Пэт Хобби всегда мог попасть на студию. Он там уже лет пятнадцать более или менее работал — последние пять лет, скорее, менее — и большинство полицейских на охране знали его в лицо. А если на дежурстве стоял какой-нибудь особо крутой тип, требовавший пропуск, он всегда мог пройти, позвонив букмекеру Луи. Для Луи студия за многие годы тоже стала родным домом.
Пэту было сорок девять. Он слыл «писателем», хотя никогда особо много не писал и уж тем более не читал «оригиналы», с которыми приходилось работать, потому что от чтения у него обычно начинала болеть голова. В старые добрые времена немого кино всего-то требовалось взять чей-нибудь сюжет, смышленую стенографистку, проглотить таблетку бензедрина и за шесть-восемь часов, пока она действует, выдать «общую канву», и так каждую неделю. За гэги отвечал режиссер. Когда фильмы заговорили, Пэт стал работать в паре с кем-нибудь, кто писал диалоги. С кем-нибудь помоложе, кто любит работать.
— Я работаю не хуже, чем остальные! — говорил он Джеку Бернерсу. — Дай мне идею и кого-нибудь, кто хоть что-то умеет!
Джека он поймал в коридоре у технологического отдела, когда Джек вышел на обед, и теперь не собирался от него отставать, шествуя рядом с ним в направлении столовой.
— Это ты дай мне идею, — сказал Джек Бернерс. — Времена теперь тяжелые. Мы не можем платить человеку жалованье, если у него нет идей.
— А разве идея может появиться без жалованья? — спросил Пэт, и торопливо добавил: — Ладно, есть у меня одна идейка, за обедом расскажу.
Может, что-нибудь и придет в голову за обедом? Вот, например, Баер что-то рассказывал про бойскаутов… Но Джек с улыбкой сказал:
— Пэт, я сегодня обедаю не один. Напиши и передай мне, о-кей?
Он почувствовал, что обошелся с Пэтом жестоко, потому что отлично знал, что написать Пэт ничего не сможет, но в данный момент ему хватало собственных проблем с сюжетами. Только что разразилась война, и все продюсеры на студии желали завершить свои новые картины сценой, где герой уходит на войну. Но Джеку Бернерсу казалось, что это именно он первым придумал вставить такой поворот.
— Так что напиши, ладно?
Пэт ничего не ответил; Джек посмотрел на него и заметил, что глаза у Пэта были, как у побитой собаки — они напомнили Джеку глаза отца. Пэт был при деньгах тогда, когда Джек еще учился в университете — всё как положено, три лимузина и по любовнице над каждым гаражом. А теперь его костюм выглядел так, словно он три года подряд стоял в нем на перекрестке улиц Голливуд и Вайн.
— Проведи небольшую разведку, поговори с другими сценаристами, — сказал он. — Если заинтересуешь кого-нибудь своей идеей, приходите ко мне, поговорим.
— Ненавижу работать без денежных гарантий, — тон Пэта демонстрировал грустный пессимизм. — Эти новые пострелята просто на ходу подметки режут!
Они дошли до двери столовой.
— Удачи, Пэт! Только подумать, как нам повезло, что мы сейчас не в Польше!
«Тебе-то уж точно повезло, — подумал про себя Пэт. — Тебе там наверняка перерезали бы глотку!»
И что теперь делать? Он поднялся по лестнице и побрел по коридору сценарного корпуса. Почти все ушли на обед, а тех, кто сидел по кабинетам, он не знал. На студии появлялось всё больше и больше незнакомых лиц. А ведь у него за плечами было тридцать картин; он был в деле — и реклама, и сценарии — уже двадцать лет!
В последнем кабинете по коридору работал человек, с которым он не очень ладил. Но ему надо было немного передохнуть, так что он постучался и открыл дверь. Хозяина не было, а в кабинете сидела и читала книгу очень красивая, хрупкая девушка.
— Кажется, он уехал из Голливуда, — ответила она на его вопрос. — Мне отдали его кабинет, но забыли сменить табличку на двери.
— Вы пишете сценарии? — удивился Пэт.
— Пытаюсь.
— Вам надо попробоваться на какую-нибудь роль!
— Нет, мне нравится писать.
— Что читаете?
Она показала ему обложку.
— Позвольте дать вам совет, — сказал он. — Так вы из этой книжки ничего не выжмете.
— Неужели?
— Я тут уже не первый год. Меня зовут Пэт Хобби, можете мне верить! Дайте почитать книгу четырем своим друзьям. Пусть они вам потом расскажут, что им в ней запомнилось. Записывайте за ними, и картина готова — запомнили?
Девушка заулыбалась.
— Ну что ж, это очень… Очень оригинальный совет, мистер Хобби!
— Пэт Хобби, — поправил он. — Можно я тут немного посижу? Шёл вот к приятелю, а он застрял на обеде.
Он уселся напротив неё и взял полистать какой-то иллюстрированный журнал.
— Ой, секундочку, я там кое-что отмечу, — сразу спохватилась она.
Он взглянул на помеченную страницу. На ней была изображена погрузка ящиков с картинами, отправляемыми в безопасное место из художественной галереи в Европе.
— И что вы с этим будете делать? — поинтересовался он.
— Я подумала, что можно сделать драму — представляете, стоит какой-то старик, а они рядом грузят картины. Бедный старик, который тоже хочет заработать пару грошей на погрузке. Но он лишний — только мешается под ногами и даже на пушечное мясо не годится. Миру нужны молодые здоровые люди. А потом выясняется, что это его картины, что это он их написал много лет назад!
Пэт задумался.
— Здорово, только куда это приткнешь? — сказал он.
— Ну да, это только эпизод — может, для короткометражки?
— А у вас есть хорошие сюжеты для картин? Я тут всех знаю, могу помочь.
— У меня контракт.
— Тогда можно под псевдонимом.
Зазвонил телефон.
— Присцилла Смит слушает, — ответила девушка.
Через минуту она повернулась к Пэту.
— Простите, можно попросить вас выйти? Это личное дело.
Деваться было некуда, он вышел и пошел по коридору. Дойдя до кабинета без таблички на двери, он зашел внутрь и задремал на кушетке.
В тот же вечер он опять пришел в приемную к Джеку Бернерсу. Он придумал сюжет о человеке, который познакомился с девушкой, случайно зайдя в чужой кабинет, и подумал, что она стенографистка, а на самом деле она была сценаристкой! Тем не менее, он нанимает её в качестве стенографистки, и они отправляются к южным морям. Это было лишь начало; с этого можно было начать разговор с Джеком, подумал он — давно уснувшее воображение пробудилось, рисуя образ Присциллы Смит, разбудив заодно и кое-что еще, тоже дремавшее вот уже много лет.
Идея снова заставила шевелиться его мозги — на мгновение он опять почувствовал себя молодым, меряя шагами приемную и мысленно репетируя описание первой сцены: «Итак, ситуация похожа на «Это случилось однажды ночью» — но другая. Я вижу в этой роли Хейди Ламарр…»
Да уж! Он знал, как разговаривать с этими ребятами — ему бы только пробиться к ним с чем-нибудь стоящим!
— Мистер Бернерс не освободился? — спрашивал он вот уже пятый раз.
— Нет еще, мистер Хобби. У него мистер Билли Костелло и мистер Бах.
Он быстро обдумал ситуацию. На часах было полшестого. В старые добрые времена он иногда шел напролом и в результате продавал сюжет, тянувший на пару сотен — надо было только улучить момент, когда продюсеров охватывало чувство, что банальная рутина их заела.
Не подавая виду, он вышел и подошел к другой двери, выходившей в коридор. Он знал, что через душ она ведет прямиком в кабинет Джека Бернерса. Он сделал глубокий вдох и нырнул…
— … вот такая канва, — завершил он свой монолог через пять минут. — Это только общий план, ничего толком не обдумано, но если вы дадите мне кабинет и стенографистку, дня через три получите что-то интересное на бумаге.
Бернерсу, Костелло и Баху даже не надо было друг на друга смотреть. За всех сразу ответил Бернерс, произнеся тихо и твердо:
— Это не сюжет, Пэт! Я не могу нанять тебя на жалованье с этим.
— Почему бы тебе самостоятельно не проработать эту мысль дальше? — посоветовал Билли Костелло. — Потом покажешь, что получится. Нам нужны сюжеты, особенно про войну.
— На жалованье лучше думается, — сказал Пэт.
Повисла тишина. И Костелло, и Бах не раз с ним выпивали, играли в покер, ездили вместе на скачки. Они бы на самом деле обрадовались, если бы его удалось куда-нибудь пристроить.
— Ну да, война, — печально сказал он. — Всем одну войну подавай — неважно, сколько у человека работ за плечами. Знаете, о чем я всё время думаю? Я думаю об одном известном художнике, который постарел и его забыли. Началась война, а он лишний — просто лишний человек… — и он почувствовал, что у него на глаза вот-вот навернутся слезы, — но его картины эвакуируют, потому что они считаются очень ценными и их нельзя не спасти. А ему даже не дают помочь при погрузке! Вот что это всё мне напоминает!
Снова ненадолго воцарилась тишина.
— Неплохой сюжет, — задумчиво сказал Бах. Он повернулся к остальным. — А вам как? Что-то в этом есть, а?
Билли Костелло кивнул.
— Очень неплохо. Даже знаю, куда можно вставить. Прямо в конец четвертой сцены! Надо только старика Эймса сделать художником.
Они сразу же стали договариваться о цене.
— Даю две недели, — сказал Бернерс Пэту. — По двести пятьдесят.
— Двести пятьдесят? — возмутился Пэт. — Когда-то ты платил мне ровно в десять раз больше!
— Так это было десять лет назад, — напомнил ему Джек. — Извини. Лучшего предложить не могу.
— Я чувствую себя, как тот старый художник…
— Не переигрывай, — улыбнувшись и встав, сказал Джек. — Мы ведь и так взяли тебя на жалованье!
Пэт вышел быстрым шагом, в его глазах появилась уверенность. Пять сотен помогут без забот протянуть целый месяц, а две недели часто вытягивались до трех, а иногда и до четырех. Он гордо покинул студию через парадный вход, а по дороге остановился у винного магазина, где купил домой полпинты.
В семь часов всё стало казаться еще лучше. Завтра можно будет даже съездить в Санта-Аниту — если, конечно, удастся получить аванс. А сегодня… Сегодня будем праздновать! В порыве радости он спустился в холл к телефону, набрал номер коммутатора студии и попросил соединить его с мисс Присциллой Смит. Давно ему не попадались такие красавицы…
Мисс Присцилла Смит, сняв в своём номере трубку телефона, твердо ответила:
— Мне очень жаль, — сказала она, — но я вряд ли смогу… Нет-нет, всю неделю я буду занята!
Когда она повесила трубку, заговорил сидевший на диване Джек Бернерс.
— Кто это?
— Да так, один человек… Случайно зашел ко мне в кабинет, — рассмеялась она, — и посоветовал мне никогда не читать книг, по которым я работаю.
— Пошутил?
— На полном серьезе! Сейчас, сейчас… даже вспомню его имя, наверное… Но сначала давай я расскажу тебе одну идею, которая пришла мне в голову сегодня утром. Я увидела в журнале фотографию, там была статья про эвакуацию картин из галереи «Тейт» в Лондоне. И вот я подумала…
Оригинальный текст: A Man In The Way, by F. Scott Fitzgerald.