Ф. Скотт Фицджеральд
Младенцы в лесу
I
На верхней площадке она остановилась. В груди ее теснились эмоции, которые испытывают пловцы перед прыжком с высокого трамплина, премьерши перед выходом в новой постановке, нескладным юнцам в полосатой форме в день ответственного матча. Ей казалось, что по лестнице ей подошло бы спускаться под барабанный бой или под избранное из «Таис» или «Кармен». Никогда еще она так не переживала по поводу своей наружности и не была ею так довольна. Ровно полгода назад ей исполнилось шестнадцать лет.
— Изабелла! — окликнула ее Элена из открытой двери своей комнаты.
— Я готова, — от волнения ей слегка сдавило горло.
— Я надела не те туфли и чулки — подожди минутку.
Изабелла двинулась было к двери комнаты Элены, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало, но почему-то передумала и осталась стоять, глядя вниз с лестницы. Лестница делала предательский поворот, и ей были видны только две пары мужских ног в нижнем холле. В одинаковых черных лакированных туфлях, они ничем не выдавали своих владельцев, но ей хотелось ужасно, чтобы одна из них принадлежала Кеннету Пауэрсу. Этот молодой человек, которого она еще не видела, занял собой значительную часть ее дня — дня ее приезда. По дороге с вокзала Элена, забросав ее вопросами, рассказами, признаниями и домыслами, между прочим сообщила:
— Кеннет Пауэрс просто жаждет опять с тобой встретиться. Он решил на день опоздать в колледж и нынче вечером будет в клубе. Он много о тебе слышал…
Ей понравилось то, что она услышала. Значит, и он ею более-менее интересуется. Впрочем, она привыкла налаживать романтические отношения и без предварительных уведомлений. Но одновременно с приятным предчувствием у нее екнуло сердце, и она спросила:
— Ты говоришь, он обо мне слышал? Что именно?
Элена улыбнулась. При своей интересной гостье она чувствовала себя чем-то вроде распорядительницы.
— Он знает, что ты хорошенькая… — она сделала паузу — …и наверно знает, что ты любишь целоваться.
Изабелла слегка поежилась под меховой накидкой. Она уже привыкла к тому, что это следует за нею повсюду, и это ее раздражало — но, с другой стороны, в новом городе такая репутация могла стать преимуществом. Про нее говорят, что она распущенная? Да? Так пусть проверят. Она не была ни столь опытной, чтобы сожалеть об этом, ни столь юной, чтобы этому радоваться.
— Ему Анна (еще одна школьная подруга) рассказала, не я — я же понимаю, что тебе это не понравилось бы, — наивно продолжала Элена. — Она придет к нам сегодня вечером, к ужину.
В окно машины она глядела на высокие снежные сугробы, мелькавшие мимо. Здесь было намного холоднее, чем в Питтсбурге. Стекло дверцы обледенело, в окошках по углам налип снег. А мысли ее возвращались все к тому же. Интересно, он тоже одевается, как вон тот парень, что преспокойно шагает по явно людной улице в мокасинах и каком-то карнавальном костюме? Как это типично для Запада! Нет, он, наверно, не такой, ведь он учится в колледже, на первом курсе, кажется. Помнила она его очень смутно. Любительский снимок двухлетней давности, на котором её внимание привлекли только большие глаза (теперь-то он, наверно, и весь не маленький). Но за последние две проведенные в школе недели, после того как было решено, что на Рождество она поедет гостить к Элене, он вырос до размеров достойного противника. Дети, эти хитроумные сводники, быстро строят планы и схемы, к тому же и Элена по мере сил устно подогревала ее легко воспламеняющуюся натуру. Изабелла была, и уже не раз оказывалась, способной на очень сильные, пусть и очень преходящие чувства…
Они подкатили к большому кирпичному особняку, стоявшему отступя от заснеженной улицы. Миссис Террел встретила ее довольно безразлично, из разных углов появились младшие братья Элены и вежливо с ней поздоровались. Изабелла тактично пожимала протянутые руки. Она, когда хотела, умела расположить к себе всех, с кем встречалась, — кроме девушек старше себя и некоторых женщин. И впечатление, производимое ею, всегда было точно рассчитано. Несколько девиц, с которыми она в тот день познакомилась, по достоинству оценили и ее, и ее репутацию. Кеннет Пауэрс казался неисчерпаемой темой для разговоров. Видимо, он был отчаянным ухажером. Он пользовался успехом, хотя не так чтобы очень. Очевидно, все эти девушки рано или поздно с ним флиртовали, но сколько-нибудь полезных сведений не сообщила ни одна. Он непременно в нее влюбится… Элена заявила об этом своим подружкам, и, едва увидев Изабеллу, они сами стали уверять ее в этом. А Изабелла подумала, что, если потребуется, она заставит себя им увлечься — не подводить же Элену. Пусть даже сама-то она в нем и разочаруется — Элена расписала его в самых привлекательных красках: красив, как бог, и подход у него есть, и непостоянства хватает. Словом — весь букет тех качеств, которые в ее возрасте и в ее среде ценились на вес золота. Не его ли бальные туфли выделывают па «фокстрота» на мягком ковре вестибюля?
Впечатления и мысли у Изабеллы всегда сменялись с калейдоскопической быстротой. У нее был тот светски-артистический темперамент, который часто встречается и среди дам из общества, и среди актеров. Свое образование, или, вернее, опыт, она почерпнула у молодых людей, домогавшихся ее благосклонности, такт был врожденный, а круг поклонников ограничен только числом представленных ей молодых людей. Кокетство лучилось из ее больших темно-карих глаз, физический магнетизм чувствовался на расстоянии.
И вот она стояла на верхней площадке лестницы и ждала другие туфли и чулки. Она уже начала терять терпение, но тут появилась Элена — как всегда, веселая, сияющая. Пока они вместе спускались по широкой лестнице, словно лучи нервного прожектора освещали в уме Изабеллы поочередно две мысли. Слава богу, я сегодня не бледная и интересно, а танцует он хорошо?
Внизу ее сперва окружили девицы, с которыми она познакомилась днем — в мягком вечернем свете они выглядели совершенно неузнаваемо; потом она услышала голос Элены, перечислявшей фамилии, и машинально поздоровалась с шестью черно-белыми, совершенно негнущимися манекенами. Мелькнула там и фамилия Пауэрс, но она не сразу разобралась, к кому ее приклеить. Все стали неумело пятиться и смущенно сталкиваться и в результате этой путаницы все оказались обременены самыми нежелательными партнерами. С Питером Кэрролом, с которым Изабелла познакомилась только что — он учился в шестом классе Хотчкисса, — она ловко ускользнула к пианино. Ей хватило одного, возможно, шутливого замечания о сегодняшнем вечере. Удивительно, как она умела обыграть такое невинное замечание! Сперва она повторила его прочувствованным контральто, потом с чарующей улыбкой, словно оценила со стороны, потом снова произнесла с небольшими вариациями, наделив нарочитой значительностью — причем все это было облечено в форму диалога. Питер, замирая от счастья, не подозревал, что комедия эта разыгрывается вовсе не для него, а для тех черных глаз, что поблескивали из-под тщательно приглаженных волос чуть левее от них. Подобно актеру, чувствующему, что он уже покорил зрительный зал, и теперь можно уделить внимание зрителям первого ряда, Изабелла исподтишка изучала Кенннета Пауэрса. Оказалось, что он среднего роста, и по тому, что это ее разочаровало, она поняла, что ожидала, что он высок и строен, как Вернон Кастл. Самым примечательным в нем были волосы и глаза — они были черными и чудесно блестели. А еще она отметила легкий румянец на смуглом лице, греческий профиль, особенно эффектный в сочетании с узким фраком и пышной шелковой манишкой из тех, что все еще пленяют женщин, хотя мужчинам уже изрядно надоели.
Кеннет, не говоря ни слова, улыбался.
— Вы со мной не согласны? — вдруг как бы невзначай обратилась к нему Изабелла.
Затем у двери послышался шум, и Элена пригласила всех к столу. Кеннет протиснулся к Изабелле поближе и шепнул:
— За ужином сядем вместе, Изабелла.
У Изабеллы захватило дух — он действовал быстро. Конечно, это только добавляло интерес, но одновременно она чувствовала, что одну из лучших реплик отняли у звезды и передали чуть ли не статисту… Нет, этого она не допустит. Под взрывы смеха молодежь рассаживалась за длинным столом и много любопытных глаз следило за Изабеллой. Польщенная этим, она оживилась и разрумянилась, так что Питер Кэррол, заглядевшись на нее, забыл пододвинуть Элене стул и отчаянно от этого смутился. По другую руку от нее сидел Кеннет — уверенный, самодовольный и внимательный. Он заговорил сразу, так же как и Питер:
— Я много о вас слышал…
— Смешно сегодня получилось…
Оба одновременно умолкли. Изабелла робко повернулась к Кеннету. Обычно ее понимали без слов, но сейчас она не стала молчать:
— От кого слышали? Что?
— От всех — и не раз. — Она вспыхнула и потупилась. Справа от нее Питер уже «сошел с дорожки», хотя еще не успел это понять.
— Я вам расскажу, что пришло мне в голову, как только я увидел вас, — продолжал Кеннет. Она чуть наклонилась в его сторону, скромно разглядывая веточку сельдерея у себя на тарелке. Питер вздохнул — он хорошо знал Кеннета и как тот блестяще использует такие ситуации. Он решительно повернулся к Элене и осведомился, когда она собирается ехать в колледж.
II
Ни Изабелла, ни Кеннет, безусловно, не были, ни невинны, ни опытны. К тому же эти ярлыки не играли большой роли в той игре, которую они начали. Оба были просто прирожденными притворщиками, не чуждыми расчета и умеющими завершать начатое, молодыми актерами — оба играли те роли, которые они будут играть ближайшие годы. У обоих все началось с красивой внешности и беспокойного нрава, а дальнейшее пришло от прочитанных романов и разговоров, подслушанных среди знакомых постарше годами. Изабелла демонстрировала наивный взгляд широко раскрытых блестящих глаз, но Кеннета это нисколько не обмануло. Он ждал, когда она сбросит маску, но ее права носить маску не оспаривал. Она, со своей стороны, не обольщалась его личиной многоопытного скептика. Она росла в более крупном городе и повидала больше разных людей. Но позу его приняла — это входило в число мелких условностей, необходимых в такого рода отношениях. Он понимал, что ее исключительными милостями обязан тщательной подготовке со стороны, знал, что сейчас в ее поле зрения нет никого более интересного и что пользоваться этим нужно, пока его не заслонил кто-нибудь другой.
И оба проявляли изворотливость и хитрость, от которых ее родители пришли бы в ужас.
По окончании ужина гости перешли в фойе, и в большой комнате внизу, прежде — детской, начались танцы. Как положено, Изабеллу перехватывали на каждом шагу, а потом молодые люди пререкались по углам: «Мог бы потерпеть еще минут десять!» или: «Ей это тоже не понравилось, она сама мне сказала, когда я в следующий раз ее отбил». И это не было ложью — она повторяла то же всем подряд, и каждому на прощание пожимала руку словно говоря: «Вы же понимаете, я сегодня вообще танцую только ради вас».
Но время шло, и часов в одиннадцать, когда менее догадливые кавалеры обратили свои псевдострастные взоры на других претенденток, Изабелла и Стивен уже сидели на кожаном диване в маленькой гостиной позади музыкального салона. Она твердо помнила, что они — самая красивая пара и что им сам бог велел искать уединения на этом кожаном диване, пока не столь яркие пташки порхают и щебечут внизу. Молодые люди, проходя мимо маленькой гостиной, заглядывали в нее с завистью, девицы на ходу улыбались, хмурились и кое-что запоминали на будущее.
А они сейчас достигли вполне определенной стадии. Они успели обменяться сведениями о возрасте — ему восемнадцать, ей — шестнадцать. Она услышала многое из того, что знала и раньше. Он сейчас на первом курсе, поет в хоре и собирается записаться в хоккейную команду курса. Стивен со своей стороны узнал, что некоторые ее знакомые мальчики в Питтсбурге «ужасно распущенные», на танцы приходят «под парами», многим из них уже по девятнадцать лет и почти все разъезжают на «штуцах». Чуть не половину их успели исключить из разных школ-пансионов и колледжей, но их имена гремели, и он почувствовал себя малышом. Правду сказать, близкое знакомство Изабеллы с учениками колледжей было опосредованным — по рассказам старших кузин. Несколько студентов, видевших ее мельком, утверждали, что «малышка недурна — стоит посмотреть, что из нее получится». Но по ее рассказам выходило, что она участвовала в оргиях, способных поразить даже какого-нибудь австрийского барона. Такова сила юного контральто, воркующего на кожаном диване.
Повторяю, они достигли вполне определенной стадии, более того — стадии критической. Из-за этой девушки Кеннет и так опоздал в университет, теперь поезд его отходил ночью, в четверть первого. Чемодан и саквояж ждали в камере хранения на вокзале; часы беспокоили его все больше и оттягивали карман.
— Изабелла, — начал он вдруг, — мне надо вам что-то сказать. — Перед тем они болтали какую-то чепуху насчет «странного выражения ее глаз» и таких сопутствующих предметах, как танцы и уединение, и по его изменившемуся голосу Изабелла сразу поняла, что сейчас последует, и даже более — она уже давно этого ждала. Кеннет протянул руку назад и вверх и выключил лампу, так что теперь комнату освещала только полоса падавшего из открытой двери музыкального салона света торшера под красным абажуром. И он заговорил:
— Не знаю… Не знаю, может быть, вы уже поняли, что вы… что я хочу сказать. О господи, Изабелла, вы опять скажете, что это подход, но, право же…
— Я знаю, — сказала она тихо.
— Может быть, я никогда больше вас не увижу, — мне обычно зверски не везет. — Он сидел далеко от нее, в другом углу дивана, но его глаза были ей хорошо видны в полумраке.
— Да увидимся мы еще, глупенький. — Последнее слово, чуть подчеркнутое, прозвучало почти как ласка. Он продолжал сразу охрипшим голосом:
— Я в жизни увлекался уже много раз, и вы, вероятно, тоже, но, честное слово, вы… — Он недоговорил и, нагнувшись вперед, уткнул подбородок в ладони — любимый, отрепетированный жест. — Э, да что толку… Вы пойдете своей дорогой, а я, надо полагать, своей.
Молчание. Изабелла, взволнованная до глубины души, скомкала платок в тугой комочек и в бледном сумраке не то уронила, не то бросила его на пол. Руки их на мгновение встретились, но ни слова не было сказано. Молчание ширилось, становилось еще слаще. В соседней комнате другая парочка, тоже сбежавшая наверх, наигрывала что-то на рояле. После обычных вступительных аккордов послышалось начало «Младенцев в лесу», и в маленькую гостиную долетел мягкий тенор:
Дай руку мне —
С тобой наедине
Окажемся мы в сказочной стране.
Изабелла стала чуть слышно подпевать и задрожала, когда ладонь Кеннета легла на ее руку.
— Изабелла, — шепнул он, — вы же знаете, что свели меня с ума. И я вам не совсем безразличен.
— Да.
— Вы меня любите? Или есть кто-нибудь другой?
— Нет. — Он едва слышал ее, хотя наклонился так близко, что чувствовал на щеке ее дыхание.
— Изабелла, мы разъедемся по школам на целых полгода, так неужели нам нельзя… если б я хоть это мог увезти на память о вас…
— Закройте дверь. — Ее голос еле прошелестел, он даже не был уверен, что расслышал. Дверь под его рукой затворилась бесшумно, музыка зазвучала ближе.
Лунный свет мерцает, маня…
Поцелуй на прощанье меня.
Какая чудесная песня, думала она, сегодня все чудесно, а главное — эта романтическая сцена в маленькой гостиной, как они держатся за руки, и вот-вот случится то, что должно случиться. Вся жизнь уже рисовалась ей как бесконечная вереница таких сцен — при луне и в бледном свете звезд, в теплых лимузинах и в уютных двухместных «фордиках», поставленных под тенью деревьев. Только партнер мог меняться, но этот был такой милый.
— Изабелла! — Шепот его смешался с музыкой, их словно плавно качнуло друг к другу. Она задышала чаще. — Позволь тебя поцеловать, Изабелла… Изабелла? — Полуоткрыв губы, она повернулась к нему в темноте. И вдруг их оглушили голоса, топот бегущих ног. Вскочив, как молния, Кеннет включил бра над диваном, и, когда в комнату ворвалось трое, в том числе рассерженный, соскучившийся по танцам Питер, он уже небрежно листал журналы на столе, а она сидела, спокойная, безмятежная, и даже встретила их приветливой улыбкой. Но сердце у нее отчаянно билось, и она чувствовала себя обделенной.
Все было кончено. Их шумно тащили в зал, они переглянулись, его взгляд выражал отчаяние, ее — сожаление. А потом вечер пошел своим чередом, и кавалеры, вновь обретя уверенность, стали бойчее прежнего перехватывать девушек.
Без четверти двенадцать Кеннет чинно простился с Изабеллой, стоя посреди гостей, подошедших пожелать ему «попутного ветра». На секунду хладнокровие изменило ему, а она почувствовала себя в глупом положении, когда какой-то остряк, прячась за чужими спинами где-то с краю, крикнул:
— Бери её с собой, Кеннет! — Он чуть крепче, чем нужно, сжал ее руку, она ответила ему на пожатие, как ответила в этот вечер уже многим, и это было все.
В два часа ночи, уже наверху, Элена спросила, успели ли они с Кеннетом «развлечься» в маленькой гостиной. Изабелла обратила к ней невозмутимо спокойное лицо. В глазах ее светилась безгрешная мечтательность современной Жанны Д’Арк.
— Нет, — отвечала она. — Я больше такими вещами не занимаюсь. Он просил меня, но я сказала «Нет!».
Ложась в постель, она старалась угадать, что он ей напишет завтра в письме с пометкой «срочное». У него такие красивые губы — неужели она никогда…
— «Тринадцать ангелов их сон оберегали…» — сонно пропела Элена в соседней комнате.
— К черту, — пробормотала Изабелла, взбив подушку пышным комом. — К черту!
Примечания
Это первый вариант текста; третий, окончательный, вариант вошел в роман «По эту сторону рая» (часть 1, глава 2), а второй вариант был опубликован в 1919 году в журнале «Смарт Сет».
Оригинальный текст: Babes In The Woods, by F. Scott Fitzgerald (Nassay Literary Magazine, 1917 version).