Ф. Скотт Фицджеральд
«Какая красивая пара!»
В один из ноябрьских дней 1902 года, в четыре часа пополудни, Тедди Ван-Бек вышел из экипажа перед богатым особняком на Мюррей-Хилл. Это был высокий молодой человек с покатыми плечами, крючковатым носом и влюбленными карими глазами на чувствительном лице. В венах его текла смесь враждовавших между собой кровей и губернаторов первых колоний, и знаменитых «баронов-разбойников», а в результате такого синтеза вышло нечто для тех времен и мест совершенно новое и иное.
Его кузина, Элен Ван-Бек, ждала его в гостиной. Глаза ее покраснели от слез, но она была еще так молода, что это ничуть не сказалось на ее блестящей красоте — красоте, достигшей той точки, когда кажется, что секрет ее роста таится в ней самой, и прибавляться она будет вечно. Ей было девятнадцать лет и, вопреки очевидному, она была исключительно счастлива.
Тедди взял ее за руку и поцеловал в щечку — ставшую ушком, когда она отвернулась. На некоторое время он задержал ее руку, пока не улегся восторг, а затем произнес:
— Похоже, ты не очень-то рада меня видеть?
У Элен возникло предчувствие, что эта сцена станет одной из самых запоминающихся в ее жизни, и она с бессознательной жестокостью вознамерилась извлечь из нее весь возможный драматизм. Она присела на угол кушетки, повернувшись лицом к большому удобному креслу.
— Садись, — скомандовала она тоном, который тогда вызывал всеобщее восхищение и звался «королевской манерой», а затем, когда Тедди оседлал табуретку у пианино, произнесла: — Нет, не туда! Как мне с тобой говорить, если ты вертишься?
— Ну, тогда садись ко мне на колени! — предложил он.
— Нет.
Сыграв одной рукой на пианино туш, он сказал:
— Мне тут будет лучше слышно.
Элен рассталась с надеждой начать беседу с печальной и негромкой ноты.
— Тедди, разговор у нас будет серьезный. Только не думай, что я приняла решение, не подумав! Я хочу тебя попросить… Попросить освободить меня от нашей с тобой договоренности.
— Что? — Тедди побледнел от потрясения и отчаяния.
— Придется рассказать тебе все с самого начала. Я уже давно поняла, что у нас с тобой нет ничего общего. Ты весь в своей музыке, а я даже «Собачий вальс» не могу сыграть. — Голос у нее был усталый, страдальческий; она закусила своими мелкими зубками нижнюю губу.
— И что с того? — с облегчением спросил он. — Я буду музыкантом за нас обоих. Не надо ведь разбираться в финансах, чтобы выйти за банкира, верно?
— Тут другое, — ответила Элен. — Что мы с тобой станем вместе делать? Вот, например, одно важное обстоятельство: ты не любишь ездить верхом. Сам говорил, что боишься лошадей!
— Конечно, лошадей я боюсь, — сказал он и добавил, вспоминая: — Они всегда так и норовят меня укусить!
— И поэтому получается…
— Я еще ни разу не видел лошадь — то есть, не подпустил к себе близко — которая не попыталась бы меня укусить! Они пытались это делать, когда я надевал на них уздечку; затем, когда я перестал сам надевать уздечки, они приноровились изгибать шеи и хватать меня за ноги!
В ее взгляде в этот момент блеснул холодной тяжестью отблеск взгляда отца — он подарил ей первого шетландского пони, когда ей еще и трех лет не исполнилось.
— Да ладно лошади! Тебе ведь не нравятся даже люди, которые нравятся мне! — сказала она.
— Но я вполне могу их терпеть. Я всю жизнь всех терплю!
— Ну, в такой ситуации довольно глупо создавать семью. Я не вижу никаких причин для наших совместных… совместных…
— Конных прогулок?
— Да нет же! — Элен замялась, а потом произнесла неуверенным тоном: — Я, видимо, недостаточно для тебя умна.
— Не говори так! — И он потребовал правды: — Кто он?
Ей понадобилось некоторое время, чтобы собраться. Ее всегда раздражала манера Тедди обращаться с женщинами не столь церемонно, как это было принято в те дни. Он часто превращался в какого-то чужого, почти внушавшего ей страх, молодого человека.
— Да, есть один человек, — призналась она. — Один человек, с которым мы давно немного знакомы, но с месяц назад, когда я ездила в Саутгемптон, так получилось, что жизнь нас столкнула.
— Столкнула с лошади?
— Прошу тебя, Тедди! — рассудительно возразила она. — Я стала все больше и больше грустить, думая о нас с тобой, а когда я рядом с ним, все сразу становится на свои места. — В голосе Элен послышалась нотка восторга, который она не могла скрыть. Она встала и прошла по комнате; платье подчеркивало ее прямые и стройные ноги. — Мы вместе катались верхом, плавали и играли в теннис — занимались тем, что так нравится нам обоим!
Он уставился в пустое пространство, которое она только что для него создала.
— И это все, что привлекло тебя в этом парне?
— Нет, не только это. Он волнует меня, как еще никто и никогда! — Она рассмеялась. — Думаю, что всерьез обо всем я задумалась, когда мы однажды вернулись с конной прогулки и все стали говорить, какая мы красивая пара!
— И ты с ним целовалась?
Она замялась.
— Да, один раз.
Он встал с табуретки.
— Чувствую себя так, словно мне в живот попало пушечное ядро! — воскликнул он.
Дворецкий объявил, что прибыл мистер Стюарт Олдхорн.
— Это он? — с напряжением спросил Тедди.
Она вдруг расстроилась и смутилась.
— Он должен был прийти позже. Может, уйдешь, не будешь с ним знакомиться?
Но Стюарт Олдхорн, преисполненный уверенности от свежеобретенного чувства собственничества, вошел сразу вслед за дворецким.
Мужчины посмотрели друг на друга с забавным бессилием из-за полной невозможности себя проявить; ведь общение между мужчинами в такой ситуации невозможно, поскольку их отношения лишены прямоты и сводятся лишь к тому, насколько сильна была, или будет, власть каждого их них над столкнувшей их женщиной, и эмоции передаются сквозь ту, которую они делят, словно по испорченному телефонному проводу.
Стюарт Олдхорн сел рядом с Элен, не сводя учтивого взгляда с Тедди. Его физическое сложение было так же прекрасно, как и у нее. Он был одним из популярных атлетов в Йеле, служил в «мужественных всадниках» на Кубе[1] и считался одним из лучших молодых наездников на Лонг-Айленде. Но женщины любили его, скорее, не за его достижения, а за его по-настоящему прекрасные манеры.
— Вы так подолгу живете в Европе, что мы с вами почти не знакомы, — сказал он Тедди, но Тедди ничего не ответил, и Стюарт Олдхорн повернулся к Элен: — Я пришел пораньше; я не знал…
— Вы пришли как раз вовремя, — довольно резко сказал Тедди. — Я задержался, чтобы сыграть вам свое поздравление!
Элен встревожилась, когда он развернулся и провел пальцами по клавишам. Затем он начал играть. Ни Элен, ни Стюарт не знали, что он играет, но сам Тедди запомнил это на всю жизнь. Он настроился и выдал краткое резюме истории музыки, начав с отрывка из «Мессии»[2] и закончив «Медленным вальсом» Дебюсси[3], который всегда навевал на него грусть — он впервые услышал эту музыку в тот день, когда умер брат. Затем, выдержав паузу, он стал играть что-то задумчивое, и любовники на диване почувствовали, что теперь они остались одни, что он их покинул и больше ему до них нет никакого дела, и тогда беспокойство Элен прошло. Но ее пронзили полет и нечто ускользающее в музыке, и она почувствовала досаду. Если бы Тедди сыграл модную сентиментальную песенку из «Эрмини»[4], и сыграл бы ее с чувством, она бы все поняла и была бы тронута, но он вдруг окунул ее в мир зрелых эмоций, в котором она не могла и не желала существовать.
Она слегка встряхнулась и обратилась к Стюарту:
— Купил лошадь?
— Да, и даже выгодно… Люблю тебя!
— Я рада, — прошептала она.
Пианино внезапно умолкло. Тедди закрыл крышку и медленно повернулся на табурете:
— Понравилось вам мое поздравление?
— Очень! — сказали они в один голос.
— Да, неплохо получилось, — согласился он. — Последнюю часть я построил на контрапункте. Видите ли, идея была в том, что вы — такая красивая пара!
Он неестественно рассмеялся; Элен пошла за ним и проводила его в коридор.
— До свидания, Тедди! — сказала она. — Мы ведь останемся добрыми друзьями, правда?
— Правда, — повторил он и, не улыбаясь, подмигнул; а затем быстро вышел на улицу, в отчаянии клацнув зубами.
Короткое время Элен тщетно пыталась оценить ситуацию, размышляя о том, почему она с ним рассталась, и с неохотой пришла к выводу, что ситуация ни на миг не была у нее под контролем. Она смутно догадывалась, что Тедди был человеком более крупного масштаба; но затем сама эта величина ее испугала и она с облегчением и волной захлестнувшего ее теплого чувства торопливо вернулась в гостиную, под защиту объятий своего любимого.
Помолвка их продолжалась все тихое и спокойное лето. Стюарт гостил в ее семье, в Такседо, а Элен побывала в гостях у его семьи, в Уитли-Хиллс. Перед завтраком подковы их лошадей степенно разбрасывали капли росы на живописных полянках, или покрывались пылью, скача по проселкам. Они приобрели велосипед-тандем и объездили весь Лонг-Айленд, что, по мнению миссис Кассиус Рутвен, местного Катона, было «несколько легкомысленно» для еще не поженившейся пары. Отдыхали они редко, но когда отдыхали, то напоминали персонажей с известного рисунка Гибсона «Его ход»[5].
Любовь Элен к спорту была выдающейся для ее поколения. Она ездила верхом почти также хорошо, как Стюарт, и не хуже него играла в теннис. Он обучил ее игре в поло, и они с ума сходили по гольфу — хотя в те времена гольф считался не более чем забавным развлечением. Им нравилось вместе ощущать себя бодрыми и свежими. Они считали себя командой, и окружающие часто отмечали, как хорошо они друг с другом сочетаются. В кильватере их не требовавшего никаких усилий очарования всегда следовал хор «белой» зависти.
Вот как они разговаривали:
— Какая жалость, что тебе обязательно нужно ходить работать в контору, — говорила она. — Вот бы хорошо, если бы ты занимался чем-нибудь таким, что мы могли бы делать вместе — например, если бы ты был укротителем львов!
— Я всегда думал, что в самом крайнем случае смогу заработать на жизнь разведением и выездкой лошадей, — говорил Стюарт.
— Конечно, сможешь, милый!
В августе он купил автомобиль марки «Томас» и доехал на нем до Чикаго в компании еще троих путешественников. Это было событие национального масштаба, и фотографии публиковались во всех газетах. Элен тоже хотела поехать, но приличия этого не позволили, и они сошлись на компромиссе — прокатились в солнечное сентябрьское утро по Пятой Авеню, слившись в одно целое с чудесным днем и модной публикой, но выделяясь при этом своим единством, в котором каждый из них становился вдвое сильнее.
— Угадай, что мне прислал Тедди? — сказала Элен. — Очень странный подарок: шкафчик для кубков!
Стюарт рассмеялся.
— Он, очевидно, считает, что мы с тобой только и будем, что завоевывать всякие призы!
— А я думаю, что это довольно обидный подарок, — задумалась Элен. — Я проследила, чтобы его везде приглашали, но он ни одного приглашения не принял! Не возражаешь, если мы сейчас остановимся у его дома, и я к нему загляну? Мы уже несколько месяцев не виделись, а мне не хочется оставлять в прошлом обиду.
Он с ней не пошел.
— Посижу тут, поговорю с прохожими — всем ведь интересно поболтать про автомобиль.
Дверь открыла женщина в переднике, и до Элен из дальней комнаты донеслись звуки пианино Тедди. Женщина неохотно впустила ее в дом.
— Он попросил его не беспокоить, но думаю, что, раз уж вы кузина…
Тедди поздоровался, поначалу явно изумленный и слегка грустный, но миг спустя снова стал самим собой.
— И не мечтай, не поженимся! — уверил он ее. — Свой шанс ты уже упустила!
— Ладно, как скажешь, — рассмеялась она.
— Как поживаешь? — Он швырнул в нее подушкой. — Выглядишь прекрасно! Счастлива с этим… с этим кентавром? Он тебя, небось, хлыстом поколачивает? — Тедди внимательно к ней присмотрелся. — У тебя взгляд изменился, ты теперь смотришься как-то поглупее, что ли. Я вот, помнится, старался держать тебя в тонусе, и в тебе от нервов мелькало нечто вроде искры разума.
— Я счастлива, Тедди. Надеюсь, ты тоже.
— Конечно, счастлив! Я работаю. Сейчас договариваюсь с Макдауэлл[6], а в сентябре будет еще дельце в Карнеги-холл. — Его взгляд стал ехидным. — Что думаешь о моей девчонке?
— Твоей девчонке?
— Ну, о той девушке, которая тебе дверь открыла.
— А я решила, что это горничная, — она покраснела и умолкла.
Он рассмеялся.
— Эй, Бетти! — крикнул он. — Тебя с горничной перепутали!
— И все оттого, что я решила навести чистоту в воскресенье! — ответил голос из соседней комнаты.
Тедди понизил голос.
— Она тебе понравилась? — спросил он.
— Тедди! — Элен качалась на подлокотнике дивана, задумавшись, не стоит ли уйти прямо сейчас.
— А что скажешь, если мы с ней поженимся? — доверчиво спросил он.
— Тедди! — она почувствовала себя оскорбленной; достаточно было одного-единственного взгляда, чтобы понять, что это самая обычная женщина. — Не шути так! Она ведь старше тебя… Не такой уж ты дурак, чтобы лишить себя таким манером будущего.
Он ничего не ответил.
— Она разбирается в музыке? — спросила Элен. — Помогает тебе в работе?
— Даже нот не знает. Ты, впрочем, тоже, но у меня самого музыки хватит хоть на двадцать жен!
Мысленно представив себя в качестве одной из них, Элен чопорно встала.
— Все, что я могу по этому поводу сказать: подумай, каково будет твоей матери и тем, кто тебя любит. До свидания, Тедди!
Он вышел из комнаты вместе с ней и спустился по лестнице.
— Честно говоря, мы женаты вот уже два месяца, — как бы между делом сообщил он. — Она работала официанткой в кафе, куда я ходил обедать.
Элен почувствовала, что сейчас должна испытывать гнев или холодное равнодушие, но к глазам подкатили лишь слезы уязвленного тщеславия.
— И ты ее любишь?
— Она мне нравится; она хороший человек, и ладит со мной. Любовь — это нечто иное. Я любил тебя, Элен, но это все во мне теперь умерло. Возможно, еще выльется в моей музыке… Когда-нибудь, возможно, я влюблюсь в другую женщину, а может, никого никогда больше не полюблю. До свидания, Элен!
Это заявление ее тронуло.
— Надеюсь, ты будешь счастлив, Тедди! Приходи на свадьбу вместе с женой.
Он уклончиво поклонился. Когда она ушла, он задумчиво вернулся к себе.
— Это та самая кузина, в которую я был влюблен, — сказал он.
— Правда? — простое ирландское лицо Бетти осветил интерес. — Она красивая.
— Но со мной она не смогла бы ладить, как это удается тебе, добрая крестьянская душа!
— Ты только о себе и думаешь, Тедди Ван-Бек!
Он рассмеялся.
— Это точно, но ты ведь все равно меня любишь, верно?
— Да уж, та еще морока.
— Ну и ладно. Я тебе еще припомню, когда снова станешь молить о поцелуе! Если бы дедушка узнал, что я женился на «болотнице»[7], он бы в гробу перевернулся. А теперь уходи и дай мне закончить работу.
Он сел к пианино; за ухом у него торчал карандаш. Лицо его сразу стало решительным, собранным, а взгляд с каждой минутой становился все более напряженным, пока в глазах не появился лед, под которым, казалось, в унисон движению прислушивавшихся ушей отсчитывались такты. И тут же с его лица исчезли все признаки беспокойства, нарушившего умиротворенную атмосферу воскресного утра.
II
На краю поля в автомобиле сидели миссис Кассиус Рутвен с подругой, их вуали от ветра развевались за шляпками.
— Молодая женщина играет в поло, в бриджах! — вздохнула миссис Рутвен. — И это дочь Эми Ван-Бек! Когда Элен организовала своих «Амазонок», я думала, что они ограничатся юбками с разрезами. Но ее муж, по всей видимости, нисколько не возражает — вон он стоит, и только радуется! Хотя, конечно, им всегда нравится одно и то же…
— У них у обоих безупречные манеры, — благодушно произнесла вторая дама, подразумевая, что признает их себе ровней. — На них поглядеть — и не поверишь, что что-то пошло не так…
Она имела в виду ошибку, которую совершил Стюарт в панике 1907 года. В наследство от отца Стюарт получил рискованную ситуацию и принял неверное решение. Честь его не подвергалась сомнению, и все друзья остались на его стороне, но свое влияние на Уолл-стрит он утратил, как и свое небольшое состояние.
Сейчас он стоял в группе мужчин, с которыми собирался играть, примечая детали, о которых надо рассказать Элен после игры: ей не хватало динамики и несколько раз в важных моментах ее лошадь без всякой необходимости оказывалась чересчур далеко. Ее пони были медлительные — ну, чего еще ждать, когда играешь на арендованных лошадях — но, тем не менее, на поле она была лучшей, а в последнюю минуту так отбила мяч, что вызвала всеобщие аплодисменты.
— Умница! Вот умница!
Стюарту была поручена неприятная обязанность объявить женской команде, что игра их на сегодня окончена. Они начали на час позже, и команда мужчин из Нью-Джерси уже заждалась своего времени; он носом почуял неприятности, когда пересек поле, подъехал к Элен и пустил лошадей шагом к стойлам. Элен выглядела великолепно: щеки разрумянились, глаза ликующе блестели, дыхание было быстрое, взволнованное. Он решил не спешить.
— Отлично сыграла тот последний удар! — сказал он.
— Благодарю! Чуть руку не вывихнула. А как вообще? Сегодня вроде неплохо идет?
— Ты самая лучшая!
— Знаю.
Он подождал, пока она спешилась и передала пони конюху.
— Элен! Кажется, я нашел работу.
— Какую же?
— Ну, торопиться не будем, надо еще хорошенько подумать. Гас Мейер предлагает мне стать управляющим на его конюшне. Восемь тысяч в год.
Элен задумалась.
— Жалованье хорошее; и бьюсь об заклад, ты сможешь вывести ему неплохих скакунов.
— Главное тут, конечно — мне нужны деньги; у меня тогда будет столько же, сколько и у тебя, и жить станет полегче.
— У тебя получится столько же, сколько и у меня, — повторила Элен. Она почти пожалела, что ему больше не понадобится ее помощь. — Но ведь это Гас Мейер! В чем подвох? Видно, он хочет от тебя поддержки?
— Скорее всего, — прямо ответил Стюарт, — и, если у меня получится помочь ему занять место в нашем обществе, я это сделаю. Собственно, сегодня вечером он уже позвал меня к себе на холостяцкий ужин.
— Ну, ладно, — с отсутствующим видом произнесла Элен. Все еще не объявляя ей, что их игра на сегодня окончена, Стюарт вслед за ней бросил взгляд на поле, где привязывали на место отбившуюся лошадь.
— А вон и твой старый друг Тедди, — сухо заметил он. — Точнее, твой новый друг Тедди! С чего это он вдруг стал проявлять такой интерес к поло? Видно, этим летом лошади перестали кусаться!
— Ты просто не в настроении, — возразила Элен. — Отлично ведь знаешь — стоит тебе только слово сказать, и я с ним больше никогда не увижусь! Все, чего я хочу — это чтобы мы с тобой всегда были вместе!
— Да, знаю, — сокрушенно произнес он. — И как раз тут и заминка, потому что пришлось продать лошадей и отказаться от членства в клубах. Я ведь знаю, все женщины без ума от Тедди, он же теперь знаменитость, но если он только попробует за тобой волочиться, я ему это его пианино об его же башку разобью! Ах, да, еще одно… — начал он, заметив, что мужчины уже выехали на поле. — Тут такое дело, тот ваш последний чаккер[8]…
Как можно спокойнее он объяснил ей ситуацию. Но к охватившей ее ярости он оказался не готов.
— Просто возмутительно! Я ведь сама эту игру организовала, мы ее даже включили в клубное расписание, за три дня, как положено!
— Но вы начали на час позже.
— И знаешь почему? — спросила она. — Потому что твой приятель Джо Морган настоял, чтобы Селеста ездила только как прилично, боком! Три раза прятал от нее «амазонку», и чтобы сюда добраться, ей пришлось бежать из дома через кухонное окно!
— Ну и что я могу поделать?
— Как это «что»? Ты ведь даже председателем этого клуба был! Интересно, как же женщинам учиться играть, если их гонят с поля всякий раз, когда мужчинам вздумается поиграть? Видно, все, чего нужно мужчинам — чтобы женщины им по вечерам говорили, ах, какая хорошая была у вас сегодня игра!
Все еще в ярости и виня во всем Стюарта, она пошла через поле к автомобилю Тедди. Тот вышел из машины и с сосредоточенным напряжением ее поприветствовал:
— Я достиг той точки, когда уже не могу ни спать, ни есть — только о тебе и думаю. Что бы это значило?
В нем теперь было что-то волнующее, чего она раньше в нем не замечала; возможно, слухи о его донжуанстве придали ему романтический ореол.
— Только не думай, какая я стала теперь, — сказала она. — Лицо с каждым днем все грубее, а под вечерним платьем даже видны мускулы, как у мужика! Все зовут меня всего лишь красивой, но уже не прелестной. Да и настроение у меня ужасное. Кажется, что все вокруг только и думают, как бы еще побольше притеснить женщин!
Стюарт в тот день играл грубо. В первые пять минут игры он заметил, что лошадь Тедди исчезла с поля, и его длинные сильные удары сыпались со всех сторон. По окончании игры он поскакал галопом домой полями, прямо по кочкам; и настроение его ничуть не улучшилось, когда служившая в доме нянька подала записку:
Дорогой!
Поскольку из-за твоих друзей нам не удалось доиграть, мне вовсе не хотелось там сидеть и лить горькие слезы. Так что я попросила Тедди подвезти меня домой. Ну а раз ты будешь ужинать в гостях, то я с ним, пожалуй, съезжу в Нью-Йорк, в театр. Приеду вечерним поездом, или переночую у мамы.
Элен.
Стюарт пошел наверх и переоделся в смокинг. Никакой защиты от доселе неведомых ему когтей ревности, которые принялись рвать его изнутри, у него не было. Элен часто ходила в театр или на танцы в компании других мужчин, но на этот раз все было иначе. По отношению к Тедди он испытывал легкое презрение атлета к человеку искусства, но за последние полгода его гордость получила несколько сильных ударов. Он вдруг осознал возможность того, что Элен может всерьез заинтересоваться другим мужчиной.
За ужином у Гаса Мейера настроение у него было плохое — его злило, как много за столом болтал хозяин об их деловых отношениях. Когда, наконец, все вышли из-за стола, он решил, что так дело не пойдет и отозвал Мейера в сторонку.
— Послушай! Боюсь, что это все же не слишком хорошая идея…
— А что такое? — Хозяин встревоженно на него посмотрел. — Неужели ты хочешь отказаться? Дорогой мой друг…
— Думаю, что нам лучше все отменить.
— Но почему, позволь спросить? Имею же я, в конце концов, право узнать причину?
Стюарт задумался.
— Ну, хорошо, я тебе скажу. Когда ты произносил тот тост, ты упомянул обо мне так, словно ты меня вроде как купил, словно я какой-то клерк у тебя в конторе. Понимаешь, в нашем мире спорта так дела не делаются. У нас все как-то более… более демократично, что ли. Я вырос вместе со всеми здесь присутствующими, так что не только мне, но и им тоже все это слышать было неприятно.
— Понятно, — глубоко задумался мистер Мейер. — Да, понял. — И вдруг хлопнул Стюарта по спине. — Вот именно это мне и нравится! Мне обязательно надо знать такие вещи, это мне только на пользу. С этой минуты я больше никогда не буду говорить о тебе так, словно ты у меня… Словно у нас с тобой деловые отношения! Правильно?
В конце концов, жалованье было восемь тысяч долларов…
— Ну, ладно, тогда договорились, — согласился Стюарт. — Но прошу на сегодня меня извинить. Мне пора, надо успеть на поезд в город.
— Автомобиль в твоем полном распоряжении!
В десять вечера он позвонил в дверь квартиры Тедди на 48-й улице.
— Я к мистеру Ван-Беку, — сказал он женщине, которая открыла дверь. — Знаю, что он в театре, но не могли бы вы подсказать… — И вдруг он догадался, кто эта дама. — Меня зовут Стюарт Олдхорн, — пояснил он. — Я муж кузины мистера Ван-Бека.
— Ах, да, заходите, — любезно пригласила его Бетти. — Я все о вас знаю!
Ей было около сорока, фигура была дородная, лицо обычное, но в ней чувствовалась сильная и живая энергия. Они сели в гостиной.
— Вы хотели повидаться с Тедди?
— Он сейчас с моей женой, и я хотел присоединиться к ним после спектакля. А вы не знаете, куда они пошли?
— А, так значит Тедди с вашей женой… — В ее голосе слышался легкий и приятный ирландский акцент. — Ну, что же… Только он не сказал, куда именно пойдет вечером.
— Так вы не знаете?
— Нет, не знаю, хоть пытайте, — весело призналась она. — Мне очень жаль!
Он встал, и Бетти заметила едва скрытую боль у него на лице. И ей вдруг стало его на самом деле жалко.
— Я слышала от него что-то про театр, — задумчиво произнесла она. — Так, присядьте-ка и дайте мне вспомнить, что же он говорил? Он сам часто ходит, а с меня и одной пьесы в неделю довольно, у меня в голове все эти вечера уже путаются. А разве ваша жена не сказала, где они с вами встретятся?
— Нет. Я решил ехать, когда они уже уехали. Она сказала, что приедет на Лонг-Айленд вечерним поездом или останется ночевать у матери.
— Точно! — с ликованием произнесла Бетти, хлопнув в ладоши, словно в руках у нее были оркестровые тарелки. — Вот что он сказал, когда заходил домой: вечером он проводит одну даму до лонгайлендского поезда, а потом сразу домой. У нас просто ребенок заболел, и у меня из головы все вылетело!
— Весьма сожалею, что побеспокоил вас при таких обстоятельствах!
— Да ничего страшного. Садитесь! Еще только десять часов.
Слегка успокоившись, Стюарт расслабился и принял от хозяйки сигару.
— О нет, если бы я старалась угнаться за Тедди, я бы, наверное, сейчас была вся седая, — говорила Бетти. — Я, конечно, хожу на его концерты, но я там частенько засыпаю, хотя ему об этом знать не надо. Так что пока он не слишком много пьет и помнит, где находится его дом, я не возражаю, пусть гуляет, сколько хочется. — Лицо Стюарта вновь стало серьезным, и она сменила тон: — В целом, он у меня примерный муж, мы с ним вместе счастливы и не мешаем друг другу. Он ведь не может работать рядом с детской, там постоянный шум, а вечером нужна полная тишина. А мне тоже не очень нравится ходить с ним к миссис Рутвен и слушать разговоры про высшее общество и высокое искусство!
Стюарт вспомнил, как Элен однажды сказала: «Вместе навсегда — мне так хочется, чтобы мы с тобой все делали только вместе».
— А у вас ведь есть дети, а, мистер Олдхорн?
— Да. Сын уже большой, вполне может усидеть на лошади.
— Ах, да. Вы ведь оба так увлекаетесь лошадьми!
— Жена всегда говорит, что как только их ноги дорастут до стремян, ей снова будет с ними интересно! — Стюарту не понравилось, как это прозвучало, и он добавил: — Хотел сказать, что детей она очень любит, но никогда не позволит им захватить ее полностью, или встать между нами. Мы с ней считаем, что успешный брак должен основываться на чувстве товарищества, и у супругов должны быть одинаковые интересы. Вот вы наверняка любите музыку и оказываете мужу поддержку!
Бетти рассмеялась.
— Ах, слышал бы это Тедди! Я даже нот не знаю, и слуха у меня нет!
— Нет? — Он смутился. — А мне почему-то показалось, что вы любите музыку.
— Разве других причин для нашей свадьбы и быть не могло?
— Вовсе нет. Совсем напротив!
Через несколько минут он попрощался; она ему чем-то понравилась. Когда он ушел, на лице у Бетти стало медленно проявляться раздражение; она пошла к телефону и позвонила мужу в его студию:
— Вот ты где, Тедди! А теперь слушай меня внимательно. Я знаю, что у тебя там твоя кузина, и мне надо сейчас же с ней поговорить… Так, не ври мне! Позови ее к телефону. Тут приходил ее муж, и, если ты сейчас не дашь ей трубку, дело может выйти нешуточным.
До нее донесся обмен неразборчивым фразами, а затем послышался голос Элен:
— Алло!
— Добрый вечер, миссис Олдхорн. Заходил ваш муж, искал вас с Тедди. Я ему сказала, что не знаю, в какой вы отправились театр, так что лучше вам самим придумать насчет пьесы. И еще я ему сказала, что Тедди обещал проводить вас до вокзала к вечернему поезду.
— Ах, большое вам спасибо! А мы тут…
— А теперь постарайтесь встретить мужа дома, или вас ждут неприятности, уж я-то мужчин хорошо знаю. Минуточку, еще кое-что. Передайте Тедди: если придет поздно, то Жози сейчас очень чутко спит, и пусть даже не прикасается дома к пианино!
Бетти услышала, как в одиннадцать Тедди вернулся домой; она вышла в гостиную, вся пропахшая настроем ромашки. Он рассеяно с ней поздоровался; выражение лица у него было страдальческое, глаза блестели, взгляд блуждал где-то далеко.
— Тедди Ван-Бек, ты вроде как сильный музыкант, — сказала она, — но сдается мне, что еще сильнее тебя интересуют женщины!
— Оставь меня в покое, Бетти!
— Да я-то оставлю, но только когда сюда начинают являться мужья, это уж совсем другое дело!
— Бетти, это совсем другое. Это очень давняя история.
— А по мне так сегодняшняя!
— Не суди строго Элен, — сказал он. — Она хорошая женщина.
— И отнюдь не по твоей воле, это уж я понимаю.
Он устало повесил голову, закрыв лицо руками.
— Я старался ее забыть. Я шесть лет ее избегал. А потом, когда мы встретились месяц назад, на меня опять накатило. Постарайся понять, Бет! Ты ведь мой лучший друг; ты единственный в мире человек, который меня любит.
— Люблю, но только когда ты хорошо себя ведешь, — сказала она.
— Не волнуйся. Все кончилось. Она любит мужа; поехала со мной в Нью-Йорк только потому, что за что-то на него разозлилась. Она, как всегда, держала меня на дистанции, и вот… Ну да ладно, я больше не хочу с ней видеться. А теперь иди спать, Бетти! А я хочу еще поиграть.
Он встал, но она его остановила.
— Про пианино сейчас даже не думай!
— Ох, я ведь о Жози совсем забыл! — с раскаянием ответил он. — Что ж, выпью тогда бутылочку пива и тоже пойду спать.
Он подошел поближе и обнял ее.
— Дорогая Бетти, ничто и никогда нас не разлучит!
— Ах, Тедди, какой ты плохой мальчишка! — сказала она. — Я вот никогда бы себя так плохо не повела!
— Да откуда тебе знать, Бетти? Откуда ты знаешь, что бы ты сделала на моем месте?
Он пригладил ее гладкие темно-русые волосы, в тысячный раз понимая, что в ней нет ни капли столь привлекавшей его темной магии, и что ему без нее и шести часов не прожить.
— Милая Бетти, — прошептал он. — Моя милая Бетти!
III
Олдхорны жили по гостям. За прошедшие четыре года — с тех пор, как Стюарт разорвал узы, связывавшие его с Гасом Мейером, они превратились в профессиональных гостей. Дети зимой гостили у бабушки Ван-Бек и ходили в школу в Нью-Йорке. Стюарт и Элен гостили у друзей в Эшвилле, Эйкене и Пальм-Бич, а летом обычно проживали в каком-нибудь маленьком коттедже в чьем-нибудь имении на Лонг-Айленде. «Дорогая, но он просто стоит и пустует! И думать не могу, чтобы сдавать его за деньги. Окажите нам любезность, поживите у нас!»
И обычно они соглашались; они не жалели себя, проявляя эту вечную готовность и энтузиазм, которые так ценятся в гостях — это стало их профессией. Живя в мире, богатевшем на войне в Европе, Стюарт как-то сбился со своего пути. Дважды великолепно сыграв на национальном турнире любителей гольфа, он устроился на работу профессиональным тренером в клуб, который когда-то помогал основывать его отец. Он чувствовал себя тревожно и был подавлен.
В эти выходные они гостили у одной из его учениц. После тренировки «двое на двое» в смешанных парах, Олдхорны поднялись наверх одеться к ужину, перегруженные всем накопившимся за много месяцев, не принесших им никакой радости. Днем Стюарту пришлось играть в паре с хозяйкой, а Элен — с другим мужчиной; этой ситуации Стюарт всегда боялся, потому что ему пришлось состязаться с Элен. Он даже пытался промахнуться при последнем ударе на восемнадцатой лунке — чуть-чуть, самую малость. Но мячик пошел прямо в лунку. Элен продемонстрировала всю гамму поверхностных жестов, полагавшихся для достойного проигрыша, но весь остаток дня посвятила исключительно своему партнеру по игре.
Когда они входили в комнату, на их лицах все еще сохранялось притворное веселье.
А когда закрылась дверь, выражение радости стерлось с лица Элен, и она прошла прямо к трюмо, будто единственная достойная ее компания находилась в зеркале. Стюарт посмотрел на нее, нахмурившись.
— Знаю, почему у тебя такое поганое настроение, — сказал он, — хотя не думаю, что ты сама это знаешь!
— У меня вовсе не поганое настроение, — отрывисто сказала Элен.
— Именно поганое, и настоящая причина мне известна — а ты ее не знаешь. Все потому, что я загнал тот мяч в лунку!
Она медленно, словно не веря своим ушам, отвернулась от зеркала.
— Так вот оно что! У меня, оказывается, нашелся еще один недостаток! Я вдруг, ни с того, ни с сего, перестала уметь проигрывать, так?
— Это тебе обычно не свойственно, — признал он, — но с чего тогда ты проявила такой интерес к другому мужчине, и почему это ты на меня так смотришь, словно я, как говорится, «с душком»?
— Даже и не думала!
— А я это вижу! — И он также видел, что с ними рядом теперь всегда были какие-то другие мужчины — обладавшие властью или деньгами, любезничавшие с Элен и придававшие ей чувство прочности и солидности, которое он был не в силах ей обеспечить. У него не было причин ревновать к кому-то конкретному, но исходившее от многих давление постоянно его раздражало. Его взбесило, что из-за такой мелочи, как проигрыш, Элен своим поведением опять дала ему понять, что он больше не заполняет целиком всё её существование.
— Ну, раз Энн была так важна эта победа, то и на здоровье, — вдруг сказала Элен.
— Что за мелочность? Она ведь тебе не ровня, и даже до третьей лунки в Бостоне не доберется!
Чувствуя, что не права, Элен сменила тон.
— Ах, да не в этом дело! — вспыхнула она. — Мне просто хочется, чтобы мы с тобой, как всегда, играли бы вместе. А ты теперь должен играть с этими недотепами, и поправлять все их косяки, когда они загоняют куда-то мячи! И особенно, — тут она сделала паузу, — когда без всякой на то необходимости ты проявляешь к ним такое внимание!
Слегка презрительный тон и насмешливая ревность скрывали все более растущее равнодушие, которое было ему очевидно. В былые времена пристальный взгляд Элен сопровождал каждое движение, стоило ему лишь пригласить на танец другую женщину…
— Мое внимание — всего лишь профессиональная обязанность, — ответил он. — Эти уроки все лето приносят по три сотни в месяц. И если бы я не тренировал других женщин, как бы я поехал в Бостон на следующей неделе смотреть твою игру?
— И ты увидишь мою победу! — объявила Элен. — Знаешь это?
— Естественно, ничего иного и не желаю! — машинально ответил Стюарт. Но его покоробило от совершенно ненужного вызова в ее тоне, и он вдруг подумал, а правда ли ему не все равно, выиграет она или проиграет?
В то же мгновение настроение Элен поменялось, и она на миг увидела ситуацию в ее истинном свете: она могла участвовать в турнирах любителей, а Стюарт — нет, и все новые кубки в стойке теперь были только ее, и ради насущного заработка он отказался от своей горячей любви к настоящему спорту, которая составляла всю его жизнь.
— Ах, Стюарт, мне так тебя жалко! — В глазах у нее стояли слезы. — Как ужасно, что ты не можешь делать то, что ты так любишь, а я могу! Может, не стоит мне играть этим летом?
— Глупости! — сказал он. — Не дома же тебе сидеть, сложа руки?!
За это она и ухватилась:
— Этого ты мне, конечно, не позволишь. Так уж вышло, что я хорошо играю, ничего тут не поделать. Это ведь ты научил меня практически всему, что я умею! Но как бы я хотела тебе хоть чем-то помочь…
— Просто никогда не забывай, что я — твой самый лучший друг. А ты иногда ведешь себя так, словно мы с тобой соперники.
Она умолкла, разозлившись, что он сказал чистую правду, и не желая отступать ни на йоту; но ее тут же захлестнула волна воспоминаний, и она стала думать о том, каким храбрым он всегда был — всю свою заполненную вечными поисками заработка, словно склеенную из кусочков, жизнь; он подошла к нему и обняла его.
— Милый, милый мой! Все еще наладится. Вот увидишь!
На следующей неделе Элен выиграла в финале турнира в Бостоне. Стюарт, находившийся в общей толпе, очень ею гордился. Он надеялся, что это реальное достижение вместо того, чтобы стать новой пищей ее самомнению, сделает отношения между ними проще. Он ненавидел конфликт, выросший на почве их желания достигать совершенств в одной и той же области и завоевывать трофеи в одном и те же жизненном поле.
После игры он пошел за ней к зданию клуба; он радовался и слегка ревновал к вившейся вокруг нее, виляя хвостиками, стае. В клуб вошел одним из последних, и к нему тут же пристал один из распорядителей.
— Столы для профессионалов на первом этаже, прошу вас! — сказал ему человек.
— Все в порядке! Я Олдхорн.
Он двинулся дальше, но распорядитель преградил ему дорогу.
— Простите, сэр! Я в курсе, что миссис Олдхорн участница турнира, но у меня указания отправлять профессиональных игроков на первый этаж, а вы ведь, как я понимаю, профессиональный игрок?
— Но, послушайте… — начал Стюарт, дико разозлившись, и тут же умолк; все вокруг уже прислушивались. — Ладно, ничего страшного, — угрюмо произнес он и развернулся.
И этот случай мучительно отложился у него в памяти; это и был решающий фактор, который заставил его принять важное решение несколько недель спустя. Он уже давно подумывал вступить добровольцем в канадскую военную авиацию, чтобы служить во Франции. Он был уверен, что его отсутствие практически никак не скажется на жизни Элен и детей; и вот, после встречи с друзьями, которых тоже переполняло нетерпение 1915 года, дело неожиданно решилось. Но он не думал, что произведет такое впечатление на Элен: она не то чтобы огорчилась или встревожилась, а, скорее, почувствовала себя так, словно ее перехитрили.
— Но ты ведь мог мне сказать! — сетовала она. — Ты меня просто дразнишь! Просто берешь и уходишь, без всякого предупреждения!
И вновь Элен узрела его в качестве блестящего и нестерпимо-ослепительного героя, и ее душа перед ним содрогнулась, как при их первой встрече. Он был воином; мир для него был лишь передышкой между войнами, и этот мир его разрушал. Его манила лучшая на свете игра… И ей нечего было сказать, не отбросив всю разумность их жизненного пути.
— Вот это как раз по мне, — уверенно произнес он, даже помолодев на вид от возбуждения. — А еще несколько лет такой жизни, и я просто загнусь, и стану пить! Как-то так получилось, что я утратил твое уважение, а мне оно необходимо, даже если я буду от тебя далеко.
Он опять им гордилась; она всем рассказала о его скором отъезде. А затем, в один сентябрьский день, она вернулась из города домой, полная старого чувства товарищества и чуть не лопаясь от избытка новостей — и обнаружила его в состоянии полнейшего уныния.
— Стюарт! — воскликнула она. — У меня такие… — И умолкла на полуслове. — Что такое, милый? Что-то случилось?
Он отрешенно на нее посмотрел.
— Меня не взяли, — сказал он.
— Что?
— Левый глаз, — он горько рассмеялся. — Помнишь, один балбес заехал мне в лицо металлической клюшкой? Я им почти ничего не вижу.
— Разве ничего нельзя сделать?
— Ничего.
— Стюарт! — Она в ужасе уставилась на него. — Стюарт, а я ведь хотела тебе сказать… Хотела сделать сюрприз! Эльза Прентис организовала бригаду «Красного креста», чтобы служить во Франции, и я туда записалась, потому что подумала, что будет великолепно, если мы отправимся вместе. С нас уже сняли мерки для формы, закупили оборудование, мы отплываем в конце следующей недели!
IV
На затемненной из-за подводных лодок корабельной палубе фигура Элен рисовалась смутным пятном среди других таких же смутных пятен. Когда корабль отчалил в туманное будущее, Стюарт отправился пешком по 47-й улице. Горе от множества разорванных только что связей стало грузом, который он теперь нес в себе, и он шел медленно, словно привыкая к ноше. На другой чаше весов лежало охватившее его странное чувство легкости. Впервые за двенадцать лет он остался совсем один, и он почувствовал, что это теперь навсегда; зная Элен и зная, что такое война, он мог себе представить тот опыт, через который она пройдет, и у него никак не получалось нарисовать себе картину их новой совместной жизни, когда все это кончится. Его выбросили, как ненужную вещь; она в итоге оказалась сильнее. Казалось очень странным и печальным, что их браку суждено было кончиться именно так.
Он дошел до Карнеги-Холла, погруженного во тьму после концерта, и взгляд упал на афишу, где крупными буквами было написано имя Теодора Ван-Бека. Пока он смотрел на афишу, сбоку здания открылась зеленая дверь и на улицу вышла группа людей в вечерних костюмах. Стюарт с Тедди оказались лицом к лицу, не сразу узнав друг друга.
— Эй, привет! — радостно воскликнул Тедди. — Ну как, Элен уплыла?
— Только что.
— Мы с ней вчера столкнулись на улице, и она мне рассказала. Я хотел вас обоих позвать на свой концерт. Что ж, она прямо героиня, взяла вот да и поехала… А вы с моей женой знакомы?
Стюарт и Бетти улыбнулись друг другу.
— Да, виделись как-то раз.
— А и не знал! — возмутился Тедди. — За женщинами в определенном возрасте нужен глаз да глаз! Послушайте, Стюарт, мы сейчас идем к нам домой, будет несколько человек… Никакой серьезной музыки, ничего такого. Просто ужин и несколько дебютанток, которые будут мне говорить, как я божественно сегодня играл. Будет здорово, если вы тоже к нам зайдете! Могу себе представить — вы наверняка уже дьявольски скучаете по Элен!
— Не думаю, что я…
— Пойдемте! Они и вам расскажут, что вы — само совершенство!
Понимая, что приглашение вызвано исключительно добротой, Стюарт согласился. Он редко посещал такие встречи, и его удивило, что собралось так много знакомых ему людей. Тедди, в напористой и скептической манере, исполнял роль «светского льва». Стюарт слушал, как он разглагольствует перед миссис Кассиус Рутвен на одну из своих излюбленных тем:
— Все стараются наладить в браке сотрудничество, а кончается все соперничеством. Невозможная ситуация! Умные люди завоевывают скромных или чисто декоративных женщин. Жениться надо на той, кто умеет быть благодарной, вот как моя Бетти!
— Не болтай лишнего, Тедди Ван-Бек, — перебила его Бетти. — Раз уж ты такой музыкант, вот и выражай себя музыкой, а не поспешными словами!
— А я с вашим мужем не согласна! — сказала миссис Рутвен. — Англичанки, например, ездят со своими мужчинами на охоту, участвуют в политике на совершенно равных правах, и это дает им тенденцию к сближению.
— Ничего подобного! — не согласился Тедди. — Именно поэтому английское общество — самое хаотическое в мире! Мы с Бетти счастливы от того, что у нас нет вообще никаких общих качеств.
Все это изобилие раздражающе подействовало на Стюарта, и пышущий из Тедди успех заставил его вновь задуматься о крушении его собственной жизни. Он не мог знать, что судьба не уготовала ему неудачи. Ведь он не мог прочитать историю о прекрасном подвиге, что через три года с гордостью будет вырезана в камне на его солдатской могиле, и он не мог знать, что его неугомонному телу, не жалевшему себя ни в спорте, ни на поле битвы, было суждено в самом конце промчаться в гордом галопе прямо навстречу смерти.
— Они меня не взяли, — рассказывал он миссис Рутвен. — Придется остаться в эскадроне А, но когда еще мы вступим в войну…
— Так Элен, значит, уехала… — миссис Рутвен посмотрела на него, вспоминая. — Никогда не забуду вашу свадьбу! Вы оба были такие красивые, вы просто идеально подходили друг другу. Все так говорили!
Стюарт тоже вспомнил; на миг ему показалось, что никаких других приятных воспоминаний, кроме этого, у него нет.
— Да, — согласился он, задумчиво кивнув. — Думаю, мы были красивой парой.
Примечания переводчика
[1] «Мужественные всадники» — один из отрядов добровольческой кавалерии армии США, сформированный для участия в Испано-американской войне в 1898 году; название родилось по аналогии с названием знаменитого в конце XIX века шоу «Дикий Запад Буффало Билла и съезд мужественных всадников всего мира». Отряд участвовал в боях в качестве пехоты, поскольку их лошадей на Кубу привезти не удалось.
[2] «Мессия» - написанная в 1741 году на текст из Библии оратория композитора Г.Ф. Генделя, одно из самых известных сочинений в жанре оратории
[3] «Медленный вальс» Дебюсси — написанное в 1910 году знаменитое произведение для фортепьяно; также упоминается в рассказе «Снова в Вавилоне» (первые ноты этого вальса часто использовались в качестве мелодий для автомобильных гудков).
[4] «Эрмини» — комическая опера английского композитора Э. Якобовски, появилась в 1885 году и ставилась с неизменным успехом вплоть до конца 1930-х годов.
[5] Рисунка Гибсона «Его ход» — речь идет о широко растиражированном в американской прессе начала XX веке сюжете; этот рисунок вошел в альбом художника Гибсона () года.
[6] Макдауэлл — скорее всего, речь идет о пианистке Мэриан Макдауэлл (1857 — 1956), которая в 1907 году в городе Питерборо (штат Нью-Гемпшир) основала т.н. «Колонию Макдауэлл», в которой проживали писатели, художники и композиторы.
[7] «Болотница» — дословно «жительница болот», презрительное прозвище ирландцев.
[8] Чаккер — так называется один игровой период в игре в поло, он длится около семи минут; матч делится на несколько чаккеров, причем в каждом из них игроки пересаживаются на свежих лошадей (т.е. для одной игры требуется целая конюшня).
Опубликовано в «Сатердей ивнинг пост» 27 августа 1932 года.
Оригинальный текст: What a Handsome Pair! by F. Scott Fitzgerald.