Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Великий Гэтсби
Глава 5
Поздно ночью, когда я вернулся в Вест-Эгг, мне показалось, что начался пожар. Я даже испугался на одно короткое, но крайне неприятное мгновение: в два часа вся прибрежная полоса была охвачена заревом огней, отблески яркого света выхватывали из темноты заросли кустарника, бежали причудливыми огненными змейками по проводам. Но стоило только такси свернуть за угол, я понял, что это вилла Гэтсби ярко освещена сверху донизу — свет горел в каждом окне, начиная от башенки до подвала.
Вначале я решил было, что это очередная вечеринка, а подгулявшие гости играют в прятки и разбрелись по всему дому. Правда, было непривычно тихо, и лишь ветер свистел в проводах — раскачивал их, словно баюкал, — и тогда огоньки гасли, чтобы через мгновение вспыхнуть опять, как будто дом подмигивал кому-то в темноте.
Потом затарахтел двигатель, и такси с довольным урчанием скрылось в ночи, а я увидел, что Гэтсби направляется ко мне прямо через газон.
— У вас иллюминация прямо как на Всемирной выставке! — сказал я.
— Да что вы… — Гэтсби машинально оглянулся. — Захотелось пройтись по комнатам. Поехали на Кони-Айленд, старина. В моем авто.
— Боюсь, что уже слишком поздно.
— Как скажете. Может быть, освежимся в бассейне? Я за все лето так и не поплавал в нем.
— Благодарю, но мне давно пора ложиться.
— Что же, нет — так нет…
Гэтсби замолчал, глядя на меня с едва скрываемым нетерпением.
— Я переговорил с мисс Бейкер, — сказал я. — Собираюсь завтра же позвонить Дейзи и пригласить ее на чашку чая.
— Вот и прекрасно, — небрежно обронил он. — Мне бы крайне не хотелось затруднять вас.
— Какой день вас устроит?
— А какой день устроит вас? — поспешно переспросил он. — Старина, вы же знаете, мне бы крайне не хотелось затруднять вас.
— Как насчет послезавтра?
Он ненадолго задумался, а потом нерешительно произнес:
— Это было бы прекрасно, только вот надо бы… выкосить траву.
Мы с ним одновременно посмотрели на траву, вернее, на непролазные заросли моего владения и четкие очертания примыкавшего к ним тщательно подстриженного газона Гэтсби. Я сразу же понял, что выкосить следует мою траву.
— И потом, есть еще одна, э-э-э, небольшая проблема, — нерешительно начал он, а потом и вовсе замолчал.
— Так давайте перенесем визит на несколько дней, — сказал я.
— О, да я ведь совсем не о том. То есть о том, но… — Гэтсби окончательно смешался и, похоже, мучительно подыскивал слова. — Видите ли, старина, я подумал, что вы ведь, э-э-э, несколько стеснены в средствах и не так уж много зарабатываете, верно?
— Не то слово! — ответил я.
Мой ответ, похоже, придал ему решительности, и он закончил куда более уверенно:
— Да, так вот, я и подумал, вы уж извините, ради Бога, что я… Да, знаете ли, вообще-то я отошел от дел, но кое-какие деловые связи сохранились — так, мелкий бизнес, чтобы совсем уж не заржаветь. И я подумал, раз уж у вас такие заработки… Вы ведь занимаетесь бонами и облигациями, старина?
— Скажем так: пытаюсь заниматься ими.
— Очень хорошо! Тогда мое предложение может заинтересовать вас. Во всяком случае, много времени не займет, а заработать можно прилично. Но это довольно-таки конфиденциальное дело.
Сегодня я понимаю, что если бы тот разговор состоялся при несколько иных обстоятельствах, то вполне мог стать поворотным пунктом всей моей жизни. Но это заманчивое предложение было сделано им с такой медвежьей неловкостью и выглядело такой уж незавуалированной попыткой отблагодарить меня за будущую услугу, что я просто не мог принять его.
— Мне очень жаль, — ответил я, — но я настолько загружен, что физически не смогу вести еще и ваши дела, мистер Гэтсби.
— Но вам не придется иметь никаких дел с Вольфсхаймом! — воскликнул он.
По всей видимости, Гэтсби решил, что меня отнюдь не вдохновляет перспектива «деловых х-хонтактов» со старым евреем, о которых зашла речь во время ленча в Нью-Йорке, но мне удалось убедить его, что он заблуждается. Он подождал немного в надежде, что я продолжу разговор, но я был поглощен своими проблемами и совершенно не расположен к общению, так что ему не осталось ничего другого, как с видимой неохотой откланяться и уйти.
Я испытывал легкое головокружение и чувствовал себя абсолютно счастливым после вечера с Джордан, поэтому провалился в глубокий сон, едва положив голову на подушку. Не знаю, отправился ли Гэтсби на Кони-Айленд или же всю ночь напролет бродил по анфиладам комнат, а ярко освещенные окна его виллы горели в ночи путеводными звездами. Я позвонил Дейзи на следующее утро прямо из офиса и пригласил в гости на чашку чая.
— Приезжай без Тома, — строго сказал я.
— А кто это — «Том»? — с невинным кокетством спросила она.
К утру небеса прохудились, и на землю хлынули потоки проливного дождя. В пол-одиннадцатого в дверь постучался газонокосильщик в дождевике и сообщил, что прислан мистером Гэтсби привести в порядок лужайку перед домом. Тут только я вспомнил, что забыл предупредить финку, поэтому поехал за ней в поселок и долго кружил по переулкам среди промокших до самого фундамента беленых домиков, и раз уж такое дело, купил несколько чайных чашек, лимоны и цветы.
С цветами я поспешил, поскольку в два часа от Гэтсби поступило содержимое, наверное, целой теплицы с соответствующими аксессуарами для их размещения. Час спустя кто-то нервно распахнул входную дверь, и на пороге появился Гэтсби в белом фланелевом костюме, сорочке серебристого цвета и золотистом галстуке. В лице — ни кровинки, а под глазами черные круги — следы бессонницы.
— Все в порядке? — с порога спросил он.
— Трава в идеальном состоянии, если вы ее имеете в виду.
— Какая трава? — растерялся он. — А, трава во дворе! — Он нервно посмотрел в окно, но, учитывая его взвинченное состояние, вряд ли что-нибудь там увидел.
— Выглядит очень даже неплохо, — рассеянно заметил он. — Где-то мне попадался прогноз, что к четырем дождь прекратится. Если не ошибаюсь, в «Джорнэл». Забыл спросить, а у вас есть все, что нужно для… э-э-э, для чая?
Я отвел его в буфетную, где он с видимым неодобрением покосился на мою финку. Потом Гэтсби тщательно осмотрел со всех сторон дюжину лимонных кексов, приобретенных мной в лавке деликатесов.
— Пойдет, как вы считаете? — поинтересовался я.
— О чем речь! Конечно, пойдет, — сказал он и неискренне добавил: — Старина…
К половине четвертого проливной дождь превратился в холодную и мутную туманную взвесь, в которой плавали крупные тяжелые капли росы. Гэтсби с отсутствующим взглядом листал «Экономику» Клея, сотрясаясь вместе с полом, который ходил ходуном под тяжелой поступью моей финки, устроившей, похоже, настоящий погром в крошечной кухне. Время от времени он бросал обеспокоенный взгляд на подслеповатые от дождя окна, словно на улице происходили странные тревожные и малопонятные ему события. Неожиданно он поднялся и ломким трагическим голосом заявил, что приносит извинения за причиненное беспокойство, но вынужден откланяться, потому что…
— Ну, и почему же? — невежливо оборвал его я.
— Никто не придет к чаю. Уже слишком поздно. — При этом он смотрел на часы с видом человека, которого призывают дела государственной важности. — Не могу же я, в самом деле, сидеть у вас целый день.
— Побойтесь Бога, мистер Гэтсби, только без двух минут четыре!
Он сел, но при этом посмотрел на меня так жалобно, будто бы я силой удерживаю его в своем доме. Вдруг раздалось ворчание двигателя машины, подъезжающей к дому. Мы оба нервно вздрогнули, поднялись на ноги, потом я в спешке выбежал на крыльцо.
Большая машина с поднятым тентом продиралась через кусты сирени, блестевшие свежевымытой листвой. Машина остановилась, и из-под кокетливо сдвинутой набок шляпки нежно-голубого цвета выглянуло милое личико Дейзи; она взирала на меня с ослепительно радостной улыбкой.
— Так вот где ты прячешься от меня, дорогой! Милое воркование ее голоса органично вплелось в
мягкое журчание небесных струй. Вначале я воспринял нежную модуляцию ее речи — плавный переход из одной тональности в другую, — а только потом общий смысл ее слов. Мокрый локон лежал на ее щеке нежным мазком, как последний, завершающий штрих придворного портретиста. Я помог ей выбраться из авто и увидел бисеринки дождя, сверкавшие на ее запястьях драгоценными браслетами.
— Послушай, — заворковала она, — уж не влюблен ли ты в меня страстно и безнадежно! К чему такая таинственность! — да еще — без Тома!
— Тайна замка Синей Бороды! Скажи шоферу, что он не понадобится тебе в течение часа.
— Ферди, вернитесь за мной через час. — И доверительно сообщила мне, что ее шофера зовут Ферди.
— Слушай, а у него, случаем, нет аллергии на бензин, ну, я имею в виду насморк, ты меня понимаешь!
— Нет, думаю, что у него нет аллергии. А почему ты об этом спрашиваешь? — поинтересовалась Дейзи невинным голоском.
Мы вошли в гостиную. К моему величайшему удивлению, там никого не было.
— Вот это номер! — воскликнул я.
— Какой номер? — спросила Дейзи.
В этот момент раздался тихий и полный скрытого достоинства стук в парадную дверь. Дейзи недоуменно оглянулась, а я пошел открывать. Мистер Гэтсби с бледным как сама смерть лицом и налившимися свинцовой тяжестью руками, засунутыми в накладные карманы пиджака, стоял в глубокой луже у порога и с трагическим выражением смотрел мне прямо в глаза.
С руками-гирями в карманах он проследовал за мной в холл, затем развернулся, как на шарнире, и, исчез в гостиной. Но все это было совсем не смешно. Между тем свинцовые тучи заволокли небо, и опять начался ливень: крупные капли забарабанили по крыше, но стук моего сердца заглушал шум дождя. Я тихо прокрался к парадной двери и прикрыл ее плотнее.
Воцарилась полная тишина, и с полминуты из-за закрытых дверей гостиной не доносилось ни звука. Потом я услышал приглушенные голоса, отголоски смеха и ненатурально высокий и звонкий голосок Дейзи:
— Признаться, я ужасно рада видеть вас после стольких лет.
Потом голоса смолкли, и делать мне стало совсем уж нечего. Пауза затянулась, и это бесцельное времяпрепровождение показалась мне настолько нестерпимым, что я не выдержал и вошел в комнату.
Гэтсби стоял., прислонившись к камину, по-прежнему не вынимая рук из карманов, изо всех сил изображая непринужденность и даже скуку на бледном лице. Распрямив плечи и вздернув вверх подбородок, он почти что упирался головой в циферблат старинных каминных часов, которые давно уже не шли и тихо доживали свой век на полке. Испуганная, взволнованная и, как всегда, грациозная Дейзи робко сидела на краешке стула, а Гэтсби смотрел на нее сверху вниз обезумевшим от волнения взглядом.
— Да, да, мы старые добрые знакомые, надеюсь, впредь ими и останемся, — с мучительным усилием выдавил из плотно сжатых губ Гэтсби. Он растерянно посмотрел на меня и сделал такое движение, словно хотел улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Немую сцену разрядили невесть сколько лет простоявшие на каминной полке часы: Гэтсби все-таки задел их — они накренились и рухнули бы на пол, если бы он не обернулся и не придержал их своими дрожащими руками. Затем Гэтсби аккуратно водрузил реликвию на полку, после чего несколько успокоился и даже сел на диван. Но он сидел неестественно выпрямившись и спрятав подбородок в ладонях.
— Прошу прощения за неловкость, — сказал он, вероятно, имея в виду каминные часы.
Я чувствовал, что весь горю, как в лихорадке. В голове вертелись обрывки сотен приличествующих времени и месту фраз, но я не мог вспомнить ни одной из них, чтобы попытаться хоть как-нибудь разрядить обстановку.
— Это, э-э-э, очень старые часы, и мне было бы очень жаль… — с идиотским апломбом начал я, словно несчастные часы лежали на полу, разбитые вдребезги, — грудой разлетевшихся шестеренок и осей.
— А ведь сколько лет прошло… — начала Дейзи своим обычным голосом.
— В следующем ноябре исполнится ровно пять лет со времени нашей последней встречи, — выпалил Гэтсби, не задумываясь ни на секунду.
Этот понятный всем присутствующим автоматизм его реплики прервал завязавшийся было разговор, и на несколько минут в гостиной опять воцарилась гнетущая тишина. Не зная, что делать дальше, я попросил их помочь с сервировкой чайного стола — и оба они с готовностью вскочили. Но как это всегда и бывает в подобного рода случаях, вошла чертова финка с чайным подносом в руках.
Мучительная скованность начала проходить вместе с неизбежной суетой вокруг чашек, ложек и кексов, и за столом создалась атмосфера некоторой непринужденности, во всяком случае, так выглядело внешне. Гэтсби старался не привлекать к себе внимание, и пока мы с Дейзи вели обычную светскую беседу, смотрел на нас потухшими и несчастными глазами. Это не входило в мои намерения, поэтому при первой же возможности я нарушил плавное течение застолья: встал из-за стола, извинился и объяснил, что мне придется ненадолго оставить их одних.
— Куда это вы? — сразу же забеспокоился Гэтсби.
— Я вернусь через несколько минут.
— Прошу прощения, миссис Бьюкенен, но мне нужно сказать несколько слов Нику, — сказал Гэтсби и вышел следом за мной из комнаты.
Он чуть ли не бегом проследовал за мной на кухню, плотно притворил дверь и трагически прошептал:
— О, Боже!
— Что случилось?
— Это ошибка, — простонал он, укоризненно качая головой, — чудовищная непростительная ошибка.
— Что вы, право! Ну, растерялись, с кем не бывает, — сказал я, догадавшись присовокупить: — Дейзи, между прочим, тоже необыкновенно смущена.
— Смущена? — переспросил он с некоторым недоверием в голосе.
— Еще как! Думаю, не меньше вашего.
— Умоляю: не так громко!
— Вы ведете себя как ребенок, — нарочито раздраженно сказал я, — как маленький и злой ребенок. В конце концов, это даже невежливо — оставлять леди в одиночестве.
Он решительным жестом остановил поток обидных слов и посмотрел мне в глаза с непередаваемой укоризной, потом осторожно приоткрыл дверь и вернулся в гостиную.
Я вышел через заднюю дверь, совершив точно такой же маневр, как и разнервничавшийся Гэтсби, но только полчаса тому назад, и поспешил укрыться от дождя под большим черным деревом с раскидистыми ветвями, густой листвой и свилеватым стволом.
Тем временем дождь зарядил не на шутку, и мой неровный газон, тщательно подстриженный с утра садовником мистера Гэтсби, превратился в зыбкую топь со стоячими озерцами и глубокими омутами. Из моего наблюдательного пункта, под деревом, не было видно ничего, кроме поражающего своими размерами дома Гэтсби, поэтому я и таращился на него битых полчаса, как некогда Кант на шпиль своей колокольни. Примерно десять лет тому назад, в период повального увлечения «стилизованной архитектурой», его построил один состоятельный пивовар. Говорят, будто он предложил своим соседям платить за них все налоги в течение пяти лет, если они согласятся покрыть крыши своих домов соломой. Но фундаментальным планам возведения Родового Гнезда не суждено было осуществиться. Местное население категорически отказалось играть в фермеров-первопоселенцев. Не выдержав такого удара, пивовар скончался, а его наследники продали дом, когда на входных дверях еще висел траурный венок. Американцы порой соглашаются стать на время «крепостными», но категорически отказываются рядиться в шутовские одежды пейзан!
***
Через полчаса дождя как не бывало, на голубом небе засияло ласковое солнце, а по серпантину подъездной аллеи закружил фургон бакалейщика с полуфабрикатами для целой армии прислуги Гэтсби. Сам он, подумал я, надолго потерял аппетит. Горничная отворяла окна верхнего этажа, поочередно показываясь в каждом из них, потом выглянула из центрального эркера и, опершись на полукруглый выступ, задумчиво и с удовольствием плюнула вниз. Что же, пора было возвращаться. Пока лил дождь, до меня доносилось воркование их голосов — то тихих и безмятежных, то взволнованных и осекающихся от избытка переполнявших их чувств. Но во внезапно опустившейся на сад тишине постепенно растворились все звуки, доносившиеся прежде из гостиной.
Я вошел в дом, нарочито громко топая ногами, устроил небольшой погром в кухне — разве что не перевернул плиту, — впрочем, голубки ровным счетом ничего не видели и не слышали. Они сидели в противоположных углах дивана, не отрывая друг от друга восхищенных глаз, при этом в воздухе витало невысказанное признание, а сама атмосфера разительно переменилась: от угловатости и робости Гэтсби не осталось и следа, и Дейзи не выглядела больше заторможенной и скованной. Увидев меня, она сразу же бросилась к трельяжу — вытирать слезы носовым платком и приводить себя в порядок. Однако больше всего меня потрясло выражение лица Гэтсби, вернее, происшедшие с ним перемены. Он в буквальном смысле слова лучился, в нем бурлила энергия, он был преисполнен совершенно несвойственной ему экзальтацией, а исходящие от него невидимые волны электризовали все вокруг, на несколько градусов подняв температуру воздуха в гостиной.
— О, это вы, старина, привет! — сказал он так, словно не видел меня десять лет. На одно короткое мгновение мне даже показалось, что Гэтсби настолько зарапортовался, что собирается пожать мне руку:
— Да вот, дождик перестал…
— В самом деле? — когда смысл сказанного окончательно дошел до него, и Гэтсби обратил внимание на солнечных зайчиков, беззаботно скачущих по комнате, он счастливо улыбнулся, как метеоролог, составивший верный прогноз погоды, как Сын Света, одержавший нелегкую победу над Тьмой. И тут же передал эту воистину благую весть Дейзи: — Как вам это нравится, оказывается, дождь-то давно уже перестал!
— Это прекрасно, это просто удивительно, Джей! — в ее обволакивающем голосе слились воедино скрытые от самой себя боль разлуки, тоска одиночества и ликующая всепобеждающая радость обновления.
— Прошу всех ко мне, — сказал Гэтсби. — Мне хочется показать вам свой дом.
— Вы уверены, что мне следует пойти вместе с вами?
— Непременно, старина, непременно!
Дейзи поднялась по лестнице в ванную комнату — умыться, и я тут же испытал угрызения совести, вспомнив о своих убогих полотенцах, но изменить что-либо было уже поздно, тем более что мы с Гэтсби вышли и ждали ее в саду.
— Очень даже неплохо выглядит отсюда мой дом, вы не находите? — спросил Гэтсби. — Посмотрите, какая удачная планировка: весь фасад обращен к солнцу.
Я безоговорочно согласился с тем, что зрелище действительно впечатляет.
— Да… — Его взгляд нежно погладил каждую арочную дверь, каждую квадратную башенку. — Я ровно три года упорно трудился, старина, пока не заработал достаточную сумму на этот дом.
— Я полагал, что вы унаследовали состояние.
— Так оно и было, старина, так оно и было, — автоматически повторил он, — но во время войны я лишился практически всего. То были времена Большой Паники, знаете ли.
Похоже, он настолько углубился в воспоминания, что в ответ на мой вопрос, а чем, собственно, он зарабатывал себе на жизнь, буркнул, мол, это его личное дело, — и только потом спохватился, что прозвучало это, по меньшей мере, невежливо.
— О, я занимался разными вещами, — исправил он свою оплошность. — Вначале это были лекарственные препараты, потом переключился на нефть. Правда, в настоящее время не занимаюсь ни тем, ни другим. — Он пристально посмотрел на меня: — Может быть, нам стоит вернуться к нашему вчерашнему деловому разговору?
Я не успел ответить, потому что из дома вышла Дейзи и ослепила нас багряно-золотым сиянием двух рядов медных пуговиц, сверкавших в ярких лучах предзакатного солнца на ее платье.
— Неужели этот огромный дом — ваш? — воскликнула она, протянув руку в направлении виллы.
— Вам нравится?
— Очень, но я просто не понимаю, как вы можете жить там один.
— О, я по мере возможности стараюсь, чтобы он не пустовал. Он открыт для моих друзей днем и ночью. Здесь часто бывают интересные люди, театральные и прочие знаменитости.
Вместо того, чтобы пройти к Гэтсби напрямую, вдоль берега, мы пошли кружным путем, по дороге, и вошли в имение через боковой въезд. Дейзи с довольным мурлыканьем любовалась возвышающейся над окрестностями громадой, вырисовывающимся на фоне облаков баронским замком феодальной эпохи; восторгалась цветущим садом — тончайшим ароматом жонкилий, медвяным духом цветущего боярышника и сливы, пьянящим благовонием белоснежных с золотом лилий. Мне было даже как-то непривычно, что на пустых мраморных лестницах не видно сейчас красавиц в туалетах всех цветов радуги, грациозно, словно балерины, снующих вверх-вниз по ступенькам, — и только звонкие трели птиц разносились в вышине над притихшим имением.
Потом мы ходили по музыкальным салонам в стиле Марии Антуанетты и гостиным a la Карл II. Создавалось такое впечатление, что дом полон гостей, но они получили строжайший приказ хранить молчание и не показываться до тех пор, пока мы не уйдем, и прячутся сейчас под диванами и столами. Когда Гэтсби захлопнул дверь в «библиотеку колледжа Мертон», я явственно услышал булькающий смех мистера Совиный Глаз!
Потом мы поднялись по лестнице и пошли бесконечной анфиладой будуаров, задрапированных розовым и голубым шелком, с букетами свежих цветов на каждом шагу; переходили из гардеробных в бильярдные, заглядывали в ванные комнаты с мраморными ваннами, утопленными в кафельном полу. В одной из комнат нам попался всклокоченного вида мужчина, который лежал на ковре в ночной пижаме и делал лечебную гимнастику. Это был тот самый Клипспрингер — он же «Постоялец»! Я видел его этим утром, когда он с озабоченным и голодным видом рыскал по пляжу. Мы завершили обход дома в личных апартаментах мистера Гэтсби, состоявших из спальни, ванной комнаты и кабинета с мебельным гарнитуром a la Адам. Здесь мы и обосновались, потом Гэтсби достал из встроенного буфета бутылку шартреза, и мы насладились превосходным букетом густого, как мед, ликера из подвалов знаменитого картезианского монастыря.
Он не отводил глаз от Дейзи и, на мой взгляд, делал переоценку ценностей, то есть интерьера, в зависимости от того, какое впечатление производила богатая обстановка его покоев на миссис Бьюкенен. А временами он застывал в растерянности и недоумении и смотрел по сторонам отсутствующим взглядом, словно рядом с Дейзи все вещи этого мира теряли свою первоначальную ценность, и не было ничего более важного на свете, кроме затмевающего все и вся божественного образа его возлюбленной. В таком просветленном состоянии он едва не свалился с лестницы, — и хорошо еще, что я оказался в этот момент рядом с ним.
Его спальня была, возможно, самым скромным и аскетическим помещением виллы, не считая лежащего на туалетном столике несессера с бритвенными и прочими принадлежностями из чистого золота. Дейзи сразу же потянулась к золотому гребню и начала расчесывать свои роскошные волосы, а Гэтсби сидел в кресле, жмурился от удовольствия, как сытый кот, и смеялся тихим счастливым смехом.
— Как это странно, старина, — весело сказал он. — Не могу поверить, как ни стараюсь…
Судя по всему, расположение духа Гэтсби благополучно миновало две фазы и сейчас как раз вступало в третью. После естественного замешательства и смущения, после всепоглощающей радости и восторга, он преисполнился ошеломляющего восхищения и даже умиления от того, что его избранница была рядом с ним. Долгие годы мечтал он об этом дне, мысленно принимал ее в своем огромном доме, ждал ее бессонными ночами, стиснув зубы в невероятном напряжении душевных сил. Теперь наступила реакция: он все-таки добился своего, но что-то словно сломалось у него в душе, как лопнувшая пружинка в каминных часах.
Этот эмоциональный коллапс продолжался еще с минуту, потом он взял себя в руки и начал демонстрировать свой гардероб. Гэтсби распахивал перед нами один шкап за другим, показывал множество костюмов, домашних и купальных халатов, галстуков, разноцветных сорочек, разложенных на полках — по дюжине в каждой стопке.
— Мой английский поставщик отправляет мне одежду и белье два раза в год — к началу весеннего и осеннего сезона.
Он достал с полки несколько стопок и вывалил прямо на стол разноцветную груду сорочек плотного шелка, тончайшего полотна и мягкой фланели, распустившихся на наших глазах диковинными тропическими цветами. Увидев наш восторг и удивление, Гэтсби стал выкладывать дюжины новых и новых сорочек в клетку, крапинку и полоску, с вышитыми темным шелком монограммами и причудливыми узорами; разноцветная гора, вздымавшаяся чуть ли не до самого потолка, расцвечивалась коралловыми, лазоревыми, изумрудными и оранжевыми тонами и полутонами. Глядя на все это великолепие, Дейзи вначале жалобно застонала, а потом разрыдалась по-женски — в голос, — уткнувшись головой в кипу хрустящей мануфактуры.
— Какие красивые сорочки! — заливалась она горькими слезами, а мягкая ткань заглушала всхлипывания и стенания. — Простите меня, ради Бога, но я никогда прежде не видела таких чудесных… таких восхитительных сорочек…
***
После дома нам предстояло осмотреть поместье, плавательный бассейн, гидроплан и летнюю оранжерею, но вначале через открытое окно до нас донеслись отдаленные раскаты грома, а потом опять хлынул дождь. Мы встали рядом у окна и долго смотрели на покрытые мелкой рябью воды пролива.
— Если бы не сел туман, мы бы увидели отсюда и ваш дом, — сказал Гэтсби Дейзи. — Там у вас, на причале, всю ночь светится зеленый огонек.
Дейзи в порыве нежности взяла его под руку, но он, похоже, не обратил на это ни малейшего внимания, поскольку осмысливал скрытое значение прозвучавшей только что фразы. Зеленый огонек как символ надежды утратил для него свое глубокое символическое значение в эту вот самую минуту. Раньше он был для него путеводной звездой, освещавшей пути и дороги, которыми ходила Дейзи; раньше он смотрел на него и думал, что, возможно, в эту самую минуту и Дейзи взглянула на мерцающий в ночи огонек, неясно предчувствуя будущую встречу… Все это осталось в прошлом, и зеленый огонек стал именно тем, чем и был на самом деле: зеленым сигнальным фонарем — и не более того! Что же, значит, под хрустальным куполом небес стало еще на одну мечту меньше, — вот так и уходит из нашей жизни романтика и волшебство!
В сгущающихся сумерках я ходил по комнате и рассматривал разные занимательные вещицы. Мое внимание привлекла увеличенная фотография пожилого джентльмена в костюме яхт-клуба, висевшая на стене над столом.
— Кто это?
— Это? Это мистер Дэн Коди, старина. Мне показалось, что я слышал это имя.
— Он уже умер. Некогда это был мой лучший друг.
Потом я увидел на бюро маленькую фотографию самого Гэтсби — он стоял, дерзко и даже вызывающе вздернув подбородок, тоже в костюме яхт-клуба; на вид ему было лет восемнадцать.
— Ой, просто восхитительно! — радостно воскликнула Дейзи. — Надо же — «помпадур»! Вы никогда не рассказывали, что носили такую прическу, — и про яхту тоже.
— Вы лучше сюда посмотрите, — поспешно перевел разговор на другую тему Гэтсби. — Здесь газетные вырезки — все это о вас.
Они стояли рядом, перебирая пожелтевшие листки. Я уже собрался попросить его показать коллекцию рубинов, но неожиданно зазвонил телефон, и Гэтсби подошел к аппарату.
— Да… Нет… Не могу сейчас… Я же сказал, не могу сейчас разговаривать, старина… Нет — только маленький городок… Неужели он сам не знает, что это такое — маленький городок… От него не будет никакого толку, если Детройт для него — маленький городок…
Гэтсби повесил трубку.
— Скорее идите сюда! — закричала Дейзи от окна.
Дождь все еще шел, но свинцовая пелена туч на западе разошлась, и где-то над самым морем уже распустились бутоны золотистых и розовых облачков.
— Вы только посмотрите на эту красоту! — прошептав ла она. — Как же мне хочется поймать одно такое розовое облачко, усадить вас на него, дунуть — и плывите себе по воле ветра…
Я собрался было опять «оставить их на несколько минут», но они и слушать меня не захотели. Возможно, мое присутствие позволяло им острее чувствовать запретную и предосудительную близость.
— Вот что мы сейчас сделаем, — сказал Гэтсби, — позовем Клипспрингера, и пусть он нам сыграет что-нибудь на пианино.
С криком «Юинг! Юинг! Где вы?» Гэтсби вышел из комнаты, и уже через несколько минут вернулся назад в компании смущенного молодого человека Несколько изнуренного вида, с жидковатыми светлыми волосами и в очках в черепаховой оправе. Сейчас он выглядел не так затрапезно, как давеча: на нем были парусиновые брюки неопределенного цвета, спортивная рубашка с воротником «апаш» и спортивные туфли.
— Наверное, мы помешали вашим занятиям? — вежливо осведомилась Дейзи.
— Я спал! — отчаянно закричал мистер Клипспрингер в припадке смущения. — То есть, нет! Вначале я спал, а потом, э-э-э, встал…
— Клипспрингер прекрасно играет на пианино, — оборвал его Гэтсби. — Не правда ли, старина, вы ведь играете на пианино? Эй, вы меня слышите, Юинг…
— Собственно… Собственно говоря, я плохо играю. Вернее, я вообще не играю, знаете ли. Да, я давно уже не практике.
— Вниз, старина, идемте вниз, — оборвал его посредине фразы Гэтсби. Затем он мягко щелкнул выключателем. Серые подслеповатые окна исчезли, и весь дом засверкал бриллиантовой россыпью огней.
В огромном музыкальном салоне Гэтсби зажег одну-единственную лампу — возле пианино, дрожащей рукой дал Дейзи прикурить и сел рядом с ней на диван, в дальнем темном углу комнаты, куда проникали только отблески от натертого до зеркального блеска паркета холла.
Зазвучали первые аккорды «Обители любви», вдруг Клипспрингер бросил играть, развернулся на табуретке и с виноватым видом посмотрел в сторону Гэтсби.
— Ну, я же говорил вам. Говорил. У меня ничего не полу…
— Старина, вы попытайтесь не разговаривать, а играть, — прервал его Гэтсби и властно произнес: — Играйте же, наконец!
…В час рассвета,
В час заката
На улыбку не скупись…
За окном завывал ветер, а где-то далеко, в открытом море, сверкали молнии и перекатывались глухие раскаты грома. Сумерки опустились на Вест-Эгг и зажгли сотни лампочек-светлячков в окнах домов. В набитых битком вагонах нью-йоркского электропоезда торопились домой, мчались через мрак и непогоду усталые обитатели пригородов. Закончился еще один беспокойный день, и воздух был напоен тревогой и ожиданием встречи с днем завтрашним.
Пусть богач над златом чахнет
У тебя другое счастье!
В час рассвета,
В час заката
На улыбку не скупись…
Я опять заметил замешательство и озадаченность на лице Гэтсби, когда подошел к нему попрощаться. Похоже, он в очередной раз усомнился в подлинности своих собственных чувств и нежданной, негаданной благосклонности фортуны. Миновало ровно пять лет! Наверняка были сегодня такие мгновения, когда он бывал несколько разочарован тем, что реальность несколько не совпадает с идеалом, и Дейзи его мечты мало чем походит на оригинал. Впрочем, здесь ему было некого винить, кроме самого себя, вернее, своего богатого воображения. Как это обычно и бывает, идеальный образ превзошел реальный по всем статьям. Он творил свой идеал в порыве вдохновения, долгими бессонными ночами, наделяя его подчас такими качествами, какие и не снились прототипу. Но и в этом не было ничего из ряда вон выходящего: в состоянии ли скупая природная красота сравниться с нашим представлением о ней?
Он пытался справиться с обуревавшими его чувствами. Его широкая ладонь лежала на ее руке, а когда Дейзи что-то промурлыкала ему прямо в ухо, Гэтсби повернулся к ней по-юношески пылко и взволнованно. Он буквально утопал в мягких и теплых волнах ее обволакивающего голоса, который прямо-таки завораживал его, как пение Сирены.
Они попросту забыли обо мне, правда, Дейзи на секунду подняла голову и протянула мне руку, зато Гэтсби, похоже, вообще не помнил, кто я такой и почему здесь нахожусь. Я еще раз посмотрел на них, они взглянули на меня невидящими и непонимающими глазами, потому что весь огромный мир принадлежал только им двоим. Я вышел из комнаты, спустился по мраморной лестнице и ушел в дождь, оставив их наедине.
далее (глава 6)
Оригинальный текст: The Great Gatsby, chapter 5, by F. Scott Fitzgerald.