«Жизнь в письмах»
Письма Ф. Скотта Фицджеральда
Часть третья: май 1924 – весна 1930
1925
Эрнесту БОЙДУ 1.II.1925
В конце марта выйдет мой новый роман «Великий Гэтсби». На него потребовалось около года работы, и, мне кажется, от того, что я делал раньше, я ушел на десять лет. Я строго смотрел, чтоб на этот раз писать без обычного моего ловкого умничания — это самая большая моя слабость, она портит мои книги и отвлекает читателя, хотя порой и может вызвать сардонический смешок. Кажется, на этот раз и следа ее нет. Я хотел было назвать книгу «Тримальхион» (действие происходит на Лонг-Айленд), но Зельда и все прочие провалили это предложение.
(Перевод М. Ландора.)
Г. Л. Менкену Париж, 4 мая 1925
Дорогой Менк,
вы первым из всех не имеющих к книге прямого отношения людей высказались о ней. Меня бесконечно тронуло и то, что роман вам понравился, и то, что вы не поленились мне об этом сообщить. Сразу вслед за вашим письмом написал Эдмунд Уилсон и прислал вырезку рецензии Столлингса; оба они отнеслись к книге с большим интересом и очень ее хвалят, но вы ведь знаете, пусть в Америке книгу ругают все до единого, лишь бы она понравилась вам.
У романа есть один очень большой недостаток — я не показал, что чувствует Дэзи, встретив Гэтсби через пять лет после разлуки (и поэтому, когда она снова отказывается от него, в ее поступке не ощущается ни логики, ни значительности). Это все чувствовали, но никто не мог указать конкретно, где и что надо поправить, поскольку сущность сцены исчезает из виду -она плотно укутана многочисленными искусно сотканными одеялами прозы. Уилсон упрекает меня за то, что все мои характеры «пренеприятны, причем на один лад», Столлингс характеризует книгу как «кипу блистательных предварительных заметок к роману», а вы пишете: «История, рассказанная в романе, абсолютно заурядна». Мне кажется, такое ощущение у вас оттого, что ход рассказа плавен, в нем почти нет толчков. Хотя вы и восторгаетесь Конрадом, но в последнее время — быть может, из-за недовольства гладенькими романами последователей Джеймса — все чаще высказываетесь одобрительно о вещах, лишенных формы. Я же написал «Гэтсби» так, как он написан, и потому, что меня не удовлетворяет хаотичная форма моих первых двух романов, а также романов Льюиса и Дос Пассоса. Согласен, в этом смысле книга не выдерживает сравнения с «Моей Антонией» и «Погибшей леди», но, мне кажется, она лучше, чем какая-нибудь «Цитерия» или «Линда Кондон» . Во всяком случае, работая над ней, я научился массе вещей, а если что на нее и повлияло, так это мужественная манера «Братьев Карамазовых», творения непревзойденной формы, а не дамское рукоделье Джеймса в «Женском портрете». Может быть, история выглядит заурядной или отдает банальностью, но я могу дать этому объяснение с художественной точки зрения — все дело в неудачном решении одной важной сцены, но не в том, что тема книги мелка. По крайней мере мне она такой не кажется. Но приходилось ли вам видеть писателя, который воспринял бы справедливую критику как должное и не пытался протестовать?
… Тот мусор, который я сочиняю для «Пост», становится все более мне отвратителен, потому что я вкладываю в эти рассказы все меньше и меньше сердца… По сути, я никогда не «опускался» в литературе — до тех пор пока не провалилась моя пьеса, а вот тогда уже пришлось: ради возможности написать эту книгу. Впрочем, я бы давно уже «опустился», если бы это приносило какую-нибудь выгоду; я пытался сделать это, работая для кино, но безуспешно. Никто, кажется, не в силах понять, что для интеллигентного человека «опуститься», пожалуй, самое трудное в мире. Когда сбиваются с пути, создавая одну по-настоящему драматическую книгу, такие люди, как Хьюз или Стивен Уитмен, это происходит оттого, что у них никогда не было подлинного «я» и своего взгляда на жизнь, а были только пустые желудки и натянутые до предела нервы. Но вот желудки полны, а нервы спокойны от сознания удовлетворенного тщеславия, и жизнь предстает им в розовом свете — и с их стороны было бы насилием над собой писать что-нибудь иное, чем мусор со счастливым концом. Другие, как Оуэн Джонсон, просто устают…
Но не буду вам больше надоедать. Надеюсь за ближайшие два года закончить новый роман, который вызовет больше энтузиазма у критиков. Это книга обо мне самом — не о том, кем я себя мнил, когда писал «По эту сторону рая». Главное же, форма этого романа будет настолько необычной, что ничего подобного еще не знали.
Большое, большое спасибо
Гертруде Стайн [Париж] Июнь 1925 г.
Дорогая мисс Гертруда Стайн!
Благодарю вас. В вашем письме не было ни одной «сомнительной похвалы», и оно все — «отрада». Большое спасибо. Мы с женой считаем вас очень милой, очень любезной, очень доброжелательной дамой с того самого момента, как вы в поисках своей машины прошли мимо нас по улице — спросите Хемингуэя, мы ему так тогда и сказали. Вскоре после этого мы с Хемингуэем ездили в Лион за моей машиной и чудесно прокатились по Бургундии. Он изумительный человек — самой высокой пробы.
Очень хочется поскорее достать вашу книгу «Становление американцев», проштудировать ее и начать ей подражать, что неизбежно. Этот свой будущий долг я старался отквитать тем, что всячески рекомендовал «Скрибнерс» обратить внимание на куски из нее, напечатанные в «Трансатлантик», но старик оказался слишком старомодным.
Понимаете, я хочу, чтобы художественные проблемы решали (или не решали бы) вы и подобные вам редкие люди, способные тонко чувствовать, а не я и мне подобные (имя нам не легион, но что-то вроде этого); я как тот обыватель начала века, который был рад, что за него думает Нитше (так?)
По сравнению с людьми первого сорта я — сорт второй, у меня множество недостатков — люблю повозмущаться, например, — и поэтому краснею от стыда при мысли, что такой художник, как вы, придает большое значение моей надуманной (бездумной? необдуманной?) книжонке «По эту сторону рая». Я даже чувствую себя шарлатаном. И, как Гэтсби, могу только надеяться на лучшее.
Огромное спасибо за письмо.
Скотт Фиц
Г. Л. Менкену [Париж] [Осень 1925 г.]
Дорогой Менк!
Спасибо за исключительно дружелюбную, справедливую и вразумительную рецензию на «Гэтсби». Другие американские статьи, написанные позднее, меня чрезвычайно забавляют: они цитируют целые абзацы из нее (твоей рецензии), разумеется без ссылки на источник. Мне кажется, что именно благодаря ей отношение критиков к роману изменилось: на смену подозрительному удивлению пришло удивление сдержанное, но в общем уважительное.
В который раз я в долгу у тебя за интерес к моей работе, за то время и внимание, которое ты ей уделяешь!
Здесь целая колония американских литераторов (толпящихся вокруг Паунда). Все это старьевщики, исключение составляют Хемингуэй и еще несколько человек, которые думают и работают гораздо больше, чем их молодые нью-йоркские собратья. Кланяйся Джорджу.
Твой
Ф. Скотт Фицджеральд
Марии Манн Париж [Октябрь 1925 г.]
Дорогая Мария!
Благодарю за письмо о моей книге — я ему особенно рад, потому что многим женщинам, в том числе и умным, «Гэтсби» не понравился. Женщины не любят, когда их изображают эмоционально ленивыми, хотя я считаю, что они именно такие и заняты в основном мелочными, никому не нужными расчетами — недаром их апологеты говорят о «практическом складе» женского ума; в душе все они скупердяйки-француженки, и каждая копит потихоньку на свое грошовое чудо.
Вы в восторге от Нью-Йорка? Посмотрим, что будет лет через пять, когда вы им пресытитесь. Этот город всегда в моем сердце, но иногда я стараюсь забыть о нем, хотя бы во сне. В Америке все время живешь в ожидании событий, поэтому она так и притягивает к себе, но постепенно надежда угасает, потому что ничего не происходит, люди остаются прежними, только стареют, и американское искусство тоже остается прежним, ибо Америка — это та луна, которой не суждено взойти. И «заветного мига» вы тоже не дождетесь — не зыбкого мига надежды, а минуты ясности и покоя, как в тот вечер, когда луна взошла над садом Джеральда и Сары, и вы сказали, что счастливы здесь. Кстати, никто в Америке не испытывает такого полного, великолепного, откровенного разочарования, которое так притягательно в Саре и Джеральде. (Они были здесь на прошлой неделе, и мы провели вместе шесть или семь счастливых дней.)
Мой новый роман прекрасен. Пишу первую главу. В ней много знакомых: людей и событий.
Американская молодежь способна только с умным видом повторять истины, доставшиеся ей в наследство от лучшего, военного поколения, которое почти до всего дошло своим умом. Она решительна, неглубока, цинична, нетерпелива, бунтарски настроена и пуста. Мне такая молодежь не нравится. «Юная, сильная струя Америки»! Боже мой, Мария, где ваши глаза? Или они еще так юны и сильны, что видят в зеркале лишь собственное отражение? Америка настолько упадочна, что ее гениальные дети прокляты еще в утробе матери. Вы можете назвать хотя бы одного американского художника, кроме Джеймса и Уистлера (а они жили в Англии), который не умер бы от алкоголизма? Если эта молодежь настолько юная и сильная, что не может ни примириться с существующим положением вещей, ни уйти от него, ни махнуть на все рукой, ни солгать, значит, вы правы, Мария Манн, и никто так не ошибался в оценке плодов цивилизации, как
ваш преданный поклонник
Ф. Скотт Фицджеральд
Оригинальный текст: F. Scott Fitzgerald's Life In Letters: The Correspondence of F. Scott Fitzgerald.