Ф. Скотт Фицджеральд
Лёд и пламень
Как-то раз — молодые Мэйзеры были тогда женаты уже больше года — Жаклин зашла к мужу в контору фирмы по торговле скобяными изделиями, работой которой он,более-менее успешно, управлял. Открыв дверь кабинета, она остановилась и произнесла: «Ой, прошу прощения…» Потому что её приход прервал вполне обыденную, но в то же время интригующую, сцену. В кабинете стоял молодой человек по имени Бронсон, с которым она была едва знакома; муж приподнялся из-за стола ему навстречу. Бронсон обеими руками горячо пожимал руку мужа — и даже более, чем горячо. Услышав, что вошла Жаклин, мужчины повернулись к ней, и Жаклин заметила, что глаза Бронсона покраснели.
Спустя мгновение он уже выходил, и, проходя мимо неё, как-то смущенно сказал ей: «Добрый день». Она вошла в кабинет мужа.
— А что тут делал Эд Бронсон? — не скрывая любопытства, спросила она.
Джим Мэйзер улыбнулся, чуть прищурив серые глаза, и усадил её прямо на свой стол.
— Просто забежал на минутку, — непринужденно ответил он. — Как дела дома?
— Всё в порядке. — Она внимательно посмотрела на него. — Что ему было нужно? — продолжала она.
— Да так, зашел по одному делу.
— По какому?
— Да так, ничего особенного. Просто дело.
— А почему у него глаза покраснели?
— Неужели? — он посмотрел на неё невинным взглядом, и они вместе рассмеялись. Жаклин встала и, обойдя стол, бухнулась во вращающееся кресло.
— Лучше признавайся, — весело заявила она, — потому что я отсюда не уйду, пока не узнаю всё!
— Ну, ладно, — он замялся, нахмурившись. — Он просил меня оказать ему небольшую любезность.
И тут Жаклин всё поняла — или, лучше сказать, интуитивно почувствовала.
— Ага, — её тон стал чуть жестче. — Ты дал ему в долг!
— Совсем немного.
— Сколько?
— Всего три сотни.
— Всего три сотни! — голос зазвенел как холодная бессемеровская сталь. — Сколько мы тратим в месяц, Джим?
— Ну, где-то пять-шесть сотен, наверное… — он неуверенно посмотрел на неё. — Послушай, Жаки, Бронсон ведь отдаст! У него просто небольшие неприятности. Он совершил ошибку, какая-то девушка из Уодмира…
— И еще он знает, что ты славишься как легкая добыча, вот он к тебе и пришел, — перебила Жаклин.
— Нет, — упрямо возразил он.
— А тебе не пришло в голову, что эти три сотни могла бы потратить, например, я? — спросила она. — Неужели ты не помнишь, что не далее как в ноябре мы не смогли себе позволить даже короткую поездку в Нью-Йорк?
Улыбка медленно сползла с лица Мэйзера. Он пошёл и прикрыл дверь кабинета.
— Послушай, Жаки, — начал он, — ты просто не понимаешь. Бронсон — один из тех, с кем я практически ежедневно обедаю. Мы дружим с детства, мы ходили в одну школу. Неужели ты не понимаешь, что я — именно тот, к кому он должен обращаться в первую очередь, когда у него неприятности? И вот поэтому-то я и не мог ему отказать!
Жаклин повела плечами, будто пытаясь стряхнуть с себя его аргументы.
— Ну что ж, — всё взвесив, сказала она, — я всё равно считаю, что он — ненадежный человек. Он вечно навеселе, и если он не желает работать, это его дело — однако он не должен жить за твой счёт.
Теперь они сидели по разные стороны стола, и оба говорили друг с другом так, как обычно разговаривают с детьми. Все фразы начинались с: «Послушай!», а на лицах было написано, что ситуация, конечно, вынуждает терпеть, но всему есть предел.
— Если ты не понимаешь, то я не смогу тебе объяснить, — заключил Мэйзер по истечении пятнадцати минут тоном, который для него означал крайнюю степень раздражения. — Мужчины иногда имеют особые обязательства, и с этим приходится считаться. В таких случаях не приходится выбирать, давать или не давать — особенно если учесть, как много в делах вроде моего значат хорошие отношения с людьми.
Говоря это, Мэйзер надевал пальто. Он собирался вместе с женой поехать на трамвае домой на обед. Автомобиля у них сейчас не было — старый они продали и собирались купить новый весной. Но именно сегодня трамвай был явно не лучшим выбором. При других обстоятельствах спор в кабинете был бы забыт, однако то, что произошло потом, разбередило царапину так, что возникло серьезное раздражение темперамента.
Они заняли места в передней части вагона. Февраль подходил к концу — резкое бесцеремонное солнце превращало тощий снежок в грязные быстрые ручьи, разбегавшиеся по уличным водостокам. Поэтому в вагоне народу было меньше обычного — никто не стоял. Вагоновожатый даже приоткрыл окно, и слабый ветерок выдувал последнее дыхание зимы из вагона.
Жаклин неожиданно пришла в голову приятная мысль о том, что сидящий рядом с ней муж заметно выделяется красотой и ростом. Как глупо было пытаться его изменить! В конце концов, этот Бронсон ведь может и вернуть деньги, и уж тем более эти три сотни были отнюдб не целым состоянием. Само собой, лучше бы он так не делал — но всё же…
Её размышления были прерваны образовавшейся в проходе толпой пассажиров — Жаклин подумала, ну почему они все кашляют и не прикрывают рот рукой? Хоть бы Джим поскорее купил новую машину! Кто знает, какие болезни можно подхватить в этих трамваях…
Она обернулась к Джиму, чтобы сказать ему об этом — однако Джим в этот момент встал и уступил место даме, стоявшей в проходе рядом с ним. Дама, одобрительно хмыкнув, уселась. Жаклин нахмурилась.
Женщине было под пятьдесят, размеров она была необъятных. Сначала она довольствовалась уступленной ей частью сиденья, однако уже через мгновение она стала расширяться и распространяться, занимая складками своего жира всё больше и больше места, и процесс стал всё больше походить на безжалостное вытеснение. Когда вагон качало в направлении Жаклин, дама скользила вместе с ним, однако когда колебание переходило в противоположную фазу, она умудрялась мастерски закрепиться, удерживая отвоеванную позицию.
Муж качался, держась за поручень — Жаклин поймала его взгляд и сердитым взглядом продемонстрировала своё отрицательное отношение к его поступку. Он, тоже взглядом, извинился и стал внимательно разглядывать наклеенную в вагоне схему маршрутов. Толстуха опять надвинулась на Жаклин — теперь она уже практически лежала на ней. Затем её одутловатое лицо с противными глазами повернулось к миссис Джеймс Мэйзер, и толстуха громко раскашлялась — прямо ей в лицо.
Со сдавленным восклицанием Жаклин встала, энергично протиснулась сквозь жирные колени, и стала проталкиваться в конец вагона, порозовев от ярости. Там она ухватилась за поручень, а за ней сейчас же последовал её муж в состоянии заметной тревоги.
За оставшиеся десять минут езды они не обменялись ни словом и молча стояли бок о бок, а сидевшие перед ними мужчины шуршали газетами и увлеченно рассматривали страницы карикатур, ни на секунду не отрывая взгляды от бумаги.
Лишь выйдя из вагона, Жаклин взорвалась.
— Глупец! — громко закричала она. — Ты видел эту кошмарную тушу, которой ты уступил место? Хоть раз можно было подумать обо мне, а не о первой попавшейся жирной самодовольной прачке?
— Да откуда же я мог знать…
Но Жаклин еще никогда не была на него так зла — злиться на него обычно было просто невозможно.
— Ты же видел, что ни один этих мужиков не уступил мне места? Неудивительно, что в понедельник вечером ты так устал, что не смог даже выйти со мной погулять! Наверное, ты уступил место какой-нибудь… Какой-нибудь мерзкой прачке-полячке, которая здорова, как бык и просто обожает стоять на ногах!
Они шли по слякотной улице, не глядя на дорогу и всё время наступая в лужи. От смущения и огорчения Мэйзер не мог ни попросить прощения, ни даже сказать что-нибудь в свою защиту.
Жаклин замолчала и вдруг повернулась к нему, её глаза блеснули. Слова, которыми она обобщила своё видение этой ситуации, стали самым неприятным из всего, что ему приходилось когда-либо слышать.
— Твоя проблема, Джим, и причина того, что ты такой простак — это твои жизненные принципы, которые достойны студента-первокурсника! Видишь ли, ты — профессиональный «отличный парень»!
II
Инцидент и ссора были забыты. Добродушие Мэйзера за какой-то час смогло сгладить все углы. Ещё несколько дней история напоминала о себе, всё тише и тише — а затем все о ней забыли и она окончательно погрузилась в темницу забвения. Я говорю «в темницу», поскольку забвение, к сожалению, никогда не бывает окончательным. Предмет исчез с горизонта, заслоненный тем обстоятельством, что Жаклин, с присущим ей самообладанием и холоднокровием, приступила к длительному, выматывающему и трудному делу вынашивания ребенка. Её врожденные склонности и предрассудки стали заявлять о себе всё больше и больше, и ей становилось всё труднее не обращать внимания на некоторые вещи. Наступил апрель, а они так и не купили автомобиль. Мэйзер совершил неожиданное открытие — у него не было практически никаких накоплений, а ведь буквально через полгода у него на руках окажется полноценная семья! Это его встревожило. Впервые вокруг его честных добрых глаз показались морщинки — первые, маленькие и незаметные, как тени. Теперь он задерживался на работе даже после того, как на город спускались весенние сумерки, и часто приносил домой бумаги, с которыми не успевал ознакомиться за день. Новую машину пришлось на время отложить.
Апрельским вечером в магазинах на Вашингтон-стрит было не протолкнуться. Жаклин медленно прогуливалась вдоль витрин, размышляя — без всякого страха и подавленности — о том, что скоро её жизнь неминуемо станет иной. В воздухе уже повисла сухая по-летнему пыль; солнечные лучи весело отскакивали от стекол витрин, превращаясь в бензиновые радуги там, где в лужицах на асфальте стояли автомобили.
Жаклин остановилась. У обочины, футах в шести от неё, был припаркован новенький сияющий спортивный «родстер». Рядом с ним разговаривали двое мужчин, и она услышала, как один беззаботно сказал другому: «Ну, как тебе? Купил вот сегодня утром» — и в тот же момент она его узнала — это был Бронсон-младший! Жаклин тут же развернулась и мелкими шажками торопливо направилась в контору к мужу. Вежливо кивнув секретарше, она прошла прямо в кабинет. При её неожиданном появлении Мэйзер с удивлением оторвал взгляд от своего стола.
— Джим, — не успев отдышаться, начала она, — Бронсон отдал тебе те три сотни?
— Да нет, — нерешительно ответил он, — пока что нет. Он появлялся на прошлой неделе, сказал, что пока у него туго с деньгами.
Её глаза сверкнули злым торжеством.
— Да что ты говоришь? — в сердцах произнесла она. — Ну, так вот: он только что купил новый спортивный «родстер», который стоит не меньше, чем две с половиной тысячи долларов!
Джим недоверчиво покачал головой.
— Я сама его видела, — убеждала его она. — И слышала, как он рассказывал, что только что его купил!
— Но мне он сказал, что у него нет денег… — беспомощно повторил Мэйзер.
Жаклин сдалась. Из её груди вырвалось нечто похожее на вздох со стоном.
— Да он же просто тебя использовал! Он знал, что ты простак, и просто тебя использовал! Неужели ты не понимаешь? Он хотел купить машину за твой счет, и он её купил! — она горько рассмеялась. — Он, наверное, чуть не надорвался от хохота, вспоминая, как легко он тебя облапошил.
— О, нет! — возразил Мэйзер, потрясенный этой мыслью, — может, ты его с кем-нибудь перепутала…
— Мы ходим пешком — а он разъезжает в авто за наш счет! — с негодованием перебила она. — Как смешно — действительно смешно! Если бы это меня не бесило, получилась бы отличная шутка. Подумай сам! — её тон стал резче, она пыталась сдерживаться — но теперь она говорила с оттенком презрения. — Ты половину своего свободного времени проводишь, делая что-то для людей, которые в грош тебя не ставят и которым абсолютно на тебя наплевать. Ты уступаешь места в трамваях всяким свиньям, а сам так устаешь, что дома даже пошевелиться не можешь. Ты работаешь во всяких общественных комитетах, это занимает не меньше часа в день — ты мог бы потратить этот час на дело — но ты не получаешь за это ни цента! Тебя вечно все используют — я больше этого не вынесу! Я думала, что вышла замуж за человека, а не за профессионального самаритянина, который готов выручить любого и взвалить на себя весь мир!
Завершив свою обличительную речь, Жаклин вдруг покачнулась и осела на стул — нервы не выдержали.
— А в то же время, — отрывисто продолжила она, — ты нужен мне. Мне нужна твоя сила, твоё здоровье, твои руки и твоя поддержка. Но если ты… если ты отдаешь всё это другим, мне остается так мало, что для меня…
Он опустился рядом с женой на колени и обнял её. Её голова послушно легла ему на плечо.
— Прости меня, Жаклин, — тихо сказал он, — я буду осторожнее. Я сам не знал, что делаю.
— Ты самый добрый на свете, — глухо пробормотала Жаклин, — но мне нужен весь ты и всё лучшее в тебе!
Он гладил её по голове. Несколько минут они так и сидели, не говоря ни слова, словно достигнув нирваны мира и взаимопонимания. Затем Жаклин неохотно приподняла голову, потому что в дверях послышался голос мисс Клэнси, прервавший идиллию.
— Прошу прощения…
— Что такое?
— Посыльный пришел, у него какие-то коробки. Там наложенный платеж.
Мэйзер встал и вышел вслед за мисс Клэнси в приемную.
— Пятьдесят долларов, пожалуйста!
Он открыл кошелек: там было пусто. Он забыл зайти утром в банк.
— Минуточку, — рассеянно сказал он. Он думал о Жаклин — Жаклин, которую он оставил в одиночестве и отчаянии ждать его в соседней комнате. Он вышел в коридор, открыл дверь напротив с табличкой «Клэйтон и Дрейк, брокеры» и, распахнув внутреннюю дверь, подошел к человеку, сидевшему за конторкой.
— Доброе утро, Фред, — сказал Мэйзер.
Дрейк, низенький, лет тридцати, в пенсне и с лысиной, привстал и пожал ему руку.
— Привет, Джим. Чем могу помочь?
— Там ко мне пришёл посыльный, у него какие-то коробки с наложенным платежом, а у меня ни цента наличными. Не выручишь полтинником до вечера?
Дрейк пристально посмотрел на Мэйзера. Затем, медленно и выразительно, покачал головой — не вниз и вверх, а из стороны в сторону.
— Извини, Джим, — сухо ответил он, — я взял себе за правило никогда не одалживать деньги никому и ни на каких условиях. Я не раз видел, как из-за этого рушится дружба.
Рассеянность Мэйзера уже прошла, он издал односложное восклицание, совершенно явно выражавшее его изумление. Затем автоматически включился присущий ему такт, придя на помощь и продиктовав нужные слова, несмотря на то, что его разум вдруг оцепенел. Его первым инстинктивным побуждением стала необходимость облегчить Дрейку угрызения совести из-за отказа.
— Да-да, я понимаю, — он кивнул головой, как бы выражая своё полное согласие, будто и он тоже частенько подумывал о том, чтобы занять именно такую позицию. — Да, я вполне тебя понимаю. Ну что ж… Я просто… Да нет, такое правило, конечно, нарушать нельзя. Это очень правильно.
Они поговорили еще немного. Для Дрейка всё это дело выглядело совершенно естественным; свою роль он явно исполнял уже не первый раз. Он одарил Мэйзера абсолютно искренней улыбкой.
Мэйзер вежливо удалился в свою контору, и Дрейк подумал, что это самый тактичный человек в городе. Мэйзер умел создавать такое впечатление. Однако, войдя в свой кабинет и увидев, как жена безрадостно уставилась на светящее в окне солнце, он обнял её, а на его губах появилась невиданная ранее усмешка.
— Ну, ладно, Жаки, — медленно произнес он, — видимо, ты во многом права, а я был чертовски не прав.
III
За следующие три месяца Мэйзер пересмотрел свои привычные взгляды. Его прежняя жизнь была необычайно счастливой. Те самые трения между людьми, между человеком и обществом, которые снабжают большинство из нас шкурой грубых, циничных и придирчивых склочников, в его жизни случались на редкость нечасто. Раньше ему никогда не приходило в голову, что его иммунитет тоже имел свою цену, однако теперь он видел, что сплошь и рядом, причем постоянно, ему приходилось уступать дорогу во избежание вражды и даже обыкновенных споров.
Например, он одолжил знакомым много денег — порядка тысячи трехсот долларов — а теперь, в новом свете, он осознал, что эти деньги к нему больше никогда не вернутся. Грубый женский разум Жаклин осознал это уже давно. Лишь теперь, когда благодаря Жаклин на его счету в банке появились деньги, он стал жалеть об этих займах.
Он также понял, насколько права она была в том, как много его времени и энергии расходовалось на всяческого рода услуги другим — чуть-чуть здесь, немного там; общая сумма выходила довольно круглой. Ему нравилось помогать людям. Он чувствовал себя прекрасно, когда о нём хорошо думали; но теперь он стал спрашивать себя, а не потакал ли он, таким образом, своему тщеславию — и не более того? Упрекая себя, он был к себе, как всегда, несправедлив. Ведь Мэйзер, по сути, был настоящим и безнадежным романтиком!
Он решил, что такой саморасход утомлял его к вечеру, понижал эффективность его работы и делал менее надежной опорой для Жаклин, которая с каждым месяцем становилась всё тяжелее и утомленнее, и все долгие летние вечера проводила на тенистой веранде в ожидании, когда на дорожке раздастся звук его шагов.
Чтобы не сбиться с нового курса, Мэйзер отказался от многих вещей — среди них был и пост президента ассоциации выпускников колледжа. За бортом остались и другие, менее почетные обязанности. Когда его избирали в какой-нибудь комитет, все остальные участники по традиции тут же избирали его председателем, а сами растворялись где-нибудь на заднем фоне, где их было не так-то просто отыскать. С этим было покончено. Он также стал избегать тех, кто был склонен просить о какой-либо помощи — он стал избегать этих пристальных жаждущих взглядов, часто устремлявшихся к нему в клубе.
Перемены в нем происходили медленно. Он не был таким уж наивным — при других обстоятельствах отказ Дрейка дать деньги не слишком бы его поразил. Если бы ему об этом рассказали как о забавном случае, произошедшем с кем-то другим, он едва ли стал бы задумываться. Однако всё произошло так внезапно, да еще наложилось на аналогичную ситуацию, которую он как раз обдумывал — так что шок придал всему делу значение и силу.
Наступила середина августа; всю последнюю неделю держалась жара, словно в печи. Шторы на широко открытых окнах его кабинета едва колыхнулись за целый день и напоминали обвисшие паруса, прикрывавшие горячие оконные сетки. Мэйзер беспокоился — Жаклин переутомилась, и поэтому у неё начались дикие головные боли, да и бизнес, казалось, достиг какой-то мертвой точки. Всё утро он был таким раздражительным, что даже мисс Клэнси стала бросать на него удивленные взгляды. Он сразу же извинился, немедленно об этом пожалев. Несмотря на жару, он, как всегда, усердно трудился — а ей, стало быть, невмоготу?
В этот момент мисс Клэнси появилась в дверях и он, слегка нахмурившись, взглянул на неё.
— К вам мистер Эдвард Лэйси.
— Хорошо, — равнодушно сказал он. Старик Лэйси — он был с ним едва знаком. Жалкая фигура — блестящий старт в далеких восьмидесятых, а теперь вот один из городских неудачников… Он не мог представить, зачем пожаловал Лэйси — ну разве что о чем-то попросить?
— Добрый вечер, мистер Мэйзер.
На пороге стоял невысокий и невесёлый седой мужчина. Мэйзер встал и вежливо с ним поздоровался.
— Вы не заняты, мистер Мэйзер?
— Ну, не так чтобы очень, — он слегка подчеркнул качественное наречие.
Мистер Лэйси сел, явно смущаясь. Он не выпускал свою шляпу из рук и, начав говорить, судорожно в неё вцепился.
— Мистер Мэйзер, если у вас найдется пять свободных минут, я расскажу вам кое-что… Видите ли, мне просто необходимо с вами об этом поговорить…
Мэйзер кивнул. Его инстинкт подсказал ему, что сейчас его будут о чем-то просить, но он устал, и с какой-то апатией опустил подбородок на руки, приветствуя даже такое отвлечение от своих текущих забот.
— Видите ли, — продолжил мистер Лэйси, и Мэйзер заметил, что пальцы, тискавшие поля шляпы, дрожат, — когда-то давно, в восемьдесят четвертом, мы с вашим отцом были хорошими друзьями. Вы наверняка слыхали от него обо мне.
Мэйзер кивнул.
— Мне даже выпала честь нести его гроб. Когда-то мы были… очень близки. Вот почему я к вам сегодня пришел. Еще никогда в моей жизни мне не приходилось ни к кому ходить так, как сегодня к вам, мистер Мэйзер — ходить к незнакомому человеку. Но с возрастом друзья умирают, переезжают или же какие-нибудь жизненные обстоятельства разлучают их. И дети тоже умирают, если вам не повезет уйти первым — и вот так в один прекрасный день вы оказываетесь в одиночестве, и у вас не остается ни единого друга. Вы оказываетесь в изоляции, — он еле заметно улыбнулся. Его руки теперь сильно дрожали.
— Однажды, почти сорок лет назад, ко мне пришел ваш отец и попросил тысячу долларов. Я был старше его на пару лет, и хотя мы с ним были едва знакомы, у меня сложилось о нем хорошее мнение. В те времена это были большие деньги, а гарантий у него не было никаких — у него ничего не было, только план в голове — но мне понравился его взгляд — вы уж меня простите, если я скажу, что вы на него так похожи — так что я дал ему деньги без всяких гарантий.
Мистер Лэйси замолчал.
— Без всяких гарантий, — повторил он. — Тогда я мог себе это позволить. И я ничего не потерял. Не прошло и года, как он отдал долг, да еще шесть процентов в придачу.
Мэйзер внимательно рассматривал лежавшую на столе промокашку, чертя на ней карандашом серию треугольников. Он знал, что сейчас последует, и его мускулы напряглись — он собирался с силами для отказа, который он вынужден будет сейчас произнести вслух.
— Я уже старик, мистер Мэйзер, — продолжал скрипучий голос. — Я потерпел неудачу — я неудачник — но я сейчас об этом. У меня есть дочь, она не замужем и живет со мной. Работает стенографисткой и всегда ко мне добра. Мы живем вместе на Селби-авеню — у нас там, знаете ли, квартира, очень хорошая квартирка.
Старик, весь дрожа, вздохнул. Он пытался — и одновременно боялся — перейти к своей просьбе. Кажется, дело было в страховке. У него был полис на десять тысяч долларов, он назанимал денег на всю эту сумму, а теперь всю сумму мог потерять, если вовремя не внесет в кассу четыреста пятьдесят долларов. У них с дочерью было около семидесяти пяти долларов. Друзей у них не было — он уже объяснял — и деньги им взять было неоткуда…
Мэйзер больше не мог слушать эту печальную историю. Деньги он дать не мог, однако мог, по крайней мере, избавить пожилого человека от унизительной агонии их выпрашивания.
— Извините, мистер Лэйси, — как можно мягче перебил он, — но я не смогу дать вам эти деньги.
— Нет? — старик, моргая, глядел на него выцветшими глазами, взгляд которых, казалось, находился за пределами любого потрясения, за пределами любых человеческих эмоций — кроме, разве что, вечной тревоги. Лишь приоткрытый рот слегка изменил выражение его лица. Мэйзер снова внимательно уставился на промокательную бумагу.
— Через несколько месяцев у нас будет ребенок, и поэтому я сейчас коплю деньги. Сейчас брать из них было бы нечестно по отношению к моей жене — и ребенку.
Его голос превратился в какое-то бормотание. Он обнаружил, что уже говорит какие-то банальности о том, что бизнес идет не очень — и говорит это с отталкивающей легкостью.
Мистер Лэйси не стал уговаривать. Он встал, ничем не показав своего разочарования. Лишь его руки продолжали дрожать, и это встревожило Мэйзера. Старик стал извиняться — он сожалел о том, что побеспокоил его в столь неподходящее время. Да, он, может быть, что-нибудь придумает… Он просто подумал, что если вдруг у мистера Мэйзера дела идут неплохо, почему бы не спросить… ведь он же сын старого друга, так что он — именно тот человек, к которому стоит обратиться в первую очередь…
Выходя из кабинета, он никак не мог открыть дверь. Мисс Клэнси ему помогла. Он, шаркая и сгорбившись, пошел по коридору, всё так же моргая своими выцветшими глазами и всё так же приоткрыв рот.
Джим Мэйзер стоял у стола, закрыв лицо рукой и втянув голову в плечи, словно ему вдруг стало холодно. Но в пять вечера стояла жара, как в полдень в тропиках.
IV
Спустя час всё ещё стояла жара, а он в сумерках на углу ждал трамвая. До его дома нужно было ехать двадцать пять минут, и он купил газету с розовыми страницами, чтобы разбудить свой вялый разум. Последнее время жизнь казалась менее счастливой и всё менее романтичной. Возможно, теперь он знал больше о том, как устроен мир — а может быть, романтика мало-помалу испарялась с течением времени.
Такого, например, с ним никогда раньше не случалось. Мысли о старике упорно крутились в его голове. Он представлял себе, как тот пешком идет домой по изнуряющей жаре — пешком, чтобы сэкономить деньги за проезд — открывает дверь душной маленькой квартирки и признается дочери, что у сына его друга не нашлось возможности ему помочь. Весь вечер они будут тщетно пытаться придумать хоть что-то, потом скажут друг другу спокойной ночи — отец и дочь, оказавшиеся волей случая одни в этом мире — и разойдутся по своим комнатам, не в силах уснуть, чувствуя себя душераздирающе-одинокими.
Подъехал трамвай Мэйзера, он нашел свободное место в передней части вагона, рядом со старой дамой, которая нехотя подвинула ноги, чтобы он пролез. На следующей остановке проход в вагоне заполнился юными продавщицами из соседнего универмага, и Мэйзер развернул газету. Последнее время он перестал потакать своей привычке уступать место. Жаклин была права — обычная девушка была вполне способна постоять на ногах не хуже него. Уступать место было глупо, это был лишь красивый жест. Сегодня едва ли одна дама из дюжины сочтет нужным хотя бы поблагодарить за это.
В вагоне было душно и жарко, он вытер крупный пот, выступивший на лбу. В проходе стало очень тесно, и женщина, стоявшая рядом с ним, на мгновение навалилась ему на плечо, когда вагон свернул за угол. Мэйзер глубоко вдохнул противный горячий воздух, который напрочь отказывался циркулировать, и попытался сконцентрироваться на карикатуре, напечатанной вверху спортивной страницы.
— Пожалуйста, проходите вперед! — резкий и раздражающий голос кондуктора пытался пробраться сквозь непроницаемую толпу людей. — Впереди свободно!
Толпа сделала слабую попытку сдвинуться вперед, однако заметного успеха не достигла — впереди свободного места не было. Вагон вновь повернул, и снова стоявшая рядом с Мэйзером женщина навалилась ему на плечо. Раньше он просто уступил бы место, хотя бы ради того, чтобы избежать таких напоминаний о её присутствии. Он чувствовал себя неприятно холоднокровным. А в вагоне было ужасно — просто кошмар. В такой зной могли бы выпускать на линию побольше трамваев!
Уже в пятый раз он рассматривал карикатуры в разделе юмора. На второй картинке был изображен нищий, и туманный образ мистера Лэйси раз за разом настойчиво занимал его место на картинке. Господи! Только подумать, а вдруг старик действительно умрет с голоду — или бросится в реку?
«Когда-то, — подумал Мэйзер, — он помог моему отцу. Может быть, если бы не он, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Но тогда Лэйси мог себе это позволить — а я сейчас не могу».
Чтобы прогнать от себя образ мистера Лэйси, Мэйзер стал думать о Жаклин. Он снова и снова говорил себе, что не станет жертвовать интересами Жаклин в угоду интересам старого неудачника, у которого когда-то был шанс, который он упустил. Сейчас, как никогда, в шансе нуждалась Жаклин!
Мэйзер посмотрел на часы. Он ехал в трамвае уже десять минут. Оставалось еще пятнадцать, а жара понемногу становилась всё сильнее. Женщина опять навалилась на него, он выглянул в окно и увидел, что они выезжают из центра города.
Ему пришло в голову, что надо бы всё-таки уступить место женщине — последний раз она просто повалилась на него, она явно очень устала. Знать бы наверняка, что она пожилая — но ощущение от прикосновения ткани её платья к плечу подсказывало, что это, скорее всего, молодая девушка. Он не осмеливался поднять глаза и посмотреть на неё. Он боялся мольбы, которую он мог бы прочесть в её глазах, если бы она оказалось пожилой — и колючего презрения, если бы она оказалась молодой.
Последующие пять минут его задыхающийся от жары разум был всецело занят сложнейшей, как ему казалось, проблемой — уступать или не уступать место? Он склонялся к мысли, что, если уступит, то этим хоть отчасти искупит свой сегодняшний отказ мистеру Лэйси. Казалось ужасным совершить последовательно два таких холоднокровных поступка, да еще в такой день.
Он принялся опять разглядывать карикатуры, но тщетно. Надо сконцентрироваться на Жаклин. Он уже смертельно устал, а если будет стоять, то устанет еще больше. Жаклин ждет его, она в нем нуждается. Она будет в плохом настроении, и ей захочется после ужина часок просто тихо посидеть с ним, обнявшись. Когда он уставал, это было выше его сил. А потом, когда они пойдут спать, она будет время от времени просить его принести то лекарство, то стакан холодной воды. Ему была ненавистна даже мысль о том, что она может заметить, как он устал — тогда, несмотря на то, что ей что-нибудь нужно, она промолчит и не попросит его.
Девушка в проходе снова навалилась на него — на этот раз она практически на нём повисла. Да, она тоже устала. Ну что ж, работа всегда изматывает. В его голове фрагментами пронеслись окончания многих пословиц о тяжком труде и долгом дне. Весь мир устает — включая и эту женщину, чье чужое тело так утомленно опиралось на него. Но на первом месте для него стоят его дом и любимая жена, которая там его ждёт. Он должен беречь свои силы для неё, и он снова и снова говорил себе, что не должен уступать своего места.
Затем послышался долгий вздох, за которым последовало короткое восклицание, и он ощутил, что девушка больше на нём не висит. Восклицание превратилось в гул голосов — затем повисла тишина — затем вновь послышался шум, переместившийся в конец вагона к кондуктору отдельными голосами и отрывистыми криками. Громко задребезжал звонок, и нагретый вагон внезапно остановился.
— Тут девушка в обморок упала!
— От жары, наверное!
— Прямо так и бухнулась!
— Сдвиньтесь там! Эй, там, на задней площадке, вам говорю!
Толпа расступилась. Стоявшие впереди пассажиры подались назад и тем, кто стоял на задней площадке, пришлось даже временно сойти. Любопытство и жалость выплескивались из спонтанно образовывавшихся групп. Люди пытались помочь, мешая друг другу. Затем зазвенел звонок, и вновь послышались пронзительные голоса.
— Вынесли её?
— Вы только подумайте!
— Эта чертова компания должна…
— Видели парня, который её выносил? Он тоже был бледен, как полотно!
— Ну да, а вы слышали…
— Что?
— Да этот парень… Тот парень, что её вынес… Он сидел рядом с ней — он сказал, что это его жена!
***
В доме стояла тишина. Ветер раздвинул темные листья винограда на веранде, позволив лунному свету добраться до плетеных стульев. Жаклин тихо лежала на длинном диване, её голова покоилась у него на руках. Через некоторое время она лениво пошевелилась; её рука, потянувшись вверх, похлопала его по щеке.
— Пожалуй, пойду спать. Я так устала. Поможешь встать?
Он поднял её на руки, донес до постели и уложил на подушки.
— Приду к тебе через минуту, — с нежностью сказал он. — Подожди минутку, ладно?
Он прошёл в освещенную гостиную, и она услышала, как он листает страницы телефонного справочника; затем услышала, как он называет номер.
— Здравствуйте, это мистер Лэйси? Ну, да… Да, это очень важно… Конечно, если он ещё не лёг спать…
Пауза. Жаклин слышала, как неугомонные воробьи чирикают в листьях магнолии через дорогу. Затем муж вновь заговорил в телефон:
— Это мистер Лэйси? Это Мэйзер. Я относительно того дела, о котором мы с вами разговаривали вечером — несмотря ни на что, я, видимо, всё-таки смогу всё уладить, — он стал говорить громче, как будто на другом конце линии его никак не могли расслышать. — Это сын Джеймса Мэйзера, говорю же вам… Насчет того небольшого дельца, которое мы обсуждали сегодня вечером…
Оригинальный текст: Hot and Cold Blood, by F. Scott Fitzgerald.