Ф. Скотт Фицджеральд
Чистый лист
Настал первый тёплый день; впервые в этом году в ресторане в Булонском лесу выставили столики на улицу. С каштанов косо падали цветки, дерзко атакуя масло и вино; Джулия Росс даже съела несколько штук с хлебом, прислушиваясь к плеску крупных золотых рыбок в пруду и шуму воробьев за соседним опустевшим столиком. Все вновь оказались на виду: и официанты с деловыми лицами, и недоверчивые большеглазые француженки на высоких каблуках, и сидевший прямо перед ней Фил Хофман, поднимавший вилку так осторожно, словно на ней было наколото его сердце – и даже исключительно красивый мужчина, только что вышедший на террасу.
… багряный полдень дышит лёгкой силой,
и каждый нераскрывшийся бутон
овеян влагою со всех сторон…
Джулия внутри затрепетала; но она держала себя в руках; она не вскочила и не закричала: «Ах, ах, ах! Что за чудо!», и не стала толкать метрдотеля в пруд с лилиями. Она, хорошо воспитанная женщина двадцати одного года от роду, просто сидела и трепетала.
Фил встал, держа в руках салфетку.
– Привет, Дик!
– Привет, Фил!
Это был тот самый красивый мужчина; Фил отошел от столика на несколько шагов и стал с ним беседовать,.
– … встретил в Испании Картера с Китти…
– … «Бремен» был переполнен…
– … так что я хотел…
Фил сел обратно за столик, а мужчина пошёл дальше за метрдотелем.
– Кто это? – спросила она.
– Мой приятель, Дик Рэгленд.
– Я в жизни ещё не видела такого красавца!
– Да, он красив, – без всякого воодушевления согласился Фил.
– Красив?! Да он – архангел, он – прямо-таки пума, он – просто кексик! Почему ты меня с ним не познакомил?
– Потому что в Париже не найти американца с репутацией хуже, чем у него!
– Чушь! Должно быть, его оклеветали! Это грязная ложь, которую разносят ревнивые мужья, чьи жены бросают на него взгляды! Такой человек способен лишь поднимать на врага отряды кавалерии и спасать утопающих детишек!
– Но факт остается фактом – его нигде не принимают, и не по одной, а по целой тысяче причин!
– И что это за причины?
– Самые разные! Пьянство, женщины, судебные дела, скандалы, сбил кого-то насмерть автомобилем, лень, никчемность…
– Не верю ни одному твоему слову! – уверенным тоном заявила Джулия. – Могу поклясться – он ужасно симпатичный! И ты сам так считаешь – я видела, как ты с ним разговаривал!
– Да, – неохотно признался Фил. – Как и у большинства алкоголиков, у него есть определенный шарм. Эх, устраивал бы он свои дебоши где-нибудь подальше от людей! Но едва кто-нибудь захочет принять участие в его судьбе и начинает о нём хлопотать, как он тут же выливает суп на спину хозяйке, бросается с поцелуями к горничной и засыпает в собачьей конуре с какой-нибудь дебютанткой! Слишком уж часто он себе позволяет подобное! Он умудрился дискредитировать себя практически везде, и нет уже никого, кто не знает, что это за человек…
– Кроме меня! – сказала Джулия.
О, да – Джулия была одна такая! Она была чуть слишком хороша для любого, и иногда даже жалела о том, что ей столь много было дано. Ведь за всё, что дополняет красоту, полагается платить – другими словами, те качества, которые обычно служат заменой красоте, лишь обременяют, когда всего лишь дополняют красоту. Сияющие карие глаза Джулии вполне обошлись бы и без сверкавшего в них блеска пытливого ума; неукротимое чувство юмора лишь отвлекало от созерцания нежных очертаний её губ, а расслабленная мягкая манера держаться лишь подчеркнула бы прелесть её фигуры – но она и сидя, и стоя, всегда держала спину идеально ровно, благодаря воспитанию строгого отца.
Ей несколько раз встречались столь же совершенные юноши, приносившие ей дары, но все они и так обладали цельностью, исключавшей дальнейшее их совершенствование. Вместе с тем она обнаружила, что мужчин высокого полёта в юности всегда отличают острые углы и неровные кромки, а сама она была ещё слишком юна, чтобы с этим смириться. Вот, например, перед ней сидит этот насмешливый юный эгоист Фил Хофман, который явно вскоре превратится в блестящего адвоката и который буквально погнался за ней по пятам аж до самого Парижа! Он нравился ей ничуть не меньше, чем любой другой человек, но, как и подобало сыну шефа полиции, он был о себе слишком уж высокого мнения!
– Вечером я уезжаю в Лондон, и в среду отплываю домой, – сказал он. – А ты останешься в Европе до конца лета, и каждые две недели кто-то новый станет приседать тебе на уши со своими чувствами!
– Вот когда за такие слова тебя призовут к ответу, тогда и ты начнешь вписываться в мою картину мира! – заметила Джулия. – А пока, чтобы уравнять счет, познакомь-ка меня с этим Рэглендом!
– Но ведь это – мои последние часы! – взмолился он.
– Я и так дала тебе целых три дня, чтобы ты придумал какой-нибудь свежий подход! Прояви своё воспитание! Пригласи знакомого на чашку кофе!
Когда к ним присоединился мистер Дик Рэгленд, Джулия удовлетворенно вздохнула. Дик был загорелым блондином с прекрасной фигурой, а лицо его, казалось, светилось изнутри. Голос у него был негромкий, но глубокий; он всегда как бы чуть дрожал, и в нем словно звучало беспечное отчаяние; взгляд его заставил Джулию почувствовать себя привлекательной. Полчаса среди ароматов фиалок, подснежников, незабудок и анютиных глазок они обменивались любезностями, и интерес Джулии лишь возрос. Она даже обрадовалась, когда Фил произнёс:
– Мне надо ещё оформить английскую визу. Так что, юные птенчики, я вынужден оставить вас наедине, пусть это и неблагоразумно. Если хочешь меня проводить, приезжай к пяти на вокзал Сен-Лазар, ладно?
Он посмотрел на Джулию, надеясь, что она сейчас скажет: «А я пойду с тобой!». Она отлично знала, что не стоило ей оставаться один на один с этим человеком, но он сумел её рассмешить, а ей последнее время нечасто доводилось смеяться, поэтому она сказала:
– Я еще ненадолго задержусь; тут такая хорошая и бодрая атмосфера!
Когда Фил ушёл, Дик Рэгленд предложил заказать «фин шампань».
– Я слышала, у вас ужасная репутация? – внезапно спросила Джулия.
– Зуткая! Меня уже никуда не приглашают. Хотите, я сейчас приклею усы для конспирации?
– Как странно… – продолжила она. – Разве вы не понимаете, что сами лишаете себя поддержки? Да будет вам известно, что Фил, прежде чем вас представить, счел необходимым предупредить меня о вашей репутации! И я вполне могла бы попросить вас мне не представлять!
– А почему же не попросили?
– Мне показалось, что вы такой красивый, и всё это очень грустно…
Его лицо не изменилось; Джулия поняла, что он столь часто слышал это замечание, что оно его уже нисколько не трогало.
– Но, это, конечно, не моё дело! – торопливо добавила она.
Она не сознавала, что его статус «изгоя» лишь добавлял ему привлекательности в её глазах, и не потому, что ей импонировал беспутный образ жизни – она никогда не видела этого своими глазами, и для неё это было просто абстракцией – а потому, что в результате этой жизни он оказался в одиночестве. Некий атавизм характера заставил её устремиться к появившемуся в племени чужаку – существу из мира, где жили иначе, сулившему нечто непознанное, обещавшему приключения.
– Вам я, пожалуй, могу сказать: я собираюсь навсегда бросить пить пятого июня, когда мне исполнится двадцать восемь лет, – вдруг произнёс он. – Пьянство мне больше не приносит радости. Очевидно, я – один из тех, кому пить противопоказано!
– Вы уверены, что сможете бросить?
– Я всегда выполняю свои обещания. Я хочу вернуться в Нью-Йорк и устроиться на работу.
– Вы даже представить себе не можете, как я рада. Сама удивляюсь! – вырвалось у неё, но она решила: ничего страшного.
– Ещё «фин шампань»? – предложил Дик. – И радости прибавится!
– Вы так и будете продолжать до самого дня рождения?
– Скорее всего. А в мой день рождения я буду плыть по океану на «Олимпике».
– Я тоже на нем плыву! – воскликнула она.
– Вот тогда и увидите мгновенное превращение; я выступлю с этим номером на корабельном концерте!
Стали убирать столики. Джулия знала, что ей пора идти, но разве могла она оставить его сидеть в одиночестве, наедине с грустью, прятавшейся за его улыбкой? Она решила, что должна проявить участие и поддержать в нём решимость.
– Расскажите мне, почему вы пьете? Видимо, есть какая-то причина – может, вы и сами не знаете?
– Как же! Я отлично знаю, с чего всё началось!
За рассказом миновал ещё час. В семнадцать лет он отправился на войну, а когда вернулся, то жизнь принстонского студента в черной шапочке показалась ему пресной. Он перешёл в «Бостонский технический», затем уехал за границу и поступил в «Школу изящных искусств»; там всё и началось.
– Когда у меня появились деньги, я обнаружил: выпив, я раскрепощаюсь, как ирландец, и у меня появляется способность нравиться людям; вот это и вскружило мне голову. Я стал больше пить, чтобы поддерживать эффект, чтобы все считали меня отличным парнем. Я много раз попадал в истории, поссорился с большинством своих друзей, затем связался с одной безумной компанией, и какое-то время с ними гулял, как ирландец. Но я был склонен считать себя выше их, и стал иногда задумываться – а что я, собственно, делаю с этими людьми? Им это не очень-то нравилось. А когда такси, в котором я ехал, сбило человека, меня арестовали. Я был ни при чем, всё дело было во взятке, но этот случай попал в газеты, и когда меня освободили, все продолжали думать, что того человека сбил я. Так что за последние пять лет моя репутация стала такой, что матушки с дочками стараются побыстрее съехать из гостиницы, если вдруг в ней останавливаюсь я!
Недалеко от них засуетился беспокойный официант, и она взглянула на часы.
– Боже мой, ведь Фил уезжает в пять! Мы весь день тут просидели!
Они поспешно отправились на вокзал Сен-Лазар, и он спросил:
– Вы позволите мне увидеться с вами еще раз? Или лучше не надо?
В ответ она посмотрела на него таким же долгим взглядом. Не было заметно никаких следов беспорядочной жизни: лицо было румяное, спина прямая.
– Не бойтесь. До завтрака я всегда в полном порядке! – прибавил он, словно больной.
– А я и не боюсь! – рассмеялась она. – Давайте позавтракаем послезавтра.
Они торопливо взбежали по лестнице в здание вокзала Сен-Лазар, но поезд «Золотая стрела» тронулся прямо у них на глазах и отправился к Ла-Маншу. Джулия исполнилась раскаяния: ведь Фил проделал столь долгий путь…
В качестве искупления она отправилась к себе – она жила в квартире с теткой – и села писать Филу письмо, но ей мешали мысли о Дике Рэгленде. К утру впечатление, которое он на неё произвел, несколько сгладилось, и она решила ему написать, что не сможет с ним увидеться. Но это был такой пустяк, и к тому же она сама была бы не против… Так до половины первого назначенного дня она его и прождала.
Тетке Джулия ничего не сказала, потому что та завтракала с друзьями и могла случайно упомянуть его имя за столом; ей впервые приходилось встречаться с мужчиной, чье имя нельзя было даже упоминать! Он опаздывал, и она ждала его в холле, прислушиваясь к эху беседы, доносившейся из столовой. Услышав в час дня звонок, она открыла дверь.
За дверью стоял мужчина, которого, как ей показалось, она никогда раньше не видела. У него было мертвенно-бледное, плохо выбритое лицо, на макушке торчала помятая мягкая шляпа, воротничок сорочки был несвеж, галстука видно не было – торчал только его кусок, обмотанный вокруг шеи. Но в тот момент, когда она всё же признала в этой фигуре Дика Рэгленда, она заметила, что изменилось кое-что ещё, полностью затмив всё остальное: у него было совершенно иное выражение лица! Это было не лицо, а сплошная презрительная усмешка: остекленевшие глаза почти закрывались, из под губ с обвисшими уголками торчали зубы, подбородок дрожал, словно бутафорский, из которого вытек парафин; это лицо одновременно и выражало, и вызывало отвращение.
– Приве-е-е-т… – пробормотал он.
На мгновение она от него отшатнулась; затем, услышав, что в столовой вдруг воцарилась тишина – все затихли, потому что из холла до них не донеслось ни звука – она вытолкнула его за порог, шагнула вслед за ним на лестницу и закрыла дверь.
– Ах-х-х! – с ужасом выдохнула она.
– Со вчерашнего дня не был дома… Влип в историю на вечеринке у…
С отвращением она взяла его за руку, развернула и повела вниз по лестнице, мимо жены консьержа, которая с любопытством поглядела на них из-за стекла будки. Они вышли на залитую ярким солнцем улицу Гинемер.
На фоне по-весеннему свежего Люксембургского сада он выглядел еще более гротескно. Она испугалась; в отчаянии посмотрела туда-сюда, нет ли где свободного такси – но единственная машина, свернувшая с улицы Вожирар, так и не остановилась.
– Куда пойдем есть? – спросил он.
– Вы не в том состоянии, когда можно где-то появляться! Вы что, сами не понимаете? Вам надо домой, спать!
– Я в порядке! Немного выпью – и всё будет отлично!
Проезжавшее мимо такси притормозило, повинуясь её жесту.
– Поезжайте домой и ложитесь спать. Вы сейчас не в состоянии куда-нибудь идти.
Когда он смог сфокусировать на ней свой взгляд и понять, что перед ним – нечто свежее, новое и прекрасное, не имеющее ничего общего с туманным и беспокойным миром, в котором он провёл последние несколько часов, в его голове вдруг забрезжил слабый луч здравого смысла. Она увидела, как искривились в благоговейном страхе его губы, и заметила, что он пытается встать ровно, не шатаясь. Открылась дверь такси.
– Возможно, вы правы. Прошу прощения.
– Куда вам ехать?
Он назвал адрес и забился в угол сиденья, а на лице было написано, как тяжело ему сейчас вновь вернуться к реальности. Джулия закрыла дверь машины.
Когда такси отъехало, она торопливо перешла на другую сторону улицы и направилась в Люксембургский сад – так, словно кто-то её преследовал.
II
Так получилось, что совершенно случайно она сама взяла трубку телефона, когда он позвонил в семь вечера того же дня. Его голос звучал напряженно и дрожал.
– Я понимаю, что нет никакого смысла просить у вас прощения за сегодняшнее утро. Я не соображал, что делаю, но это не может служить мне оправданием! Если вы позволите мне увидеться с вами завтра, хотя бы на минутку, я бы хотел лично принести вам свои извинения за своё ужасное…
– Завтра я занята.
– Хорошо. Тогда, может быть, в пятницу? Или в любой другой день?
– Прошу прощения, но я очень занята всю эту неделю!
– Хотите сказать, что вообще никогда больше не хотите меня видеть?
– Мистер Рэгленд, я не вижу никакого смысла продолжать наше знакомство. Честно говоря, вы несколько перестарались сегодня утром. Мне очень жаль. Надеюсь, что сейчас вам уже лучше. Всего доброго.
И она выбросила его из головы. Ей и в голову не пришло, что его репутация была как-то связана с подобными спектаклями – ведь пьяницей в её понимании был тот, кто засиживался допоздна, попивая шампанское да еще, может быть, с песнями возвращался домой глубоко за полночь. А тут такое, да посреди дня – это было для неё что-то новенькое… С Джулии было достаточно!
Между тем были и другие мужчины, с которыми она завтракала в ресторане «У Сиро» и танцевала в Булонском лесу. Фил Хоффман прислал из Америки укоризненное письмо. И Фил стал нравиться ей ещё больше, потому что он оказался совершенно прав! Прошло две недели, и она бы совсем позабыла о Дике Рэгленде, если бы несколько раз не услышала его имя в разговорах; все говорили о нём с презрением. Очевидно, он и раньше позволял себе подобные вещи.
За неделю до отплытия она случайно с ним встретилась в отделе бронирования «Уайт Стар Лайн». Он был всё так же красив – она едва поверила своим глазам. Он стоял у стола, облокотившись на него локтем и держа спину идеально ровно; желтые перчатки были столь же безупречны, как и его ясные чистые глаза. Он излучал силу и доброжелательность, и произвел сильное впечатление на клерка, который обслуживал его с завороженным почтением. Сидевшие у него за спиной стенографистки оторвались от работы и обменялись взглядами. Затем он заметил Джулию; она кивнула, а он приподнял шляпу; по его лицу пробежала быстрая тень.
Они достаточно долго простояли вместе у стола, и молчание стало гнетущим.
– Как долго, не правда ли? – произнесла она.
– Да, – отрывисто сказал он, и добавил: – Вы едете на «Олимпике»?
– Да, конечно!
– А я решил, что вы, наверное, передумали…
– Конечно же, нет! – холодно сказала она.
– Я и сам хотел изменить свои планы. Собственно, я тут именно по этой причине.
– Но это же смешно!
– Вы не испытываете отвращения, глядя на меня? Вас не одолеет морская болезнь, если мы случайно встретимся на палубе?
Она улыбнулась. Он поспешил воспользоваться моментом:
– А я изменился в лучшую сторону с момента нашей последней встречи!
– Я не хочу об этом разговаривать.
– Ладно; тогда скажу, что вы изменились в лучшую сторону! Я никогда ещё не видел такого чудесного костюма!
Это прозвучало бесцеремонно, но она просияла от этого комплимента.
– Не примете ли вы приглашения выпить со мной чашечку кофе? Давайте сходим в кафе – тут недалеко? Чтобы просто восстановить силы после этого испытания?
Разве можно быть такой слабой? Разве можно с ним так разговаривать, позволять ему делать какие-то предложения? Она чувствовала себя словно под гипнозом змеиного взгляда.
– Боюсь, сегодня не получится. – В его лице появилось что-то робкое и ранимое, затронувшее какую-то струнку у неё внутри. – Ну да ладно, пойдемте! – И она сама была поражена тем, что только что у неё вырвалось!
Они сидели за залитым солнцем столиком на тротуаре, и ничто не напоминало о том ужасном дне две недели назад. Доктор Джекил и мистер Хайд! Он был любезен, он был очарователен и лёгок. В его обществе она чувствовала себя такой привлекательной! В нём не осталось ни капли былой самоуверенности.
– Вы бросили пить? – спросила она.
– До пятого – нет!
– Ах!
– Пока я не сказал себе «Стоп!» – нет. А вот после этого – брошу.
Когда Джулия собралась уходить, она отрицательно покачала головой в ответ на его предложение встретиться ещё раз.
– Увидимся на корабле. После вашего двадцативосьмилетия.
– Хорошо. И вот что я вам скажу: это ещё небольшая расплата за то непростительное преступление, которое я совершил по отношению к единственной женщине, которая мне нравится!
Она увидела его в первый же день плавания, и у неё сердце в пятки ушло, когда она, наконец, поняла, как сильно она его хочет. Неважно, что было у него в прошлом, неважно, что он совершил. Разумеется, это не значило, что она вообще когда-нибудь ему об этом скажет. Это значило, что он действовал на неё на каком-то химическом уровне, и гораздо сильнее, чем другие мужчины; все остальные рядом с ним смотрелись крайне бледно.
На корабле он пользовался популярностью. Ей рассказали, что он устраивает вечеринку в честь своего двадцать восьмого дня рождения. Джулию он не пригласил; когда они встречались, то вежливо беседовали – и ничего больше.
На следующее утро после пятого числа она увидела, как он без сил распластался на палубном шезлонге; лицо его было бледным. На лбу и вокруг глаз появились морщины; он потянулся за чашкой с бульоном, и она заметила, как дрожит его рука. Он пролежал там до самого вечера, ему было плохо, и выглядел он жалким. Проходя мимо него в третий раз, Джулия почувствовала неодолимое желание заговорить:
– Ну что, началась новая эра?
Он попытался привстать, но она жестом показала, что не стоит, и сама присела на стоявший рядом стул.
– Вы выглядите утомленным.
– Просто нервы пошаливают. Впервые за пять лет я целый день не пил!
– Скоро будет легче.
– Знаю, – угрюмо сказал он.
– Не падайте духом.
– Не буду.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? Хотите, снотворное принесу?
– Терпеть не могу снотворное! – очень резко сказал он. – Простите, я хотел сказать: нет, спасибо!
Джулия встала.
– Мне кажется, вам будет лучше, если я оставлю вас в покое. Завтра всё будет хорошо.
– Не уходите, если я вам не надоел.
Джулия опять села.
– Спойте мне – вы умеете петь?
– А что вам спеть?
– Что-нибудь грустное… Какой-нибудь блюз.
Она стала негромко и нежно петь ему «Вот как кончается сказка» Либби Холман.
– Хорошая песня. Спойте ещё что-нибудь! Или эту же…
– Хорошо. Если хотите, я буду вам петь хоть целый день!
III
На следующий день после прибытия в Нью-Йорк он позвонил ей по телефону.
– Я так по тебе соскучился! – сказал он. – А ты по мне скучала?
– Боюсь, что да! – неохотно призналась она.
– Сильно?
– Довольно сильно. Тебе лучше?
– Уже всё в порядке. Я просто слегка нервничаю. Завтра выхожу на работу. Когда мы увидимся?
– Когда захочешь.
– Тогда сегодня вечером. И еще… Повтори-ка!
– Что?
– Что ты боишься, что по мне скучала!
– Боюсь, что скучала! – покорно повторила Джулия.
– Скучала по мне! – добавил он.
– Боюсь, что я скучала по тебе!
– Ладно. Когда ты это говоришь, слова звучат, как музыка!
– До свидания, Дик!
– До свидания, милая моя Джулия!
В Нью-Йорке она задержалась на два месяца вместо двух недель, которые собиралась там провести – потому что он её не отпускал. Теперь днем вместо пьянства у него была работа, а после этого ему было необходимо видеть Джулию.
Иногда – когда он звонил и говорил, что слишком устал, чтобы куда-нибудь идти после театра – она ревновала его к его работе. Без выпивки ночная жизнь значила для него даже меньше, чем ничего – это было даром потраченное и бездарно проведенное время. А на Джулию, которая никогда не пила, ночная жизнь сама по себе действовала как стимулятор – вся эта музыка, парад мод, и то, какой красивой парой они смотрелись, когда танцевали. Поначалу они иногда виделись с Филом Хофманом; Джулия обратила внимание, что сложившаяся ситуация ему не по душе; потом они перестали с ним видеться.
Произошло несколько неприятных инцидентов. К Джулии явилась старая школьная подружка, Эстер Кэри, чтобы поведать о репутации Дика Рэгланда. Вместо того, чтобы обидеться, Джулия познакомила её с Диком и получила удовольствие от легкости, с которой Эстер изменила своё мнение. Были и другие, мелкие и досадные, эпизоды, но к счастью, все свои скверные поступки Дик совершил в Париже, и за океаном они воспринимались как нечто из иной реальности. Теперь они испытывали друг к другу глубокие чувства – из памяти Джулии понемногу изгладилось воспоминание о том ужасном утре – но ей всё же хотелось полной уверенности.
– Через полгода, если всё и дальше так пойдет, мы объявим о помолвке. А ещё через полгода мы поженимся.
– Но это так долго! – посетовал он.
– А что, разве не было тех пяти лет? – ответила Джулия. – Я всем своим сердцем и разумом верю тебе, но что-то мне говорит: «Не торопись!». Помни: ведь я принимаю решение от имени будущих детей!
Ах, эти пять лет – так бездарно потраченных, словно их и не было!
В августе Джулия уехала на два месяца в Калифорнию повидаться с роднёй. Ей хотелось знать, как Дик будет жить в одиночестве. Они писали друг другу каждый день; его письма были то весёлыми, то грустными, то усталыми, то бодрыми. Работа у него ладилась. Увидев, что он приходит в себя, его дядя по-настоящему в него поверил; но ему всё время не хватало его Джулии. И когда в его письмах периодически стали появляться нотки отчаяния, Джулия решила сократить свой визит и вернулась в Нью-Йорк на неделю раньше, чем планировала.
– Слава богу, ты приехала! – воскликнул он, когда они, взявшись за руки, вместе вышли из здания Центрального вокзала. – Мне было так тяжело! Последнее время я несколько раз чуть не ударился в запой – я всё время думал о тебе, а ты была так далеко!
– Милый, милый… Ты такой усталый и бледный… Ты слишком много работаешь!
– Нет. Но жизнь в одиночестве такая пресная! Когда я ложусь спать, в голове у меня кружится одно и тоже… Давай поскорее поженимся!
– Не знаю… Посмотрим… Теперь твоя Джулия рядом, и у тебя больше нет никаких проблем!
Прошла неделя, и депрессия Дика усилилась. Когда ему становилось грустно, Джулия его нянчила, прижимая его красивую голову к своей груди, хотя ей больше нравилось, когда он вёл себя уверенно, вселял в неё бодрость, смешил её, и она ощущала заботу и защиту. Она сняла квартиру на пару с подругой и записалась на курсы по биологии и ведению домашнего хозяйства при Колумбийском университете. Осенью они стали вместе ходить смотреть футбол и новые постановки в театрах, гуляли по первому снегу в Центральном парке, а долгие вечера среди недели проводили, сидя рядышком у камина. Время шло, и обоим уже не терпелось пожениться. Под Рождество у дверей её квартиры появился нежданный гость – Фил Хофман. Они не виделись уже несколько месяцев. Нью-Йорк, отличающийся тем, что здесь имеется множество идущих строго параллельно дорог, не способствует случайным встречам даже близких друзей, а уж когда отношения становятся натянутыми, то нет ничего проще, чем этих встреч избегать.
Теперь они стали друг для друга чужими. Фил относился к Дику со скепсисом, поэтому автоматически превратился для неё во врага; с другой стороны, она заметила, что Фил изменился в лучшую сторону. В нём сгладились многие острые углы. Он теперь служил помощником прокурора округа и уверенно двигался вверх по карьерной лестнице.
– Итак, ты собралась замуж за Дика, – сказал он. – И когда?
– Скоро. Когда мама приедет на восток.
Он многозначительно покачал головой.
– Джулия, не выходи за Дика! Ревность здесь не при чем – я умею проигрывать, но ведь ужасно, когда такая красавица, как ты, ныряет с закрытыми глазами в реку, где дно – сплошь из острых камней! С чего ты решила, что реки – или люди – меняются? Они просто иногда пересыхают или начинают течь по параллельному руслу, но я еще никогда не видел, чтобы хоть кто-то изменил свою сущность!
– Дик изменился.
– Может быть. Но не слишком ли многое зависит от этого «может»? Если бы он был некрасив, но нравился бы тебе, я бы сказал – ну что ж, вперед; может, я и не прав! Но мне, черт возьми, совершенно ясно, что тебя просто заворожили его красивое лицо и превосходные манеры!
– Ты его не знаешь, – ответила верная Джулия. – Со мной он совсем другой. Ты не знаешь, какой он мягкий и отзывчивый. А ты сейчас ведешь себя как злой и мелочный тип!
– Н-да. – Фил ненадолго задумался. – Я, пожалуй, загляну к тебе через несколько дней. А может, поговорю с Диком.
– Оставь Дика в покое! – воскликнула она. – Ему хватает забот и без твоих нравоучений! Если бы ты был ему другом, то попытался бы ему помочь вместо того, чтобы прийти сюда и наговаривать на него у него за спиной!
– Я, в первую очередь, твой друг!
– А мы с Диком теперь – одно целое!
Три дня спустя к ней пришёл Дик; в это время он обычно бывал на работе.
– Я пришёл к тебе не по своей воле, – беспечно сказал он, – а потому, что Фил Хофман угрожает мне разоблачением!
На сердце у неё словно лег тяжелый камень.
«Неужели он сдался? – подумала она. – Он снова пьет?».
– Речь пойдет об одной девушке. Ты меня с ней познакомила прошлым летом и сказала, чтобы я вёл себя по отношению к ней как можно более любезно… Я про Эстер Кэри!
Её сердце ухнуло прямо в лоно и медленно там забилось.
– Когда ты уехала в Калифорнию, мне стало очень одиноко. Мы встретились с ней случайно. Я ей в тот день очень понравился, и какое-то время мы с ней довольно часто виделись. Затем ты вернулась, и я с ней порвал. Это оказалось труднее, чем я думал; я и не подозревал, что она мной так сильно увлеклась!
– Ясно, – умирающий голос выдал, как она была ошеломлена.
– Попробуй меня понять! Эти ужасные одинокие вечера… Если бы не Эстер, я бы опять начал пить! Я её никогда не любил – я никого никогда кроме тебя не любил – но мне нужен был кто-нибудь, кому я нравлюсь…
Он обнял её, но её словно пронзило холодом – и он отшатнулся.
– В таком случае любая бы подошла, – медленно произнесла Джулия. – Неважно ведь, кто именно?
– Нет! – воскликнул он.
– Я уехала надолго лишь для того, чтобы ты смог снова встать на ноги, чтобы ты смог опять себя уважать!
– Джулия, я люблю только тебя!
– Но тебе может помочь любая женщина. Так что на самом деле тебе не нужна именно я, верно?
Он бросил на неё ранимый взгляд – Джулия уже не впервые замечала у него это выражение; она присела на подлокотник кресла и провела рукой по его щеке.
– И что ты мне предлагаешь? – спросила она. – Я думала, что ты сможешь накопить сил, потому что преодолеешь свои слабости! И что я получила?
– Всё, что у меня есть!
Она покачала головой.
– То есть, ничего! Одна красивая внешность – но этого в избытке и у метрдотеля из ресторана, где мы вчера ужинали!
Разговор продолжался два дня, и они так ничего и не решили. Временами она прижималась к нему, чтобы поцеловать любимые губы, но она знала – её руки сейчас хватаются за соломинку.
– Мне нужно уехать; у тебя будет время всё обдумать, – сказал он с отчаянием. – Я не знаю, как мне без тебя жить, но я понимаю, что ты не сможешь выйти замуж за того, кому не доверяешь и кому не веришь! Дядя отправляет меня по делу в Лондон …
На причале в сумерках в вечер его отъезда было грустно. Не рыдала она лишь потому, что понимала: её сила её не покидает; её сила останется с ней и без него. И всё же, глядя на то, как туманный свет падает на безупречный лоб и подбородок, как все вокруг поворачивают головы, глядя на него, и провожают его взглядами, её охватывала ужасающая пустота, и хотелось сказать: «Милый, это всё ерунда… Давай попробуем, вместе…».
Попробуем что? Очень по-человечески бросать жребий, чтобы выпало либо поражение, либо победа, но вступать в отчаянную игру, балансируя между нормальной жизнью и катастрофой…
– Ах, Дик, веди себя хорошо, наберись сил и возвращайся ко мне! Поменяйся, Дик… Поменяйся!
– До свидания, Джулия… До свидания!
В последний раз она увидела его стоящим на палубе; он закурил, и отброшенный спичкой свет резко очертил его профиль, словно на драгоценной камее.
IV
И в начале, и в конце рядом с ней суждено было оказаться Филу Хофману. Новость принёс ей именно он, и постарался сделать это как можно деликатнее. Именно он явился к ней в половине девятого и осторожно выбросил утреннюю газету за дверь. Дик Рэгленд пропал в море.
Переждав первую бурную вспышку горя, он специально стал разговаривать с ней чуть жестче, чем требовалось.
– Он хорошо себя знал! Его воля иссякла; ему больше не хотелось жить. И чтобы доказать тебе, Джулия, что тебе не в чем себя винить, я тебе кое-что расскажу. Уже четыре месяца – с тех самых пор, как ты уехала в Калифорнию – он почти не появлялся на работе. Не уволили его лишь благодаря дяде; и в Лондон его отослали ради какой-то ерунды. Он окончательно сдался после того, как у него прошёл первый порыв энтузиазма.
Он резко на него взглянула.
– Но ведь он не пил, правда? Он ведь не пил?
Фил колебался лишь долю секунды.
– Нет, он не пил; слово своё он сдержал … Он его не нарушил!
– Вот! – сказала он. – Он сдержал обещание, и лишил себя жизни, выполняя его!
Фил молчал, чувствуя себя неловко.
– Он сделал то, что обещал, и сердце его при этом разбилось! – всхлипывая, продолжала она. – Ах, и почему жизнь временами так жестока? Зестока… и никогда никого не прощает! Он был таким смелым… Он умер, но слово своё он сдержал!
Фил был рад, что выбросил газету, в которой был рассказ о том, как весело Дик провел свой последний вечер в баре, и Фил знал, что за последние месяцы Дик весело провёл не только этот вечер. Он почувствовал облегчение от того, что всё кончилось, потому что слабость Дика угрожала счастью девушки, которую он любил. Но всё же Филу было ужасно его жаль, пусть он и понимал, что Дик не мог не причинять неприятностей в силу своей полной неспособности к нормальной жизни. Фил повёл себя мудро и не стал рушить иллюзию, оставшуюся у Джулии после катастрофы.
Один неприятный момент последовал год спустя, прямо накануне их свадьбы; Джулия сказала:
– Фил, ты ведь понимаешь, что я чувствую, и всегда буду чувствовать, по отношению к Дику, правда? Он ведь был не просто красавчиком… Я в него верила, и я в нем, до некоторой степени, не ошиблась! Он сломался, но не согнулся. Он был испорченным человеком, но плохим человеком он не был! Я это сразу почувствовала сердцем, как только его увидела.
Фил содрогнулся, но ничего не сказал. Быть может, за внешностью крылось то, чего уже никто никогда не узнает? Пусть это останется скрытым навеки в глубинах её сердца и океана.
Оригинальный текст: A New Leaf, by F. Scott Fitzgerald.