М. М. Коренева
Романтические сказки и трагические были Фрэнсиса Скотта Фицджеральда
В литературе, да и вообще в искусстве, случается, выпадают годы, отмеченные одновременным восхождением целого созвездия блестящих талантов. Как ни молода американская литература- напомню, ее зарождение относится лишь к XVII веку, — и на ее долю выпали такие счастливые периоды. Первый пришелся на середину XIX века и получил громкое название «Американского Ренессанса». Следующий- 20-30-е годы XX века — два десятилетия, начало и конец которых отмечены мировыми войнами, вновь оказался для американской литературы временем, исключительным по насыщенности творческих исканий, обилию талантов и значительности художественных достижений.
Именно в эти годы происходит новый взлет в творчестве Драйзера, создавшего «Американскую трагедию» (1925), расцветает талант Шервуда Андерсона, пишет едва ли не лучшие свои романы Синклер Льюис. Рядом с корифеями мощно поднимается новое поколение — Эрнест Хемингуэй, Джон Дос Пассос, Уильям Фолкнер, Торнтон Уайлдер, несколько позже — Томас Вулф, Джон Стейнбек и, на самом исходе двадцатилетия, — Ричард Райт. Публикуются стихи, поэмы и поэтические сборники Карла Сэндберга, Уоллеса Стивенса, Т. С. Элиота, Уильяма Карлоса Уильямса, Роберта Фроста. С появлением Юджина О’Нила рождается как вид искусства американская драма, которая тотчас же выходит на мировую арену.
Фицджеральд был одним из главных участников и творцов той великой эпохи. И хотя его писательский путь и личная судьба складывались порой совсем не так радужно, как это виделось вначале, — он изведал и огромный успех, и горькие годы забвения, — ему как художнику суждено было уловить и выразить дух времени, открыть новую страницу в развитии американской литературы и в течение многих лет оставаться в числе вершителей ее судеб.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд (1896-1940) родился и вырос в городе Сент-Поле, штат Миннесота, в самом центре страны или, как принято говорить в Америке, на Среднем Западе, и внутренняя связь с родным краем еще долго будет отзываться в его творчестве. Его родители имели ирландские и шотландские корни. По материнской линии семья принадлежала к высшему кругу местной элиты, отец же, хотя и получил солидное наследство, быстро разорился и, поскольку ни одно из его собственных начинаний не имело успеха, прослыл неудачником. Он, правда, мог гордиться тем, что на заре девятнадцатого столетия один из его предков, Фрэнсис Скотт Ки, написал стихи, ставшие знаменитой песней, — «Усеянное звездами знамя», которую распевают и поныне, и в семье чтили память об этом событии. Однако самому неудачнику отблеск былой славы не принес ничего — в доме богатой родни его не принимали.
Урок будущему писателю был преподан с жестокой наглядностью. Позже, в школьные годы, Скотт будет болезненно ощущать отношение к себе своих более удачливых сверстников. Контрасту богатства и нищеты, который с юных дней стоял у него перед глазами, Фицджеральд отведет в своем творчестве одно из центральных мест.
Поступив по окончании школы в Принстон, Фицджеральд не закончил университетского курса. Началась Первая мировая война, и он пошел в армию, надеясь в скором времени попасть на фронт. Но прежде чем настал его черед отправиться в Европу, война окончилась. В 1919 году Фицджеральд демобилизовался, переехал в Нью-Йорк, поступил на службу в рекламное агентство. Особой радости эта работа ему не доставляла, но долго на ней задерживаться он и не собирался. На будущее у него были совсем другие планы: он мечтал стать писателем и вечерами писал рассказы, которые рассылал в журналы с малоутешительными поначалу результатами — отовсюду приходили отказы. Но неудачи не остановили его, Фицджеральд упорно продолжал писать.
Более того, у него появилась новая причина искать литературной славы. Любовь к знаменитой красавице Зельде Сейр завладела всем его существом. Но здесь его вновь постигает неудача — безвестный молодой человек с пустыми карманами, претендующий на руку девушки из аристократической южной семьи, естественно, получает отказ. Единственной возможностью устроить сердечные дела мог стать для Фицджеральда громкий литературный успех, на завоевание которого он положил все силы. Публикация его первого романа «По эту сторону рая» (1920) оправдала возлагавшиеся на нее надежды и помогла ему решить личную судьбу.
Фицджеральд начал писать этот роман еще в Принстоне, но издать его удалось далеко не сразу. Это была типичная первая книга начинающего писателя. Во многом она носила автобиографический характер. Особенно это ощутимо в образе главного героя — Эмори Блейна. Фицджеральд не только поместил его в некоторые ситуации и обстоятельства собственной жизни, но и наделил собственными мыслями и чувствами, вплоть до списка любимых авторов. Имена, которыми пестрят страницы романа: Конрад, Китc, Бернард Шоу, Шелли, Верлен, Герберт Уэллс — это поэты и писатели, для Фицджеральда значимые, оказавшие на него огромное влияние.
Тем не менее близость главного героя автору не обернулась их тождеством. Фицджеральд сумел провести грань, разделившую создателя и его создание, посмотреть на героя и его мир со стороны, и это сообщило роману критический настрой. Проявился этот настрой и в образе Эмори, эволюция которого, особенно во второй части и в финале, проходит под знаком переоценки ценностей.
Некоторое несовершенство романа не помешало его поистине огромной популярности — вступавшее в жизнь молодое поколение безошибочно узнало в нем себя. И действительно, первым среди писателей США Фицджеральд выступил в своих произведениях от лица того поколения, чье духовное формирование проходило под трагической тенью Первой мировой войны, выразил его надежды и разочарования, его бунтарский дух и неприятие заведенного порядка, его скепсис в отношении незыблемых устоев и неутолимую жажду наслаждения. В приметах быстротекущего времени писатель угадал знаки перемен, когда в вихревом кружении бесконечного карнавала разглядел крушение казавшихся неприступными твердынь пуританства — молодежь с усмешкой, без сожаления прощалась с уходившей в прошлое патриархальной Америкой.
Прозрев сквозь мишурный блеск окружения и лихорадочный смех юных бунтарей глубинные сдвиги американского сознания, Фицджеральд уловил суть исторического момента, дав ему безошибочно точное название — «век джаза», навсегда вошедшее в анналы истории. Со свойственной ему чуткостью восприятия он же первым предугадал грядущий крах этой «самой дорогостоящей оргии в истории». «По эту сторону рая», наряду с написанными в начале 1920-х годов рассказами Фицджеральда, стал для этого поколения, обнаружившего, как сказано в романе, «что все боги умерли, все войны отгремели, всякая вера подорвана», своего рода духовным манифестом — воплощением бунта против принятых в обществе норм.
Бунтарями ощущают себя и герои многих рассказов, составивших первый сборник Фицджеральда «Соблазнительницы и философы», выпущенный в конце того же знаменательного года. Представление о характере их бунтарства можно составить, скажем, по рассказу «Волосы Вероники». Его герои, юноши и девушки, едва вступившие в жизнь, захвачены вихрем светских удовольствий. Танцы, бары, вечеринки, визиты, кафе, компании, поклонники, свидания мелькают с калейдоскопической быстротой, в сумасшедшем ритме сменяя друг друга, не давая опомниться от суеты и вечного движения. Попирая до смерти надоевшие условности косного мира, юные ниспровергатели основ безоглядно мчатся в погоне за весельем, больше всего страшась скуки, дразня хранителей устоев скандальностью своего поведения и отрекаясь от всего, кроме чувственного наслаждения. В этом смерче быстро сгорают их неокрепшие души. К восемнадцати годам они уже душевно опустошены, надломлены, но в своем ослеплении не способны распознать грозящую им беду.
На фоне большинства рассказов той поры выделяется рассказ «Первое мая», впервые увидевший свет также в 1920 году. Отмеченный широтой охвата действительности, введением урбанистических мотивов, панорамным разворотом действия, соединением меняющихся планов и повествовательных пластов, он стал важной вехой на пути становления Фицджеральда-художника. Рядом с молодыми прожигателями жизни, привычными для его прозы начала 1920-х годов, появляются совсем новые образы: обманутые в своих надеждах, брошенные по возвращении домой на произвол судьбы ветераны войны, от которых отвернулась пославшая их на смерть страна-победительница; пестрая, взбудораженная нью-йоркская толпа, готовая по слову какого-нибудь новоявленного пророка, не рассуждая, все смести на своем пути; агитаторы-социалисты. Все они оказываются втянуты в бурный водоворот жизни мегаполиса, на улицах которого творится расправа над социалистами.
Быть может, главной находкой в этом рассказе была атмосфера разочарования и тревоги, смутной тоски и безнадежности, которая резко диссонирует с радужными настроениями, пронизывающими созданные в тот же период рассказы писателя.
В этом уникальном для Фицджеральда рассказе, написанном еще в раннюю пору его литературного ученичества, в сущности, уже был заложен прообраз того романа «флоберовского типа», который он считал эталоном жанра. Обращаясь к крупным формам, писатель неизменно стремился к созданию, как он выразился, работая над романом «Последний магнат», «романа „без идей“, где есть только люди, которые поодиночке или в массе движутся сообразно своим истинным настроениям».
Едва закончив первый роман, Фицджеральд взялся за следующий, «Прекрасные и проклятые», в котором оставался в кругу примерно тех же представлений и художественных идей, что и в своей первой книге. Роман вышел два года спустя, в 1922 году, который был ознаменован также изданием нового сборника рассказов, «Истории века джаза».
Хотя роман оказался не вполне удачен, публика приняла его хорошо. Фицджеральд находился тогда на вершине славы. Для массового сознания этого было достаточно. И как писатель, и как личность он стал заложником порожденной этим сознанием легенды. В нем видели певца «века джаза», объявляли глашатаем философии, которая, в сущности, сводилась к культу юности, бесшабашного веселья и наслаждения.
Нельзя сказать, чтобы писатель не давал оснований для этой легенды. Его внешность, богемные привычки, внушительные суммы гонораров становились предметом толков и пересудов. Слухи о его экстравагантных эскападах разносились с молниеносной быстротой. В газетах печатались снимки, на которых он представал бесшабашным кутилой, «гулякой праздным», не ведающим ни забот, ни тягот, ни трудов. Ему прощалось все, потому что окружавшая его легенда приобщала читателя к тому празднику жизни, тому нескончаемому карнавалу, который волею судеб и истории был дарован единственно Америке, сбывшейся мечте человечества.
«Он являл собой воплощение американской мечты, — писал о Фицджеральде его биограф Эндрю Тернбулл, — молодости, красоты, обеспеченности, раннего успеха — и верил в эти атрибуты так страстно, что наделял их определенным величием».
Превращение живого человека в символ породило одну из самых трагических ситуаций в американской литературе XX века. Чем острее становился взгляд писателя на окружающий мир, чем напряженнее билась его мысль, набирая критическую высоту, чем явственнее давала себя знать бескомпромиссность его отношения к американской действительности, признание ее все более очевидного разрыва с идеалом, вытесненным ложными ценностями, тем настоятельнее от него требовали соответствия образу, созданному в ту пору, когда он делал лишь первые шаги в литературе. Не находил он заинтересованного внимания и со стороны критики.
Захваченный безумным ритмом жизни, Фицджеральд позволял себе писать рассказы для коммерческих изданий — среди них попадались и довольно слабые. Хотя следует все же помнить исключительно точные слова, сказанные как-то Дороти Паркер: Фицджеральд мог написать плохой рассказ, но не мог писать плохо. Однако в том-то и парадокс — неприятие вызывали отнюдь не самые уязвимые вещи. Напротив, отвергались лучшие его творения. Ныне трудно поверить, что не встретил понимания и подлинный шедевр Фицджеральда, «Великий Гэтсби» (1925).
Писатель упоенно работал над романом, вложив в него весь свой талант, вдохновение и мастерство. Действие «Великого Гэтсби» происходит в Нью-Йорке и в его ближайшем пригороде, на Лонг-Айленде, причем развертывается так стремительно, что в своем движении как бы передает бешеный ритм начала 20-х годов XX века. Того самого «века джаза», который в угаре лихорадочного веселья стремился изжить крушение привычного порядка, веры и идеалов.
Образ главного героя, Джея Гэтсби, вобрал в себя не только характерные приметы времени, но и существенные черты национального сознания. И это определило как значительность самой представленной в нем личности, так и масштаб всего замысла, вылившегося в небольшое по размеру, но необычайно емкое и глубокое произведение. В контексте романа история героя тесно переплетается с национальным мифом, получившим притягательное название «американская мечта». Фигура Гэтсби с непреложностью истины запечатлела ее двойственность: оборотной стороной признанного за каждым права на «стремление к счастью» стало попирающее нравственный закон самоутверждение. Высокий идеал оказался отвергнут ради низменной цели — погони за материальным успехом.
В сложном и противоречивом образе Гэтсби Фицджеральд сводит воедино самые разнородные черты и свойства, связывая их в нерасторжимый узел. Гэтсби располагает к себе широтой натуры, загадочностью, романтической устремленностью искреннего чувства, вызывающим безразличием к добытым неведомо какими путями и оттого сильнее распаляющим чужое воображение богатствам, которые он готов пустить на ветер без всякой видимой причины. И одновременно отталкивает бьющей в глаза вульгарностью, выставленной напоказ роскошью, невежеством, пошлостью, грубостью дельца, переводящего чувства в долларовое исчисление.
Однако тайна богатства Гэтсби оказывается отнюдь не романтического свойства. Джей Гэтсби — обычный бутлегер, порождение «века джаза», и его баснословное богатство нажито темными махинациями, за которыми стоят нравственная неразборчивость и прямые нарушения закона.
Гэтсби — характерно американская фигура. Это человек, который, по расхожему выражению, «сам себя сделал», претворив в действительность один из постулатов американизма, покоящийся на непоколебимой вере в существование равных возможностей, открытых для каждого, кто пожелает упорно прокладывать путь к вершинам успеха и славы.
При видимой простоте повествования роман отличается сложностью формы. В обрисовке своего героя Фицджеральд отказывается от хронологической последовательности,, отражаю- . щей этапы его восхождения по социальной лестнице. К тому же история Гэтсби излагается не «всезнающим автором» — рассказ ведется от лица другого персонажа, Ника Каррауэя. Присутствие повествователя, одновременно посредника, зеркала и ширмы, позволяет Фицджеральду ввести дистанцию,, благодаря которой повествование приобретает вид свидетельства стороннего наблюдателя. К этому надо прибавить также «воспоминания» самого Гэтсби о его прошлом, сдобренные изрядной долей фантазии, а то и просто вымышленные. Сквозь эти многослойные оболочки, двигаясь вспять, порой по ложному следу, и должен прорваться читатель, чтобы отделить сущее от всего случайного, ложного, неистинного.
В финале романа читатель становится свидетелем трагического крушения героя, непоколебимо уверовавшего в «американскую мечту», напрямую связавшего достижение идеала с достижением материального успеха. Крах иллюзий Гэтсби воплощает иллюзорность «американской мечты». Прозрение национальной трагедии сквозь радужные покровы мечты стало подлинным художественным открытием Фицджеральда, чего не заметили даже такие вдумчивые критики, как Генри Луис Менкен, некогда выпустивший в своем журнале «Смарт сет» рассказ «Первое мая». Оттого Фицджеральд особенно дорожил теми отзывами, в которых отмечались достоинства романа. Не без гордости сообщал он своему издателю о том, что Т. С. Элиот «трижды прочел „Гэтсби“ и считает его первым шагом вперед, который сделала американская литература со времен Генри Джеймсa».
Вслед за «Великим Гэтсби» Фицджеральд подготовил новый сборник рассказов, «Все печальные молодые люди» (1926), по поводу которых признавался — они «настолько хороши, что, за исключением двух, их было трудно продать». Центральное место в сборнике занял рассказ «Молодой богач». Он открывается красноречивой фразой, в известном смысле подытоживающей раздумья автора о сущности писательского мастерства: «Начните с отдельной личности, и вы увидите, что, сами того не замечая, создали типический образ; начните с типического образа и вы увидите, что создали… пустое место».
В созданной в 1936 году серии эссе «Крушение», пронизанной горечью, поразительной по откровенности, честности и силе беспощадного самоанализа, Фицджеральд писал о том, что ненавидел богатых ненавистью крестьянина: «Все сюжеты, которые мне приходили в голову, были так или иначе трагичны — прелестные юные герои моих романов шли ко дну, алмазные горы в моих рассказах взлетали на воздух, мои миллионеры были вроде крестьян Томаса Гарди: такие же прекрасные, такие же обреченные. В действительности подобных драм еще не происходило, но я был твердо убежден, что жизнь- не тот беззаботный праздник, каким она представляется поколению, которое шло вслед за моим».
Лучшее подтверждение правоты его слов — это роман «Великий Гэтсби», рассказы «Молодой богач», «Пловцы», «Опять Вавилон». И естественно, «Ночь нежна» (1934).
Главное место в этом произведении заняла тема национальных иллюзий. В центр романа вновь поставлена фигура идеалиста, который терпит поражение в схватке с жизнью. Поначалу ничто как будто не предвещает подобного конца. «Природный идеалист», как назвал его автор, Дик Дайвер предстает во всем блеске молодости, обаяния, красоты, неуемной энергии и бесконечной фантазии. Он — душа пестрой компании американцев, наводнивших Европу в поисках веселья и развлечений и облюбовавших модные курорты Французской Ривьеры. Дика, врача-психиатра, привел сюда научный интерес. Впрочем, в серьезность его намерений трудно поверить: он словно не догадывается о жизни, существующей за пределами узкого круга, в котором вращаются он и его друзья, о неизбежном конце карнавала.
Несмотря на кажущуюся близость героев «Великого Гэтсби» и «Ночь нежна», Дик Дайвер и Гэтсби — люди разного склада. Характер Гэтсби весь соткан из недомолвок, окутан тайной. В полной мере это относится и к его прошлому. А там, где завеса приоткрывается, за ней — либо пустота, либо преступление. Прошлое Дика, напротив, прослежено скрупулезнейшим образом. Особое внимание уделяет Фицджеральд «годам учения» своего героя, которь!е, как нередко бывает в романах воспитания, переходят в «годы странствий». При этом Фицджеральд отказывается от линейно-хронологического построения романа. В первой части он развертывает широкую картину, где герой предстает необыкновенно яркой личностью. Дик безусловно неизмеримо выше, интереснее, талантливее и значительнее не только бездарного Маккиско, но и одаренного музыканта Эйба Норта, чей дар погублен бездумным прожиганием жизни. Нарисовав портрет героя, Фицджеральд резко обрывает ход повествования, возвращая его назад.
Как всякое смещение, связанное с нарушением заданного движения и естественного расположения объектов, оно сразу же укрупняет выносимые на первый план детали, дает проявиться скрытому смыслу, по-иному высвечивает перспективу. За фасадом безмятежного благополучия Дайверов проступают чудовищные тайны, способные в один миг сокрушить их внешне почти идиллическое, а на самом деле очень хрупкое семейное счастье. С совершенно новой стороны открывается и герой, соотнесенный теперь уже не только со своим окружением, но и с самим собой, каким он мог, хотел и должен был стать. Одно дело быть выше бесталанного Маккиско, которого в финале романа ожидают, однако, успех и слава, другое — отвечать тем задачам и целям, которые Дик сам поставил перед собой как ученый, как личность мыслящая и ответственная.
Размышляя в последние годы о переиздании своих романов, Фицджеральд усмотрел в избранной композиции один из тех просчетов, из-за которых книга не имела должного успеха, и даже собирался перестроить действие в соответствии с хронологической последовательностью. Сохранился экземпляр романа с соответствующими заметками на полях. Писателю не удалось довести работу до конца, так что судить о гипотетическом результате подобных переделок и невозможно, и неправомерно. И все же рискнем предположить, что соблюдение хронологической последовательности облегчило бы чтение, однако этот выигрыш неизбежно сопровождался бы снижением художественного эффекта.
Проследить духовное формирование героя было настолько важно для писателя, что он, точно определив ситуацию, отправляет его в мекку интеллектуального мира тех лет — Швейцарию. Как человек мыслящий, Дик бесспорно близок автору, и, размышляя над характером и судьбой героя, Фицджеральд, возможно, вкладывал в него нечто глубоко личное, передавая ему свои умонастроения, чувства, восприятие окружающего. Герой и повествование в целом обретали тем самым известную автобиографичность. Так, в душевном расстройстве Николь, хотя оно и имеет иную природу, можно видеть своего рода отражение болезни Зельды, чем, вероятно, и был подсказан этот мотив, гораздо позже возникший в процессе работы над романом. Но, сближаясь с автором, герой — надо отдать должное Фицджеральду — не превращается в рупор его идей.
Несомненно личным был и интерес писателя к вопросу о саморазрушении личности. Еще осенью 1925 года он писал одной из знакомых, восторгавшейся Нью-Йорком и Америкой: «Юная, сильная струя Америки»! Боже мой, где Ваши глаза? (…) Америка настолько упадочна, что ее гениальные дети прокляты во чреве матери«. Это говорил молодой человек, которому не было тогда и тридцати, и от завершения романа «Ночь нежна» его отделяло целых девять лет.
Наиболее ощутима значительность авторского замысла в эпизоде поездки Дика с друзьями в Амьен, на место одного из самых кровавых сражений Первой мировой войны. Показательно, что в отличие от Гэтсби, который неоднократно возвращается к этой странице своей жизни, Дик хранит о ней молчание. Зафиксирован лишь факт его армейской службы. В тот страшный час герой волею судеб уцелел. Но не менее тяжкие испытания готовил ему наступивший мир. Главным становится любовь. Фицджеральд намеренно обостряет традиционно романтическую ситуацию, вводя в любовную интригу поединок героя с денежным мешком, который выступает его основным соперником. Дик сознает опасность положения — могущественный клан Уорренов, к которому принадлежит Николь, предлагая ему брак с любимой, в сущности, использует ее в качестве приманки. Дик уверен, что выдержит противостояние с богатством, если не будет иметь касательства к ее деньгам. Но роковой шаг уже сделан — Дайвер вступил в торг с теми, кто ему ненавистен, и, значит, проиграл, потому что заговорил на одном с ними языке.
Пройдет, впрочем, немало лет, прежде чем Дик сможет это понять. За эти годы он растеряет накопленные долгими трудами знания. Привычки светского застолья перерастут в зависимость от бутылки, и последние всплески сопротивления наступательной силе Уорренов будут толковаться ими как бессмысленные пьяные жесты. Здоровой Николь Дик, нуждающийся в помощи и защите, не нужен, и его место занимает лишенный нравственных основ профессиональный убийца Томми Барбан,
Параллельно основной линии романа развивается линия любви Дика и восходящей голливудской звезды Розмэри Хойт. Побочный сюжет, о котором неодобрительно отзывались критики, на самом деле проливает дополнительный свет не только на фигуру героя, но и на стержневую проблему романа, связанную с национальным мифом. Дику кажется, что среди окружающих его прожженных циников и нравственно нечистоплотных людей внезапно появилось невинное молодое существо, чей детский идеализм и наивная вера бесконечно влекут его. Но здесь он снова оказывается не так прозорлив, как ему хочется думать: не различая надетой на лицо маски, он не прочитывает и роль, шагнувшую с экрана в жизнь. Под оболочкой целлулоидного простодушия и чистосердечия скрывается облик юной хищницы, которая под руководством опытной матери осваивает азы той науки, что позволяет извлекать практическую пользу из преимуществ своего положения.
Поступая согласно известному постулату Эмерсона, поставившего во главу угла «доверие к себе», Дик, убежденный в своей способности противостоять давлению обстоятельств, становится заложником общества, которое, декларируя веру в мечту, цинично следует голому расчету.
Фицджеральд, несомненно, предчувствовал крушение, которое незримо зрело в недрах американского общества, кружившегося в бешеном ритме фантасмагорического карнавала. Этим ?настроением пронизаны и многие его рассказы, создававшиеся в то время, когда писался роман «Ночь нежна», — «Последняя красавица Юга», «Бурный рейс», «Пловцы».
В большинстве своем современники отвергли трагическое восприятие Фицджеральдом окружающего мира, а американской действительности — тем более. Роман «Ночь нежна», с которым было связано столько надежд, не поправил положения. Не принес перемен и последовавший за ним сборник рассказов «Побудка на заре» (1935). Писателю все труднее становилось пристроить произведения в какое-нибудь издательство.
Семейные неурядицы, отягощенные болезнью жены — то, что»казалось обыкновенной взбалмошностью или подчеркнутой экстравагантностью (любовь к кутежам, поздние занятия балетом и живописью), обернулось в действительности глубоким психическим расстройством, — лишали необходимого для творчества покоя, подрывали последние силы. Пережив в середине 30-х годов тяжелый духовный кризис, Фицджеральд предпринял еще одну попытку добиться успеха в Голливуде. Но хотя написанные им сценарии получали, как правило, высокую оценку, ничего стоящего сделать ему в кино не удалось. В Голливуде он приступил и к работе над романом «Последний магнат», однако завершить его не успел: книга была опубликована посмертно, как и подготовленный им сборник «Рассказы о Пэте Хобби».
Неудивительно, что в романе, действие которого происходит в Голливуде, на этой «фабрике грез», главной опять оказалась тема мечты. Монро Стар — человек, наделенный талантом и волей, необходимой для его реализации. Он бесконечно предан искусству и готов сделать все ради осуществления своих творческих замыслов. Но в его душе идет нескончаемая борьба между требованиями искусства и интересами коммерции, которые он тщетно пытается примирить. Приверженность иллюзии, проистекающая из безграничной веры в американскую исключительность, порождает непреодолимый внутренний разлад, ведущий в конце концов к полной потере себя, роковой и для художника, и для человека.
История частной жизни предстает в этом романе, как и во всех предыдущих, трагедией, исполненной универсального смысла: в ней отчетливо проступают контуры трагедии всякого, кто свято уверовал в непогрешимость «американской мечты».
Опубликовано в издании: Фицджеральд Ф. С. Великий Гэтсби. Ночь нежна: Романы; Рассказы: Пер. с англ. М: НФ «Пушкинская библиотека», ООО «Издательство АСТ», 2003. — 824, [8] с. — (Золотой фонд мировой классики) (предисловие).