Ф. Скотт Фицджеральд
Женский дом
Героев подобных рассказов обычно зовут «мистер Икс» или «некий Х.Б.»; к этой истории имело отношение множество людей, так что с большой вероятностью один из них обязательно прочитает этот рассказ и будет утверждать, что именно он и есть главный герой. А что касается популярной отговорки «Все персонажи вымышлены, любое сходство с реальными людьми является совпадением», можно даже не пытаться — не пройдет!
Так что будем говорить прямо и сразу объявим, что герой этого рассказа — Эммет Монсен, поскольку именно так (или почти так) звучит его настоящее имя. Три месяца назад из иллюстрированных журналов и газетных новостей можно было узнать, что он только что вернулся из Омиджи на пароходе «Фуматаки Нагурша» и сошёл на берег в порту Лос-Анжелеса, везя с собой ценнейшую информацию о тропических приливах и тропических грибах. В иллюстрированных журналах о нем писали потому, что он был стройный и темноволосый красавец тридцати одного года от роду, великолепно выходил на всех фотографиях и, глядя на него, фотографы всегда говорили: «Прошу вас, мистер Монсен, ну ещё разок! Вашу улыбочку!»
А теперь я воспользуюсь привилегией современного писателя и начну рассказ заново, с другого места: начну я с того, что случилось в медицинской лаборатории в центре Лос-Анжелеса двое суток спустя после того, как Эммет Монсен покинул территорию порта.
***
Довольно симпатичная (но не для главной роли!) девушка разговаривала с молодым человеком, который занимался расшифровкой электрокардиограмм — записанных автоматическими инструментами характеристик органа, который никогда не славился своей точностью.
— Сегодня Эдди так и не позвонил! — сказала она.
— На слезы не обращай внимания, у меня опять гайморит, — ответил он. — Держи, вот тебе новые диаграммы для твоей коллекции!
— Благодарю! Как ты считаешь: если до свадьбы осталось меньше месяца — ну, по крайней мере, никак не позже Рождества — жених ведь должен звонить невесте каждое утро?
— Ну, знаешь ли… Если его уволят из «Вэдфорд Дан Санс», вы вряд ли сможете позволить себе даже дешевую свадьбу!
Лаборантка аккуратно вывела «Вэдфорд Дан Санс» сверху на первой кардиограмме, произнесла типично калифорнийское краткое и емкое ругательство, стерла только что написанное и вписала в графу имя пациента.
— Лучше побольше думай о своей работе, — добавил лаборант. — Эти кардиограммы нужно передать в…
Он не закончил, потому что зазвонили телефоны, и это был точно не Эдди; звонили сразу два врача, и оба злые. Юная дамочка лихорадочно задвигалась, словно получила гальванический импульс, и спустя пару минут уже сидела в автомобиле 1931 года выпуска, направляясь в один из пригородов, благодаря которым Лос-Анжелес слывёт самым обширным городом в мире.
Первый пункт назначения вызывал волнение — она направлялась в загородный дом юного Карлоса Дэвиса; до сих пор ей доводилось видеть его лишь в мерцающем свете кинопроектора, да еще разок в системе «Техниколор». С сердцем Карлоса Дэвиса было все в порядке, оно работало как часы, а кардиограмму она везла к жильцу Дэвиса, занимавшему небольшой домик на территории его имения, изначально предназначавшийся для его матери. И если Дэвис был не на студии, она вполне могла случайно его там повстречать!
Но этого не произошло; доставив кардиограмму по адресу, девушка на время исчезает из нашей истории.
А сейчас, как обычно пишут в сценариях, «камера перемещается внутрь дома», а мы следуем за ней.
Жильцом был Эммет Монсен. Он сидел в кресле и глядел на залитый майским солнцем сад, а доктор Генри Кардиф в это время вскрывал своими большими руками объемный конверт, чтобы изучить кардиограмму и ознакомиться с приложенным к ней медицинским заключением.
— Я прожил там на год больше, чем нужно, и пил воду, как последний дурак! — сказал Эммет. — Мой тамошний коллега как-то раз поделился со мной своим правилом: за двадцать лет он не выпил ни капли местной воды, он пил только виски! Выглядел, правда, слегка подсушенным, кожа была как у мумии; впрочем, он мало чем отличался от среднего англичанина.
Из темноты в дверях столовой промелькнула горничная, и Эммет её окликнул.
— Маргарита! Вас ведь так зовут?
— Маргерилла, мистер Монсен!
— Маргерилла, если позвонит мисс Эльза Халлидей, позовите меня; для всех остальных, без исключений, меня нет дома. Запомните: мисс Эльза Халлидей!
— Слушаюсь, сэр, я вряд ли позабуду. Я видела её в кинокартине. Мы с Фрэнком…
— Хорошо, Маргерилла! — вежливо перебил он. — Просто помните, что меня нет дома для всех, кроме нее.
Доктор Кардиф, закончив читать, встал и задумчиво сделал с полдюжины гигантских шагов; его подбородок то устремлялся к узлу галстука, то следовал за устремлявшимся к люстре взглядом, словно именно там, как ангелы-хранители, притаились годы его врачебной практики, готовые вот-вот спуститься к нему на помощь. Когда Маргерилла ушла, он уселся на стул, сплетя руки так, что Эммету невольно вспомнились стенки каньона Гранд-Кули.
— И что? — спросил Эммет. — Опухоль? Однажды я по ошибке проглотил кусочек гриба — перепутал с креветкой. Может, он пророс у меня внутри? Знаете, они ведь как женщины, прицепятся и… Ну, я имею в виду, как обычно говорят о женщинах…
— Это не рентгеновский снимок, — произнес доктор Кардиф каким-то приятным — чересчур приятным, подумал Эдди — голосом, — это кардиограмма! Помните, вчера я попросил вас прилечь и прикрепил к вам датчики?
— Да, — ответил Эммет. — И чуть брюки мне не порвали, а я уж подумал, не стоило ли мне на всякий случай исповедаться?
— Ха-ха, — хмыкнул доктор, да так заученно, что Эммет даже привстал со стула и произнес:
— Можно, я открою окно?
Но над ним тут же нависла рослая фигура доктора, мягко заставившая его сесть обратно.
— Мистер Монсен, вам сейчас следует оставаться в полном покое на этом самом месте. Чуть позже мы решим вопрос о средствах транспортировки.
Он окинул взглядом все вокруг, словно где-то здесь мог притаиться вход в метрополитен или из угла могла вдруг вылезти стрела небольшого подъемного крана. Эммет смотрел на него молча — в голове у него теснился целый рой мыслей. Он был слишком молод, чтобы участвовать в мировой войне, но с детства слышал рассказы о том, как было на фронте, и большая часть его тридцатиоднолетней жизни прошла у грани, за которой маячила опасность. Он был из тех американцев, которым, казалось, следовало родиться во времена фронтира, и он сам выбрал для себя движение любыми способами вдоль тончайшей линии, отделяющей мир неведомый и опасный от безопасного и исследованного мира. Ну, если, конечно, такой мир вообще существует…
Эммет Монсен продолжал неподвижно сидеть, ожидая, что еще скажет доктор; его красивые глаза широко раскрылись и глядели с тревогой.
— Жар я почувствовал ещё на корабле, поэтому решил отлежаться в Калифорнии. Но если эта картинка доказывает, что у меня что-то серьёзное, я желаю об этом знать! Не беспокойтесь, это меня не «подкосит».
Доктор Кардиф решил говорить без утайки.
— Ваше сердце, по всей видимости, увеличилось в размерах до…
Он замялся.
— До опасной степени? — продолжил за него Эммет.
— Но не до критически опасной! — торопливо продолжил доктор Кардиф.
— Само собой, — произнес Эммет, — поскольку я всё ещё слышу собственный голос. Продолжайте, доктор! Что же это? Сердце скоро откажет?
— Ну что вы! — возразил Кардиф. — Разве можно делать такие выводы? Бывали случаи, когда казалось, что пациент и двух часов не проживет…
— Черт возьми, ближе к делу! — воскликнул Эммет. — Секундочку, я только закурю… — он заметил, как взгляд доктора устремился к его протянутой руке. — Простите, доктор, но какой прогноз? Я ведь уже не ребенок. Я сам лечил людей от тифа и дизентерии! Какие у меня шансы? Десять процентов? Один процент? Когда и при каких обстоятельствах я перестану украшать собой этот прекрасный пейзаж?
— В целом, всё зависит только от вас, мистер Монсен.
— Хорошо. Я сделаю все, что вы скажете. Думаю, мне противопоказана физическая активность, мне нельзя пить и нельзя выходить из дома, пока не станет ясна точная причина заболевания…
В дверях появилась цветная горничная.
— Мистер Монсен, там Эльза Халлидей звонит, и меня аж до костей пробрало…
Еще до того, как доктор успел встать со стула, Эммет вскочил и помчался к телефону в буфетной.
— Как хорошо, что у тебя нашлась минутка!
— Эммет, я все утро думала о тебе, но сегодня днем у меня дела. Что говорит доктор?
— Говорит, что я в порядке, просто чуть-чуть переутомился, так что надо несколько дней отдохнуть. Ты во сколько уедешь из дома?
Последовала пауза.
— А можно мне поговорить с доктором?
— Конечно! Что? О чем это ты собралась с ним беседовать?
Он произнес «прошу прощения», почувствовав, что его кто-то задел, проходя сзади в гостиную; он успел заметить лишь накрахмаленный белый халат и вновь заговорил в телефон.
— Конечно, можешь! Но сейчас его здесь нет. Знаешь, Эльза, если не считать нескольких минут в порту, я не видел тебя целых два года!
— Два года — это очень много, Эммет!
— Не говори со мной так! — попросил он. — Приезжай сразу, как только сможешь!
Повесив трубку, он понял, что в буфетной он опять не один. Он заметил лицо Маргериллы, а за плечом у неё маячило совсем другое лицо, на которое он взглянул рассеянно и равнодушно, словно оно было ненастоящим, как картинка с журнальной обложки. Оно принадлежало девушке в бирюзовом платье. Лицо было круглым и с круглыми глазами — в общем, ничего из ряда вон, хотя выражение, с которым девушка на него смотрела, было исполнено такого чудесного внимания и приятного зачарованного удивления, что ему даже захотелось сказать что-нибудь в ответ. Не то чтобы оно спрашивало: «Неужели это ты?», как это иногда бывает у девушек; скорее, это был вопрос: «Неужели вас занимает вся эта чепуха?» Или это было утверждение: «Мы, кажется, протанцуем вместе до конца этой песни», добавляя: «и этого танца я ждала всю жизнь!»
Ответ Эммета на все эти вопросы и утверждения, читавшиеся в улыбке девушки, сам он впоследствии расценивал как полностью лишенный блеска.
— Чем я могу вам помочь? — спросил у нее он.
— Скорее, наоборот, мистер Монсен! — девушка говорила с легким придыханием. — Чем я могу вам помочь? Меня прислали из агентства «Секретарские услуги мистера Расти».
Хорошо известно, что мы редко вымещаем досаду на тех, кто является её истинной причиной; Эммет повторил слова «секретарские услуги» таким тоном, словно речь шла о каком-то рассаднике преступности, где срочно требовалось расследование мистера Дьюи и товарища его Гувера.
— Я мисс Трейнор, и меня прислали потому, что вы сегодня с утра звонили. У меня есть рекомендация от мистера Рачоффа, композитора. Я работала у него до прошлой недели, когда он отбыл в Европу.
Она протянула ему рекомендательное письмо, но Эммет был всё ещё не в настроении.
— Никогда о нем не слышал, — объявил он, словно оглашая анафему, но тут же поправился: — То есть, я о нем слышал! Но в рекомендации я не верю. Их ведь так легко подделать…
Он посмотрел на неё пристально, почти с осуждением, но она опять улыбнулась; казалось, она была согласна, что рекомендации — это чепуха, да и сама она всегда так думала и была рада, что кто-то произнес это вслух.
Ему показалось, что они уже слишком долго находятся в этой столовой; Эммет встал.
— Печатать будете в комнате на первом этаже. Маргерилла вас проводит.
Он кивнул и вернулся в гостиную, почувствовав, что доктор его уже заждался.
Но ждал его там не только доктор; доктор был занят какими-то тайными переговорами с дамой в накрахмаленном белом халате, которая задела Эммета в столовой. Переговоры шли столь напряженно, что их не прервало даже появление Эммета — еще некоторое время спустя после того, как Эммет уселся на стул, разговор продолжался, уже в виде назойливого бормотания.
— Простите, что так долго. Все время кто-то приходил. Мне сказали, что здесь будет спокойная жизнь — у Дэвиса есть даже охрана и все такое, чтобы его не беспокоили поклонники.
— Это мисс Хэпгуд, ваша дневная сиделка, — произнес доктор Кардиф.
Скромная дама, фигура которой напоминала колокол, улыбнулась Эммету и бросила на него оценивающий взгляд, словно торговец мехами на шкурку куницы.
— Я ей обо всем рассказал, — продолжил доктор.
Сиделка это подтвердила, показав испещренный записями блокнот.
— И попросил её звонить мне по нескольку раз в течение дня — точнее, не менее четырех раз в день, так?
— Да, четыре раза, доктор.
— Так что можете быть уверены, что уход за вами будет самый лучший, ха-ха!
Сиделка тоже издала смешок. Эммет так и не понял, в чем была шутка?
Затем доктор «побежал» — этот процесс состоял из нескольких этапов: доктор несколько раз хватал свою сумку, ставил её обратно, писал какие-то дополнительные предписания, заставил сиделку ползать по полу в поисках упавшего стетоскопа; в конце концов, доктор полностью блокировал гостиную, застыв в дверях всей своей грузной фигурой. К этому времени Эммет, у которого не оказалось под рукой секундомера, заключил, что слово «бежать» было простой фигурой речи, обычно употребляемой докторами у одра больного. От грустных мыслей его отвлекло зрелище распростершейся на полу мисс Хэпгуд, которая споткнулась о порог. Но прежде, чем он успел встать, женщина оказалась рядом с ним, крепко ухватив его за правую руку.
— Мистер Моппет, я считаю, что для начала нам следует получше познакомиться.
Эммет уже почти было приготовился произнести вслух своё настоящее имя, но она добавила:
— Думаю, вам обязательно надо знать, что я очень неуклюжа. Понимаете, о чем я?
Много путешествовавшему Эммету доводилось слышать вопросы на языках, которых он не понимал, но ответить на которые можно было жестами; на этот раз он оказался в тупике. «Сожалею» было не совсем то, что требовалось, «Как жаль!» — тоже. Он уже хотел было выпалить жестокое «Неужели вы ничего не можете с этим поделать?», но сиделка сама ответила на его вопрос, отпустив его руку и внезапно поднявшись с пола; одновременно она опрокинула латунный столик, на котором стоял серебряный чайный сервиз на двенадцать персон, хотя по мнению Эммета, сервиз стоял очень далеко — на другом конце комнаты.
Звук множества маленьких гонгов словно стал сигналом для начала киносцены, и в дверях появился юный Карлос Дэвис вместе с мисс Трейнор. Дэвис родился в захолустном городке, в штате Дакота, и не обладал никакими актерскими талантами, которые ему приписывали — ему никак нельзя было поставить в вину то, что у него от рождения был скромный дар имитации и он был необычайно красив.
Эммет встал, стараясь не раздавить валявшийся на полу маленький сливочник.
— Здравствуйте, мистер Дэвис.
— Привет, привет! — произнес Дэвис и бодрым голосом добавил: — Только не думайте, что я из тех хозяев, которые любят надоедать своим жильцам! Я случайно наткнулся на доктора, и вот пришел спросить, не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
— Право, вы так добры…
Взгляд Дэвиса слегка сместился вбок, где мисс Хэпгуд старалась незаметно собрать серебряную посуду — но не заметить этого было нельзя, потому что во время разговора периодически продолжали раздаваться удары маленьких гонгов.
— Знайте, что я всегда к вашим услугам! Я оставил свой личный номер вашей… вашей… — его глаза с явным удовольствием остановились на миссис Трейнор, — … секретарше! В телефонной книге его нет, а у неё теперь есть! — Он умолк. — То есть, у неё теперь есть мой телефон! Ну, я побежал. Мне сегодня еще на радио выступать, боже ж ты мой!
Он меланхолично покачал головой, церемонно, словно королева Елизавета во время визита в Канаду, поклонился на прощание и удалился, переместившись в прихожую широкими шагами атлета.
Эммет сел и обратился к мисс Трейнор.
— Вы даже бровью не повели, — сказал он, — словно не заметили эту воплощенную девичью мечту!
— Старалась не замечать, — холодно произнесла она. — Но это было невозможно физически. Будут какие-нибудь указания?
— Конечно. Садитесь, я в общих чертах расскажу о предстоящей работе.
Она напомнила ему девочку, по которой он «сох» в возрасте семи лет; но вместо косичек у неё были рыжие, со светлыми прядями, волосы до плеч, и он никогда еще не видел такой, как у неё, улыбки, со всеми её вопросами и обещаниями.
— Я написал нечто вроде научного трактата. Из издательства прислали уже несколько экземпляров. Они на кухне. Книга завтра выходит в свет, но никто не станет её читать. — Он вдруг посмотрел ей прямо в глаза. — Вас сильно волнует вопрос о том, как зарождаются приливные волны?
Девушка, словно задумавшись, посмотрела ему прямо в глаза.
— А почему бы и нет?
— В смысле, вы бы купили книгу об этом?
— Ну, — последовала пауза, — при определённых обстоятельствах, да!
— Хм, да вы дипломат?
— Честно говоря, я не купила бы, если бы знала, что могу получить её в подарок от автора!
— Ну да, дипломат! — хмыкнул он. — Полномочный посол! Ну, неважно; эта книга затеряется в географических отделах нескольких сотен библиотек, привлекая лишь термитов, пока кому-нибудь еще не придет в голову та же прихоть, что и мне. А между тем у меня родилась идея приключенческого романа, который может понравиться детям. Ведь здорово, когда люди читают то, что вы пишете, правда? Я уже набросал несколько тысяч листов. Посмотрите, там, в холле стоит портфель?
— Мистер Моп… — неодобрительно вклинилась в разговор сиделка, но Эммет сейчас же произнес:
— Минуточку, мисс Хэпгуд! — И когда мисс Трейнор принесла портфель, он продолжил: — То, что отмечено красным карандашом, нужно перепечатать на машинке, а затем я еще раз просмотрю материал. Пишу я разборчиво. Теперь договоримся о времени. Не думаю, что доктор позволит мне много работать — скорее всего, часов пять-шесть в день, не больше.
Она кивнула.
— Так что по вечерам вы вполне можете планировать свидания с вашими поклонниками, — продолжил он.
Она не улыбнулась, и Эммет решил, что слегка перегнул палку — и подумал, что она, возможно, помолвлена или даже замужем?
— Вы ведь, кажется, из Бостона? — спросил он.
— Да. По акценту догадались?
— Я сам родился в Нью-Гемпшире.
Они непринужденно посмотрели друг на друга; их мысли сейчас были далеко, на другом конце страны.
Очевидно, мисс Хэпгуд неверно истолковала выражения их лиц или вдруг вспомнила, что её брали на довольно тяжелого больного, поскольку внезапно сиделка решительно заявила о своем присутствии, едва не опрокинув торшер.
— Мистер Моппет! У меня инструкции, и прежде всего нам с вами следует начать лечение!
Она бросила взгляд на дверь, и мисс Трейнор, уразумев, кого именно она имела в виду, говоря «прежде всего», подхватила портфель и удалилась.
— Для начала нам следует лечь в постель! — произнесла мисс Хэпгуд.
Несмотря на двусмысленность этой формулировки, мысли Эммета, вставшего и двинувшегося вслед за сиделкой наверх по лестнице, вполне годились для публикации даже в «Друге детей».
— Я не стану помогать вам идти, мистер Мопп, потому что я неуклюжа, но знайте, что доктор рекомендует вам передвигаться медленно, крепко держась за перила — смотрите, вот так!
Оказавшись на лестнице, Эммет не смотрел по сторонам, но тут же раздался скрип дерева, за которым последовал краткий извиняющийся смешок.
— Тут, в Калифорнии, строят так непрочно, правда? — хихикнула сиделка. — Не то, что в восточных штатах!
— А вы сами с востока? — спросил он, стоя на верхней ступеньке лестницы.
— О, да! Родилась и выросла в Айдахо!
Он присел на край кровати и развязал шнурок на ботинке, разозлившись, что совсем не чувствует себя больным, несмотря на болезнь.
— Болезни должны проявляться внезапно, — вслух произнес он, — как бубонная чума!
— А вот я никогда не брала пациентов с бубонной чумой! — самодовольно отозвалась мисс Хэпгуд.
Эммет посмотрел на неё.
— Да? Никогда не брали?
И вновь склонился к своим ботинкам, но она уже стояла на коленях и умело возилась с его шнурками, словно играла пальцами в «веревочку». Так же ловко она сняла с него пиджак, вызвав у него в памяти однажды виденную в кабаке картину одевания смирительной рубашки на перепившего портового рабочего.
— Брюки я сниму сам! — сказал он, и мисс Хэпгуд ловко шагнула по другую сторону кровати, попутно сбив латунный экран камина, который трижды подскочил и плашмя грохнулся на пол.
— Ничего страшного, — быстро проговорил Эммет. — Пижама в чемодане. Я ещё не все вещи успел распаковать…
После поисков мисс Хэпгуд вручила ему парадную сорочку и вельветовые брюки — к счастью, Эммет заметил блеск запонок до того, как сорочка оказалась на нем.
Когда он, наконец, улегся в постель, выпив пару таблеток и засунув в рот термометр, мисс Хэпгуд, глядя в зеркало и водя его расческой по своим аккуратным блестящим волосам, произнесла:
— Красивые у вас вещи… Я последнее время работала в домах, где на вещи было даже плюнуть противно! Хорошо, что я попросила доктора Кардифа подыскать мне настоящего джентльмена — я ведь и сама истинная леди!
Она подошла к окну и окинула взглядом картину сбора первого урожая в долине Сан-Фернандо.
— Как вы думаете, Карлос Дэвис женится на Марии Томас? Только не вздумайте отвечать, пока я не вытащу у вас изо рта термометр!
Но Эммет уже сидел в постели, вытащив термометр.
— Вот напомнили-то! Я ведь собирался лечь в постель только после ухода мисс Эльзы Халлидей.
— Я дала вам две таблетки снотворного, мистер Моп!
Он свесил ноги с кровати.
— Дайте мне рвотное или что-нибудь! Как сделать так, чтобы эти таблетки вышли? Принесите соленой воды!
— Рвота? — воскликнула мисс Хэпгуд. — У пациента с сердцем?!
— Ну скажите, чтобы сварили горячего кофе — и найдите мой шелковый халат. А то я скоро уже забуду, как меня зовут.
Он вовсе не хотел, чтобы это прозвучало упреком, а мисс Хэпгуд и не обиделась, а просто покачала головой, села и принялась одним пальцем играть гамму на фортепьяно.
— Что ж, тогда посплю немного, — смирился отчаявшийся Эммет. — Мисс Халлидей все равно придет только где-то через пару часов. Обязательно меня разбудите!
— Но вы не сможете спать в такой позе!
— Я всегда засыпаю, лежа на локте.
Она уложила его на спину, впервые за время их знакомства проявив недюжинную ловкость.
II
Когда он проснулся, на улице было темно, и в комнате тоже — горел только тусклый ночник, прикрытый полотенцем. Мисс Хэпгуд нигде видно не было, но его глаза постепенно подтвердили тот факт, что в мягком кресле на другом конце комнаты сидела другая женщина в белом — дама из того же племени гигантов, что и доктор Кардиф. Он взглянул на свои наручные часы — была половина одиннадцатого; дама, вздрогнув, проснулась и сообщила ему, что она — ночная сиделка, миссис Эвинг.
— Приходил кто-нибудь?
— Мисс Халлидей. Она сказала, что заедет завтра. Я ей сказала, что вас сейчас нельзя будить.
Он тихо пригорюнился, а миссис Эвинг встала и выплыла в коридор; из-за двери до него донесся разговор.
— Кто там? — спросил он.
Ответил напряженный взволнованный голос:
— Это ваша секретарша, мистер Монсен.
— А почему вы здесь, в это время?
Две женщины, женщина-гора и просто женщина, казавшаяся хрупкой рядом с другой, застыли в дверях. Улыбка мисс Трейнор была заметна и в свете слабой желтой лампочки в коридоре — сейчас в ней читалось раскаяние, почти лукавство, словно она была совершенно уверена, что он не станет относиться к ней слишком сурово.
— Честно говоря, мистер Монсен, — откровенно сказала миссис Эвинг, — я, правду сказать, и понятия не имела, как вы себя поведете, когда проснетесь. А когда узнала, что у горничной выходной, я, честно говоря, попросила вашу… вашу… — она бросила взгляд на мисс Трейнор, словно ожидая от неё окончательного подтверждения, — … вашу секретаршу, остаться тут до вашего пробуждения.
Глаза Эммета никак не хотели привыкать к тусклому свету ни в спальне, ни в коридоре, но он мог поклясться, что в какой-то момент юная мисс Трейнор ему подмигнула.
— Что ж, тогда, наверное, сейчас вы уже можете её отпустить? — предложил он.
— Спокойной ночи, мисс Эвинг! — сказала мисс Трейнор. — Надеюсь, сегодня вы выспитесь, мистер Монсен!
Когда её шаги на лестнице стихли, Эммет спросил:
— Интересно, чего вы от меня ожидали после моего пробуждения?
— Я не знаю.
— Вы разговаривали с доктором Кардифом?
— Нет. У меня был только блокнот вашей сиделки — и я там не все смогла разобрать, но у меня богатый опыт работы с алкоголиками и опиумистами.
Эммет полностью очнулся от сна, но последнее слово было ему незнакомо и вызвало в памяти лишь рассказы Бута Таркингтона о старьевщике.
— Ну, с этами, с наркоманами, как обычно говорят, — прибавила миссис Эвинг.
Они посмотрели друг на друга, и Эммет представил себе её прошлое — и в душе у него сразу поднялась волна жалости по отношению ко всем несчастным пьянчужкам и жертвам наркотиков, которых она, должно быть, давила, как зазевавшихся комаров.
Затем ему стало смешно, но он тут же вспомнил, как доктор Кардиф говорил, чтобы он даже не вздумал хохотать — и вообще не делал ничего такого, что может оказывать влияние на его диафрагму, поэтому он позволил себе только замечание:
— Опий мне всегда подают по утрам вместе с молочными гренками. А что касается выпивки… Очень жаль, что я не увлекался этим делом с год назад, когда воду можно было пить только после обеззараживания таблетками! Если не можете прочесть записи, позвоните доктору Кардифу.
И, уже повежливей, добавил:
— Видите ли, мисс Трейнор должна работать днем. Вы ведь не собираетесь помогать ей печатать, правда?
Миссис Эвинг решительно сменила тему.
— Так! Мы готовы принять ванну?
— Ванну я сегодня уже принимал. Что там с моей температурой? Мисс Хэпгуд должна была записывать.
— Мистер Монсен, это все вы спросите у доктора Кардифа.
Действительно, возразить ему было особо нечего, и пенять можно было только на себя, так что он решил, что пришел его черед сменить тему.
— Миссис Эвинг, я привез из Мельбурна кое-какие препараты, которые обычно помогают сбить температуру, — сказал он. — Я позабыл сказать о них доктору Кардифу. В основе там какая-то субтропическая трава. Лекарство лежит в аптечке, которую Маргерилла убрала в чулан в коридоре.
— Она сегодня выходная, мистер Монсен. Я вам сейчас дам лекарство.
— Нет! Найдите аптечку. Она из коричневой кожи, а лекарство — это зеленые капсулы.
— Я не могу давать препараты, если они не выписаны врачом.
— Найдите аптечку, позвоните врачу и прочитайте состав, который написан на пузырьке! Либо я ему сам позвоню!
Она тут же материализовалась рядом с ним; их взгляды встретились. Затем, изобразив всем своим видом тяжкие сомнения, она пошла в коридор, и он услышал, как она зашла в чулан. Затем раздался щелчок раскрываемой аптечки. Спустя мгновение раздался голос:
— Здесь ничего нет! Тут хинин, что-то от тифа, бинты, йод, но никаких зеленых капсул нет!
— Несите сюда!
— Мистер Монсен, я уже все внимательно рассмотрела, у меня с собой фонарик!
Он встал с постели и пошел в чулан, раздраженно ухватив по дороге одеяло — он заметил, что взмок от испарины.
— Мистер Монсен, я же вам все уже сказала!
— Я уверен, что лекарство где-то здесь! Надо еще посмотреть в кармашках.
Раздался негромкий щелчок сзади — но Эммет как раз ощупывал аптечку, и никто не обратил на это никакого внимания.
— Будьте добры, посветите сюда фонариком… — не успел он это произнести, как понял, что только что случилось: совершенно случайно дверь за спиной захлопнулась и тихо закрылась на замок. А в свете фонаря стало ясно, что с внутренней стороны двери нет ни кнопки замка, ни даже ручки! И в этот самый миг, словно открытие поразило и фонарик, батарейка в нем кончилась и свет погас.
III
Эммет соображал быстрее, чем миссис Эвинг. Он первым догадался, что они попали, как говорится, в переплет. Первым делом он эгоистично задумался о себе: в чулане было холодно, и он закутался в одеяло, как араб. Из темноты доносилось тяжелое дыхание сиделки; он вспомнил рассказы о подводниках, запертых в подводных лодках — и тут же подумал, что огромные легкие за этим крейсероподобным бюстом быстро прикончат оставшийся в воздухе кислород.
Сравнение с крейсером вышло вполне подходящим, потому что следующую минуту миссис Эвинг провела в активном движении — казалось, она задалась целью убедить Эммета в том, что чулан отнюдь не так просторен, как он воображал. В темноте он не мог определить, что с ней творилось — подумала ли она, что происшествие было частью его хитроумного плана, или просто решила, не откладывая, захватить свою часть пригодного для дыхания воздуха; какое-то время ему пришлось ерзать в своем понемногу намокающем от пота бурнусе, стараясь встать так, чтобы женщина не размазала его по стенке. Облегчение наступило лишь после её внезапно прогрохотавшего, как взрыв, объявления:
— Тут есть окно!
Действительно, окно там было; но они его не заметили, потому что на улице была ночь. Было неясно, куда оно выходит — то ли под ним была крыша, то ли не было ничего? Передняя часть миссис Эвинг сразу оказалась за этим окном, пытаясь определить, что там внизу, невзирая на темноту. И вскоре она с торжеством объявила о своем открытии.
— Я вижу! — воскликнула она. — Там внизу крыша, и я могу до нее дотянуться!
Где-то в горниле её обширного тела вдруг пробудился девичий скаутский дух, и не успел Эммет и слова вымолвить, как она оказалась за окном, и недовольная железная кровля издала негодующий треск. Из пустого оконного проема повеяло холодным ветерком, и Эммет припал к полу, а ветер вернул в чулан голос миссис Эвинг:
— Тут ничего не видно!
— Утром придет доктор, — с надеждой в голосе ответил Эммет, но решил, что юмор сейчас ни к чему, и добавил: — Позовите на помощь, только не кричите «Спасите, помогите!» — кричите «Зайдите к Монсену!» или что-то вроде, и добавляйте «Нужна помощь!», а то кто-нибудь примчится с ружьем и пальнет прямо в вас.
— Зайдите к Монсену! — послушно прогрохотала сиделка. — Нужна помощь!
Она крикнула еще несколько раз, но ответа не было. Эммет задумался: а если придется ждать помощи неделю? Из еды тут были лишь зеленые капсулы да йод в аптечке…
Он даже вздрогнул, но тут услышал, что миссис Эвинг с кем-то разговаривает; кто-то снизу ей отвечал, но Эммету было почти ничего не слышно. Через мгновение женщина сообщила Эммету:
— Тут какой-то мужчина в белом пиджаке!
Эммет прислушался.
— Детка, привет!
Голос был где-то далеко на улице.
Затем вступила сиделка:
— Дверь на кухне, наверное, открыта. А если заперта, идите сюда, я вам объясню.
— А пара стаканчиков для нас найдется, детка?
— Да что вы такое говорите? — с негодованием ответила миссис Эвинг. — Я профессиональная медсестра, у меня тут дверь захлопнулась!
— А у тебя там, за дверью, для нас лекарства не найдется?
Тут Эммет не расслышал пару фраз, но вскоре в окне появилась миссис Эвинг.
— Кажется, он меня понял, — сказала она. — Но он в стельку пьян! Сейчас попробует войти через кухню.
И еще один герой покидает наше повествование. Никто больше никогда не видел этого случайного персонажа. Минут через двадцать Эммет крикнул:
— Залезайте обратно, закроем окно. Тут очень холодно!
— Нет, я лучше тут посижу.
— Тогда закройте окно снаружи.
Последовала пауза.
— Я бы вернулась, мистер Монсен, но ведь я, видите ли, вас почти не знаю!
— Да, я вас понимаю. Я вас тоже почти не знаю!
Она еще немного поколебалась, а затем приняла решение и влезла обратно в дом, прикрыв за собой окно.
— Остается только ждать, — сонным голосом сказала она. — Я приняла аспирин.
Тут последовал новый провал во времени — Эммет точно не помнил, что именно в это время происходило, но был уверен, что миссис Эвинг тактично от него отползла, держа дистанцию и не смыкая глаз. Его разбудил стук её барабанивших в дверь кулаков и вопли «Маргерилла! Маргерилла!»
— Что такое? — спросил он.
— Маргерилла приехала! — воскликнула она. — Я слышала, как подъехала машина!
— Вот вам и выход! — пробормотал Эммет, но вопли миссис Эвинг, очевидно, не показались Маргерилле заслуживающими внимания, потому что прошло довольно много времени, прежде чем в замке повернулся ключ.
Свою медлительность Маргерилла компенсировала взрывом жеманного смеха.
— Ах, да вы тут вместе! — воскликнула она. — И что это вы тут делаете?
Эммет встал, завернувшись в свой бурнус. Тщетно взывал он в памяти к рыцарским историям из книг своего детства — в голову так и не пришло ничего подходящего.
— Дверь случайно захлопнулась, и мы оказались заперты в чулане, — величаво произнесла миссис Эвинг.
— Да-да, дверь захлопнулась, — с достоинством подтвердил Эммет.
Ему, похожему на Цезаря в прикрывавшей многочисленные раны тоге, только и осталось, что молча проследовать за сиделкой мимо хихикающей Маргериллы, чтобы как можно скорее рухнуть в кровать у себя в спальне.
***
Он проснулся и слегка испугался, едва открыв глаза. На дворе был все тот же май, но сад в имении Дэвиса за ночь расцвел; повсюду раскрылось множество роз, распространявших и на крыльце, и за каждым окном клубок сладких пронизывающих ароматов. Но Эммет всё ещё ощущал нелепое отчаяние, которым был для него заполнен весь вчерашний день. Всё ли ему сказали о его состоянии? Приедет ли сегодня Эльза Халлидей, и будет ли это та же самая девушка, с которой он расстался два года назад? Не станет ли он иным от этого сжигающего его изнутри жара, причина которого находится где-то в его сердце?
Когда он набрался смелости и открыл глаза, то увидел мисс Хэпгуд, которая снова вышла «в смену»; она тут же бросилась к нему с похожим на стилет термометром наперевес в дрожащей руке.
Да, ничего с ней не поделать, а надо бы, подумал он; она усмирила свой порыв, встряхнув термометр — да так сильно, что тот оказался на полу, и куски стекла покатились под тумбочку.
Он дважды устало позвонил; об этом сигнале он вчера условился с секретаршей. Когда она явилась, он сел, опираясь на подушку — а затем, под действием её заразительного взгляда, тоже посмотрел за окно.
— Как их много, правда?
— Я бы не возражала, если бы они росли прямо в этой комнате! — сказала мисс Трейнор. — А мисс Халлидей сегодня утром тоже прислала цветы.
— Да? — он разволновался. — Какие?
— Розы. — Помолчав, она добавила: — «Красоту по-американски».
— Принесите их пожалуйста сюда, мисс Хэпгуд. — А потом спросил у мисс Трейнор: — А у крыльца какие растут?
— Вон там «Талисманы», там — немного «Сесиль Брюнер». — Когда мисс Хэпгуд вышла, закрыв дверь, мисс Трейнор предложила: — Давайте я съезжу в аптеку и куплю новый термометр. Вижу, ваш только что разбился?
— Благодарю вас. Главное, следите, чтобы меня разбудили, если придет мисс Халлидей! А то я уже чувствую себя как «несчастный больной»; мне даже кажется, что доктор и сиделка сговорились держать меня в «замороженном» состоянии — как ту девушку из журнала.
Она открыла окно, сорвала розу и бросила её ему на подушку.
— Вот во что можно верить, — сказала она, а затем оживленно добавила: — Вам принесли почту, она внизу. Некоторые любят начинать день с просмотра почты, хотя мистер Рачофф, например, всегда предпочитал сначала поработать, а потом уже читать газеты.
Эммет, почувствовав легкую злость по отношению к мистеру Рачоффу, взвесил все варианты.
— Так вот, если мисс Халлидей позвонит — это самое важное. Обязательно выясните, когда она приедет, но постарайтесь не привлекать внимания. Что же касается работы… Вчера мне очень хотелось поработать, но теперь не до того, пока не узнаю, что этот доктор задумал? Как бы мне взглянуть на блокнот сиделки?
— Я сейчас вызову мисс Хэпгуд.
— О, нет! — твердо сказал он.
Он почти встал с кровати, и вдруг мисс Трейнор уступила. Завладев медицинским заключением, Эммет успокоился и несколько минут внимательно его изучал; затем торопливо встал с постели, одной рукой схватил домашний халат и три раза позвонил, вызывая сиделку. И еще выругался — надеясь, что мисс Трейнор не разобрала его слов, потому что его разобрал сильный кашель, который он подхватил после пребывания в чулане.
— Дайте мне поговорить с доктором Кардифом по телефону! А потом прочтите, прочтите сами! Я должен лежать три часа на правом боку, затем просить сиделку осторожно переворачивать меня на левый! Это не режим! Это инструкции для гробовщика — Кардифф просто забыл вставить туда пункт о бальзамировании!
Некоторая часть вины, которая впоследствии пала на мисс Трейнор, была в действительности её, потому что общий характер заболевания изменился именно с того момента, как она дала Эммету прочитать заключение. Позднее она признавалась, что ей очень хотелось схватить бумагу и броситься вон из комнаты, и остановила её лишь возможность преследования, и это из двух зол была большая.
Эммет спустился в гостиную, сел в кресло и задумался.
Он попросил мисс Трейнор посидеть с ним в комнате, потому что в её присутствии ему было стыдно сердиться или действовать, не подумав. Её взгляд, который, казалось, видел другой мир и слегка косил в сторону иной, более богатой и веселой, вселенной, никогда не удалось бы скорректировать так, чтобы в нем отразилось унылое видение той правды, которую сейчас видел он. Эммету не хотелось, чтобы она видела то, что сейчас видел он. И когда приехал доктор Кардиф, Эммет был уже практически спокоен.
— Позвольте начать мне, — сказал он, — поскольку то, что скажете вы, будет окончательным и не подлежащим изменению, и все такое прочее.
Доктор Кардиф кивнул; он был весь сплошное терпение.
— Я ознакомился с заключением, — сказал Эммет. — Прожить четыре месяца в таком режиме я не смогу!
— Мне уже доводилось слышать подобное, — сухо ответил доктор Кардиф. — Множество тех, кто, как говорится, всегда «под напряжением», говорили мне: «Если вы всерьез считаете, что я буду лежать в этой… постели, то вы, должно быть, сошли с ума!» А через несколько дней, испугавшись, становились послушными, словно…
— Да не могу я целыми днями глядеть в потолок! И это судно, и диета из каш — вам же потом придется лечить чокнутого!
— Мистер Монсен, раз вы сами настояли на ознакомлении с медицинским заключением, то могли бы дочитать его до конца! Там есть рекомендация о чтении — сиделка будет читать вам вслух; по утрам в течение получаса вы будете читать почту, подписывать чеки и так далее. Я лично считаю, что вам повезло, что вы заболели именно здесь, посреди этого прекрасного сада…
— Я с вами согласен, — перебил его Эммет, — и не то чтобы отказываюсь вести спокойную жизнь — я лишь прошу изменить мой режим! Я просто не смогу — я ведь в двенадцать лет сбежал из дома и сам добрался до Техаса!
Доктор встал.
— Но вам уже не двенадцать лет! Вы взрослый человек! А ну-ка…
Он стянул с Эммета халат и сказал, надев ему на руку манжету аппарата для измерения давления:
— Немедленно в постель!
Метроном уныло вздохнул. Доктор Кардиф посмотрел на шкалу и выпустил воздух из манжеты; затем рядом с пациентом возникла мисс Хэпгуд, и Эммет почувствовал укол в руку.
Доктор Кардиф повернулся к мисс Хэпгуд.
— А теперь ведем мистера Монсена наверх.
— Я вполне смогу дойти наверх сам…
Мисс Трейнор, которая была в коридоре, увидела, как его уводят, поддерживая с обеих сторон. Несмотря на читавшееся у неё на лице очарование, она была девушкой серьёзной, вдумчивой и редко шла на поводу у интуиции. Но и она никак не могла отбросить настойчивых сомнений в том, не заблуждается ли доктор Кардиф?
Сомнения еще больше усилились, когда во втором часу следующего дня она села за пишущую машинку, посмотрела в окно и за клумбой с розами увидела, что происходит на кухне. У плиты в компании чуть не падавшей в обморок мисс Хэпгуд стоял мистер Монсен, собственной персоной!
Кажется, Маргерилла еще не явилась, хотя полдень уже давно прошел. Она звонила откуда-то издалека около одиннадцати утра, и разговор шел, кажется, о некоей старушке со сломанной ногой. Маргерилла пообещала вскоре прибыть, пусть и с опозданием, но пациент разнервничался и пребывал во все большем раздражении.
Мисс Трейнор прислушалась.
— Мистер Монсен, да разве можно готовить с температурой 103 градуса?
— А что такого? Вот вы вспомните гуннов: они засовывали куски мяса под седла, мясные волокна при этом разрушались — прямо как в современной духовке!
— Мистер Монсен!!!
До мисс Трейнор донеслись энергичные звуки проворачиваемого через мясорубку мяса, и она вернулась к своей рукописи. Он казался ей таким приятным и привлекательным мужчиной!
— У вас сейчас слишком мало сил! — с отчаянием в голосе произнесла мисс Хэпгуд.
— Ничего подобного: вон там, в шкафу, стоит бутылка хорошего бренди! Вы же не думали, что от вашего снотворного, из-за которого я проспал целые сутки, у меня сил прибавится?
Патентованная мясорубка хрустнула, и звук проворачиваемого мяса прекратился.
— И все равно, есть мне совсем не хочется! — объявил Эммет. — И не надо извиняться. Мисс Трейнор съездит за сэндвичами. Я сейчас хочу лишь одного: отварить ваше медицинское заключение в касторке и накормить этим супчиком доктора Кардифа!
Мисс Трейнор очень хотелось бы сообщить ему что-нибудь получше того, что она узнала по телефону полчаса назад — что Эльза Халлидей не сможет приехать сегодня, но, возможно, завтра получится… Она услышала, как Эммет ушел в гостиную, а затем её отвлек звук подъехавшей к задней двери дома машины.
Через пять минут она торопливо вошла в гостиную; за ней шла мисс Хэпгуд.
— Что такое? — спросил Монсен, сонно посмотрев на них с кресла.
— Маргерилла приехала, — торопливо проговорила мисс Хэпгуд. — Наконец-то! Но от нее как-то странно попахивает. Кажется…
Эммет перебил её, обратившись к мисс Трейнор.
— Что там такое?
— Горничная пьяна! — ответила сиделка. — Мне уже вчера показалось, что она ушла в запой. Только что явилась, в компании с каким-то громилой; он тоже пьяный! Упал и заснул прямо у неё на постели.
— А когда я попросила её приготовить обед, — взвыла мисс Хэпгуд, — она только и сказала, что она ничуть не голодна!
Мисс Трейнор подвела итог:
— Можно вызвать полицию или позвать садовников мистера Дэвиса, но пока вы не примете решение, я ничего предпринимать не буду. Её собутыльник очень здоровый, нам с мисс Хэпгуд с ним не справиться.
Эммет встал. В гнетущей тишине ситуация подействовала на него возбуждающе, но он понимал, что сейчас он не в той форме, чтобы справиться с проблемой; и он вогнал себя в состояние яростного негодования. С грозным видом он прошёл на кухню, к месту последних событий.
Маргерилла, с расфокусированным взглядом и приоткрытым ртом, зловеще пошатывалась над плитой, тиская зачем-то в руках большой ковш. В дверях её спальни, примыкавшей к кухне, стоял огромный и мускулистый негр. Он с веселой ухмылкой протянул Эммету фляжку.
— Доброе утро, сэр! Я осмелился зайти без приглашения, мистер Монсен! Я служил у многих людей из кино, так что подумал…
— Ах, мистер Монсен! — радостно воскликнула Маргерилла. — Я сказала сиделке, что вернусь, только если он меня привезет! Я ведь знаю, что вы такой хороший человек и не будете против, и тут у нас так много женщин, и найдется кому за вами поухаживать, кроме меня…
Эммет прошел мимо неё и подошёл к негру.
— Машина во дворе твоя?
— Так точно, моя! Выпейте, мистер Монсен!
— Иди, разверни машину на улицу. Затем приходи в комнату к Маргерилле и помоги ей собрать вещи.
— Мистер Монсен, да разве можно увольнять Маргериллу за такую мелочь? Ну а уж если решили, то могу вам предложить свои услуги, я очень хороший работник…
— Вон отсюда!!!
Выражение лица мужчины изменилось; он закрутил колпачок на фляжке и оглядел Эммета с ног до головы.
— Да, в этаком доме Маргерилле работать точно не стоит! Вот помнится, один композитор как-то раз повел себя со мной нагло, так я…
Эммет сделал шаг вперед, и выражение лица мужчины изменилось. Негр издал глупый смешок, развернулся и вышел за дверь. Воодушевившись победой, Эммет взял Маргериллу за обе руки и повел в её комнату.
— Чтобы через пять минут вас тут не было! — произнес он. — Немедленно собирайтесь!
Она начала оседать на пол, но он не дал ей упасть, подперев её открытым ящиком стола. Вернувшись в кухню, он увидел, что мисс Трейнор застыла у двери в буфетную, а в складках её платья блеснул темным револьвер — она не успела его спрятать. И тут он понял, отчего менялось выражение лица негра, и почувствовал себя не столь уж грозным.
— Это чей револьвер? — спросил он.
— Ваш.
— Благодарю вас! Выпишите, пожалуйста, Маргерилле чек.
Из комнаты Маргериллы доносились всхлипывания и возражения, которыми она обменивалась со своим ухажером, пытавшимся её урезонить. Эммет присел на стул в кухне, пока не раздался рокот заведенного мотора, и подпер голову рукой, пытаясь еще раз все обдумать; вдруг из буфетной до него донеслось произнесенное вслух имя мисс Халлидей. Его вновь охватило напряжение; мисс Трейнор сообщила ему новость.
— Звонила секретарша мисс Халлидей. Сказала, что мисс Халлидей полчаса назад сюда выехала и будет с минуты на минуту.
— Где сиделка? — воскликнул он, вскакивая.
— Пишет отчет. Может, я вам помогу?
— Пусть мисс Халлидей подождет меня внизу! — воскликнул Эммет уже с лестницы.
В спальне мисс Хэпгуд протерла его влажным полотенцем, и он, приклеившись к ней, словно рыба-лоцман к акуле, выбрал себе одежду.
В его жизни это был важный момент. Именно лицо Эльзы на киноэкране в Цейлоне открыло ему, какого он свалял дурака, бросив её, и лицо встречавшей его в порту три дня назад Эльзы еще раз это подтвердило. И теперь он должен смотреть ей прямо в глаза лишь для того, чтобы увильнуть, спрятаться и уклониться — а все потому, что он и сам не знал, что ждет его впереди?
«Бывало и хуже», — мрачно подумал он.
— А у нас уже несколько часов нормальная температура! — произнесла мисс Хэпгуд, и словно для того, чтобы это продолжалось подольше, термометр в ее руке хрустнул. Вся безупречная одежда Эммета тут же вымокла от пробившей его испарины, словно негромкий хруст стекла послужил сигналом.
— Постарайтесь подобрать все, как на мне, — велел он. — Она приедет с минуты на минуту!
В дверь постучалась мисс Трейнор, а мисс Хепгуд так и продолжала стоять, с надеждой глядя на половинки термометра. Мисс Трейнор объявила, что гостья уже внизу, и Эммет привлек её к поискам чистой одежды. Он осторожно переоделся в ванной и спустился вниз.
Эльза Халлидей была брюнеткой с теплым румянцем, отлично выходившим на пленке; глаза её под длинными ресницами были исполнены неги, тишины и обещаний. Не считая Присциллы Лейн, за последнюю пару лет еще никто не взмывал на вершины кинокарьеры увереннее неё. Эммет её не поцеловал, а просто молча встал рядом с креслом, где она сидела, взял её за руку и посмотрел в глаза — а затем отошёл и сел в кресло напротив, думая не о ней, а о том, сможет ли он удержать под контролем испарину, снова выступившую на лице и на груди?
— Ну, как ты? — спросила Эльза.
— Гораздо лучше. Давай не будем об этом ни говорить, ни думать. Еще чуть-чуть, и я снова буду в полном порядке.
— А доктор Кардиф говорит иначе…
При этих словах майка на Эммете внезапно взмокла.
— Ты разговаривала с этим ослом обо мне?
— Совсем недолго. Он сказал, что ты сейчас должен быть к себе крайне внимателен.
Эммет был одинаково зол на них обоих, но удержал себя в руках и сменил тему разговора.
— Эльза, твои последние работы великолепны! Я в этом уверен, хотя, наверное, отстал на пару фильмов. Я смотрел твои ленты в кинотеатрах среди публики, где мало кто мог даже прочесть титры, и для них это были просто движущиеся картинки — но я видел, как они на тебя смотрели, и как их губы двигались вместе с твоими! Я видел, что ты смогла увлечь даже их!
Её взгляд словно устремился куда-то вдаль.
— Да, это и есть самая романтическая часть моей работы, — сказала она. — Доставлять радость людям, которых никогда не узнаешь…
— Да! — согласился он.
Нельзя ей такие вещи говорить, подумал он, вспоминая сюжеты «Женщины из Порт-Саида» и «Девушки для праздников».
— Быть живой — это талант, — сказал он через некоторое время. — Живая красота… Ты словно те художники, которые открыли движение там, где движения быть не могло, хотя тогда же они открыли и перспективу, что затмило…
Он понял, что говорит слишком сложные для её понимания вещи, и тут же отступил:
— Когда мы с тобой были близки, твоя красота слегка меня пугала.
— Да, когда я заговаривала о свадьбе, — отозвалась Эльза, словно очнувшись.
Он кивнул и посмотрел ей прямо в глаза.
— Я чувствовал себя, словно торговцы искусством или банкиры, что везде появляются с оперными певицами — словно купили себе их голоса, как грампластинки!
— Да-да, ты многое сделал для моего голоса, — сказала Эльза. — Я все ещё храню и пластинки, и фонограф, а в следующей картине буду петь сама. И те репродукции Хуана Гриса и Пикассо — я всем говорю, что это подлинники, хотя теперь у меня очень развился вкус: я получаю кое-какую информацию о том, какие картины вскоре будут в цене. Помню, как ты говорил мне о том, что картина может быть отличным вложением денег — даже лучше, чем драгоценности…
Она вдруг умолкла.
— Послушай, Эммет, я приехала сюда вовсе не затем, чтобы вспоминать о прошлом. Мой режиссер болен, но, возможно, завтра опять начнутся съемки, и мне хотелось с тобой повидаться, пока есть время. Ну, как бы наверстать, понимаешь? Поговорить по-настоящему обо всем, без всякого стеснения, понимаешь?
На этот раз едва прислушивался уже Эммет. Его сорочка взмокла от пота и он, думая, что на воротничке вот-вот появится предательское темное пятно, застегнул свой легкий пиджак на все пуговицы. Затем стал опять внимательно слушать.
— Два года есть два года, Эммет, и мы вполне можем перейти прямо к делу. Ты мне очень помог, и я всегда полагалась на твои советы. Но два года…
— Ты вышла замуж? — вдруг спросил он.
— Нет, не вышла.
Эммет расслабился.
— Это все, что мне хотелось знать. Я уже не ребенок. С тех пор, как я уехал, ты, наверное, успела закрутить романы с половиной голливудских актеров…
— Вот именно этого я и не делала! — резко ответила она. — И это показывает, как мало ты меня на самом деле знаешь. И как далеко могут разойтись два человека!
Мир Эммета зашатался, когда он ответил:
— И это может значить как то, что у тебя никого нет, так и наоборот — что у тебя есть кто-то?
— И очень даже кто-то! — её голос прозвучал слегка безжизненно. — Боже, как ужасно, что мне приходится это говорить, когда ты болен и, может, скоро… Я хотела сказать, что это ужасная ситуация для девушки. Но за все эти три дня у меня и минутки свободной не было. Понимаешь, в киноиндустрии актриса словно солдат, её время ей не принадлежит, словно работающему в лавке приказчику или…
— Хочешь выйти за него замуж? — перебил Эммет.
— Да! — с вызовом ответила она. — Но не знаю, скоро ли. И не спрашивай, как его зовут, потому что твой врач сказал… что ты можешь впасть в забытье, а всякие журналисты могут подслушать, а они ведь любую могут свести с ума!
— Ты ведь не на той неделе все это решила, надеюсь?
— Ах, да уже с год тому назад! — с некоторым вызовом ответила она. — Мы несколько раз собирались поехать в Неваду. Там по закону нужно пробыть всего четыре дня, и всякий раз…
— Он надежный человек? Хоть это ты можешь мне сказать?
— Надежность — его второе имя! — ответила Эльза. — Стала бы я связываться с каким-нибудь «жучилой» или пьяницей! В следующем году я сама буду считаться весьма богатой дамой.
Эммет встал. В тот миг он мог точно предсказать, через сколько секунд сквозь подкладку его пиджака проступит наружу влага.
— Прости, я на минутку, — сказал он, встав.
В буфетной он сначала оперся о раковину, а затем постучал в дверь комнаты секретарши.
— Избавьтесь от мисс Халлидей! — произнес он, бросив взгляд на свое лицо в зеркале — бледное, застывшее и усталое. — Скажите, что мне стало хуже, что угодно ей скажите, только пусть она сейчас же уйдет!
Не желая ни от кого сочувствия, он не хотел видеть лица вставшей из-за стола мисс Трейнор.
— И побыстрее! Это тоже часть вашей работы!
— Я поняла, мистер Монсен.
— Я не так уж много прошу, — без всякой необходимости прибавил он. — Но исполнять прошу строго, от и до.
И он пошел, сначала держась за раковину в буфетной, затем — схватившись за дверь, а потом за спинку стула на кухне. В голове дикарским ритмом звучали презрительные слова: «Я не стану думать о человеке, который хватается за стакан с виски всякий раз, когда что-то идёт не так».
Он подошел к шкафу, где была бутылка бренди.
IV
Безрассудного юношу, впервые глотнувшего спиртного, не тянет ни к смертоубийству, ни к битью жены; он жаждет лишь вульгарного шума, чтобы душа гуляла, а сердце билось посильнее. Англичанина тянет ввысь, ирландца — подраться, француза тянет в пляс, а вот американец склонен «барагозить» (это слово найдется не в каждом словаре!).
Так вышло и с непьющим Эмметом: он принялся «барагозить». Это было предопределено с момента, когда коньяк вошел в соприкосновение с его жаром, а кульминация произошла, когда он сидел на кровати рядом с мисс Хэпгуд, дав ей шанс попытаться его извлечь из насквозь промокшей одежды. Внезапно он куда-то испарился, и почти столь же внезапно объявился из гардероба, облаченный в нечто вроде саронга на бедрах и с цилиндром на голове.
— Я царь каннибалов! — объявил он. — Сейчас спущусь в кухню и сожру Маргериллу!
— Маргерилла уволена, мистер Монсен!
— Тогда сожру Карлоса Дэвиса!
Через мгновение по телефону из прихожей он уже говорил дворецкому мистера Дэвиса, что желает как можно скорее увидеть его хозяина, если тот сейчас дома.
Повесив трубку телефона, Эммет проворно уклонился от иглы шприца мисс Хэпгуд, отпрыгнув вбок.
— Ничего не выйдет! — сказал он. — Чтобы действовать, я должен полностью себя контролировать. Мне понадобятся все мои силы!
Дабы подтвердить свое последнее утверждение, он внезапно нагнулся и вырвал одну из балясин, поддерживавших лестничные перила.
Простота этого действия его зачаровала. Он потянулся и вырвал ещё одну, а затем и следующую. Это было похоже на один из тех неприятных кошмаров, в которых с тревожным и благоговейным страхом вырываешь один за другим собственные зубы.
Продолжение этой операции увлекло его вниз, на первый этаж. В руках у него оказалась одна из балясин — ею он намеревался оглушить мистера Дэвиса, как только тот войдет в дверь.
Но в предвкушении приготовления и поглощения мистера Дэвиса он допустил одну-единственную ошибку. Оказавшись вблизи кухни, он вспомнил о бутылке бренди и торопливо к ней приложился, практически сразу обнаружив себя (точнее, потеряв себя) под кухонной раковиной, у мешка с картошкой; его дубинка лежала рядом, а черная шелковая корона съехала набекрень.
К счастью, события нескольких последующих минут не достигли его сознания. Он не заметил, как мисс Трейнор выглянула в сумеречный сад и увидела там Карлоса Дэвиса, который шел напрямик, собираясь войти в дом к жильцу через черный ход, и не заметил, как мисс Трейнор, закрыв за собой дверь, шагнула наружу через кухонное окно, чтобы перехватить Дэвиса.
— Привет, привет! Эй, всем привет, доброе утро, и все такое! Монсен желал меня видеть, а я считаю, что больных всегда нужно навещать, и все такое!
— Ах, мистер Дэвис, после того как мистер Монс вам позвонил, — от волнения она стала говорить, как мисс Хэпгуд, — ему позвонил его брат из Нью-Йорка! И мистер Монсен просил передать, что будет счастлив увидеться с вами позже, а еще лучше завтра.
Мисс Трейнор взмолилась, чтобы из кухни не донеслось ни звука; но она услышала, как по полу медленно покатилась картофелина.
— Отлично, никаких проблем! — с жаром воскликнул Дэвис. — А у нас сценарий застрял еще на пару дней. Сценарист ушёл в запой! Вот предатель!
Он присвистнул, а затем бросил восхищенный взгляд на мисс Трейнор; обычно в его жизни все происходило наоборот.
— Хотите, покажу вам свой бассейн? У вас ведь бывают перерывы в работе? Я хотел сказать…
— Очень хочу! — сказала мисс Трейнор, а затем, чтобы заглушить похожие на стоны звуки из дома, произнесла изумительное: — Ах, слышите? Как раз от него звонок!
По лицу Дэвиса пробежало удивление, которое вскоре исчезло. Мисс Трейнор облегченно вздохнула.
— Ну, тогда всего вам хорошего, выше голову и все такое! — пожелал он ей.
Он удалился шагов на десять, и она шагнула обратно в кухню. Эммета Монсена под раковиной уже не было, но не было и никаких сомнений в том, где он сейчас пребывал, поскольку было слышно, как из перил выдираются остальные балясины и бьются оконные стекла, после чего раздался вопль:
— Нет! Сейчас сами это будете пить! Я знаю, что это! Это хлоральгидрат, это клофелин! Я узнал его по запаху!
Мисс Хэпгуд стояла на лестнице, беспомощно улыбаясь и протягивая ему стакан.
— Пейте! — скомандовал Эммет, все также безостановочно занимаясь разрушением, к которому теперь прибавилось вышвыривание вырванных балясин в сад через разбитое окно. — Когда заявится Кардиф, вы все будете лежать в отключке ровно в ряд еще до того, как он выпьет свою порцию! Господи! Неужели человеку нельзя и помереть спокойно?
Мисс Трейнор включила свет в холле, потому что на улице стемнело, и Эммет Монсен взглянул на нее с неприязнью.
— Опять вы с этой вашей улыбочкой, словно вам всегда смешно! Вот она, Калифорния! — произнесение названия штата сопровождалось долгим треском доламываемых на верхней площадке лестницы перил.
— Но я из Новой Англии, мистер Монсен!
— Да неважно это, вы тоже можете выписать себе чек! И выпишите чек мисс Хэпгуд, прямо ей в блокноте выпишите!
Мисс Хэпгуд оказалась на высоте — возможно, ей, как и Жанне Д’Арк, было видение, и призрак Флоренс Найтингел что-то нашептал ей в ухо?
— Мистер Монсен, а если я выпью микстуру, вы ляжете в постель?
Она с надеждой подняла стакан хлоральгидрата.
— Да! — согласился Эммет.
Но как только она поднесла стакан к губам, мисс Трейнор бросилась вверх по лестнице, схватила её за руку и разлила жидкость.
— Кто-то ведь должен здесь дежурить? — возразила она.
Внезапно прихожая внизу заполнилась множеством людей. Появился массивный доктор Кардиф, прибыла на дежурство и миссис Эвинг; еще явился садовник Дэвиса с запиской в руках.
— Все вон отсюда! — крикнул Эммет. — И вы тоже, доктор Гиппократ!
Его руки были заняты обломками дерева; он сделал несколько шагов назад и оперся спиной о то, что осталось от разломанных перил лестницы.
— Вас всех высадят в ближайшем порту! Выпишите ему чек, мисс Хэпгуд! Вы больше не лечащий врач, я сам буду себя лечить! Выписывайте чеки! Убирайтесь!
Доктор Кардиф сделал шаг по лестнице, но Эммет помахал толстым поленом, удовлетворенно прорычав:
— Прямо по этим очкам! Без подкручиваний, прямо в цель! Надеюсь, ваши глазенки застрахованы?
Доктор остановился, а Эммет подтвердил слова делом, швырнув небольшой обломок дерева в выключатель и вырубив весь свет в верхнем холле.
Затем вверх по лестнице медленно двинулся семидесятилетний садовник, протягивая Эммету конверт с запиской. Рука Эммета крепко сжимала большое полено, но бесстрашное лицо старика напомнило ему об отце.
— Это вам от мистера Дэвиса, — произнес садовник без всякого выражения и сунул конверт в балконную щель, а затем стал спускаться по лестнице вниз.
— Убирайтесь все, пока целы! — воскликнул Эммет. — А то сейчас… — Мир закружился вокруг Эммета, словно он находился в циклораме…
… и вдруг он заметил, что в холле уже никого нет. В доме не было слышно ни звука. Несколько минут он молча постоял, пытаясь изо всех сил сфокусировать взгляд. Во власти последней волны напряжения он поковылял вниз по лестнице, прислушиваясь. Издалека донесся звук хлопнувшей двери, а затем послышался звук автомобильных моторов.
Вытянувшись вперед и прикоснувшись руками к ступеням, Эммет пополз обратно наверх. Оказавшись на верхних ступеньках лестницы, он нащупал рукой конверт. Улегшись на полу на спину, он разорвал конверт и достал письмо.
Уважаемый мистер Монсен!
Я и не предполагал, в каком вы состоянии. Я видел, как балясины вылетали из окна, а одна даже попала в меня! Вынужден вас просить покинуть мой дом в срок до девяти утра завтрашнего дня.
Искреннее ваш, Карлос Дэвис.
Эммет сел, и его ноги случайно попали в пустое пространство, где раньше были перила. В доме стояла абсолютная тишина — было слышно даже эхо, когда он на пробу швырнул последний обломок перил вниз с лестницы. Я сейчас же, сказал он себе, лягу в постель. Как тихо и хорошо! В доме никого нет. Я победил!
V
Когда Эммет проснулся, ему показалось, что везде темно — лишь в холле на первом этаже горела тусклая лампа. Ему показалось, что откуда-то издалека, из темноты дома, до него донесся какой-то звук. Эммет лежал молча, и полная луна в окне говорила о том, что час был поздний — где-то от полуночи до двух.
Слабый звук донесся снова, и его тон взывал к осторожности. Эммет, оглядевшись, сел в постели. Затем на цыпочках прошелся по спальне, надел халат и нащупал в ящике стола револьвер. Осмотрев барабан, к своему неудовольствию обнаружил, что патронов нет; нащупать их в ящике стола ему тоже не удалось. Если и вломился кто в дом, так наверняка какой-нибудь отчаявшийся бродяга; но Эммет все равно положил незаряженный револьвер в карман халата и на цыпочках спустился вниз по лестнице.
В дверях погруженной во мрак гостиной он снова прислушался, затем постоял у кухни и у двери кабинета; откуда-то сзади опять раздался звук.
Эммет взял револьвер в руку и прокрался обратно к двери гостиной…
И вдруг из угла раздался голос.
— Мистер Монсен, это я, мисс Трейнор!
— Что?
— Это я, мисс Трейнор! Выключатель прямо у вашей руки.
Поморгав от яркого света, он увидел, что она сидит, свернувшись калачиком в большом кресле, словно только что проснулась.
— Я никого не нашла на ночную смену, — сказала она, — пришлось остаться самой.
— Я что-то слышал, — сказал Эммет. — И если вы спали, то это были не вы. Не знаете, где патроны от револьвера?
— Их вытащила мисс Эвинг, в первую же ночь.
— То есть, когда вы вышли с ним на кухню, револьвер был не заряжен?
Мисс Трейнор кивнула.
— Т-с-с! — вдруг произнес он и выключил свет. А через мгновение прошептал:
— Здесь кто-то есть. Вы знаете, куда она убрала патроны?
— Нет, не знаю. И я только что сама прошлась по всему дому!
Эммета это не успокоило, и он прокрался обратно на кухню. То ли у него всё ещё были не в порядке нервы, то ли он и правда слышал какой-то шорох, напомнивший звук шагов? Он снова шепотом озвучил свои подозрения мисс Трейнор:
— Это ведь не ряженые гиппократы? Не доктор и не сиделки? Говорите честно!
Она ничего не ответила, и на мгновение ему показалось, что он угадал — затем он понял, что мисс Трейнор рядом с ним уже не было. Миг спустя, когда она, вернувшись из гостиной, тихо к нему подошла, он повторил вопрос.
— Они уехали, мистер Монсен. — Она помолчала. — Здесь был плотник, но он ушел; придет к половине седьмого утра, с балясинами для перил и с новой оконной рамой.
Эммет позабыл про подозрительные шаги и с изумлением спросил:
— Зачем?
— Ну, — кажется, ей стало неловко, — мне было нечем заняться, вот я и собрала все балясины в саду.
— Мистер Дэвис написал, что одна в него попала, — перебил он. — И написал, чтобы я съезжал!
Она помолчала, а затем с улыбкой произнесла:
— По крайней мере, она к нему не приклеилась, потому что в саду нашлись все балясины. И если они все окажутся на месте, он не сможет предъявить вам никаких претензий.
— А как же вы отыскали плотника посреди ночи?
— Мой отец когда-то работал плотником на верфи, — сказала она.
— Чертовски любезно с вашей стороны! — И вдруг опять произнес: — Т-с-с!
Они прислушались, но когда Эммет на нее посмотрел, она отрицательно покачала головой и грустно улыбнулась, словно очень хотела бы согласиться, что она тоже что-то слышала, но, будучи честной, никак не могла.
— В этом доме водятся призраки, — решительно заявил он. — Я схожу прогуляться на улицу. Если я вдохну свежий воздух полей…
Он уже был в прихожей и надевал легкое пальто прямо на халат, когда мисс Трейнор произнесла:
— А можно мне с вами пойти?
В голосе Эммета вновь послышалось легкое подозрение.
— Вы ведь не станете мне указывать, что делать?
Устыдившись, он сменил тон:
— Ну, хорошо, пойдемте!
У гаража Эммету опять показалось, что до него доносится какой-то странный звук — но больше этот звук не повторялся, и они с мисс Трейнор двинулись по грязной дороге прочь с участка Карлоса Дэвиса.
Дорога шла под горку; вскоре, не чувствуя особой усталости, он присел в один из стогов свежескошенного сена, которыми было усеяно все поле.
— А вы давайте в соседний стог, — заботливо предложил Эммет. — В конце концов, вам ведь надо позаботиться о вашей чести, которая сейчас полностью у меня в руках!
Вскоре она отозвалась из стога футах в десяти от него.
— Тут, конечно, могут быть всякие насекомые, но я всегда мечтала это сделать!
— И я тоже! Но как это делают правильно? Нужно набрасывать сено на себя, или надо в него зарываться? Главное, чтобы там не оказалось мисс Хэпгуд!
Ответа не последовало. Некоторое время он смотрел на потускневшую луну, а затем мечтательно пробормотал:
— Как хорошо пахнет!
«Вот где было бы хорошо встретить свой конец», — сонно подумал он; даже Эльза сейчас, казалось, ничего для него не значила. Довольно долго из соседнего стога не доносилось ни звука, и любопытство заставило его спросить:
— А вам уже снится Новая Англия?
— Нет, я совсем не хочу спать. Мы с папой выпили кофе, и сна ни в одном глазу.
— Я с каждой минутой чувствую себя все лучше и лучше!
— Вы ведь и не были так уж серьезно больны!
Эммет сел, чувствуя себя так, словно его только что оскорбили, и принялся стряхивать с ушей блестящие травинки.
— Что вы хотите этим сказать? Я же представлял опасность! Меня даже попросили съехать!
Мисс Трейнор вылезла из стога и оказалась рядом с ним.
— Посмотрим правде в глаза! — сказала она. — Тут очень сильная роса, трава сырая. Я пошла домой.
— Да что такое? Великолепное ведь сено!
Она ничего не ответила.
— Вы хотите меня бросить? — воскликнул он. — Но ведь вы сами напросились со мной погулять?
Её голос донесся до него с расстояния ярдов в тридцать.
— Сено мокрое, а вы сами попросили меня не указывать вам, что делать.
— По крайней мере, могли бы и секундочку подождать…
Он вздохнул; пришлось встать и отправиться вслед за ней. Дорога теперь шла в гору, и когда он её нагнал, они пошли медленнее, останавливаясь через каждые несколько минут. На третий раз они пришли к молчаливому соглашению: каждый раз, когда наступало время остановки, они друг другу подмигивали.
— Но как мы объясним все это взломщику? — произнес он, когда они дошли до дома. — Нам, пожалуй, хорошо бы отряхнуться.
— Добродетель сама себе награда!
Но она тщательно стряхнула травинки с его пальто, и сама тоже отряхнулась, а он смотрел на луну, и на залитое серебряным светом поле внизу. Затем они вошли в кухню, и она включила свет. Её улыбка сияла ярче, чем все, что осталось снаружи и все, что было внутри — ярче, чем все, что до сих пор видел в жизни Эммет.
VI
Камера перемещается; в кадре эксклюзивная спальня, где ото сна пробуждается мистер Карлос Дэвис. Половина девятого утра; он слегка огорчен событиями вчерашнего вечера.
Карлос Дэвис едва приступил к зарядке, как в комнату вошел его слуга-филиппинец.
— Звонит доктор, который лечит мистера Монсена. Хочет с вами поговорить. Очень важное!
Пока Мануэль переключал телефон, Карлос Дэвис снял с живота толстый том энциклопедии. Парой фраз Карлос и доктор Кардиф констатируют известные обоим факты поведения Эммета Монсена вчера вечером.
Затем доктор начинает говорить почти шепотом.
— Мистер Дэвис, не приходило ли вам в голову, что у этого случая припадка безумия, у этого коронарного тромбоза, может быть некая особая причина?
— Вот как вы это называете? А мне показалось, что это белая горячка, вот! Когда в человека швыряют деревянной балясиной…
— Вот-вот, мистер Дэвис! — медленно произнес доктор Кардиф. — Мы знаем, что у него была всего одна бутылка бренди, и он выпил из нее меньше половины.
В телефоне повисла пауза.
— Позвольте, я выскажусь иначе: когда врач бросает лечение при первом же капризе пациента…
— Капризе?! — перебил Дэвис. — Ну и ну, ничего себе каприз!
— Когда шансы пациента выжить равны двадцати пяти процентам, лечащий врач, естественно, желает знать все факты, чтобы сообщить о них следующему лечащему врачу!
Карлос Дэвис совершенно запутался, и доктор Кардиф продолжил:
— Что вам известно о Монсене, мистер Дэвис?
— Ничего. Знаю только, что он, в некотором роде, знаменитость, и все такое…
— Я имею в виду, о его личной жизни? Не приходило ли вам в голову, что есть на свете вещи, которые спрятать проще, чем спиртное?
Дэвис решил, что этот вопрос слишком сложен для столь раннего часа — гораздо сложнее, чем самый непростой сценарий.
— Вы имеете в виду какой-нибудь кинжал или динамит? — предположил он, а затем добавил: — Заходите ко мне днем, потолкуем!
Дэвис оделся, слегка волнуясь, и еще не закончил завтракать, а уже решил созвать отряд садовников и отправиться посмотреть, съехал ли жилец. Ведь он действовал строго по закону! Был уже десятый час; назначенный срок миновал. Но, чтобы ни в коем случае не вышло скандала, он сам, будучи не робкого десятка, вошел в дом через черный ход, оставив прислугу на улице.
В доме была тишина. Он заглянул в кабинет, подошел к гостиной — и застыл в дверях как вкопанный. Там на диване лежала, распростершись — но явно живая и полностью погруженная в мирный сон — мисс Трейнор. Он окинул её быстрым взглядом, нахмурился, вздохнул — его так и подмывало разбудить её и спросить адресок, но он, питая макбетовское почтение к сну, заставил себя развернуться и пошел по лестнице на второй этаж.
В большой спальне он увидел Эммета Монсена, также во власти мирных грез.
Слегка озадаченный, Дэвис отправился обратно вниз, но вдруг вспомнил о вылетавших из окна балясинах — и застыл, словно его пригвоздили к месту, глядя на перила: все балясины были на месте! Он несколько раз подскочил вверх-вниз на ступеньке и, чувствуя легкое головокружение, старательно посмотрел по сторонам. Затем торопливо вернулся обратно на кухню.
Здесь к нему вернулась присущая ему уверенность: на виду, на полке в шкафу, стояла та самая, наполовину пустая, бутылка. Ему стало легче, и тут же вспомнился разговор с доктором Кардифом — на этот раз он уловил его смысл.
«Вещи, которые спрятать проще, чем спиртное».
Карлос Дэвис бросился на улицу и у гаража глубоко вдохнул чистый воздух Калифорнии.
Вот те на! Так вот оно что! Наркота! Эммет Монсен тайком баловался наркотиками! Наркотики! Этот предмет в голове Дэвиса почему-то ассоциировался с фильмами Бориса Карлоффа, но это все объясняло: лишь наркоман мог обладать столь дьявольской изобретательностью, чтобы вечером сломать перила, а к утру вернуть все в прежнее состояние, без сучка и задоринки!
А эта спящая на диване девушка! Тут Карлос Дэвис застонал. Она наверняка вела вполне достойную жизнь, пока не повстречалась с этим Монсеном, притащившим из тропиков всяких штучек и обманом заставившим её несколько дней назад впервые вдохнуть ядовитый дым из трубки с опиумом…
Вместе со старшим садовником он пошел к дому, и поскольку говорить был не мастак, процитировал доктора.
— Есть вещи, которые спрятать проще, чем спиртное! — загадочным тоном произнёс он.
Садовник его понял и ответил изумленным взглядом.
— Черт возьми! Неужто наркоша?!
— И еще американская женщина! — таинственно добавил Дэвис.
Садовник связи не уловил, а мысль его тут же перескочила на другое:
— Мистер Дэвис, давно уже хотел вам рассказать… Может, вы и сами заметили, вон там, у старой конюшни…
Дэвис его не слушал; он спешил к телефону и доктору Кардифу.
—… трава растет, так это конопля; её надо обязательно скосить и сжечь.
— Ладно, ладно.
— … в газетах пишут, что ФБР её выкашивает, потому что парни собирают и продают школьникам. Мне как-то раз даже пришлось гонять оттуда ребят…
Дэвис остановился.
— Ты о чем?
— Да вон там у нас конопля растет, мистер Дэвис! Барыги крутят из нее «косячки», а у школьников потом крышу сносит. Коли всплывет в газетах, что на вашей земле растет марихуана…
Карлос Дэвис застыл на месте и издал долгий горестный крик.
VII
Мисс Трейнор, недавний объект сочувствия Карлоса Дэвиса, проснулась около полудня и почувствовала, что в комнате люди и все на неё смотрят. Она встала и по привычке попыталась пригладить рукой волосы — пусть в данной ситуации это и был чисто символический жест, но без него женщина не может чувствовать себя комфортно.
Находившаяся в комнате группа людей состояла из доктора Кардифа и двух рослых мужчин, которые держали себя уверенно и настороженно. На заднем плане тенью маячила знаменитость — Карлос Дэвис.
Доктор Кардиф сухо пожелал девушке доброго утра и продолжил разговор с молодыми людьми.
— В районной больнице вас проинструктировали; я нахожусь здесь исключительно по просьбе мистера Дэвиса. Изобретательность этих людей вам известна; знаете вы и о том, как мало места нужно для того, чтобы спрятать шприц!
Молодые люди покивали, а один из них произнес:
— Мы все понимаем, доктор. Я много «дури» нашел под матрасами, в сливных бачках, в книжках и даже в пудреницах…
— И за ушами! — прибавил второй молодой человек. — Иногда они прячут наркоту за ушами!
— И будьте добры, проверьте балясины на лестнице, — сказал доктор Кардиф. — Возможно, Монсен пытался отыскать там свою «дурь»? — Он ненадолго задумался. — Жаль, у нас нет ни одной выломанной балясины!
Карлос Дэвис неуверенно произнес:
— Только никакого насилия! Не вздумайте обыскивать его уши, пока вы его не арестовали!
Из дверей донесся новый голос.
— Это зачем вам вдруг понадобились мои уши?
Обессиленный после бритья Эммет дошёл до стула и взглянул на доктора, ожидая объяснений, которых не последовало; на других лицах он тоже ничего не прочел, пока не встретился глазами с мисс Трейнор, которая грустно ему подмигнула; лишь в её глазах он прочитал призыв к осторожности.
Последовали и другие сигналы. Молодые люди обменялись загадочными взглядами, после чего один вышел из комнаты, а второй сел на стул, подвинув его поближе к Эммету.
— Меня зовут Петтигрю, мистер Монсен!
— Привет, — резко ответил Эммет, а затем: — Садитесь, Дэвис; вы, должно быть, устали? Я видел вас из окна час тому назад, вы косили траву у конюшни. Ах, с каким жаром вы там работали!
Возможно, доктор Кардиф заметил, как на лбу у юного актера вдруг выступил пот, поскольку тут же молча покачал головой, что на всех языках означает одно и то же: не обращайте внимания!
Петтигрю вытянул руку и легко похлопал Эммета по колену.
— Мистер Монсен, я знаю, что вы заболели, а больные не всегда принимают правильные лекарства. Не правда ли, доктор? — Он посмотрел на доктора Кардифа, который одобрительно кивнул. — Я полномочный представитель районной полиции, и еще я по совместительству медбрат…
В этот момент зазвенел дверной звонок, и поскольку всеобщее внимание было приковано к стулу, на котором сидел Эммет, в прихожую вышла мисс Трейнор.
На крыльце стояла довольно симпатичная девушка, в смятении сжимавшая в руках конверт; она неуверенно посмотрела на мисс Трейнор.
— Вы хозяйка дома? — спросила девушка.
— Я секретарша мистера Монсена.
Вновь прибывшая издала вздох облегчения.
— Раз вы тоже работаете по найму, вы меня поймете. Я из лабораторного центра «Иоханес», у нас произошла путаница из-за спешки, и… сюда отправили не ту кардиограмму, — она попыталась выкрутиться, изобразив бесконечно извиняющуюся улыбку. — Понимаете? С неправильным медицинским заключением.
Мисс Трейнор кивнула — она была так сильно сосредоточена на том, что происходит сейчас в доме, что едва прислушивалась к тому, что говорила девушка.
— Были почти серьёзные последствия. Тот человек, к которому попала кардиограмма мистера Монсена, решил, что он практически здоров и вчера вновь начал играть в поло… А его кардиограмму получил мистер Монсен…
Тут у девушки перехватило дыхание, но к этому моменту мисс Трейнор уже все поняла — и силу её улыбки можно было измерить только в омах. Она немедленно спросила:
— Правильная кардиограмма мистера Монсена здесь, в этом конверте?
— Да.
— Хорошо, я сама обо всем позабочусь, можете не беспокоиться. Доктор Кардиф больше этим пациентом не занимается.
После того, как девушка с благодарностью удалилась, мисс Трейнор, стоя все там же, открыла большой конверт. Кардиограмма была ей непонятна, но прежде, чем вернуться в гостиную, она самым бесцеремонным образом прочла медицинское заключение, которое было к ней приложено.
В доме в целом ничего не изменилось, если не считать общего оживления. После обыска вернулся второй молодой человек; он навис над Эмметом, держа в руке несколько капсул. Эммет не обрадовался. У него было такое выражение, которого она никогда раньше не видела — напомнившее ей затишье перед тем, как поднимается сильнейший муссон, которое он описывал в своей книге.
— Эти пилюли выписал мне доктор Кардиф! — медленно ответил Эммет.
Затем повернулся ко второму и доверительным тоном произнес:
— Вам ведь надо знать, кто мне это дал… — Затем он повернулся в Дэвису. — Тут кое-где растет одно дикорастущее растение…
Его прервал новый утомленный голос, донёсшийся от дверей.
— Чарли, привет!
Петтигрю взглянул на стоявшего в дверях третьего молодого человека и узнал его.
— Привет, Джим! — воскликнул он. — Какими судьбами?
— Да я тут дежурю, — сказал вновьприбывший и с легким упреком указал на мисс Трейнор: — Вот эта леди вызвала меня сюда вчера вечером, но, видно, про меня позабыла. Пришлось ночевать в машине на заднем сиденье.
Мисс Трейнор заговорила, обращаясь к Карлосу Дэвису.
— Он тоже медбрат, — сказала она. — Я его вызвала, когда мистер Монсен всех отсюда выгнал.
— Она сказала, чтобы я не мешался, — пожаловался медбрат по имени Джим. — Сказала, чтобы я ходил по комнатам и прятался, а потом они ушли гулять! Я до семи утра не мог заснуть!
— А ты не находил тут какую-нибудь дрянь? — с рвением спросил Петтигрю.
— Дрянь? Да я в ней спал! 1932 год!
— Это моя машина! — возразила мисс Трейнор. — И заметьте, весьма неплохая!
Видимо, это последнее замечание заставило её сделать шаг вперед и передать доктору Кардиффу правильную кардиограмму, сопроводив её несколькими краткими, как говорится, «тщательно выбранными», словами.
***
Прошла неделя; по-прежнему за дверью дома были розы: на дворе цвели «Анжела Перне» и гладкие «Сесиль Брюнер», а «Талисманы» и «Черная магия» вились у крыльца, выглядывая из-за углов ставень, словно разноцветные волны. Цветы, казалось, обладали любопытным целебным эффектом, который обычно у роз не наблюдается: Эммету не понадобились даже зеленые капсулы, чтобы его малярия прошла.
Наоборот, Эммет диктовал — и поскольку это слово обычно звучит грубовато, добавим, что временами слова для общения этим двоим вовсе не были нужны. И пусть вскоре розы отцветут до следующего года, но то, другое, цветение вполне может продолжаться целую вечность.
Оригинальный текст: The Women in the House, by F. Scott Fitzgerald.