Дорогой Хэролд!
Я до сих пор не могу оправиться от шока, вызванного твоим внезапным и недвусмысленным отказом. Всего полгода назад ты говорил, чтобы я не торопился с выплатой долга, и советовал подкопить немного денег. Поэтому, когда я осознал, что кредит, предоставленный в прошлом году Чарлзу Уоррену и другим молодым писателям, сейчас намного превышает мой собственный, меня как громом поразило.
Следующим приятным сюрпризом был твой совет «написать что-нибудь для кино» — я лежал в постели с температурой 102° F и каверной в легком. Каверна, должно быть, образовалась, когда я начал работать над «Воздушным налетом», а твои намеки на то, что я все это время бездельничал, основаны, вероятно, на моих двухдневных нью-йоркских похождениях трехмесячной давности. Но и когда температура у меня была около ста, а каверна продолжала ползти, Свени искал мне работу, а я писал в постели по пять часов в день.
Не стану извиняться за то, что отправил прилагаемый рассказ в «Пост», минуя тебя, — я был в отчаянном положении. Но я просил их не только телеграфировать мне, но и поставить в известность тебя. Когда ты получил «Температуру», то молчал пятнадцать дней, хотя в свое время слал мне телеграммы даже в Северную Африку. Да, пристраивать рассказ самому неприлично, но об этом забываешь, когда приходится жить на деньги, полученные под залог старого «форда», когда имеет значение каждый день — и не столько по сугубо прозаическим причинам, сколько по нематериальным соображениям морали. Свени отклонил десяток предложений, когда я болел, но чуть только каверна начала заживать, предложений как не бывало!
Наверное, не стоит объяснять, что если один раз утопающего вытаскивают из воды, а во второй раз ему отказываются протянуть руку, то он, чтобы спасти свою жизнь, вынужден действовать быстро и энергично. Двенадцать лет ты ссужал меня деньгами в счет будущих рассказов и вдруг, без всякого предупреждения, решил отказаться от этого. Можно подумать, ты только вчера узнал, что я неделовой человек. Ты не тратил время на объяснения, ты тянул его так долго, что я всерьез размышлял, не закрылся ли Нью-йоркский телеграф. В итоге я был вынужден продать два рассказа «Эсквайру», хотя в «Либерти» за тот, что подлиннее (2800 слов), наверняка дали бы вдвое больше.
Не знаю, какой урок ты хотел мне преподать, но лучше бы это произошло в другое время и в других условиях. Последние месяцы я неотступно думал о том, как много ты сделал для меня между 1934 и 1937 годами — после провала «Ночи», третьего срыва у Зельды и во время болезни. Но как больно ты ударил меня сейчас! Спроси Свенсона, Шейлу или Эдди Кнопфа, они подтвердят, что больше полутора лет я работал, не разгибая спины, а Свени добавит, что все до одной студии (кроме Вангера, зато включая «Метро»!) в апреле — мае готовы были со мной сотрудничать.
Причины, по которым ты мне отказываешь, разумны, убедительны и достойны похвалы, но почему же ты не считался с ними пятнадцать лет? Почему принял их во внимание после полутора лет неукоснительного соблюдения мною всех обязательств?
Если тебя это интересует, то последние два месяца я совершенно не пью, и все-таки у меня голова идет кругом, как от шампанского: хоть убей, не понимаю, что на тебя нашло.
Твой
Скотт
P. S. «Температура» вышла вчера в ван-нисовском «Рейлвей экспресс», посылаю экземпляр, чтобы ты убедился своими глазами.
Дорогой Хэролд!
Спасибо за письмо. Спасибо за заботу о Скотти. Оказывается, ты писал мне письма и рвал их. Хорошо, что сказал, а то я уже стал считать тебя садистом, мучающим меня специально. Я посылал рассказы в «Кольерс» потому, что наше общение было несколько осложнено твоим глухим молчанием. А молчание только действует на нервы и вызывает черные мысли, противопоставить ему нечего. Разумеется, нежелание поддерживать меня — твое личное дело, но зачем же ты продолжаешь выступать в роли моего агента и не ставишь меня об этом в известность? После того как ты вернул мне рассказ (даже не оплатив почтовых расходов), я решил, что наши пути разошлись.
Я сам связался с «Кольерс» и написал серию для «Эсквайра», так как пить и есть нужно каждый день — тут уж ничего не поделаешь. Почему бы тебе не считать это поступком человека, который попал в беду, и не оставить на время высоконравственные размышления, сам ли он виноват в ней, и если да, то насколько. А если ты думаешь, что я разучился писать, прочти эти рассказы. Я продал их «Эсквайру» по двести пятьдесят долларов за штуку, потому что от тебя не было известий, а мои счета в банке равнялись соответственно пяти, десяти и пятнадцати долларам.
Я действительно «жил безрассудно» и, вполне возможно, понесу заслуженную кару, но я предпочел бы услышать эти слова не от тебя, а от чужих людей, их вокруг хватает.
Боюсь, что тот рассказ переделывать не имеет смысла. Он никуда не годится.
Будь здоров,
Скотт
P. S. Пожалуйста, пришли мои рассказы обратно. У меня нет вторых экземпляров. Ты тоже считаешь, что они больше чем на 250 долларов не тянут? Один из них я с отчаянья предложил «Кольерс» — первый рассказ из серии Пэта Хобби, — но Литтауэр телеграфировал мне, что это «не то». Кто прав?
Оригинальный текст: As Ever, Scott Fitz——: Correspondence of F. Scott Fitzgerald and Harold Ober.