Прихрамывающая старая дама в черном шелковом платье и довольно нелепой шляпке с высокой тульей, которую ей всучил какой-то продавец, воспользовавшись её плохим зрением, оказалась в центре города не просто так. За покупками она теперь ходила не чаще раза в неделю и всегда старалась успеть за утро как можно больше. Врач говорил, что катаракту с глаз можно удалить, но ей было уже за восемьдесят и её пугала сама мысль об операции.
В это утро она хотела купить подарок на день рождения одному из сыновей. Она хотела подарить ему халат; но, попав в книжный отдел универмага и остановившись, чтобы взглянуть, «не вышло ли чего-нибудь новенького», она заметила толстый том о Ньеце, где, как она знала, сын собрался провести зиму — и она принялась листать страницы, думая о том, не лучше ли подарить книгу вместо халата? Хотя, может, такая у него уже есть…
Её сын был известным писателем. Она никоим образом не поощряла его выбора этой профессии, а наоборот, хотела, чтобы он стал военным или занялся торговлей, как его брат. Писатель — это, определенно, странный человек; в том городке на Среднем Западе, откуда она была родом, был один писатель, и все считали его чудаком. Разумеется, если бы сын стал таким же писателем, как Лонгфелло, или Элис и Фиби Кэри, это было бы другое дело — хотя она не запоминала имен авторов даже тех трех сотен романов и мемуаров, которые небрежно пролистывала каждый год. Она, разумеется, знала миссис Хамфри Уорд, а сейчас ей нравилась Эдна Фербер, но в то утро в книжном отделе её мысли вновь и вновь возвращались к стихотворениям Элис и Фиби Кэри. Какие же красивые были стихи! Особенно одно, про девушку, которая рассказывает художнику, как надо рисовать мамин портрет. Это стихотворение когда-то читала ей мама…
А книги своего сына она не помнила; сыном она до некоторой степени гордилась и всегда радовалась, когда его упоминал библиотекарь, или когда кто-нибудь спрашивал у неё, не родственники ли они, но в глубине души она считала профессию писателя рискованной и эксцентричной.
Утро было жарким, и после покупок она слегка устала; спросила у продавца, нельзя ли где-нибудь присесть, чтобы немного отдохнуть?
Он любезно принёс стул; в ответ она, чтобы хоть чем-то его вознаградить, спросила:
— Нет ли у вас стихотворений Элис и Фиби Кэри?
Он повторил имена.
— Секундочку… Нет. Скорее всего, нет. Как раз вчера я просматривал полки с поэзией. Мы стараемся, чтобы у нас в наличии были все новые поэты, хотя бы по паре книг.
Она улыбнулась его невежеству.
— Они умерли много лет назад, — сказала она.
— Никогда о них не слышал… Но мы можем заказать их со склада!
— Нет, благодарю вас.
Она подумала, что он — любезный молодой человек, и постаралась сфокусировать на нём взгляд, потому что ей нравились вежливые молодые люди, но даже заполненные книгами полки стали расплываться у неё в глазах, и она решила, что лучше вернуться домой и заказать халат для сына по телефону.
Прямо у выхода из магазина она упала. Следующие несколько минут она едва сознавала, что вокруг происходит какая-то досадная суматоха, а затем постепенно стала понимать, что лежит на чём-то вроде кровати в каком-то, кажется, автомобиле.
Ехавший с ней мужчина в белом медленно заговорил:
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо. Вы везёте меня домой?
— Нет, мы везём вас в больницу. Мисс Джонстон, мы наложим вам на лоб маленький шов. Я позволил себе заглянуть в вашу сумочку, чтобы узнать ваше имя. Не могли бы вы назвать мне имена и адреса ваших ближайших родственников?
И опять сознание стало от неё ускользать, и она едва разборчиво принялась говорить о сыне, у которого был свой бизнес на западе страны, и о внучке, которая недавно открыла галантерейный магазин в Чикаго. Но, так и не успев сказать ничего более определённого, она внезапно замолчала, словно говорила о пустяках, и с трудом попыталась встать с носилок.
— Я хочу домой! Не понимаю, зачем вы везёте меня в больницу? Я в больнице никогда не лежала.
— Видите ли, миссис Джонстон, вы вышли из магазина, споткнулись, упали с лестницы и, к несчастью, поранились.
— Мой сын об этом напишет!
— Что? — удивленно переспросил врач.
Старая дама едва разборчиво повторила:
— Мой сын об этом напишет.
— Ваш сын работает журналистом?
— Да. Но вам не надо ему ничего рассказывать. Не стоит беспокоить…
— Пожалуйста, не разговаривайте, миссис Джонстон! Нужно, чтобы рана не открылась, пока на неё не наложат шов.
Не обращая внимания, она повернула голову и произнесла решительным тоном:
— Я не говорила, что мой сын шьет! Я сказала, что он — писатель!
— Вы меня не расслышали, миссис Джонстон. Я говорил о ране у вас на лбу. «Наложить шов» означает, что на вашу ранку…
Её пульс стал неровным, и он дал ей понюхать нашатырного спирта, чтобы она не теряла сознание, пока они не приедут в больницу.
— Нет, мой сын не шьет, — сказала она. — Почему вы так подумали? Он писатель. — Она произносила слова очень медленно, словно они впервые срывались с её побледневших губ. — Писатель — это тот, кто пишет книги!
Они доехали до больницы, и врач принялся осторожно высаживать её из санитарной машины.
— Да, миссис Джонстон, я знаю. А теперь постарайтесь не шевелить головой.
— Я живу в триста пятой квартире, — сказала она.
— Вы проведёте в больнице не больше пары часов. А какие книги пишет ваш сын, миссис Джонстон?
— Ох, да самые разные книги…
— Старайтесь держать голову неподвижно, миссис Джонстон. А как зовут вашего сына?
— Гамильтон Т. Джонстон. Но он писатель, он не шьёт! А вы шьете?
— Нет, миссис Джонстон. Я терапевт.
— Это вовсе не мой дом! — Она собрала воедино все оставшиеся силы и произнесла: — Пожалуйста, не беспокойте моего сына Джона, и зятя, и дочку, которая умерла, и моего сына Гамильтона, который… — Из последних сил она заставила себя вспомнить название единственной книги, которое отпечаталось у неё в сердце, и с изумлением объявила: — … моего сына Гамильтона, который написал «Стихотворения Элис и Фиби Кэри»… — её голос становился всё более слабым, и пока носилки несли к лифту, пульс тоже слабел, и врач понял, что шов уже не понадобится, что последний шов на этот немолодой лоб наложит сама природа. Но он не мог знать, о чем она думала в свои последние минуты, и никогда бы не догадался: она думала о том, что к ней пришли Элис и Фиби Кэри, и взяли её за руки, и медленно повели назад, в ту страну, где ей было всё ясно и понятно.
Оригинальный текст: An Author's Mother, by F. Scott Fitzgerald.