Ф. Скотт Фицджеральд
Пара
Кульминация трагедии произошла на огромном комфортабельном диване — самой старой вещи из их совместно нажитого имущества.
— Ладно, — произнес серьезный и печальный Паулинг. — Пусть будет так! Мы разные люди, и нам лучше разойтись. Мы целый год старались, но лишь причиняли друг другу боль!
Кэррол кивнула.
— Точнее, это ты причинял боль мне, — поправила она.
— Нет, вовсе нет! Но давай больше не будем об этом… Как хочешь, так и думай. Я не собираюсь с тобой спорить. Ты меня не любишь — и единственное, чего я никак не могу понять: почему ты не подумала об этом до свадьбы? А теперь… — Паулинг умолк. — Надо решить, когда же мы совсем… совсем…
Вечерами в начале мая в доме еще прохладно, и Кэрролл грациозно подошла поближе к камину.
— Я хочу остаться, пока мама не вернется из Европы, — сказала она. — Где-то недели через две, а я пока соберу вещи. Конечно, если ты так хочешь, я могу уехать хоть завтра, но остановиться мне пока негде…
— И не думай уезжать! — торопливо ответил Паулинг. – Оставайся здесь. Я сам уеду, прямо с утра.
— Нет! Раз уж ты так настроен, я уеду. Я просто подумала, что ты не будешь злиться, если я тут немного…
— Я? Злиться?! Да ни в коем случае! И что… — тут он прикусил губу.
Но именно это и была единственная причина их развода. Все, что он делал, ужасно её злило! Несколько недель назад он сдался и перестал пытаться ей хоть в чем-нибудь угодить.
— Конечно, можешь пока оставаться здесь, — сухо продолжил он. — Вечером я уберу свои шмотки из большой комнаты.
— Всего на пару недель, не больше!
— Да я с ра… — и он снова осекся; он чуть было не произнес «с радостью», но вовремя понял, что это слово сейчас не годилось. Хотя оно было недалеко от правды; его разум сразу уцепился за мысль о том, что пусть хоть на пару недель, но все же она останется здесь, Конечно, развод был неизбежен; но этот краткий интервал, когда обо всем уже договорились, но никаких шагов еще не предприняли, сделал бы окончательное расставание не таким резким и болезненным.
— Вот еще что, — сказала жена. — Точнее, две вещи. Первое: завтра вечером я пригласила к ужину гостей…
— Хорошо.
— И второе: слуги! Эстер и Хильда утром уедут, и нам кто-нибудь нужен, пока… Пока мама не вернется домой. Я сегодня в городе подыскала одну пару…
— Двоих? А, ну, естественно…
— Да нет, именно пару, а не просто двоих. Муж и жена. Она готовит, а он исполняет обязанности дворецкого и помогает ей с уборкой. Пара вполне прилично выглядит, он англичанин, а она ирландка. Знала бы точно, что мы разводимся, я бы их не позвала — но теперь они все равно приедут…
Её голос постепенно стих, а взгляд уперся в пятно в центре ковра.
— Да, конечно, — пробормотал Паулинг, глядя на то же пятно. Он даже не заметил, что она умолкла и в комнате повисла тишина. Он думал о том, что через несколько минут ему придется пойти наверх и — не в порыве злости, а стараясь по возможности сохранить остатки достоинства — забрать из большой гостиной свои вещи, свою щетку и расческу, свою шкатулку с запонками, и разные бумаги со стола… А вслед за тем завершится его брак. В ночь, которую они оба проведут, лежа каждый в своей комнате по отдельности, что-то произойдет, и навеки разрушится тончайшая и таинственная связь, объединявшая их в одно целое, исчезнет неосязаемое и почти угасшее слияние их сердец, которое когда-то удерживало их от разрыва. Наутро они оба откроют глаза, чтобы увидеть совсем иной мир, понимая, что теперь они стали чужими друг другу, и отныне и навсегда останутся друг для друга чужими.
Паулинг встал.
— Пожалуй, пойду наверх, — ровным тоном произнес он.
— Ладно. Я запру дверь.
Через полчаса он выключил свет в комнате для гостей и юркнул в постель. Прохладная и ясная майская ночь за окном вызвала в памяти другую весну; эти воспоминания за последние месяцы смазались и стали едва различимы, но они были все такой же чудесной идиллией. Он задумался, бывает ли так, что любовь вновь приходит с той же силой, с тем же веселым волшебством той, первой, любви — или она теперь навсегда и необратимо растрачена?
Вскоре он услышал, как Кэри ходит внизу. Щёлкнул выключатель, послышались её шаги на лестнице. Она шла медленно, словно очень устала, а когда дошла до верхней площадки лестницы, то на мгновение задержалась у порога его комнаты. Затем она ушла в большую гостиную и закрыла за собой дверь, и в окно вместе с ночным воздухом, казалось, проникло тяжелое безмолвие, окутавшее дом.
II
С утра Паулинг поехал на станцию к десятичасовому поезду, за новыми слугами. Он сразу же узнал их в толпе приехавших.
— Вы Рейнольдс?
Мужчина — англичанин средних лет, с длинной шеей и угодливым выражением лица истинного «кокни» — низко поклонился.
— Да, сэр! Меня зовут Рейнольдс.
Он обернулся к дородной леди ирландского происхождения, которая тут же замерла рядом с ним.
— А это моя жена, сэр! Её зовут Кэтти.
Кажется, у них с собой был дорожный сундук. Рейнольдс пошел узнать, как забрать багаж, а Паулинг и дородная леди, стоя на платформе, вступили в беседу. Паулинг выразил надежду, что поездка из города, по всей видимости, не была утомительной, а Кэтти, добродушно покачав головой, покивала.
— Давно вы в Америке? — спросил Паулинг, когда они отъехали от станции.
Рейнольдс утвердительно кивнул.
— Нет, не очень давно, — не согласилась с ним Кэтти. — Примерно пару месяцев.
— Работали в Нью-Йорке?
— Нет, мы работали в Филадельфии, у весьма приличных джентльменов. Возможно, вы их знаете — мистер Марблтон и мистер Шафтер?
Нет, Паулинг с ними не был знаком. Но он с пониманием покивал головой, подтверждая, что может себе представить, какие это достойные люди.
Приехав домой, Паулинг показал Рейнольдсам, где находится кухня, и деликатно намекнул, что их комнаты находятся на втором этаже, прямо над ней. Затем он предоставил их самим себе и вышел на переднее крыльцо.
Он был в отпуске — на целых три недели, впервые в этом году! Получилось, конечно, удобно, что отпуск начался как раз в тот момент, когда его застигла врасплох катастрофа с разводом, но ему все же хотелось, чтобы у него нашлись хоть какие-нибудь дела… Навеваемая всем этим делом меланхолия усугубится от бездействия — ему только и осталось, что просидеть сиднем весь этот теплый май, глядя, как утекают последние деньки неповторимого дерзновения его семейной жизни. Но он, конечно же, радовался, что последнее слово все же было произнесено. Высокомерие, холодность, нарастающее недовольство Кэрролл от жизни с ним стали просто невыносимы! Он и сам был вспыльчивым, и не раз за последние месяцы их ссоры едва-едва не перерастали в драки.
— Лу!
Он посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос, и увидел её в ярком солнечном свете, у затянутого сеткой окна на веранду.
— Привет! — сказал он, встав, чтобы она могла пройти. — Привез я твою пару; они сейчас на кухне.
— Благодарю! — холодно ответила она, шагнув на крыльцо; в руках у нее была охапка цветов. — Я сейчас вернусь и с ними переговорю.
Он отметил, что на ней было сильно накрахмаленное платье нежно-голубого цвета, которое она не надевала с прошлого лета. Он внимательно посмотрел ей в лицо, стараясь обнаружить признаки недосыпания — у него самого, он знал, они были — но она была свежа и прекрасна, словно цветы в её руках.
— Я их для ужина нарвала, — сказала она. — Правда, красивые?
— Да, очень.
Даже не взглянув на него, она прошла в дом.
В час дня у них был обед, и сев за стол, он подумал, что это, должно быть, их последний обед вместе. Надо бы придумать, чем заняться, чтобы можно было днем уезжать в город. Ему вовсе не хотелось все время обедать в тишине, потупив глаза.
Обед был импровизированный и невкусный. По-другому, разумеется, и быть не могло — у новых слуг не было времени, чтобы освоиться с кухней. Но Паулингу показалось, что Рейнольдс как-то неестественно громко топает у стола.
— Они ведь только что приехали, — сказала Кэрролл. — Порядок-то еще никто тут не навел. А к вечеру все будет иначе.
Принесли десерт — нарезанные персики, в соуснике.
— Рейнольдс, на первый раз оставим это так, — сказала Кэрролл, — но я, разумеется, желаю, чтобы вечером десерт был подан в вазе для фруктов!
— Что-что, мадам?
— Я сказала, что желаю, чтобы десерт подавали в вазе. Помните, я ведь вам сказала, что на ужин будет бланманже?
Рейнольдс утвердительно кивнул. Кажется, он хотел что-то сказать.
— Прошу прощения, следует ли мне покосить днем лужайку?
Кэрролл бросила на него удивленный взгляд.
— Ну, да, если успеете. Возможно, будет лучше отложить до завтра.
— Что-что?
— Я сказала, что, возможно, лучше это отложить до завтра! — повторила Кэрролл, слегка повысив голос. — Ведь днем вы будете сильно заняты, не так ли?
Рейнольдс кивнул и неуклюжей тяжелой поступью ушел в буфетную.
— Должно быть, он привык косить лужайку днем, — сказала Кэрролл. — Это, видимо, одна из обязанностей пары слуг. — И тихо добавила: — Н-да… Кажется, он глуховат. Наверное, именно поэтому он так громко топает.
В тот вечер к ним в гости должны были прийти Гарольд Гай с женой, из Портленда — они с ними были едва знакомы; и еще Родерик Баркер, давний поклонник Кэрролл, из Нью-Йорка.
Паулинг задумался, а не захочет ли Баркер теперь, когда Кэрролл свободна, возобновить свои прерванные свадьбой ухаживания? Он понадеялся, что нет — только не Баркер! Сама мысль о том, что Кэрролл куда-то ходит с Баркером, или флиртует с Баркером, или целует Баркера, привела его в ужас, и он с большим трудом отогнал от себя эти мысли.
— Как поживает Твайн? — спросил Баркер.
Твайном звали маленького пуделя, с редкой шерстью и глазами безнадежного пьяницы. Эта собачка вызывала попеременно то глубокое умиление, то глубочайшее отвращение в сердце Кэрролл.
— С Твайном все прекрасно! — ответила она. — Он сегодня чуть не покусал нашего нового дворецкого. Ах, да, совсем забыла похвастаться: у нас ведь теперь есть дворецкий! Можем себе это позволить!
— Да, это последний писк моды! — с энтузиазмом воскликнул Баркер.
— Правда, мы взяли его на работу вместе с его женой, — созналась Кэрролл, — но зато он настоящий англичанин! Нельзя не признать, что это чего-то, да стоит!
Через некоторое время обсуждаемый джентльмен появился в дверях и громко объявил монотонным голосом:
— Ужин подан!
Все взгляды устремились к нему. Тон объявления слегка пугал, и все присутствующие поспешно встали, будто подчиняясь приказу немедленно перейти в другую комнату. Кэрролл про себя отметила, что завтра надо будет ему сказать, чтобы он так громко не орал.
— Придется отправить его на курсы декламаторов, чтобы научился разговаривать потише! — вслух, с наигранным весельем, заметила она по пути.
— Очаровательно! — пробормотал с улыбкой Баркер.
За ужином несколько раз случайно и без всякой задней мысли поднимались темы, заставлявшие Паулинга вспомнить, как все в его жизни поменялось. Подробно обсуждали чей-то развод — что сказала «она», и как бесчеловечно повел себя «он»; повествование включало и подробности о том, «с кем теперь гуляют» бывшие супруги.
— А про вас только и говорят, что вы в Рае — удивительное исключение, — добродушно сказала миссис Гай. — Ведь вы здесь единственная пара, никогда и ни при каких условиях не ссорившаяся при посторонних!
— И это самое опасное, — заметил Баркер. — Это ведь означает, что ссоры происходят дома! Это такой тайный порок, вроде пьянства. Супруги не ссорятся на людях, потому что в присутствии посторонних им никак не насладиться сполна душком грубости!
Паулинг и Кэрролл покраснели, как раки — все остальные догадались, что сказано было что-то неуместное, и общий разговор тут же неуклюже свернул на гольф.
Жаркое подали в полном соответствии с инструкциями Кэрролл, заранее нарезанным на куски в кухне; ужин продолжался, и Кэрролл позвонила, чтобы несли следующее блюдо. Опасаясь звучного «Что-что?» Рейнольдса, Кэрролл поймала его взгляд и кивком указала на свою тарелку. Он кивнул в ответ, и не успела она догадаться, что он собрался сделать, как он мигом выхватил у нее из-под носа тарелку и исчез в буфетной. В разговоре возникла легкая, практически незаметная пауза — один из тех моментов, которые могут либо не значить совсем ничего, либо означать очень многое. Кэрролл заметила, что на опустевшее место на столе перед ней с любопытством уставился взгляд миссис Гай.
Затем раскрылись двери буфетной; громко и усердно топая, в столовую вошел Рейнольс, неся тарелку обратно. На тарелке высилась куча мяса и овощей; Рейнольдс эффектным жестом поставил тарелку прямо перед хозяйкой, как бы желая сказать:
«Вот! Взгляните, как я для вас постарался!»
Не стоило даже надеяться, что никто ничего не заметит. Кэрролл от смущения стала пунцовой, а до её ушей донесся краткий подавленный смешок; лепту внес каждый из гостей.
— Рейнольдс, подайте все заново! — с гневом сказала она.
— Что-что? — дворецкий вытянул свою длинную шею, а рот у него был приоткрыт от вежливого усердия.
— Подайте все заново!
Её сейчас заботило лишь одно: как сделать так, чтобы гости до самого конца ужина уделяли как можно меньше внимания прислуге?
— Не могли бы вы помочь нам найти домик в Портчестере? — торопливо обратилась она к миссис Гай. — Мы решили переехать туда следующим летом.
Она поймала взгляд сидящего на другом конце стола мужа, пришла в ужас от неуместности своего замечания и нервно добавила:
— Ну, по крайней мере, сегодня… А может, махнем в Европу — если доживем, конечно.
К счастью, или к несчастью, но в этот момент Рейнольдс, почувствовав, что совершил какой-то промах, разволновался и решил исправиться, проследив, чтобы никто точно не остался голодным.
— Что-что? — осведомился он у миссис Гай. — Вы не любите спаржу?
Последовавший неудержимый, а для Кэрролл еще и слегка мрачноватый, общий смешок, он не услышал.
По всей видимости, он был глух, как тетеря! Топ, топ, топ — слышался громкий топот его шагов вокруг стола; за столом было невозможно разговаривать, когда он ходил в буфетную и обратно. При виде него у всех почему-то возникало такое впечатление, будто вокруг постоянно грохочут сковородки, рядом стучат в рельс, а об пол непрерывно бьется фарфоровая посуда.
Кэрролл подробно объяснила ему, как подавать десерт после ужина.
Она объяснила, что нужно взять десертные тарелки, на них положить салфетки и поставить вазочку с водой для ополаскивания рук. Салфетку и вазочку с тарелки каждый гость снимет самостоятельно.
Но в голове у Рейнольдса все перепуталось. Он только и запомнил, что на столе должны быть тарелки, салфетки и вазочки, и что что-то из всего этого будет сниматься и уноситься. Как и зачем, он не знал. Но находчивости ему было не занимать.
Как раз в тот момент, когда за столом наладилась интересная беседа, он вошел с бланманже, устремился к Кэрролл и, слегка замешкавшись, нагнулся и утащил у нее вазочку с водой для ополаскивания рук. А затем, не успела она догадаться, что он собрался сделать, он вывалил ложкой прямо на её льняную салфетку огромную порцию бланманже. Не мешкая, он тут же протопал к Баркеру и повторил свой номер. Лишь одна миссис Гай, не утратив присутствия духа, успела убрать салфетку со своей тарелки; а всем остальным только и осталось, что с почтительным ужасом глядеть прямо перед собой на мокрый льняной «десерт».
— Если кто-то желает добавки, — доверительным тоном и во весь голос обратился Рейнольдс к своей госпоже, — то у нас на кухне этого добра еще полно!
III
Времени у них оставалось так мало — всего двенадцать дней, что на следующее утро они решили эту парочку не увольнять. И как только гости разъехались, Паулинг подумал, что по сравнению с их неизбежным расставанием, все это не имеет никакого значения. Нет, само желание расстаться у него не исчезло, отнюдь нет! Он уже почти совсем примирился с этой мыслью — не то, что в момент, когда они обо всем договорились… Страстные ссоры, происходившие последние три месяца, сменились холодным спокойствием, и все дело приобрело оттенок важности и последовательности.
С утра Паулинг уехал в город и провел весь день в клубе выпускников Йельского университета, чувствуя себя «не в своей тарелке» среди обретавшейся там молодежи, и ощущая себя даже старше своих однокурсников, ну и, в свете своего грядущего развода — слегка замаранным.
Своей грядущей свободе он был, в какой-то мере, даже рад. Будет больше времени на чтение и путешествия, больше не будет давящей чувствительности и нервозности Кэрролл — но, увы, ему уже никогда не стать тем прежним холостяком, которым он был до свадьбы. Ведь считать себя абсолютно свободным будет, в какой-то степени, даже неприлично с его стороны…
Наступил вечер, и он подумал, что ему незачем ехать обратно домой, за город. Можно переночевать в клубе и провести в городе еще и завтрашний день. Но с приближением времени отхода последнего пригородного поезда он все больше и больше убеждался, что ехать нужно обязательно. Мысль о том, что Кэрролл придется ночевать в доме одной, наедине с двумя новыми слугами, вселяла в него тревогу.
Его предчувствия оправдались. Войдя в дом, он увидел, что Кэрролл сидит на диване, уставившись прямо перед собой злыми глазами, а на коленях у нее сидит Твайн.
— Избавься от этих людей! — тут же сказала ему она. — Это просто ужас какой-то! У нас не хватит сил выдерживать их еще две недели!
— Почему? Что еще они натворили?
— Ну, для начала они приготовили мне ужасный завтрак, а когда я пошла на кухню, чтобы сделать выговор, эта женщина так на меня покосилась, словно собралась ударить меня кастрюлей прямо по голове! Я даже слегка испугалась, и решила с ней больше не разговаривать. Мужчина еще хуже…
— Я с ними поговорю.
— Да. И еще кое-что — они отшлепали Твайна!
— Отшлепали Твайна? — недоверчиво спросил он. — За что?
— Ни за что! Сказали, что он укусил этого… «мистера Рейнольдса», как его жена его зовет! Но даже если он и укусил, то это они его спровоцировали, потому что Твайн никогда не кусается. Как бы там ни было, я видела, как они его шлепали!
— И что ты сделала?
— Я испугалась — что же я могла тут поделать? Эта женщина, как ведьма, что-то бормотала себе под нос, а Рейнольдс топал туда-сюда по кухне, словно на него напал гризли! Я схватила Твайна и убежала сюда, с тех пор тут так и сижу.
— Хм! — воскликнул Паулинг. — Я их уволю после ужина.
Ужин оказался несъедобным. Кэрролл уселась, положив локти на стол и уронив голову на руки, слегка покачивая головой каждый раз, когда ей предлагали новое блюдо. По окончании ужина Паулинг распахнул двери в буфетную.
— Рейнольдс! — позвал он.
— Да, сэр!
Рейнольдс словно ждал, когда его позовут; с агрессивным оживлением, он тут же выскочил из кухни.
— Рейнольдс, боюсь, что нам с вами в этом доме не ужиться, поэтому я не вижу смысла продолжать.
Рейнольдс уставился на него непонимающим взглядом. Очевидно, он не расслышал ни слова.
— Я сказал, — повторил Паулинг, — что мы, по всей вероятности, не подходим друг другу, так что нет никакого смысла продолжать все это дальше.
Рейнольдс кивнул.
— Вы нас весьма устраиваете, — объявил он, вытянув свою длинную шею и бросив на Паулинга глупый взгляд сверху вниз.
— Но вы не устраиваете нас! — с раздражением произнес Паулинг. — И мне кажется, что нам лучше…
— Вас что-то во мне не устраивает? — осведомился Рейнольдс. — Мадам пожаловалась вам на меня?
— Давайте не будем приплетать сюда мадам!
— Почему же мы вас не устраиваем?
— Потому что нам был нужен опытный дворецкий. Мы платим вам немалое жалованье и хотим, чтобы у нас работал хорошо обученный человек.
— Они даже постель застелить не могут! — сказала Кэрролл. Она вошла в столовую и встала рядом с мужем. — Сегодня днем я взглянула на свою постель — белье было уложено как попало, сплошные морщинки! Пришлось мне самой все сделать заново.
Рейнольдс с оскорбленным видом вытаращил свои тусклые глаза.
— Мы всегда удовлетворяли наших хозяев! — выпалил он. — Когда мы работали у обоих джентльменов в Филадельфии, они… Да они нарадоваться на нас не могли!
Его тон подразумевал, что оба филадельфийских джентльмена прямо-таки носили их на руках.
— Я истинный Джон Буль[1], это так! — с вызовом произнес он. — Если я что-то сделал не так, я желаю знать, что именно? Почему ваша жена не говорит прямо, что её не устраивает, а идет к вам жаловаться и устраивает скандал?
— Потому что у нас тут не школа дворецких! — крикнул Паулинг. — Мы нанимали вас как квалифицированного дворецкого. Вы сами сказали моей жене, что все умеете!
Рейнольдс предпочел парировать своим предыдущим заявлением.
— На нас никто и никогда не жаловался!
— Еду есть невозможно! — крикнула Кэрролл.
— Что-что? — скептически посмотрел он на нее. — Да мы с женой десять лет держали в Англии ресторан!
— Послушайте, я не собираюсь с вами спорить, — воскликнул Паулинг. — То, как вы подаете блюда и как вы их готовите, может быть, и правильно, только нам не нравится, только и всего! Так что — всего доброго!
Они вернулись в гостиную.
— Почему ты не сказал, чтобы они завтра же уехали? — спросила Кэррол.
— Духу не хватило. Очевидно же, что для них это первая или вторая работа в Америке, так что дадим ему пару часов, чтобы в его котелке утряслось, что он уволен!
Кэрролл взяла со стола журнал о кино и ушла наверх.
Через несколько минут в гостиную, громко топая, вошел Рейнольдс.
— Что вам угодно? — спросил Паулинг.
— Я пришел попросить вас дать нам рекомендацию.
Паулинг от неожиданности так и сел на диван.
— Рекомендацию? Но вы ведь у нас всего три дня проработали?
— Верно, — согласился Рейнольдс, — но мы приехали сюда из самой Филадельфии!
— А при чем тут это?
Не обращая внимания на вопрос, Рейнольдс продолжил.
— Видите ли, у нас пока всего одна рекомендация, а если нет хотя бы двух, работу найти крайне сложно.
— Что ж… — неуверенно произнес Паулинг, — Пожалуй, я вам кое-что напишу.
Он прошел к стоявшему в углу столу.
— А чем вы занимались до того, как стали дворецким? — громко спросил он.
— Мы держали ресторан, а потом я служил письмоносцем в Девоншире.
Паулинг принялся писать.
— Слушайте, я прочитаю вслух, — сказал он через некоторое время.
По требованию:
Настоящим подтверждаю, что Джеймс Рейнольдс и его жена были наняты мной на работу и проявили себя как усердные и честные люди. Указанный Рейнольдс когда-то служил письмоносцем, а также обладает опытом работы в ресторане и дворецким.
— Так устраивает? Боюсь, что ничего больше я сказать не могу.
Рейнольдс прочитал письмо и медленно сложил его пополам.
— Что ж, теперь вы, как положено, вручите мне уведомление о том, что через месяц мы должны освободить место? — спросил он.
— Уведомление?! Через месяц? — воскликнул Паулинг. — Я хочу, чтобы вы уехали в субботу!
Шея Рейнольдса по-гусиному вытянулась вперед.
— В субботу?!
— Конечно! У нас тут не принято уведомлять за месяц.
Рейнольдс с видом глубокой меланхолии задумался.
— Ну, ладно, — с неохотой произнес он. — Выплачивайте нам жалованье за месяц, и мы уезжаем в субботу.
— Эй, слушайте внимательно! Я не собираюсь платить вам жалованье за месяц! Заплачу за две недели; вы ведь всего три дня проработали!
— Я не могу на это согласиться.
Паулинг протянул руку и выдернул рекомендательное письмо из рук Рейнольдса.
— Вы его не получите, — сказал он, — если продолжите со мной спорить!
Ему даже стало немного жаль этого беспомощного неумеху; но, когда наутро спор возобновился, он утратил всю свою снисходительность. Оказалось, что и Кэти тоже огорчилась и сочла себя обиженной.
Паулинг надел пиджак и собрался в Нью-Йорк.
— Послушайте, — произнес он. — Ничто не заставит меня передумать; вам меня не переубедить! Если считаете, что вам есть что сказать, поговорите лучше с миссис Паулинг.
Не обращая никакого внимания на назойливое «прошу, подождите секундочку!» Рейнольдса, Паулинг надел шляпу и вышел на улицу.
Неделя кончалась, и он был этому только рад. В субботу после завтрака он открыл дверь буфетной и позвал Рейнольдса в столовую.
— Деньги я вам выплачу сразу, как только соберете вещи.
— Что-что?
— Деньги, как договаривались!
Рейнольдс небрежно махнул рукой.
— Да не торопитесь, расплатимся в день отъезда.
— Не торопитесь?! — воскликнул Паулинг. — Но вы ведь сегодня уезжаете. Сегодня суббота!
— Мы уезжаем в среду, — спокойно объявил Рейнольдс. — Миссис Паулинг разрешила нам остаться до среды.
Дверь буфетной чуть-чуть приоткрылась, и из-за плеча Рейнольдса через щель на Паулинга уставились два злых темных глаза.
— Да, так она и сказала, — угрожающим тоном подтвердила Кэти. — Я сама с ней разговаривала.
Когда Кэрролл спустилась вниз, Паулинг обратился к ней с ехидной усмешкой.
— Так ты, значит, разрешила им остаться здесь до среды?
Она замялась.
— Да, разрешила…
— А почему?
— Эта женщина… Эта Кэти… — запинаясь, произнесла Кэрролл. — На следующий день после того, как ты уехал, она пришла ко мне наверх и заставила меня!
— Заставила тебя? Да как это она…
— Ну, она меня вынудила. Пришла наверх, что-то бормоча, и сказала, что я её сюда заманила, посулив работу, а потом у неё за спиной наябедничала тебе на нее! Она была очень возбужденная, очень громко говорила, а в коридоре туда-сюда топал этот Рейнольдс, словно британский гвардеец, и я испугалась и сказала, что они могут оставаться до среды. И еще мне стало их жаль — она сказала, что им некуда податься.
— Гм…
— Всего несколько дней, — добавила она. — Мама вчера прислала радио-телеграмму, приезжает в четверг на «Мавритании».
Утомившись от трех бессонных ночей, Паулинг прилег днем на стоявшем на крыльце диванчике и погрузился в жаркую дремоту. Он проспал несколько часов, и ему снились пугающие, неспокойные сны. В пять вечера он внезапно проснулся от того, что над ним стояла Кэрролл, всхлипывая и что-то бормоча испуганным голосом.
— Что стряслось? — пробормотал он, еще не совсем очнувшись от сна.
— Мой Твайн! — воскликнула она. — Они его убили! Я так и знала, что этим кончится! Последний раз я видела его утром, а только что на кухонном столе я видела револьвер!
IV
Паулинг вскочил.
— Что? Ты уверена?
— Абсолютно! Полчаса назад я слышала выстрел и какой-то визг. И как только у них рука поднялась на беспомощную собачку!
— Побудь здесь, — сказал Паулинг. — Я сейчас разберусь.
— Он тебя застрелит! — воскликнула Кэрролл. — На твоем месте я бы туда без оружия не ходила. Они ведь опасные маньяки, вот что я думаю!
Паулинг нашел Кэти в одиночестве на кухне; её большие, мускулистые руки были по локоть в тесте.
— Где Рейнольс? — резко спросил он.
— Мистер Рейнольдс ушел.
— Куда?
Кэти натужно пожала плечами.
— А он что, не имеет права иногда выйти на прогулку?
Это был шах и мат. Паулинг одним взглядом обшарил кухню.
— Вы не видели собаку? — спросил он, уже более спокойно.
— Собаку? — Кэти тоже обвела взглядом кухню. — Да, я видела тут собаку! Она постоянно здесь шныряет. Но сейчас её тут нет. Не люблю я собак! — зловещим тоном прибавила она.
— Моя жена желает знать, где сейчас собака?
Кэти продолжала сердито месить тесто.
— Я к вам не за собаками следить нанималась, — ответила она. — Хватит с меня и того, что это вонючее животное вечно носится у меня на кухне!
— От него не пахнет!
— От нее воняет! — тоном, не терпящим возражений, заявила Кэти.
Разговор опять, по всей видимости, зашел в тупик. Паулинг попробовал иначе.
— Жена мне сказала, что видела на кухне револьвер?
Кэти безразлично кивнула.
— Это револьвер мистера Рейнольдса, он его чистил. В Филадельфии он даже стрельнул из него во взломщика.
В этот момент открылась дверь кухни и вошел Рейнольдс.У него в руке был кожаный ремешок, который Паулинг немедленно узнал — это был поводок Твайна.
— Где вы были? — спросил он.
— Что я делал? — переспросил Рейнольдс.
— Я спрашиваю, где вы были?
— Я гулял, — спокойно ответил Рейнольдс, швырнув поводок на кухонный стол.
— А это у вас откуда? — Паулинг указал на стол.
— Это? А, это для собаки. Я хотел её выгулять.
— И как? Выгуляли?
— Мне не удалось её отыскать.
— Гм… — Паулинг задумался, что бы это могло означать? Ведь если он убил Твайна во дворе, то вряд ли для этого ему понадобился бы поводок.
— А зачем вы сюда привезли револьвер?
Шея Рейнольдса вытянулась от негодования.
— Я имею право возить свой револьвер, когда и куда мне вздумается! Какое вам до этого дело?
— А такое, что сдается мне, что вы идиот! — запальчиво ответил Паулинг.
Рейнольдс неожиданно сделал шаг вперед и положил руку Паулингу на плечо.
— Послушайте, Паулинг… — начал он, но продолжить ему не удалось; Паулинг в ярости сделал шаг назад, стряхнув руку со своего плеча.
— Полегче! — крикнул Паулинг. — Вы тут всего лишь слуга!
— Да, я слуга! — с надменным видом заявил Рейнольдс. — Но я истинный Джон…
— Да плевать мне! — перебил его Паулинг. — В настоящий момент вы получаете деньги от меня, за то, что вы мне прислуживаете, так что потрудитесь не распускать ваши руки! И чтобы завтра утром в этом доме вас уже не было!
— Я, может, и слуга, — проблеял Рейнольдс, — но еще я истинный Джон Буль…
Паулинг разрывался между злостью на тупость этого человека и желанием расхохотаться от его попытки олицетворять собой разом всю Британскую империю.
— Мне доводилось работать в местах получше этого, — продолжил Рейнольдс. — О, да, те джентльмены из Филадельфии, мистер Марблтон и мистер Шафтер…
— Да они нарадоваться на нас не могли! — завопила его жена.
Паулинг в ярости выбежал с кухни. Он провел целый час на улице, обшарив все окрестности в поисках свежей могилки, заглядывал в высокую траву и даже осмотрел все соседские дворы. Множество раз его облаивали чужие сторожевые собаки, но никаких следов Твайна ему обнаружить не удалось. И если пудель все же был убит, то преступление, очевидно, произошло где-то вблизи дома.
Он обыскал собственный двор и осмотрел каждую щель в гараже, напоследок спустился в подвал и проверил все стоявшие там ящики и коробки; он даже переворошил кучу угля и заглянул в холодную топку. Бесполезно! Твайн исчез, словно его и не было вовсе!
Ужинать Паулинги отправились в гольф-клуб; обстановка была холодная и отдавала официозом, а когда они вернулись домой, Кэрролл ушла наверх собирать свои вещи. Он, к несчастью, знал, что в глубине своего сердца она винит его и в пропаже своей собачки — словно он таким образом напоследок ей отмстил за то, что она решила с ним расстаться.
В ту ночь ему приснилось, что Рейнольдс на «Мавритании» подает на стол матери Кэрролл Твайна; пес подавался как «блюдо от шефа».
— Я истинный Джон Буль! — объявлял Рейнольдс, поливая дымящееся мясо толстым слоем соуса.
— Прекрасно! — отвечала мать Кэрролл. — Я возвращаюсь, чтобы забрать свою дочь!
— Чудесно! — произносил Рейнольдс. — И я представлю вашу дочь обоим джентльменам из Филадельфии!
Тут Паулинг проснулся, нервно выпрямившись и сев рывком в кровати. Ручка двери в его комнате слегка повернулась, а дверь медленно раскрылась.
— Кто там? — отрывисто спросил он.
— Лу! Там внизу кто-то есть! — донесся испуганный шепот Кэрролл.
Паулинг встал с кровати, быстро накинул халат и вышел в коридор.
— Наверное, это Рейнольдс, — прошептала она. — Но, кто бы там ни был, он старается ходить как можно тише!
— Ого! И еще он включил там свет, — пробормотал Паулинг, посмотрев вниз с лестницы.
— Может, лучше покричим отсюда?
Паулинг отрицательно покачал головой.
Взяв пистолет, он бесшумно спустился вниз по лестнице, пересек неширокий коридор и заглянул из-за угла в гостиную.
У письменного стола в роскошном, украшенном цветами, халате, стоял на коленях мистер Рейнольдс. Его пальцы осторожно ощупывали резьбу сбоку стола, словно он искал какую-то секретную пружину. Весь пол был усеян бумагами, которые раньше лежали в выдвинутых ящиках стола.
Рейнольдс был не один. Кэти — тоже в неглиже — ходила по комнате, заглядывая в вазы и коробки с сигарами, с азартом в глазах рассматривая книжные полки и пространство за каминным экраном. Время от времени Рейнольдсы обменивались взглядами и синхронно качали головами, давая друг другу понять, что поиск пока не увенчался находкой чего-либо ценного.
Паулинг резко вошел в комнату.
— Руки вверх! — скомандовал он, направив на Рейнольдсов револьвер.
Мужчина так испугался, что его рука соскользнула со стола, и он молча уселся прямо на пол, не отрывая испуганного взгляда от пистолета. Кэти, негромко вскрикнув, вытянула руки к потолку.
— Что тут происходит? — спросил Паулинг.
Рейнольдс, не говоря ни слова, посмотрел на жену.
— Мы бедные люди! — испуганным голосом возопила она.
— Вы бесчестные люди! — выпалил Паулинг. — И, кроме того, вы попадете в тюрьму!
— Только не это! — Кэти ударилась в слезы. — Не говорите так! Нам так тяжело пришлось, сэр, так тяжело! Мистер Рейнольдс ведь почти совсем оглох, и теперь нам никуда не устроиться, чтобы заработать себе на жизнь. Мы никогда никому не делали зла!
— А это, по-вашему, просто невинные шутки?
— Но что же нам оставалось? — воскликнула Кэти. — Мы переехали в Америку, и нам ведь надо на что-то жить, вот мы и решили заняться тем единственным, что мы еще могли делать. Это я его убедила этим заняться, я, честное слово! Это единственное, что мы еще можем, и хотя бы немного умеем, делать.
Губы Рейнольдса судорожно задвигались.
— Оно у вас и очень нам нужно, а мы всего лишь хотели его забрать, — произнес он.
— Вам ведь никакого ущерба! — чуть не плача, повторяла Кэти. — Вам-то оно зачем? Мы думали, вы и не заметите.
— Не замечу? — воскликнул Паулинг. — Не замечу, что вы обокрали мой дом?
— О, господи! — всхлипнула Кэти. — Да если бы вы нам его просто отдали, ничего бы этого и не было!
— А с чего это я должен отдавать вам мои деньги?
— Деньги? Какие деньги? — Рейнольдс и Кэти обменялись взглядами.
— Нам не нужны ваши деньги, кроме того, что вы нам должны, — с достоинством произнес Рейнольдс.
— Тогда какого черта вы тут ищете?
— Я ищу свое рекомендательное письмо!
— Какое еще письмо?
— То самое, которое вы мне почти отдали! Я считаю, что это моя собственность, и я имею право его забрать.
Паулинг медленно опустил пистолет.
— Хотите сказать, что вломились сюда среди ночи ради этого письма?
— Да, сэр! — подтвердила Кэти.
Рейнольдс скованно поднялся с пола.
— Я истинный Джон Буль! — ни с того, ни с сего заявил он.
— Вот и хорошо, и ступайте к себе в спальню, и будьте там себе на здоровье хоть королевой Викторией! А я считаю своим долгом сдать вас в полицию.
— Одни неприятности с того самого мига, как мы сюда приехали! — расплакалась Кэти. — Уверяю вас, ни я, ни мистер Рейнольдс в этом не виноваты! Все эти неприятности — дело рук миссис Паулинг! Целыми днями она только и делает, что лежит и без остановки плачет, словно у нее сердце от тяжести разрывается…
— Что?
Паулинг был так изумлен, что промахнулся и сунул пистолет мимо кармана, уронив его на пол.
— И как я, интересно, должна застилать простыни «без единой морщинки», если она всю ночь напролет на них ерзает, да так сильно, что просто удивительно, как она еще в них дырки не протерла? — продолжила Кэти.
— Боже мой! — воскликнул Паулинг. — Это что, правда?
— Правда? А с чего мне вам врать?
— Прошу вас, будьте как дома! — не сдерживаясь, выпалил он. — Сигары на столе! Можете тут хоть всю ночь сидеть! — Развернувшись, он с упоением выбежал из гостиной и побежал вверх по лестнице, перескакивая разом через пару ступенек.
— Кэрролл! — звал он. — Ах, Кэрролл!
Она стояла на верхней площадке лестницы и тоже побежала ему навстречу, перескакивая сразу через две ступеньки. Они слились в единое целое в огромном квадрате бодрящего серебристого света полной луны, падавшего из открытого окна.
V
В десять утра следующего дня мистер Рейнольдс, закутанный в ярко-синий «ульстер»[2] и в замшевых перчатках, бок о бок с миссис Рейнольдс явился в гостиную. Войдя, Рейнольдсы окинули слегка высокомерными взглядами обычный костюм-тройку, который Паулинг счел вполне подобающим случаю.
— Мы уезжаем, — объявил Рейнольдс. — Я заказал такси, чтобы успеть на поезд в половине одиннадцатого. День сегодня дождливый!
Паулинг прошел к столу и, покопавшись среди разбросанных ночью бумаг, отыскал свою чековую книжку.
— Обращаюсь к вам как мужчина к мужчине, — добавил Рейнольдс, слегка шмыгая носом. — Пожалуйста, будьте так добры, отдайте нам нашу рекомендацию!
Выписав чек, Паулинг сунул руку в карман пиджака, достал письмо и, нахмурившись, прочитал его еще раз.
— Забыл подписать! — вдруг произнес он и, положив бумагу на стол, склонился над ней с ручкой в руках.
Затем сложил лист, вложил в него чек и вручил Рейнольдсу.
Поклонившись и любезно улыбнувшись, Кэти открыла дверь.
— Прощайте! — произнес Паулинг. — Желаю вам удачи.
— Всего доброго! — весело воскликнула Кэрролл.
— Всего доброго, сэр! Прощайте, мадам! — Рейнольдс остановился, держа руку на ручке двери. — Позвольте сказать вам одну вещь. Я стану молиться, чтобы вас обоих, если вы окажетесь на чужбине, никогда не выставили бы на улицу в подобный дождливый день!
Эффект от его слов был несколько испорчен тем, что именно в этот момент на небе вдруг решило явиться солнце. Но Рейнольдс, не обращая на это внимания, драматическим жестом поднял воротник пальто и, подтолкнув жену вперед, вышел прямо туда, где, по его мнению, бушевала неистовая гроза.
— Вот они и ушли, — сказал Паулинг, заперев за ними дверь и обернувшись. — Они ушли, и мы теперь в этом доме одни!
Кэрролл протянула к нему руки, а он устремился к ней и встал перед ней на колени.
***
— Скажи мне, — спросила она у него, когда прошло уже довольно много времени, — а что ты сделал с тем письмом? Я видела, что ты туда что-то вписал, а просто подписал!
— Я исправил лишь одно слово, — и он рассмеялся, сначала негромко, а потом весело и так заразительно, что она тоже принялась смеяться вместе с ним. — Я, как положено, выписал им чек на двести долларов, — сказал он, — а вот письмом им, боюсь, вряд ли удастся воспользоваться…
— Что же ты там поменял? — спросила она. — Быстро рассказывай!
— Ну, там была одна строчка, где было написано, что он «служил письмоносцем». И я исправил слово «письмоносцем» на «тифоносцем».
— Тифоносец? — озадаченно повторила она.
А затем до нее дошло, и они оба вновь принялись весело и безудержно смеяться — их смех поплыл вверх, в спальню, заплыл в ванную, и закружился по столовой, и влетел в буфетную, и вернулся обратно в ту же комнату, где они сейчас сидели. Весь дом теперь был залит солнечным светом, и свежий ветерок нес с собой через окно ароматы цветов из сада, и жизнь началась заново, как она всегда это делает.
***
В полдень из-за угла к дому Паулингов приблизился маленький пудель, с редкой шерстью и глазами безнадежного пьяницы. По видимости, лишь подойдя к задней двери дома, он осознал, где находится — потому что он тут же вздрогнул и торопливо попятился назад. Он с подозрением обошел широкий круг вокруг дома и приблизился к входной двери, где осторожным кашляющим лаем возвестил о своем присутствии.
— Эй, — пролаял он, — я вернулся!
Прошло некоторое время, прежде чем ему удалось привлечь хоть чье-то внимание. Он заметил, что кое-что стоит не на своих местах, и на мгновение он испугался, что в доме никого нет. Но это было не так: одна пара — та самая, которой он боялся — съехала, и в доме теперь проживала лишь вторая — другая — пара.
Примечания переводчика:
[1] Джон Буль — олицетворение британского джентльмена, наподобие широкоизвестного «дяди Сэма»;
[2] «ульстер» — длинное свободное пальто с поясом.
Оригинальный текст: The Couple, by F. Scott Fitzgerald.