Зельда и Ф. Скотт Фицджеральд
Наша местная королева экрана
Река Миссисипи беззаботно несет свои воды среди сосновых лесов и тихих деревушек штата Миннесота прямо в город Нью-Хейделберг с единственной очевидной целью: отделить городских леди и джентльменов от обслуживающих их прачек, мясников и мусорщиков, проживающих на другом, низменном и пропитанном влагой, берегу. Очерченная хорошо ухоженными деревьями широкая авеню на высоком и фешенебельном берегу выходила прямо туда, где опрятный городок заканчивался искусным каскадом речных водопадов.
На низменном берегу реки были огромные меловые утесы, где люди собирали грибы и гнали доморощенный самогон; улицы там были мощеные, и от влаги на брусчатке всегда стояли тусклые водяные лужи. Там же находился и городской морг с тусклыми, забранными решетками окнами, и стояли ряды зловещих обшарпанных домов, из которых никто никогда не выходил и в которые никто никогда не входил. На задах, подальше от воды, располагались железнодорожные сортировочные станции, скотные дворы и то место (отметим его сейчас крестиком), где жила Грейси Аксельрод — та самая Грейси, которая примерно год назад прославилась по всей округе как «наша местная королева экрана». Этот рассказ — о её кинокарьере и о фильме, при воспоминании о котором все еще раздаются приступы дикого хохота, хотя этот фильм, увы, уже больше нигде и никогда не покажут.
По соседству с Грейси жили толстые итальянцы, угрюмые поляки и шведы, которые вели себя так, словно были хорошо знакомы с теорией «нордических рас»[1]. Её отец, возможно, был шведом. Разговаривал он неуверенно, а его скорбная внешность не позволяла отнести его к какой-либо определенной национальности. Он был единственным владельцем полуразвалившейся закусочной, где в любое время с десяти вечера и до восьми утра можно было запить холодным пивом жареную курицу сомнительного происхождения. Грейси жарила курятину с таким искусством, что никто и никогда не жаловался.
Семь месяцев в году Нью-Хейделберг был покрыт черным от сажи снегом, и когда температура поднималась до нуля, считалось, что наступили теплые деньки; по вечерам горожане сидели по домам — в поздний час на улице делать было нечего. Но в лучшем отеле города устраивались танцы, и даже Грейси слыхала, как весело живется обитателям верхнего берега. Она их даже видела: далеко заполночь они приезжали на автомобилях на нижний берег и шумно вваливались в закусочную, ведя себя так, словно для этого действия требовалась какая-то особенная смелость.
***
Грейси была красивой, хотя и выглядела чересчур пышной для девушки двадцати лет. У нее были гладкие светлые волосы, которые были бы прекрасны, если бы она их не заплетала в косички, укладывая на уши так, что это полностью меняло форму её головы. Кожа была изумительно бледная, а большие голубые глаза всегда казались слегка навыкате. Зубы были мелкие, ярко-белые. Вся она казалась теплой и влажной, будто только что материализовавшейся из горячего молочного тумана — и, возможно, так оно и было, потому что никто и никогда не только не видел её матери, но и не слышал о ней. Она была пышная, словно примадонна из оперетты — по крайней мере, сама Грейси считала именно так, и если бы мистер Зигфилд[2] (о котором она никогда не слышала) вдруг отправил бы ей телеграмму с приглашением выступить в своем шоу, она бы даже не удивилась. Она тихо ждала, когда в её жизни произойдут какие-нибудь замечательные события, и нет сомнений, что именно поэтому они, отчасти, и произошли.
На том берегу реки, где жила Грейси, канун Рождества праздновали не пышнее, чем юбилей поэта Данте. А на высоком берегу, где на фешенебельной авеню, словно только что размотанная с огромного хлопкового рулона вата, лежал снег, у каждого идеального дома выставлялась елочка, украшенная электрической гирляндой. Зрелище было великолепное, и Грейси с отцом каждый год пешком по ледяной стуже ходили в те кварталы. Они сравнивали новые елочки с прошлогодними и с чувством презрительного превосходства смотрели на деревья, на верхушках которых не было звезд.
Сегодня, по подсчетам Грейси, они уже в пятый раз совершили эту экскурсию, и, суетясь на кухне и заполняя лачугу тяжелым, приятно пахнущим дымом, она обсуждала подробности прогулки со своим рассеянным родителем.
— Честно говоря, — пожаловалась она, — если так и дальше пойдет и украшения будут все хуже и хуже, я не понимаю, с чего это они решили, что мы по таким холодам будем ходить и на это смотреть? Всего в одном месте украсили не так, словно у них в доме только что кто-то помер!
Местом, о котором она говорила, был огромный белый особняк, украшенный каменными изваяниями животных, фризами в греческом стиле и въездными арочными воротами, с которых в этот вечер гордо свешивался большой плакат с электрическими лампочками, желавший всем прохожим веселого Рождества.
— Папа, а кто там живет? — вдруг спросила она.
— Парень, который хозяин «Высшего сорта», — пояснил мистер Аксельрод. — Должно быть, у него куча денег.
— Это кто тебе сказал? — осведомилась Грейси.
— Ну, люди говорят, — расплывчато пояснил отец. Опираясь спиной на печку, с надвинутой на глаза шляпой, он читал дешевую вечернюю газету. Как раз в тот момент лежавший у него на коленях листок был раскрыт на рекламном объявлении во всю страницу: универмаг «Высший сорт» желал всем счастья в Новом году и сразу по окончании праздников приглашал всех на распродажу белья и полотенец.
Мистер Аксельрод прочитал эту статью дочери вслух. Он всегда читал ей вслух все, что печаталось большими буквами. Они любили послушать друг друга, и поскольку Грейси была слишком занята, жаря курятину, а отец был поглощен процессом чтения, на содержание статей они оба никакого внимания не обращали, и оба были довольны. Мистеру Аксельроду было достаточно самого по себе процесса чтения, и он получал бы ровно столько же удовольствия, если бы читал по-китайски — лишь бы иероглифы выглядели знакомо и успокоительно.
— А выглядит он шикарно, — через некоторое время произнесла Грейси. — Я его вижу всегда, когда туда хожу — он так и ходит туда-сюда по магазину. Честное словно, я бы за такого вышла, даже не думая! Я бы заходила в магазин и говорила «дай мне то, или дай это», и ничего платить бы не пришлось!
Очевидно, об этом стоило подумать, поскольку мистер Аксельрод прервал чтение и окинул Грейси оценивающим взглядом.
Продолжительный промежуток времени между моментом завершения вечерних приготовлений и появлением первого клиента Аксельроды провели за обсуждением преимуществ положения супруги владельца магазина вроде «Высшего сорта». Так что совсем не удивительно, что, когда в закусочную вошел мистер Высшсорт собственной персоной и громко и надменно потребовал курицу, «и чтоб только белое мясо», Грейси так удивилась и смутилась, словно её поймали в тот самый момент, когда она расколошматила огромную стеклянную витрину универмага.
***
Я сказал, что почтенный джентльмен в закусочную «вошел», но это слишком мягко сказано — на самом деле он туда буквально ввалился. И Грейси узнала человека, которого много раз видела в роскошных отделах «Высшего сорта».
Это был назойливый коротышка, местами толстоватый и чем-то напоминавший детскую игрушку-неваляшку. В тот вечер сходство проявилось еще ярче, потому что он слегка покачивался сразу во все стороны — казалось, если из его огромного круглого живота убрать груз, он мигом перевернется вверх тормашками и без посторонней помощи никогда не сможет встать обратно. Голова у него была маленькая, с выдающейся челюстью и двумя сверхъестественного размера ушами — он словно сошел с юмористической открытки, изображавшей человека с поросячьей головой. Но вел он себя вежливо и в тот вечер был занят думами о себе, мысля себя отнюдь не открыточным персонажем, а важной персоной.
Он объявил, что сегодня у него праздник, и пространно осведомился, узнали ли Грейси с отцом, кто сейчас перед ними?
— Кажется, — спокойным тоном ответила Грейси, — вы тот самый человек, который владеет «Высшим сортом»? Вижу вас там всякий раз, когда туда захожу.
Если бы Грейси произнесла это, владея всеми относящимися к делу фактами, её речь можно было бы назвать выдающейся в плане тонкости и такта, потому что мистер Альберт Помрой владельцем самого большого и лучшего универмага в городе не был. Но с восьми утра и до шести вечера он владел порученными ему отделами: галантереи, парфюмерии, трикотажа, перчаток, зонтов, женских платьев и мужских костюмов. И Грейси польстила не ему лично, а его положению в жизни. Он просиял, на мгновение перестал раскачиваться и сфокусировал на Грейси немигающий взгляд.
— Не совсем так, — справился он с непослушным языком, возобновив колебания. — Он не мой. Но я им управляю. У Высшсорта есть деньги, а у меня мозги. — Голос мистера Помроя возвысился до доверительного вопля, и Грейси осталась под впечатлением, даже несмотря на разочарование.
— А вы с ним родня? — с любопытством спросила она.
— Не совсем, — объяснил мистер Помрой, — но мы близки… Весьма, весьма близки! — Его тон подразумевал, что лишь бренные физические оболочки мешали им слиться в единое целое.
— А можете вы зайти туда и сказать: «Вот это мне нравится! Пожалуй, я это возьму», и просто взять в магазине все, что нравится, и уйти?
Теперь ее мысли были полностью поглощены этим человеком. Отец тоже внимательно слушал.
— Ну, не совсем так, — признался мистер Помрой. — Просто так я забрать ничего не могу, но зато могу купить что угодно на двадцать-двадцать пять долларов дешевле, чем те, кто не обладает моим влиянием и не работает в магазине!
— Ах, я понимаю! — Грейси восторженно протянула тарелку с курицей важному клиенту. — Вот почему девушки так охотно там работают! Хотелось бы и мне тоже там поработать немного. Я бы купила по дешевке все, что хочется, а потом бы уволилась.
Мистер Помрой помотал головой, его щеки сдулись, и он принялся утолять голод.
— Нет, вы бы так не сделали, — выговорил он, жуя. — Вы бы не уволились. Это вы только так говорите! — И он помахал жирной куриной ножкой перед лицом Грейси.
— Да откуда вам знать, уволюсь я или не уволюсь? — с негодованием воскликнула Грейси. — Уж коли сказала, что уволюсь, так и уволилась бы! Никто меня не удержит, если захочу уволиться!
Она оживилась, думая об увольнении. Ей вдруг страстно захотелось уволиться, и она без сомнений так и сделала бы, если бы ей было откуда увольняться. Мистер Помрой, со своей стороны, отнесся к этой идее со скепсисом. Немыслимо и ни в какие ворота, что Грейси хочет увольняться!
— Приходите и посмотрим, — настаивал он. — Приходите завтра, я возьму вас на работу. Только между нами: одна из наших девушек выиграет конкурс «Большая слава»! Мистер Высшсорт мне сказал: «Альберт, старина! Выбирай девушку, и я сделаю её королевой «Большой славы»!
***
Здесь надо сказать, что одна из колонок новостей, которые отец Грейси обычно зачитывал вслух, последнее время шла под заголовком «Королева нашего города». В следовавшем под этим заголовком тексте говорилось о том, что наш крупнейший универмаг «Высший сорт» вместе с главной городской газетой «Нью-Хейделберг трибьюн», в сотрудничестве с ювелирным магазином «Тик-так» и еще дюжиной городских предприятий, решили провести конкурс, счастливой победительнице которого достанется возможность, о которой мечтает любая девушка. Участвовать могут все жительницы Нью-Хейделберга, а победительница возглавит все праздничные мероприятия традиционного зимнего карнавала и, наконец, самое главное: она сможет сняться в кино!
— Ну и кто же эта ваша девушка и с чего это вы взяли, что выиграет именно она? — спросила Грейси.
— Все сотрудники выбирают участниц от каждого отдела. А мистер Высшсорт мне сказал: «Альберт! Конкурс выиграет девчонка из нашего магазина!» Ведь не могут же выиграть все сразу, верно?
В мистере Помрое понемногу просыпалось красноречие. Он, вероятно, проговорил бы о себе любимом до самого утра, но любопытство Грейси увлекло его в ином направлении.
— Ну да, как же! — перебила она. — Ручаюсь, что все равно уволюсь, и ни вы, ни ваш мистер Высшсорт меня не удержите! Я вам докажу, что уволюсь, раз сказала, что уволюсь!
Мистер Помрой доел курицу, а снаружи с улицы донеслись яростные звуки автомобильного клаксона, требовавшего внимания Грейси, и Помрой, встав, произнес напоследок:
— Приходите завтра и посмотрим, мисс… Мисс Уволюсь! — пророческим тоном произнес он и вывалился обратно на холод точно так же, как и ввалился, раскачиваясь всем своим туловищем выше колен.
***
Вот как получилось, что в рождественскую ночь Грейси легла спать пораньше, оставив мистера Аксельрода обслуживать посетителей в одиночестве. Заснула она совершенно сознательно — обычно она так жарила курятину — и проспала ровно столько, сколько было нужно. Когда в квартале от её дома прогрохотал первый трамвай, она выпила кофе, надела отороченное каким-то мехом пальто, от которого во влажном воздухе пахло, как от живого зверя, и засеменила по льду и хрустящему снегу на трамвайную остановку. Улица, по которой она шла, круто спускалась под горку, и, если бы у Грейси было побольше жизнерадостности, она обязательно подпрыгнула бы и всю дорогу до остановки скользила бы по льду, как на коньках. Но она этого не сделала и шла по тротуару, стараясь не упасть.
Трамвайный вагон был заполнен горячим паром и талым снегом — рабочие, тяжело дыша, разъезжались по дальним концам города. Грейси приехала к «Высшему сорту» как раз к открытию, и, немного поблуждав по отделам и покатавшись на лифтах, нашла мистера Альберта Помроя.
Он выглядел более напыщенным и не столь многословным, как вчера вечером, но он её прекрасно помнил и, энергично размахивая руками, целый час посвящал её в высокое искусство продаж.
Грейси так не успела толком понять, хочется ли ей уволиться, когда произошло одно важное событие, благодаря которому все эти мысли вылетели у неё из головы. Она еще и недели не проработала, когда однажды по окончании рабочего дня весь коллектив пригласили собраться в подсобке. В качестве председателя собрания, встав на скамейку, выступил мистер Помрой.
— Мы все тут собрались, — объявил он со своей трибуны, — чтобы обсудить вопрос избрания представительницы «Высшего сорта» на конкурсе «Большая слава», который пройдет под эгидой нашего мистера Высшсорта, являющегося одним из ведущих предпринимателей нашего города, и еще нескольких ведущих городских предпринимателей. — Он сделал паузу и глубокий вдох, словно у него слегка закружилась голова.
— Мы должны избрать нашу королеву — и избрать её честно, — продолжил он и ни с того, ни с сего добавил: — Что всегда является наилучшей политикой! Всем известно, что в нашем магазине работают самые красивые девушки в городе, и мы должны выбрать самую красивую, чтобы она представила нас на конкурсе. До завтрашнего утра вам предстоит решить, за кого вы проголосуете. Благодарю вас от себя лично и от имени нашего мистера Высшсорта за то, что уделили нам время, и … — он заранее приготовил сильное окончание для своей речи, но в этот момент случайно отвлекся, задумавшись об отделе галантереи.
— Я хотел сказать, в отделе одежды… — Он умолк. — В одежде, я хотел сказать… — И сдался, скомкав окончание: — Ну, вот, собственно, и все.
Выходя со служебного входа вслед за группой болтающих девушек, на углу под фонарем Грейси заметила мистера Помроя и торопливо к нему подошла.
— Честное слово, вы произнесли такую прекрасную речь! — сказала она. — Всегда удивлялась, как люди умеют вот так вот взять и сказать целую речь?
Она улыбнулась и, спеша на трамвай, скрылась в толпе среди зимних фонарей и меховых пальто. Без всякой задней мысли она сама произнесла прекрасную речь! Мистер Помрой, на которого не действовали ни насмешки, ни оскорбления, был весьма чувствителен к комплиментам.
***
На следующий день в подсобке «Высшего сорта» было объявлено, что честь представлять магазин на конкурсе выпала Грейси. Она было удивилась, но удивление тут же прошло. Она не сомневалась, что победит, хотя была здесь новичком и кроме нее, было еще пять кандидаток. Две девушки были посимпатичнее, а остальные три — совсем не красавицы. Но при голосовании сработало дурное болезненное упрямство. Красавицы завидовали друг другу и голосовали за дурнушек. Дурнушки завидовали красавицам и голосовали за новенькую, то есть за Грейси — а дурнушек было большинство. Грейси никто не завидовал, потому что никто её не знал. И никто не верил, что она сможет победить — но она победила!
И мистер Высшсорт полностью оправдал опрометчивые нетрезвые слова мистера Помроя. Он «все устроил», и по окончании месяца наступил день коронации. Церемония начиналась на главной деловой улице города, а затем должна была проследовать по фешенебельной авеню к реке. То есть королева Грейси Аксельрод в своем королевском экипаже должна была проследовать через весь город среди восторженных толп своих преданных подданных.
В холодный полдень участники процессии собрались перед зданием нью-хейделбергского отеля; толпа ломала заграждения, гудели клаксоны. Грейси восседала в автомобиле рядом с мистером Помроем, который носил титул «Придворный «Высшего сорта» её величества всеобщей королевы красоты». Над головой у Грейси, за её спиной, возвышался голубой шест, на котором покачивалась блестящая и непрочно закрепленная звезда. В руках у Грейси был скипетр, на голове — корона, изготовленная местным костюмером; в холодном воздухе корона подверглась действию законов химии, резко поблекнув и приобретя неброскую бледность. Но Грейси об этом не знала.
Время от времени она бросала нежные взгляды на мистера Помроя, думая о том, как было бы хорошо, если бы его затянутая в перчатку рука сейчас под тяжелым мехом мантии держала бы её руку. Это была очень приятная мысль, и она попробовала протянуть руку, слегка коснувшись пальчиком его пальцев, словно репетируя амурную игру, которой можно будет заняться потом, во время поездки.
Сопровождающие машины, в которых сидели представители местных дружественных обществ и вице-королевы из других магазинов, стали медленно отъезжать, следуя за духовым оркестром, а шоферы главных экипажей процессии принялись разогревать моторы, терпеливо пуская белый дымок из выхлопных труб. Автомобиль мэра выдал целую тучу пара и шума.
— Что такое? — с тревогой спросил мистер Помрой у шофера машины Грейси. — Мы же сейчас отстанем!
— Боюсь, что мотор слегка подмерз, — шофер отворачивал крышку радиатора. — Придется сходить в отель за горячей водой.
— Так поторопитесь! — недовольным тоном произнесла Грейси; стоявшая прямо перед ними машина начала движение. — Ну, поехали же! — с тревогой приказала она. — Потом почините, когда вернемся!
— Поехали?! — с негодованием воскликнул шофер. — Это как мы поедем? Мотор замерз, не заводится!
Хвост процессии отъехал от них по улице уже примерно на сотню футов, и несколько автомобилей, не имевших никакого отношения к церемонии, выехали на проезжую часть и пристроились за колонной.
Рядом с машиной Грейси остановился автомобиль с толстым юношей на заднем сиденье.
— Застряли? — вежливо поинтересовался молодой человек.
— А разве не видно, дурак ты этакий! — воскликнула Грейси, и в собравшейся вокруг толпе раздался смех.
— Может, воспользуетесь моей машиной? — ничуть не смутившись, предложил молодой человек.
— Пожалуй, нам лучше согласиться, — неуверенно произнес мистер Помрой. — Уж если мотор замерз, так пиши пропало…
— А украшения? Как же без украшений?!!! — перебила его Грейси.
***
Усердные зеваки изо всех сил принялись дергать шест со звездой, чтобы переставить его на другой автомобиль, и шест заскрипел, треснул и развалился аккурат на четыре части.
К этому времени хвост процессии свернул за поворот и скрылся из глаз; оркестр был уже так далеко, что звуки музыки практически стихли.
— Вперед! — тяжело дыша, скомандовал мистер Помрой. — Залезайте в машину!
Грейси пересела в другую машину, а кто-то швырнул в кузов звезду — на удачу. Молодой человек укутал пассажиров меховой полостью, и машина на полной скорости помчалась вперед — но через квартал пришлось остановиться на перекрестке, потому что по поперечной улице возобновилось движение пропускавших процессию автомобилей. А когда преодолели это препятствие, то обнаружилось, что участок дороги, отделявший Грэйси от процессии, забит машинами на четверть мили вперед.
— Прикажите вашему шоферу посигналить клаксоном! — недовольным тоном сказала Грейси толстому юноше.
— Это не мой шофер, и машина не моя. Я, видите ли, только что приехал в город. Меня зовут Джо Мерфи, я помощник режиссера.
— Но надо ведь как-то добраться до места — вы что, не понимаете? — воскликнула королева. — Что, по–вашему, скажут люди, если меня там не будет?
Шофер послушно посигналил, но поскольку в пробке сигналили все, толку от этого почти не было. Другие машины, заняв свое место в колонне, не собирались уступать дорогу обычному, ничем не украшенному автомобилю, в котором сидела явно нетрезвая девица, грозно размахивавшая какой-то длинной синей палкой.
Когда процессия свернула на фешенебельную авеню, Грейси принялась налево и направо раскланиваться, приветствуя народ, который должен был стоять вдоль дороги, любуясь процессией. Она кланялась всем без исключения: и группам каких-то людей, и отдельным прохожим, и детям, и лающим собакам, и даже нескольким помпезным особнякам, ответившим ей холодными взглядами зеркальных окон. То тут, то там люди вежливо кланялись в ответ, а какая-то группа даже прокричала ей «Ура!», хотя, очевидно, никак не связала её с красочной процессией впереди.
Грейси кланялась примерно на протяжении мили. Но затем двое молодых людей на перекрестке крикнули ей то, что она хорошо расслышала. Они крикнули это несколько раз, и несколько мальчишек с тротуара подхватили:
— Сестренка, где ты достала джин? Откуда джин, подруга?
И Грейси сдалась; она расплакалась и попросила мистера Мерфи отвезти её домой.
***
Кинокартина «Нью-Хейделберг: жемчужина Среднего Запада» снималась на окраине города. Утром в февральскую оттепель Грейси осторожно сошла с подножки трамвая на конечной остановке и, вместе с другими городскими королевами, зашагала вперед по талому снегу и грязным лужам, почти полностью покрывшими землю. На съемочной площадке было очень много людей, и Грейси, как исполнительница главной роли, принялась разыскивать, распорядителей. Кто-то указал ей на платформу в центре и сказал, что энергичный коротышка, нервно шагавший взад-вперед по платформе — режиссер мистер Декурси О’Ней. Грейси принялась прокладывать локтями дорогу в его направлении.
В кинобизнес мистер Декурси О’Ней пришел одним из первых и в далеком 1916 году слыл режиссером «с именем». Затем, после очередного приступа истерии, периодически охватывающей эту индустрию, он вдруг обнаружил, что остался без работы… И решение о его найме комитетом «Наше местное кино» особенно рьяно поддерживалось газетой «Нью-Хейделберг трибьюн».
Режиссер обсуждал с помощником бесспорный факт: земля на съемочной площадке фактически превратилась в болото. И вдруг перед ним на платформе появилась пышная юная дама, державшая под мышкой большую коробку с платьем.
— Чем обязан? — равнодушно осведомился он.
— Я — королева экрана! — объявила Грейси.
Помощник режиссера мистер Джо Мерфи, отвечавший за все работы на площадке, подтвердил этот факт.
— Точно, — приветливо отозвался он. — Эту девушку избрали королевой города! Мисс Аксельрод, вы меня помните?
— Ага, — нехотя ответила Грейси; ей вовсе не хотелось вспоминать своё недавнее фиаско.
— С кино когда-нибудь сталкивались? — осведомился мистер О’Ней.
— О, я видела много лент и точно знаю, как надо играть в главной роли!
— Н-да, — обеспокоенно пробормотал мистер О’Ней. — Похоже, для начала придется вас слегка обтесать…
— Мистер О’Ней хочет сказать, что покажет, что нужно делать, — торопливо вмешался мистер Мерфи.
— Кстати говоря, — вежливо произнес мистер О’Ней, — вы орать умеете?
— Что?
— Вам когда-нибудь доводилось кричать? — И он прибавил, словно поясняя: — Я вас спрашиваю лишь потому, что мне нужно это знать.
— Ну… Да, — неуверенно ответила Грейси. — Думаю, что кричать я умею очень неплохо, если нужно покричать.
— Хорошо, — мистер О’Ней, по всей видимости, был полностью удовлетворен. — Тогда кричите!
Грейси ушам своим не поверила и еще не успела раскрыть рта, как вновь вмешался Джо Мерфи.
— Мистер О’Ней хотел сказать, чуть позже! Пройдите вон в тот павильон и наденьте костюм.
Грейси в легком недоумении направилась в женскую гримерную, а Джо Мерфи бросил восхищенный взгляд ей вслед. Пышные, как и он сам, блондинки были в его вкусе — а особенно те, что будто материализовались прямо из горячего молочного тумана…
Написанный местной поэтессой сценарий рассказывал об основании Нью-Хейделберга храбрыми пионерами. Репетиции сцен с участием массовки заняли три дня. Каждое утро освобождённая от работы в универмаге Грейси приходила на съемочную площадку и, дрожа, сидела в фургоне американских переселенцев. Она совершенно ничего не понимала и понятия не имела, в чем заключалась её роль. Когда настал день съемок, она сыграла так, как никогда еще не играла. Войдя в крытый фургон, она энергично вздымала брови и заламывала руки, смешно крутя пальцами. Во время атаки индейцев она металась среди пустых гильз и окружающего бедлама, размахивая руками и указывая туда-сюда на сжимавших кольцо краснокожих, словно отдавая какие-то команды боевым подразделениям. В конце второго съемочного дня мистер О’Ней объявил об окончании съемок. Он поблагодарил всех за старание и сказал, что больше в их услугах не нуждается. За все время съемок Грейси ни разу не попросили закричать.
***
С тех пор, как Грейси устроилась на работу, дела мистера Аксельрода пошли хуже. Спать он ложился в полночь — как раз тогда, когда был самый наплыв клиентов. Ему было одиноко: Грейси больше не заполняла закусочную горячим дымом жарившихся цыплят, и газету теперь читать было некому… Но в душе он гордился дочкой, и его сонный мозг принял тот факт, что в жизни дочери происходит нечто, не имеющее к нему никакого отношения.
Ему было очень приятно, когда однажды в четверг Грейси пригласила его на закрытый просмотр картины. Этот просмотр устраивался для участников съемок. А официальную премьеру со всей возможной пышностью устраивали позже, в городском кинотеатре.
Закрытый просмотр проводился в небольшом зале «Бижу», и когда приглашенная избранная публика расселась по местам, из-за красного плюшевого занавеса показался белый экран, и Грейси с отцом просто оцепенели от волнения. Внезапно на экране, мерцая, появился первый титр.
НЬЮ-ХЕЙДЕЛБЕРГ
ЖЕМЧУЖИНА СРЕДНЕГО ЗАПАДА
ЭПОПЕЯ О ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ, О РОСТЕ И ПРОЦВЕТАНИИ
СЦЕНАРИЙ
ГАРРИЕТ ДИНУИДДИ ХИЛЛЗ КРЕЙГ
РЕЖИССЕР
ДЕКУРСИ О’НЕЙ
Затем пошли титры с действующими лицами и исполнителями. Грейси охватила дрожь, когда она увидела свое имя:
МИСС ГРЕЙСИ АКСЕЛЬРОД
ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА КОНКУРСА «БОЛЬШАЯ СЛАВА»
А затем, после линии из точек:
В РОЛИ КОРОЛЕВЫ ПРОШЛОГО НЬЮ-ХЕЙДЕЛБЕРГА
Перед её глазами скользнуло слово «Пролог», и Грейси почувствовала, что у нее засосало под ложечкой, как в кабинете у дантиста. Она немигающим взором смотрела на грубые крытые фургоны, ползущие по равнине, и у нее захватило дыхание, когда на экране вдруг крупным планом показали её лицо— она выглядывала из суконного овала задней стенки фургона.
МЫ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ БЛАГОРОДСТВА ТЕХ, КТО ПРИНЕС СЕБЯ В ЖЕРТВУ, ЧТОБЫ РАСЦВЕТАЛ НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД.
Вдали показались индейцы: атака на экране смотрелась гораздо интересней, чем на съемочной площадке. Затем разразилась битва, чрезвычайно похожая на настоящую.
Грейси с тревогой пыталась узнать себя в самой гуще сражения, но на экране все играли с таким же жаром, как и она, и отличить себя от других не было никакой возможности — она могла быть любой из мелькавших на экране девушек.
И вот наступила кульминация. Приблизился грозный дикарь на коне. Удар! И Грейси — или другая, похожая на Грейси? — осела на землю, раненная…
— Видел? Ты видел? — возбужденно зашептала она отцу. — Это было непросто сыграть, уж будь уверен!
Кто-то зашикал, и Грейси вновь принялась смотреть на экран. Индейцев прогнали, и все горячо возблагодарили Господа, и срочно принялись распахивать поля под кукурузу. А затем, к изумлению Грейси, пейзаж кардинально изменился. Равнина на окраине исчезла, и крытый фургон тоже постепенно исчез, превратившись у нее на глазах в красивый лимузин. Из лимузина вышла современная девушка в меховом манто и такой же шляпке — не кто иная, как мисс Виргиния Высшсорт, красавица-дочка владельца магазина «Высший сорт»!
Грейси вытаращила глаза. Неужели часть про пионеров закончилась, подумала она — и пятнадцати минут ведь не прошло? И что делает в фильме этот лимузин?
— Они еще не все показали, — шепнула она отцу. — Видимо, через минуту-другую покажут, как я остальное играю! Конечно, зря они так поторопились показывать, как меня ранили…
Она еще не осознала горькую правду: она снималась лишь в прологе, и этот пролог уже кончился. Она смотрела, как мисс Высшсорт стоит перед отцовским универмагом; затем показали, как она делает покупки в отделах универмага. Затем она вновь оказалась в лимузине, двигавшемся по фешенебельной авеню, а потом показали, как она в чудесном вечернем платье танцует среди множества молодых людей на балу в зале городского отеля.
В полумраке Грейси посмотрела в программку. В ней значилось: «Мисс Виргиния Высшсорт — в роли Королевы настоящего».
— Может, в конце фильма еще будет вестерн? — неуверенно сказала Грейси.
Еще две бобины пленки подошли к концу. Мисс Высшсорт демонстрировала неестественный интерес к городским фабрикам, магазинам бижутерии и даже к статистике. Изумление Грейси постепенно прошло, а в горле встал тяжелый горячий комок. Когда на экране стали показывать саму торжественную процессию, пришлось смотреть сквозь туман от подступивших к глазам слез. Сквозь ликующие толпы ехали автомобили с вице-королевами, с мэром, в собственном лимузине проехал мистер Высшсорт с дочерью — и на этом сцена кончилась, а Грейси вспомнила о своей машине, застрявшей где-то в паре миль среди толпы.
Грейси хотелось уйти, но она все еще думала, что на нее смотрит публика. Так что она осталась на месте, ошеломленная и ничего не видящая — а через несколько минут фильм закончился и экран вновь стал белым.
Тогда Грейси проскользнула в проход между рядами кресел и быстро побежала к выходу, пряча лицо в воротнике пальто. Ей не хотелось встречаться с людьми, но двери открылись не сразу, и она оказалась в фойе одновременно с выходящей из зала толпой.
— Дайте пройти! — грубо сказала она какому-то представительному мужчине, оттеснившему её к латунным перилам. Представительный мужчина обернулся, и она узнала мистера Высшсорта собственной персоной.
— А, королева карнавала! — весело произнес он.
Грейси выпрямилась, а непролитые слезы так и застыли у неё в глазах. Прямо за своим работодателем стоял мистер Помрой, и она заметила, что хитрый взгляд управляющего был точной, пусть и уменьшенной, копией деловой ухмылочки мистера Высшсорта.
Ярость пробудила в ней непринужденное достоинство, и мистер Высшсорт и его работник так и отпрянули назад, заметив, как изменилась она в лице.
— Послушайте-ка, — с негодованием воскликнула она, — я вам прямо в лицо хочу кое-что сказать! Фильм получился просто поганый! Я лично и цента не выложила бы, чтобы посмотреть такую поганую ленту!
Публика в фойе затихла, внимательно прислушиваясь; даже пыхтящий фонтанчик в центре, казалось, притих от волнения. Мистер Помрой сделал шаг вперед, будто собравшись её схватить, но Грейси грозно взмахнула рукой.
— Только дотронься! — крикнула она. — Я ведь говорила, что если мне в твоей лавке древностей не понравится, то я уволюсь? Так вот, я увольняюсь! Когда выбирают королеву, то она должна быть королевой хоть чего-нибудь, а не одного только разбитого фургона! — Её голос сейчас возвысился до невиданной раньше высоты.
— И из кино я тоже увольняюсь! — с жаром выкрикнула она и с яростным видом, словно сейчас порвет контракт на миллион долларов, она вытащила из кармана программку и принялась рвать её на мелкие клочки — а затем швырнула обрывки прямо в изумленное лицо мистера Высшсорта.
***
В два часа ночи клиентов в закусочной не было. Мистер Аксельрод, утомленный волнениями этого вечера, уже давно ушел к себе спать. И вдруг дверь распахнулась, и в помещение вошел толстый юноша с лицом младенца — мистер Джо Мерфи.
— Вон отсюда! — тут же воскликнула Грейси. — Никаких тут вам цыплят, идите вон!
— Я хотел поговорить с вами о фильме!
— Я в фильмах больше не снимаюсь, хоть миллион мне предложите! Ненавижу кино, понятно? Ноги моей в этом поганом кино больше не будет, а вы вообще катитесь отсюда вон!
Она свирепо осмотрелась вокруг, и Джо Мерфи, заметив, что её взгляд остановился на блюде с горячей куриной подливкой, инстинктивно сделал шаг по направлению к двери.
— Я тут вообще ни при чем! Это ведь они все устроили. Я бы не позволил выкинуть вас из фильма, — а затем неожиданно выпалил: — Я… Я… Это… Я вас люблю!
Блюдо вывалилось из рук Грейси и упало на пол, задребезжав, словно крышка от кастрюли.
— Ну и времечко вы выбрали, чтобы мне об этом говорить! — выдохнула она.
Но жестом пригласила его войти.
— Послушайте, Грейси, — начал он, — они сыграли с вами подлую штуку, и я пришел предложить вам с ними поквитаться. Хотите?
— Я бы с радостью им всем по мордам надавала!
— И Декурси О’Ней думает точно также! — поведал Джо. — Видите ли, деловой жилки у него нет, и они его надули — заплатили меньше, чем обещали.
— А почему он не дал мне сыграть главную роль, если я должна была её играть? — потребовала объяснений Грейси.
— Он говорит, что это они ему так приказали, — с жаром ответил Джо. — Сказали, что вы там оказались просто случайно, всё это неважно и не стоит тратить на вас пленку.
— Да неужели? Так прямо и сказали? — воскликнула Грейси, покраснев от ярости. — Ну, погодите! Как только люди, которые избрали меня королевой, увидят, какой вышел фильм…
— Вот и я так подумал, — согласился с ней Джо, — и мне пришло в голову, что мы еще можем все исправить! Потому что, как вы сказали, люди очень огорчатся, когда увидят картину.
— Еще бы! Огорчатся, да еще как! — произнесла Грейси, ощущая приятное тепло при этой мысли. — Ручаюсь, они набросятся на старого Высшсорта! И все, как один, больше никогда ничего не станут покупать у него в магазине, — с надеждой в голосе прибавила она.
— Совершенно верно, — тактично согласился Джо, — вот почему я подумал, что нам надо обязательно исправить этот фильм. Мистер О’Ней теперь вне себя, и ему плевать, что будет. Он сказал, что я могу делать все, что угодно. А ему плевать!
Грейси заколебалась.
— По мне лучше, чтобы просто никто никогда больше не ходил в «Высший сорт»!
Она представила себе мистера Помроя, оставшегося без работы и зашедшего к ним в закусочную попросить остатки курицы, которые обычно отдавали беднякам. Но Джо покачал головой.
— У меня есть план получше, — упрямо гнул свое он. — Я зайду за вами завтра утром, в девять. Вот вам коробка — здесь костюм, в котором вы снимались.
Когда он ушел, она встала в дверях и проводила взглядом его удаляющуюся фигуру. С крыш капало, на небе были звезды, дул легкий влажный ветерок. В голове у нее настойчиво звучала сказанная им в самом начале разговора фраза.
— Эй! — крикнула вслед ему Грейси. — А что это вы там болтали, что меня любите?
Джо остановился и обернулся.
— Я? Да ничего я не болтал. Сказал, как есть, только и всего.
— Вот же чудно… — а затем добавила: — Эй, вернитесь-ка сюда на минутку… Джо, да?
И Джо вернулся.
***
Ближе ко дню премьеры слякоть покрыла тротуары, а снег в придорожных канавах сгустился в грязный шербет. В субботний вечер великой премьеры зал был набит битком. На этот раз показ сопровождал большой оркестр, проигравший для начала изумительную увертюру, после чего на освещенной сцене появился сам мистер Вышсорт и встал на краю сцены, прямо в свете софитов.
— Дорогие жители Нью-Хейделберга! — с воодушевлением начал он. — Буду как можно более краток. Эта лента — эпохальная веха в истории нашего города! В начале этого широкого эпического полотна показана картина, я бы сказал, эпического масштаба о буднях пионеров нашей земли — когда наши деды и бабки запрягли в ярмо своих волов и приехали сюда из… из Европы… в поисках золота!
Кажется, он понял, что его последнее утверждение было слегка неточным, но за ним последовал взрыв аплодисментов из середины ряда, где сидели пожилые и глуховатые седовласые старцы — так что он не стал себя поправлять и перешел к тем, без кого эта картина никогда не была бы снята. В первую очередь он поблагодарил прекрасных людей, которые приняли участие в съемках. Такой всеобщий настрой убедил мистера Вышсорта в том, что весь город Нью-Хейделберг можно считать одной дружной семьей. Затем перешел к выдающемуся режиссеру, мистеру Декурси О’Нею. После череды триумфов в Голливуде мистер О’Ней приехал сюда, потому что прослышал о том, какие прекрасные люди живут в этом городе.
Аплодисменты! Все повернулись, чтобы посмотреть на мистера О’Нея. Оказавшись в центре всеобщего внимания, мистер О’Ней встал и поклонился. Впоследствии те, кто сидел к нему поближе, отмечали, что он как-то нервно оглядывался по сторонам и взгляд его с явным предпочтением задерживался на светящихся красных указателях над дверями зала.
— А теперь, — продолжил мистер Высшсорт, проявив истинное великодушие, — я должен обязательно упомянуть и юную леди, признанную нашей общественностью прекраснейшей жительницей нашего города и ставшей истинной украшением этого фильма… Мисс Грейси Аксельрод… Наша местная королева экрана!
Последовал шквал аплодисментов. Грейси встала, поклонилась и быстро села обратно — иронически, но совсем негромко, хмыкнув.
Мистер Высшсорт еще некоторое время разглагольствовал. И вот, наконец, он с легкой улыбкой умолк и, раскачиваясь, сошел со сцены, усевшись на свое место в первом ряду. Свет в зале погас, оркестр заиграл государственный гимн, и на голубом экране появился светящийся белый прямоугольник:
НЬЮ-ХЕЙДЕЛБЕРГ
ЖЕМЧУЖИНА СРЕДНЕГО ЗАПАДА
Первые титры были без изменений. Фургоны отправились в путь под взрывы аплодисментов: гордые родственники и друзья узнавали пассажиров.
Затем, к удивлению тех, кто был на закрытом просмотре, появился совершенно новый титр:
МИСС ГРЕЙСИ АКСЕЛЬРОД
БЫЛА ВЫБРАНА ВСЕМ ГОРОДОМ
КОРОЛЕВОЙ И ЗВЕЗДОЙ ЭТОГО ФИЛЬМА.
ПРЕКРАСНАЯ ПИОНЕРКА … МИСС АКСЕЛЬРОД.
Мистер Высшсорт слегка приоткрыл рот от изумления. Не подозревавшая об изменениях публика зааплодировала.
На экране появились индейцы. Они прикрывали глаза от солнца рукой и скакали кругами вокруг своей добычи, применяя древнюю военную тактику. Началось сражение; караван фургонов остановился, беспорядочно посыпались стреляные гильзы — зрелище выглядело столь реалистично, что, казалось, был слышен даже звук. Аплодисменты стихли. Появился титр:
КОГДА БЕЛЫЕ ЛЮДИ БЫЛИ ПОЧТИ ПОБЕЖДЕНЫ, МИСС ГРЕЙСИ АКСЕЛЬРОД, КОРОЛЕВА ГОРОДА, ЗАСТРЕЛИЛА ИНДЕЙСКОГО ВОЖДЯ ИЗ РУЖЬЯ.
Среди аплодисментов, которыми был встречен этот титр, донеслось несколько изумленных выдохов; кто-то даже хихикнул. Но последовавшая за титром сцена была еще более странной. В этой сцене мисс Аксельрод выхватывала ружье у какого-то статиста, который тут же исчезал с экрана, оставляя у зрителей стойкое ощущение, что они только что видели некого молодого человека в шляпе-дерби. Мисс Аксельрод вставала на колени и стреляла из ружья в направлении внезапно возникшего посреди прерии телеграфного столба. Затем на краткий, едва различимый миг показывали, как падает какой-то человек. Очевидно, это был индейский вождь, подстреленный мисс Аксельрод, но наблюдательная часть публики заметила, что, несмотря на перья в волосах, абориген почему-то щеголял в модных брюках, подвернутых так, что из-под них торчали модные носки с резинками.
Затем последовал длинный и долгий титр, но публика все еще не подозревала, что на экране совсем не тот фильм, который изначально планировался.
ПОСКОЛЬКУ ИНДЕЙЦЫ ПОСЛЕ АТАКИ МИСС ГРЕЙСИ АКСЕЛЬРОД НЕ БЫЛИ ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗБИТЫ, ОНА ЗАСТРЕЛИЛА ВТОРОГО ГЛАВНОГО ИНДЕЙЦА, ОКОНЧАТЕЛЬНО ИСПУГАВ ВРАГОВ.
Убийство второго главного индейца удивительно походило на убийство вождя. Показали и телеграфный столб вдали, и сцену с падающим на землю индейцем-сиу в носках с резинками. Подобие как бы указывало, что второй главный индеец вполне мог оказаться братом-близнецом погибшего вождя.
Шепоток в зале теперь сгустился до гула; возникло подозрение, что где-то, как-то что-то идет не так.
А действие на экране вернулось в нормальное русло. Индейцы, в панике после гибели второго главного индейца — вероятно, он и являлся реальной силой при индейском дворе — принялись деловито отступать, а поселенцы, обнявшись и издав крики радости, отслужили благодарственный молебен с пением гимнов и принялись отстраивать Нью-Хейделберг.
Мистер Высшсорт уже некоторое время энергично ерзал в кресле и бросал смятенные взгляды назад — в публику, и обратно на экран, не веря своим глазам. Пролог кончился, и теперь должны были показать триумфальное шествие мисс Виргинии Высшсорт по торговым центрам и универмагам.
МИСС ГРЕЙСИ АКСЕЛЬРОД, ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА ГОРОДСКОГО КОНКУРСА «БОЛЬШАЯ СЛАВА», ПОСЕЩАЕТ КРУПНЫЕ ГОРОДСКИЕ МАГАЗИНЫ.
И когда мерцающие буквы титров исчезли, мистер Высшсорт, не мигая, просмотрел эпизод, урезанный так, что его дочь в нем показывали лишь со спины. Она, как и прежде, входила в магазины, трогала ткани, любовалась драгоценностями — но всякий раз, едва она собиралась повернуться к камере лицом, сцена тут же заканчивалась.
Затем на белом прямоугольнике появилась следующая поразительная информация:
ЗДЕСЬ МИСС АКСЕЛЬРОД ВЫГЛЯДИТ ГОРАЗДО СТРОЙНЕЙ, ПОТОМУ ЧТО НА НЕЙ ОТЛИЧНЫЙ КОРСЕТ — ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ МОЖНО КУПИТЬ В МАГАЗИНЕ «ВЫСШИЙ СОРТ»!
На мгновение воцарилась тишина, нарушенная лишь долгим вздохом упавшей в обморок мисс Виргинии Высшсорт. Затем изумленный гул в зале превратился в назойливый шум, и разразился скандал. Мистер Высшсорт, у которого перехватило дыхание, встал с кресла и, оставляя за собой в кильватере след благоговейного ужаса, бросился в конец зала.
А на глазах всей оставшейся в зале публики творилась история. Крупным планом показали мисс Высшсорт, а затем последовал комментарий:
ВОТ КТО ЛЮБИТ ВСЮДУ СОВАТЬ СВОЙ НОС!
И фильм продолжался, но никто его уже не смотрел. С галерки раздался громкий вой «Даешь еще Грейси!», что и положило конец мероприятию. Окончание картины, где шеренга школьников с белыми и черными платочками выстраивалась в буквы названия города, никто уже не видел. Зрители повскакали с кресел, все глядели на балкон, где мистер Высшсорт и другие утратившие дар речи и полуобезумевшие граждане пытались вскарабкаться в кинобудку, чтобы остановить киноаппарат. Вокруг хладнокровного, но слегка подрагивавшего мистера Декурси О’Нея, собралась толпа. От него донеслось единственное замечание: картина вышла бы масштабней, если бы он мог всех обтесать.
Джо Мерфи повернулся и шепотом сказал Грейси:
— Лучше бежать, пока не включили свет.
— Как думаете, премьера удалась? — встревоженно спросила Грейси, когда они вышли из бокового выхода на почти теплую вечернюю улицу. — По мне, так шикарный фильм получился, всем понравится— ну, кроме придир.
— Бедный О’Ней, — задумчиво произнес Джо по пути к остановке трамвая.
— Думаете, мистера О’Нея посадят в тюрьму?
— Ну, вряд ли в тюрьму… — последнее словно он произнес так, что Грейси переспросила:
— А куда же его посадят?
Джо взял Грейси за руку и мягко её сжал.
— Его отправят в хорошую тихую лечебницу, — ответил он. — Видите ли, он прекрасный режиссер, когда он в себе. Его единственная проблема в том, что он с катушек съехал.
***
Грейси Аксельрод и Джо Мерфи поженились в конце марта, и все городские универмаги, за исключением «Высшего сорта», отправили им лучшие свадебные подарки. Медовый месяц они провели в Су-Сити и каждый вечер ходили в кино. Потом вернулись в Нью-Хейделберг и открыли ресторан, который сделал их довольно обеспеченными людьми, а Грейси стала местным авторитетом по части кино. Она покупает все журналы о кино: и «Киносноб», и «Экранные страсти», и «Киноскандалы», и цинично подмигивает, когда слышит, что в городе Уичито, штат Канзас, объявлен новый конкурс актерских дарований.
Мистера Декурси О’Нея выписали из лечебницы, и он подписал контракт со студией «Передовые фильмы» с окладом в две тысячи в неделю. Его первой лентой станет «Безумие сердец», и Грейси с нетерпением ждет ее выхода на экраны.
Примечания:
[1] теория «нордических рас», или «нордизм» — разновидность расизма, утверждавшая превосходство северной (нордической) расы над остальными расами человечества. Нордизм был распространен в XIX — начале XX века и оказал большое влияние на формирование германского национал-социализма (нордизм был принят в качестве официальной идеологии нацисткой Германии).
[2] мистер Зигфилд — американский импресарио, организовавший популярное шоу.
Оригинальный текст: Our Own Movie Queen, by Zelda and F. Scott Fitzgerald.