазма и серебрящиеся виски! Рядом со мной сидела Джордан, не в пример Дейзи совершенно не склонная обременять себя тяжким грузом воспоминаний и несбывшихся надежд. Когда мы въехали на неосвещенный в это время суток мост, ее бархатистая щечка томно склонилась на мое плечо, а мягкая нежная ладошка сняла с души непосильное бремя внезапно обрушившихся на меня десятилетий.
Мы мчались вперед — навстречу смерти, поджидавшей нас там, за крутыми поворотами, в предвечерних сумерках стынущего дня.
Грек Михаэлис, владелец кофейни, расположенной среди куч золы на Поле Пепла, был главным свидетелем судебного следователя. Именно этот молодой человек и предстал перед коронером и его жюри на предварительном слушании обстоятельств насильственной смерти Миртл Вильсон, произошедшей при невыясненных обстоятельствах. В этот день он не вставал с постели примерно до пяти, пока не спала жара, потом вышел проветриться и зашел в гараж к соседу. Джордж Вильсон сидел в своем крошечном офисе, причем выглядел он неважно. Михаэлису даже показалось, что тот серьезно болен, во всяком случае, лицо его было изжелта-белым и мало чем отличалось по цвету от шевелюры, кроме того, у Вильсона был жесточайший приступ лихорадки. Его так и трясло. Грек попытался убедить его принять лекарства и лечь в постель, но тот отказался, дескать, не может он болеть, иначе пойдет прахом и без того на ладан дышащий бизнес. По свидетельству грека, все время, пока они препирались, над головой раздавались невнятные крики, непонятный шум и странный грохот.
— Это я запер жену наверху в ее комнате, — спокойно объяснил Вильсон. — Пусть побесится до послезавтра, а там мы отсюда съедем.
Михаэлис был ошеломлен: четыре года они прожили по соседству, и он никогда не замечал за Вильсоном склонности к дурному обращению со своей супругой. Он относился к породе битых, ломаных или, скорее загнанных жизнью людей, которые трудятся день-деньской не покладая рук, а потом садятся на стул в дверях и глазеют на прохожих да на проносящиеся мимо машины. Все молчат — и он молчит, спросят его — он ответит и улыбнется своей бесцветной, но приятной улыбкой. И всю жизнь он состоял при своей супруге, а не она при нем.
Естественно, Михаэлис попытался узнать, что же произошло, но Вильсон не сказал ни слова, а вместо этого с подозрением посмотрел на визитера и стал выпытывать, где он был и что он делал в тот или иной день, в тот или иной час!
Ему успел изрядно надоесть этот допрос с пристрастием, но тут на дороге показались рабочие, направлявшиеся в его кофейню, и он воспользовался этим, чтобы поскорее уйти, пообещав заглянуть попозже. Но так и не заглянул, забыв — вот и все. В восьмом часу он выглянул из своей конуры и сразу же услышал голос миссис Вильсон, которая бранилась, но уже внизу, в гараже, и только тогда вспомнил о недавнем разговоре.
— Бей, животное! — кричала она, — бей же! бей! грязное ничтожество! трус!
Через секунду она с криками выскочила на дорогу вечерние сумерки, выскочила, размахивая руками, и, прежде чем Михаэлис успел шевельнуться, все было кончено.
«Машина смерти», как ее потом прозвали газетчики, даже не притормозила. Михаэлис рассказывал, что она вынырнула из сгущающейся полутьмы, а потом, словно в замедленном кино, поплыла над дорогой, и ее вроде бы повело в сторону обочины; за эти несколько полных драматизма мгновений, слившихся для него в одно мрачное видение, он даже не успел разглядеть толком, какого цвета была промчавшаяся как пуля машина, в мгновение ока исчезнувшая за поворотом; грек только и смог сказать первому подоспевшему патрульному, что вроде она была светло-зеленая. Встречная машина, направлявшаяся в Нью-Йорк, резко затормозила, остановившись в какой-то сотне ярдов от тела, и водитель бросился туда, где, скрючившись, лежала на боку безжалостно убитая Миртл Вильсон, а ее густая темная кровь текла из ран, перемешиваясь с пеплом и пылью.
Михаэлис и шофер были первыми, кто оказался у лежавшего на дороге тела, но, осторожно расстегнув еще мокрую от пота блузку, они даже не стали слушать сердце, поскольку первое, что сразу же бросилось им в глаза, была оторванная левая грудь, повисшая на лоскутке кожи и завалившаяся куда-то вбок. Широко раскрытый рот был надорван в уголках, будто она в страшном последнем крике выплеснула весь запас накопившейся в ней жизненной энергии.
***
Перегородившие проезд машины и сгрудившуюся вокруг толпу мы увидели еще издалека — за несколько десятков ярдов.
— Ага, авария! — сказал Том. — Неплохо! Неплохо! Будет чем заняться Вильсону!
Он притормозил, без намерения остановиться, но что-то заставило его свернуть на обочину, когда мы подъехали поближе и увидели молчаливые и хмурые лица людей, собравшихся возле гаража.
— Надо бы посмотреть, что там стряслось, — сказал он неожиданно дрогнувшим голосом. — Да, надо посмотреть…
Как только мы вылезли из машины, я услышал глухие стенания и полный непередаваемого ужаса пронзительный крик, доносившийся из гаража. Когда мы подошли ближе, я стал разбирать и отдельные слова: «О, Бо-ооже мой… Бо-ооже мой». Кто-то без конца повторял их охрипшим задыхающимся голосом.
— Не иначе что-то серьезное, — возбужденно произнес Том. — Что-то очень серьезное…
Он встал на цыпочки и поверх голов собравшихся зевак заглянул в гараж, освещенный тусклым светом единственной электрической лампочки в металлической оплетке, висящей под самым потолком. Он открыл было рот, но словно подавился словами и, издав горлом булькающий звук, полез напролом, грубо расталкивая ротозеев мощными плечами атлета.
Толпа смыкалась за его спиной с недовольным ворчанием, так что мне не удалось ничего разглядеть. Люди все подходили и подходили, меня и Джордан теснили к дверям, а потом напиравшая сзади толпа буквально вдавила нас внутрь.
Миртл Вильсон лежала на верстаке у стены, накрытая двумя одеялами, будто ей было холодно в эту жаркую ночь. Том склонился над ее телом и словно оцепенел. Рядом с ним стоял мокрый от пота полисмен из дорожного патруля и записывал фамилии свидетелей происшествия в маленький блокнот. Я все не мог понять, откуда раздается этот пронзительный крик, гулким эхом отражающийся от стен полупустого гаража, пока не увидел Вильсона в дверях своего офиса. Он раскачивался взад и вперед, вцепившись руками в дверной косяк. Какой-то человек говорил с ним низким и глухим голосом, время от времени обнимая за плечи, но он ничего не видел и не слышал. Он переводил безумный взгляд с лампочки на верстак, потом опять смотрел на лампочку и на то, что лежало на верстаке, и, судорожно дергая головой, пронзительно и страшно кричал:
— О, Бо-ооже мой… Бо-ооже мой… Бо-ооже мой.
Том резко выпрямился, посмотрел по сторонам невидящими остекленевшими глазами и что-то бессвязно пробормотал стоявшему рядом с ним полисмену.
— Май… — по слогам записывал тот.
— Нет, — исправлял его пожилой мужчина. — Мав…
— Послушайте, — агрессивно начал Том.
— Р… — говорил полисмен. — О…
— Джи…
— Не «джи», а «ги»!
Том резко хлопнул его по плечу, и только тогда он поднял голову:
— Что тебе, парень?
— Что произошло? Я хочу знать, что произошло…
— Сбила машина. Насмерть.
— Сбила… насмерть… — повторил Том, уставившись в’ никуда.
— Она выскочила на дорогу, а этот сукин сын даже не затормозил…
— Там было две машины, — сказал Михаэлис. — Одна — в ту сторону, другая — в эту… Понимаете?
— Так в какую же? — нетерпеливо спросил полисмен.
— Ну, одна — из города, другая — в город. Да, а вот она, — грек посмотрел в сторону верстака и сразу же отвел взгляд, — она выбежала на дорогу — прямо под колеса той машины, что ехала из города. Прямо под колеса, — повторил он, — а скорость была не меньше тридцати или сорока миль.
— Как называется эта местность? — деловито спросил полисмен.
— Да никак! Нет у нее названия… Хорошо одетый негр сделал шаг вперед.
— Это была желтая машина, сэр, — сказал он. — Большая желтая машина. Новая.
— Так вы видели само происшествие? — спросил полисмен.
— Нет, они обогнали меня на дороге. Шли быстрее сорока миль в час. Может, пятьдесят или шестьдесят.
— Подойдите, я запишу ваше имя. Ну-ка, осади назад! Дайте парню пройти.
По всей видимости, обрывки диалога долетели до Вильсона, безостановочно раскачивавшегося в дверях офиса, потому что к пронзительно-астматическому «Бо-ооже мой» добавились новые ожесточенные крики:
— Не надо мне рассказывать, какая это была машина! Я знаю, какая это была машина! Знаю, о, Бо-ооже мой… Бо-ооже мой.
Я увидел, как внезапно напрягся Том. Он быстро подошел к Вильсону и крепко схватил его за руки.
— Придите в себя, — с грубоватой развязностью сказал Том. — Возьмите себя в руки, Наконец.
Вильсон посмотрел на Тома и собрался было выпрямиться, но колени его подломились, и он рухнул бы на пол, если бы Том не поддержал его.
— Послушайте меня, — сказал Том, слегка встряхнув мистера Вильсона. — Я появился здесь минуту тому назад. Приехал из Нью-Йорка и пригнал машину, о которой мы с вами говорили. Та желтая машина, на которой я заезжал к вам днем, — не моя. Вы меня поняли? Не моя. Я ее вернул и не видел больше, ясно?
Только негр и я стояли к Тому достаточно близко, чтобы услышать и понять то, о чем говорили они с Вильсоном. Однако полисмен, видимо, тоже услышал кое-что, заинтересовавшее его. Он пристально посмотрел на Тома и с подозрением в голосе спросил:
— В чем дело, парень?
— Я его друг, — повернул голову Том, продолжая крепко держать Вильсона за руки. — Он рассказал мне, что узнал эту машину… Это действительно была желтая машина.
Полисмен бросил профессионально-цепкий подозрительный взгляд на Тома.
— А ваша машина… Какого цвета ваша машина?
— Синее «купе».
— Мы прямиком из Нью-Йорка, — сказал я.
Кто-то из водителей, видевших нас на трассе, подтвердил это, и полисмен потерял к нам всякий интерес.
— Так, — повернулся он к несчастному Мавроги. — Попытаемся еще разок: четко и внятно произнесите свою фамилию по слогам, а еще лучше — по буквам…
Том сопроводил обвисшего, как марионетка, Вильсона в его офис, усадил в кресло и тотчас же вернулся.
— Надо бы с ним посидеть… кому-то из вас, — тоном, не терпящим возражений, сказал Том, не обращаясь ни к кому конкретно. Потом он пристально посмотрел на двух стоявших поблизости мужчин — те переглянулись и без особой охоты пошли в офис. Том плотно прикрыл за ними дверь, спустился на одну ступеньку, отводя взгляд от верстака, потом подошел вплотную ко мне и шепнул на ухо: — Поехали отсюда…
Подавленные и смущенные, покидали мы обитель скорби, впрочем, это совершенно не мешало Тому мощно таранить толпу могучими плечами, а я следовал за ним в «кильватерной струе». Навстречу нам, с гораздо меньшим успехом пробивался доктор с чемоданчиком в руке, — с полчаса тому назад кого-то послали за ним в отчаянной надежде на чудо…
Наша машина медленно тронулась, но сразу же за поворотом Том резко утопил педаль, и автомобиль помчался как стрела сквозь сгустившийся над землей мрак. Мы ехали молча, а потом я услышал хриплое сухое рыдание и увидел катившееся по его щекам слезы.
— Будь ты проклят, трусливый пес! — всхлипнул он. — Даже не остановился…
***
Неожиданно из-за сплошной завесы шелестящей листвы возник дом Бьюкененов. Он выскочил перед нами, словно чертик из табакерки. Том затормозил прямо у веранды и сразу же посмотрел на окна второго этажа — там, на увитой плющом стене светились два прямоугольника.
— Дейзи дома, — сказал он.
Когда мы вылезли из машины, он посмотрел на меня и недовольно поморщился.
— Черт, не сообразил… Надо было отвезти тебя в Вест-Эгг, Ник. Делать-то сегодня все равно нечего.
Что-то в нем переменилось, и он говорил решительно и с достоинством. Пока мы с ним шагали к веранде по залитому лунным светом газону, он размышлял вслух, цедя короткие рубленые фразы:
— Сейчас вызову тебе такси. Тебе с Джордан следовало бы пойти на кухню. Вам нужно хорошенько поужинать, если вы голодны.
Он отворил входную дверь:
— Заходите!
— Нет, благодарю. Такси — это было бы прекрасно, если тебя не затруднит. Но я не буду заходить, подожду лучше здесь.
Джордан положила мне руку на плечо.
— Давайте зайдем ненадолго, Ник.
— Нет, спасибо за приглашение, нет…
Меня слегка мутило и хотелось побыть одному. Джордан помедлила еще мгновение.
— Но ведь только полдесятого, — сказала она.
«Будь я проклят, если войду, — подумал я, — их милого общества, и Джордан в том числе, было более чем достаточно для одного дня. Хватит с меня на сегодня!» Видимо, Джордан прочитала мои мысли! Она неожиданно резко повернулась и побежала вверх по ступенькам. Я присел, уронил голову на руки и просидел так какое-то время, пока не услышал голос, вызывавший по телефону такси. Затем медленно встал и побрел по подъездной дороге, намереваясь встретить машину у парадного въезда.
Не прошел я и двадцати ярдов, как кто-то меня окликнул из кустов, растущих у дороги, а затем появился Гэтсби. Должно быть, со мной творилось что-то странное, потому что в тот момент я не мог думать ни о чем другом, кроме как о его розовом костюме, светящемся в лунном свете.
— Почему вы здесь? — растерянно спросил я.
— Просто так. Стою, старина.
Все это показалось мне более чем странным. Каюсь, на какое-то мгновение я даже заподозрил его в намерении ограбить дом; я бы нисколько не удивился, увидев зловещие фигуры «людей Вольфсхайма», продирающиеся сквозь заросли кустарника.
— Там… на дороге… вы видели что-нибудь? — запинаясь, спросил он.
— Да.
Он еще помолчал.
— Насмерть? -Да.
— Так я и думал… так я и думал. Да, я и Дейзи так сказал. Лучше всего сказать правду, какой бы горькой она не была. Все случившееся было для нее шоком, но она держалась довольно-таки хорошо.
Он говорил так, будто реакция Дейзи была единственным сколько-нибудь важным обстоятельством во всей этой истории.
— Я добрался в Вест-Эгг по объездной дороге, — рассказывал он. — Загнал машину в гараж. Не думаю, что нас кто-нибудь видел, однако нельзя быть уверенным на все сто процентов.
В это мгновение он был мне настолько антипатичен, что я даже не посчитал нужным сообщить, что он сильно ошибается на этот счет.
— Та женщина… Не знаете, кто она? — спросил Гэтсби.
— Ее звали Вильсон. Жена хозяина того самого гаража. Как же, черт побери, все это произошло?
— Знаете, я пытался вывернуть, но не успел перехватить руль… — он осекся, и я, наконец, понял, как было дело.
— Значит, за рулем были не вы?
— Конечно, — сказал он после короткой паузы, — но я, разумеется, возьму все на себя. Понимаете, когда мы выехали из Нью-Йорка, Дейзи ужасно нервничала и решила, что сможет отвлечься за рулем, прийти в себя. А эта женщина… она выскочила прямо перед нами, а тут еще встречная машина. Всего несколько секунд, старина… Знаете, мне показалось, она хотела нам что-то сказать, эта несчастная, видно, перепутала с кем-то… Дейзи вывернула руль, а тут как раз — встречная, — она растерялась — и назад. Тут только я успел выхватить руль и сразу же услышал или почувствовал удар… Она…она, должно быть, сразу же умерла?
— На месте… изуродовало так, что…
— Прошу вас, старина… — Гэтсби содрогнулся. — Потом… потом Дейзи словно обезумела. Я умолял остановиться и вернуться, но она… она вообще не понимала, что делает. Мне пришлось воспользоваться аварийным тормозом. Она рухнула мне на колени, а дальше… дальше я повел машину сам.
— Думаю, к утру она будет в полном порядке, — продолжил он, помолчав. — Но я хочу остаться здесь подольше — боюсь, он не оставит ее в покое из-за того разговора. Мы с ней условились — она закроется в спальне, а если он начнет ломиться или чего-нибудь еще, она включит и выключит свет.
— Не будет он ее трогать, — сказал я. — Он о ней и думать забыл.
— Все равно я ему не доверяю, старина…
— Хорошо, но сколько же вы собираетесь ждать?
— Хоть всю ночь, по крайней мере, до тех пор, пока он не угомонится.
Неожиданно я подумал: а если Том узнает, кто действительно сидел за рулем? Не свяжет ли он одно с другим и не сделает ли вывод, что?.. Впрочем, хватит! Да мало ли что он мог подумать, черт его задери!… Я оглянулся назад — фасад первого этажа светился победной иллюминацией, а на втором розовели окна комнаты Дейзи.
— Никуда не уходите, — сказал я. — Пойду посмотрю, что там происходит.
Я пошел в обход — вдоль дальней границы газона, осторожно пересек посыпанную гравием дорожку, стараясь производить как можно меньше шума, и тихо, на носочках, поднялся по ступенькам. Занавеси в гостиной были раздвинуты, и я сразу же увидел, что комната пуста. В дальнем конце веранды, где мы обедали июньским вечером три месяца тому назад, тускло светился желтый квадратик света. Должно быть, это была буфетная, и я осторожно направился в ту сторону. Здесь тоже висели занавеси, только они были плотно задернуты, но мне удалось обнаружить узкую щель прямо над подоконником.
Том и Дейзи сидели за обеденным столом, напротив друг друга, между ними стояла тарелка с холодным жареным цыпленком и две бутылки эля. Том говорил без умолку, что-то увлеченно доказывая и объясняя ей. В какой-то момент он по-отечески заботливо положил руку на ее ладонь. Дейзи сидела, потупившись, но время от времени поднимала голову и утвердительно кивала.
Они не выглядели особенно счастливыми, но и особенно печальными — тоже. Хотя ни один из них не притронулся ни к цыпленку, ни к элю, в комнате царила привычная интимная атмосфера, — и любой, глядя на них, сказал бы, что эти двое о чем-то договариваются или уже договорились.
Я осторожно спустился по ступенькам и сразу же услышал тарахтение мотора, должно быть, водитель такси с опаской продвигался по темной дороге к дому. Гэтсби ждал меня там, где я его и оставил.
— Ну что? — с тревогой спросил он. — У них все спокойно?
— Да, вроде бы, — ответил я и добавил, чуть помедлив: — Вам бы лучше поехать со мной и выспаться как следует…
Он покачал головой.
— Я все-таки дождусь, пока у Дейзи не погаснет свет. Спокойной ночи, старина.
Он сунул руки в карманы пиджака, резко отвернулся, словно я ему чем-то помешал, и занял свой наблюдательный пост у дома. Я повернулся и ушел, а осиянный призрачным лунным светом ангел-хранитель остался оберегать то, на что никто и не посягал.
далее (глава 8)
Оригинальный текст: The Great Gatsby, chapter 7, by F. Scott Fitzgerald.