Ф. Скотт Фицджеральд
Как прожить год на 36 тысяч долларов
— Тебе обязательно надо начинать копить деньги, — уверенным тоном заявил мне не далее как вчера один молодой человек «с большим будущим». — Считаешь, что «держать фасон», пока позволяют средства — это умно и современно? Но таким манером ты в итоге угодишь прямо в ночлежку!
Мне стало скучно, но я понимал, что он все равно не остановится, так что я спросил, как же мне лучше действовать?
— Все очень просто! — слегка ворчливо ответил он. — Открой трастовый фонд, откуда тебе при всем желании будет непросто забрать твои деньги.
Все это я уже слышал… «Система №999»! «Систему №1» я уже пробовал четыре года назад, в самом начале моей литературной карьеры. За месяц до женитьбы я пошёл к брокеру посоветоваться, как лучше вложить мои деньги?
— У меня всего тысяча, — признался я, — но думаю, что надо начинать копить прямо сейчас!
Брокер задумался.
— Облигации «Займа Свободы» брать не стоит, — произнес он. — Их слишком легко превратить в наличку. Вам нужна надежная, солидная и консервативная инвестиция, а кроме того, она должна быть такой, чтобы у вас не было возможности обналичить её за пять минут!
И в итоге он выбрал для меня акцию, по которой выплачивали дивиденд в семь процентов, и на бирже она не торговалась. Я ему отдал свою тысячу, и в этот день началась моя карьера капиталиста.
В этот же день она и закончилась.
Фамильная реликвия, которую никто не хочет купить
Мы с женой сыграли свадьбу в Нью-Йорке весной 1920 года, когда цены взлетели на невиданный за всю историю человечества уровень. То, что наша карьера началась в именно этот момент, кажется закономерным в свете дальнейших событий. Я только что получил от кинокомпании чек на крупную сумму и стал глядеть чуть свысока на миллионеров, сновавших в лимузинах вдоль по Пятой авеню — ведь мой доход от месяца к месяцу удваивался. Да-да, именно так! Это длилось уже несколько месяцев: за август прошлого года я заработал всего тридцать пять долларов, а в апреле получил три тысячи, и казалось, что так будет продолжаться вечно. К концу года я должен был приблизиться к отметке в полмиллиона. Конечно, при таком положении дел любая экономия выглядела пустой тратой времени. Поэтому мы поселились в самом дорогом отеле Нью-Йорка, намереваясь тут оставаться, пока не скопится достаточно денег на поездку за границу.
Короче говоря, в один из дней спустя три месяца после нашей свадьбы я, к своему ужасу, обнаружил, что у меня не осталось ни единого доллара, а завтра по счету отеля, который они выставляли каждую неделю, надо заплатить двести долларов!
Я помню те смешанные чувства, которые испытал, выйдя из банка после того, как услышал там эту новость.
— Что такое? — с тревогой спросила жена, когда я вышел к ней на улицу. — Ты выглядишь расстроенным?
— Я не расстроен, — с улыбкой ответил я. — Просто удивлен! У нас нет денег.
— Нет денег… — спокойно повторила она, и мы пошли вдоль по улице, будто в трансе. — Ну, ладно. Пошли в кино? — жизнерадостно предложила она.
Все прошло так спокойно, что я ни капельки не приуныл. Кассир в банке даже не нахмурился. Я вошел и спросил у него: «Сколько у меня денег?», а он поглядел в большой гроссбух и ответил: «Нисколько».
Только и всего! Никакой ругани, никаких потасовок. И я исполнился уверенности, что беспокоиться не о чем. Я теперь был популярным писателем, а когда у популярных писателей заканчиваются деньги, им надо просто подписывать чеки. Я не был бедным, им меня не обмануть! Бедность – это когда ты в унынии и живешь в маленькой комнатке где-нибудь на отшибе, обедаешь в закусочной на углу, а я… Да нет, это невозможно, какой из меня бедняк! Ведь я живу в лучшем отеле Нью-Йорка!
Первое, что я сделал — я попробовал продать свой единственный актив, мою тысячедолларовую акцию. Эта попытка была первой из множества; во всех финансовых кризисах я сразу брал акцию и с надеждой отправлялся в банк, предполагая, что, раз эта акция исправно продолжала приносить оговоренный дивиденд, она, наконец, приобрела какую-нибудь осязаемую стоимость. Но поскольку мне так никогда и не удалось её продать, акция понемногу приобрела священные черты фамильной реликвии. Жена всегда говорит о ней как о «моей» акции, а однажды эта акция даже вернулась ко мне из «бюро находок», когда я случайно забыл её на сиденье в вагоне метро!
Тот первый кризис кончился утром следующего дня, когда я совершил открытие: оказалось, издатели иногда дают авансы, и я тут же поспешил в издательство. Поэтому единственный урок, который я извлек, заключался в том, что в минуту нужды деньги обязательно откуда-нибудь появятся, ну а в худшем случае их всегда можно занять — и этот урок, наверное, заставил бы Бенджамина Франклина перевернуться в гробу.
В первые три года нашей семейной жизни наш доход составлял в среднем чуть больше двадцати тысяч долларов за год. Мы смогли позволить себе такую роскошь, как ребенок, и съездили в Европу, и все время казалось, что деньги достаются все легче и легче, и усилий надо тратить все меньше и меньше, и мы даже почувствовали, что еще совсем чуть-чуть — и мы будем готовы начать копить.
Планы
Мы покинули Средний Запад и переехали на восток страны, в городок милях в пятнадцати от Нью-Йорка, где за триста долларов в месяц арендовали дом. За девяносто долларов в месяц наняли няньку; еще наняли семейную пару, выступавшую в ролях дворецкого, шофера, садовника, кухарки, горничной и уборщицы, и всё это за сто шестьдесят долларов в неделю; и еще за тридцать шесть долларов в месяц наняли прачку, приходившую дважды в неделю. Этот 1923 год, говорили мы друг другу, станет годом наших накоплений! Мы собирались заработать двадцать четыре тысячи, на жизнь должно было уйти восемнадцать, что должно было дать в остатке шесть тысяч, на которые мы обретем обеспеченность и уверенность в завтрашнем дне, когда наступит старость. Наконец-то мы решили добиться чего-то большего!
Как известно всякому, когда вы хотите добиться чего-то большего, первым делом надо купить большую тетрадь и написать на обложке заглавными буквами свое имя. Жена купила тетрадь, и мы стали дотошно записывать каждый попавший к нам в дом счет, чтобы видеть свои текущие расходы и сокращать их практически до нуля — ну или хотя бы до полутора тысяч в месяц.
Однако в наших подсчетах мы не учитывали место, где мы проживали. Это один из тех маленьких городков, внезапно возникших во множестве вблизи Нью-Йорка — их строят специально для тех, кто вдруг разбогател, никогда до этого не обладая деньгами.
Мы с женой, само собой, принадлежим к этому классу «нуворишей». Другими словами, пять лет назад у нас не было никаких денег, и те суммы, которых нам теперь едва хватает, тогда показались бы нам несметным богатством. Иногда у меня возникают подозрения, что мы — единственные «нувориши» в Америке, и именно на нас намекают все эти статейки в журналах, где обсуждают «нуворишей».
Когда вы произносите слово «нувориш», перед глазами обычно возникает тучный мужчина средних лет, имеющий склонность снимать тесный воротничок прямо на званом обеде и постоянно попадать впросак из-за честолюбивой женушки и её титулованных знакомых. Как член класса «нуворишей», могу вас уверить, что этот образ — сплошная клевета! Лично я, например, тихий, слегка усталый молодой человек двадцати семи лет, и любой накопленный мною жирок пока что строжайшая тайна, известная только мне да моему портному. Мы с женой однажды обедали с самым настоящим аристократом, но так перепугались, что совсем забыли и снять воротнички, и потребовать за столом солонины с капустой. Тем не менее, мы проживаем в городке, где предметом всеобщей особой заботы является поддержка непрерывности денежного обращения.
Когда мы приехали сюда год назад, тут было всего семеро коммерсантов, занимавшихся продовольственным снабжением: три бакалейщика, трое мясников и один рыбак. Но когда в кругах поставщиков продовольствия прошел слушок, что скорость наполнения городка внезапно разбогатевшими личностями ограничена лишь скоростью возведения для них домов, сюда пришла огромная волна мясников, бакалейщиков, торговцев рыбой и гастрономией. Забитые ими поезда прибывали ежедневно, с вывесками и весами наперевес они столбили участки, посыпая землю вокруг опилками. Это напоминало «золотую лихорадку» 1849 года или «бонанцу» 1870-х годов. Из больших и старых городов стали исчезать лавки и магазины. За год на главной улице нашего городка обосновалось восемнадцать торговцев съестным, ежедневно поджидающих покупателей в дверях своих заведений с завлекательно-лживыми улыбками.
Семеро старых поставщиков уже давно торговали по завышенным ценам, и все, естественно, ринулись к новым торговцам, которые при помощи крупно намалеванных цифр в витринах лавок давали понять, что намереваются снабжать нас едой практически даром. Но, как только мы попались на эту удочку, цены пошли вверх, вселяя некоторую тревогу, и тогда, как испуганные мыши, все принялись метаться из одной новой лавки в другую, ища лишь справедливости — но тщетно…
Большие надежды
Разумеется, случилось следующее: поставщиков еды оказалось слишком много для нашего городка. Восемнадцать коммерсантов никак не могли кормиться за счет его населения, торгуя при этом по умеренным ценам. Так что все они ждали, пока сдастся и покинет город кто-нибудь другой, и платить по своим банковским займам они могли, лишь продавая товар в два или три раза дороже, чем в большом городе за пятнадцать миль отсюда. Вот так наш городок превратился в самое дорогое место в мире!
В журналах обычно пишут, что в таких случаях люди собираются вместе и открывают кооперативный магазин, но никому из нас такое даже в голову не пришло. Ведь это окончательно погубило бы нашу репутацию в глазах соседей — они решили бы, что нам по-настоящему жаль наших денег! Когда я однажды заговорил с одной местной богатой дамой (а надо сказать, что её муж, по слухам, заработал свои деньги продажей запрещенных законом жидкостей) о том, что хорошо бы открыть кооперативную лавочку под названием «Ф. Скотт Фицджеральд, свежайшие деликатесы», дама пришла в ужас. С этой идеей пришлось сразу расстаться.
Но, несмотря на проблемы с провизией, тот год для нас начался с больших надежд. Постановка моей первой пьесы была назначена на осень, и даже с учетом того, что жизнь в восточной части страны вынуждала нас тратить чуть больше 1500 долларов в месяц, пьеса легко покрыла бы разницу. Нам было известно, какие колоссальные суммы «авторских» зарабатывались в театрах, и чтобы в этом удостовериться, мы опросили нескольких драматургов, какую максимальную сумму можно заработать за год после премьеры. Я никогда не позволял себе впадать в крайности. Чтобы понимать, на сколько можно объективно рассчитывать, я взял среднее между максимумом и минимумом. Мои подсчеты, кажется, дали около 100 тысяч.
Год прошел очень приятно; у нас впереди всегда маячило восхитительное событие — постановка моей пьесы! Когда она добьется успеха, мы сможем купить себе дом, и экономить деньги будет так легко, что мы сможем этим заниматься даже с завязанными глазами и со связанными за спиной руками.
В марте, словно счастливое предзнаменование, на нас свалился небольшой денежный куш из неожиданного источника — с киностудии — и впервые в жизни у нас образовался излишек денег, на который можно было купить кое-какие ценные бумаги. Разумеется, у нас была «моя» акция, и каждые полгода я отрезал от нее небольшой купон и получал по нему наличные, но к этому мы так привыкли, что это уже и не считалось за деньги. Это было просто предупреждение: никогда не вкладывай туда, откуда невозможно достать деньги в минуту нужды!
Нет, надо было брать «Займ Свободы», и мы приобрели четыре облигации. Я очень волновался. Я спустился в производящее глубокое впечатление ярко освещенное помещение в подвале банка, и под присмотром охранника поместил свои 4 тысячи в виде облигаций «Займа Свободы», вместе с «моей» акцией, в небольшой железный ящичек, ключ от которого был только у меня!
Скорее приятель, чем источник дохода
Я вышел из банка, чувствуя себя окончательно солидным человеком. Я, наконец, скопил капитал! Ну, не то чтобы скопил, но все же он у меня появился, и даже если я завтра умру, то он будет приносить моей вдове 212 долларов в год, пожизненно — ну, или столько времени, сколько она сможет протянуть на эту сумму.
«Вот что называется позаботиться о жене и детях!» — сказал я себе с некоторым удовлетворением. «Теперь осталось только поместить в банк 100 тысяч от моей пьесы, и мы навсегда избавимся от всех забот!»
Я обнаружил, что с того момента стал меньше беспокоиться о текущих расходах. Что такого, если время от времени мы потратим пару лишних сотен? Пусть счета за продукты таинственным образом разнятся месяц от месяца, составляя от 85 до 165 долларов, в зависимости от тщательности присмотра за делами на кухне. Да разве у меня не лежат в банке ценные бумаги? Стараться тратить никак не более 1500 долларов в месяц при нынешнем положении дел выглядело скупердяйством. В планируемом нами масштабе сбережений подобные мелочи будут выглядеть экономией «на булавках».
Купоны с «моей» акции всегда отправляются в офис в начале Бродвея. Мне так и не довелось узнать, куда отправляются купоны с облигаций «Займа Свободы», поскольку я так ни одного и не отрезал. От двух облигаций я, к сожалению, был вынужден избавиться ровно через месяц после того, как поместил их в банковскую ячейку. Я, видите ли, начал писать новый роман, и мне пришло в голову, что будет гораздо разумнее не отвлекаться от романа и пожертвовать «Займом Свободы» ради денег на жизнь, пока я его пишу. К несчастью, роман шел медленно, зато «Займ Свободы» улетучился с пугающей скоростью. Работа останавливалась всякий раз, как только в доме раздавался звук хоть чуточку громче шепота, зато «Займ Свободы» тратился без всяких перерывов.
И еще плавно тянулось лето. Оно выдалось изысканным, и у многих утративших вкус к жизни жителей Нью-Йорка вошло в привычку проводить выходные за городом, в доме Фицджеральдов. Ближе к концу нежного и коварного августа я был шокирован, осознав, что у меня готово всего три главы романа, а в маленьком железном ящичке в банковском сейфе осталась только «моя» акция. Лишь она там и осталась, возмещая свое хранение и принося еще несколько долларов сверху. Ладно, неважно; еще чуть-чуть, и банковская ячейка будет просто ломиться от сбережений! Придется, наверное, арендовать еще и соседнюю ячейку, двойного размера…
Но до начала репетиций пьесы оставалось два месяца. Чтобы преодолеть этот период, у меня было два пути: можно было сесть и заняться рассказами, а можно было продолжить работу над романом, заняв денег на жизнь. Убаюканный чувством безопасности от наших оптимистических надежд, я решил следовать последним курсом, и издательство дало мне взаймы достаточно денег, чтобы оплачивать все счета вплоть до дня премьеры.
Я вернулся к работе над романом; и месяцы, и деньги промелькнули и исчезли. И вот одним октябрьским утром я сижу в холодном здании нью-йоркского театра, слушая читку первого акта моей пьесы. Это было великолепно; я чересчур занизил свои ожидания! Я уже слышал, как публика «в драку» расхватывает билеты, слышал тихие голоса киномагнатов, уговаривающих продать им права на кинопостановку. Роман был отложен в сторону; дни напролет я проводил в театре, а по вечерам редактировал текст, отделывая два-три слабых места в том, что обречено было стать «успехом года».
Близилось время премьеры, и жизнь словно замерла в ожидании. Пришли счета за ноябрь; мы на них поглядели и сунули в папку со счетами, лежавшую на книжном шкафу. В воздухе витали более важные материи. От редактора пришло презрительное письмо, в котором было написано, что за целый год я написал всего два рассказа. Ну и что такого? Важно было понять, как заставить второго комика труппы взять верный тон сразу при выходе в первом акте!
Премьера состоялась в ноябре, в городе Атлантик-Сити. Провал был колоссальный. Публика вставала с мест и уходила из зала, люди шуршали программками и вслух, раздраженным шепотом, обменивались замечаниями о том, как им скучно. После второго акта мне захотелось выйти на сцену, остановить спектакль и извиниться за недоразумение, но актеры героически отыграли пьесу до конца.
Последовала бесплодная неделя тщетных вставок и изменений, после чего мы собрались и уехали домой. К моему глубокому изумлению, год — тот самый, великий год — практически кончился. У меня было долгов на 5 тысяч, и единственное, что крутилось в голове — где бы найти ночлежку посолидней, где нам бесплатно, как нищим, дадут комнату с ванной? Но мы испытывали удовлетворение, которое у нас уже никто не смог бы отнять: мы потратили 36 тысяч и смогли на целый год приобрести право считаться настоящими «нуворишами»! А разве деньги могут принести что-то большее?
Учет имущества
Первым делом мы, конечно, решили извлечь из сейфа «мою» акцию, отнести её в банк и попытаться продать. Очень приятный старичок за сияющим столом уверенно подтвердил, что бумага и абсолютно надежна, и в полной сохранности, и твердо обещал позвонить мне по телефону, чтобы дать шанс исправиться, если я вдруг превышу свой кредит в банке. Нет, он никогда не принимает приглашений на обед от вкладчиков банка. Писателей он считает ленивой публикой, сказал он, и уверил меня, что банк полностью защищен от грабителей, начиная с подвала и заканчивая крышей.
Позабыв от разочарования даже положить акцию обратно в зияющую пустотой банковскую ячейку, с унылым видом я сунул бумагу в карман и пошел домой. Ничего не поделаешь, придется сесть за работу. Я исчерпал все свои ресурсы, больше у меня ничего не осталось. В пригородном поезде я написал список нашего имущества, за которое, если уж до этого дойдет, можно будет выручить хоть какие-то деньги. Вот этот список:
1 масляная печь, сломанная.
9 электрических лампочек, разных марок.
2 книжных шкафа, и подходящие по цвету книги в комплекте.
1 хьюмидор для сигар, работа тюремной мастерской.
2 карандашных портрета, меня и жены, в рамах.
1 скромный автомобиль, 1921 года выпуска.
акция, номинал 1000 долларов, рыночная стоимость — неизвестна.
— Давай прямо с сегодняшнего дня сокращать расходы! — начала разговор жена, как только я пришел домой. — Открылся новый продуктовый магазин, там все вполовину дешевле, чем везде, если оплачивать наличными. Я могу каждое утро брать машину, и…
— Наличными! — рассмеялся я на это. — Ха-ха, наличными!!!
Единственное, что было теперь для нас невозможно, это — платить наличными. Поздно было думать о том, чтобы платить наличными! У нас не было наличных, чтобы платить. В знак благодарности за то, что нам отпускают еду в кредит, я был готов пасть на колени перед мясником и бакалейщиком. В тот самый миг мне открылась величайшая экономическая истина: огромная редкость наличных денег, и огромная широта выбора, которую дают наличные.
— Что ж, очень жаль, — задумчиво сказала она. — Но, во всяком случае, без троих слуг мы вполне обойдемся. Наймем японку, чтобы убираться в доме, а я сама какое-то время побуду нянькой, пока ты не вытянешь нас из этого опасного положения.
— Уволить слуг? — не веря своим ушам, переспросил я. — Но мы не можем их уволить! Каждому придется заплатить еще и за две недели сверху. Чтобы от них избавиться, придется потратить 125 долларов, наличными! Кроме того, хорошо ведь, что у нас есть дворецкий; если нас постигнет катастрофа, мы сможем отправить его в Нью-Йорк занять нам место в очереди за бесплатным супом.
— Ладно, и как мы тогда можем сэкономить?
— Мы не можем! Мы слишком бедные, чтобы экономить. Экономия — это роскошь. Мы могли экономить прошлым летом, а теперь наше единственное спасение — расточительство.
— Может, нанять дом поменьше?
— Невозможно! Переезд — самое дорогое в мире мероприятие, и кроме того, я не смогу работать в бардаке. Нет! Я знаю только один способ, как выпутаться из этой неприятности, и мы им воспользуемся, — продолжил я. — Надо заработать побольше денег! А затем, когда у нас появится кое-что в банке, выдумаем что-нибудь получше.
Над гаражом в нашем доме есть большая пустая комната, куда я и отправился с карандашом, бумагой и масляной печкой, и вышел я оттуда на следующий день в пять часов пополудни с рассказом в 7 тысяч слов. Это уже было кое-что; мы сможем оплатить аренду и просроченные счета за прошлый месяц. Потребовалось пять недель по двенадцать часов в день, чтобы выбиться из нищеты обратно в средний класс, но за это время мы выплатили все наши долги, и требовавший безотлагательных мер повод для беспокойства исчез.
Но я был далеко не рад всему этому делу. Молодой человек может работать с большой скоростью и без всяких побочных эффектов, но юность, к сожалению, не является постоянным условием жизни.
Мне захотелось узнать, куда делись 36 тысяч долларов? Тридцать шесть тысяч — богатство невеликое, без яхты и особняка в Пальм-бич, но мне кажется, что на эту сумму вполне можно купить просторный дом с обстановкой, путешествовать в Европу раз в году, и еще на пару ценных бумаг хватит. Но на наши 36 тысяч мы не приобрели ничего!
Поэтому я отыскал свои разрозненные гроссбухи, а жена отыскала тетрадь с полной записью расходов на хозяйство за 1923 год, и мы посчитали среднемесячные траты. Вот что получилось:
Расходы на домашнее хозяйство |
Помесячно |
Налог на доходы |
198,00 |
Еда |
202,00 |
Аренда дома |
300,00 |
Уголь, дрова, лед, газ, электричество, телефон и вода |
114,50 |
Слуги |
295,00 |
Членство в гольф-клубе |
105,50 |
Одежда, на трех человек |
158,00 |
Врач и стоматолог |
42,50 |
Лекарства и сигареты |
32,50 |
Автомобиль |
25,00 |
Книги |
14,50 |
Прочие расходы на хозяйство |
112,50 |
Итого |
1600,00 |
«Что ж, неплохо», — подумали мы, как только дошли до этого места. «Кое-что обходится довольно дорого, особенно еда и слуги. Но здесь ведь посчитано практически все, и получилось только чуть больше половины всех наших доходов».
Затем мы посчитали среднемесячные расходы, которые можно отнести к категории развлечений.
Счета из отелей — учитываем поездки с ночевкой в Нью-Йорк и обеды в ресторанах |
51,00 |
Поездки — было всего две, но делим из расчета на каждый месяц |
43,00 |
Билеты в театр |
55,00 |
Парикмахерские, салоны красоты |
25,00 |
Благотворительность и займы друзьям |
15,00 |
Такси |
15,00 |
Игра — этот зловещий заголовок включает бридж, кости и ставки на футбол |
33,00 |
Вечеринки в ресторанах |
70,00 |
Прием гостей |
70,00 |
Прочее |
23,00 |
Итого |
400,00 |
Кое-что обходилось довольно дорого. Для уроженца Среднего Запада некоторые статьи показались бы еще дороже, чем для жителя Нью-Йорка. Пятьдесят пять долларов за билеты в театры — это от трех до пяти походов в театр за месяц, в зависимости от класса постановки и от того, сколько она уже идет. Сюда же включены билеты на футбольные матчи, а также места у самого ринга на матче «Демпси против Фирпо». Что касается суммы в статье «вечеринки в ресторанах» — на 70 долларов можно сводить три пары в какое-нибудь популярное вечернее кабаре, но этого хватит совсем в обрез.
Мы добавили «развлечения» к «расходам на домашнее хозяйство», и получили общую сумму за месяц.
— Отлично, — произнес я. — Итого, три тысячи! Теперь мы, по крайней мере, знаем, что можно сократить, потому что знаем, куда уходят деньги!
Жена нахмурилась; затем по её лицу пробежало озадаченное и испуганное выражение.
— Что такое? — спросил я. — Что-то не так? Что-то не так записано?
— Дело не в том, что записано, — колеблющимся тоном ответила она. — Дело в сумме. Все вместе получается только две тысячи в месяц.
Я ей не поверил, но она покивала головой.
— Но, послушай! — возразил я. — По выпискам с моего банковского счета видно, что мы тратили три тысячи долларов в месяц. Ты хочешь сказать, что мы ежемесячно теряли по тысяче долларов?
— Вместе получается сумма две тысячи, — возразила она, — так что да, получается так.
— Дай-ка карандаш!
Целый час я молча работал над счетами, но все оказалось напрасно.
— Нет, это невозможно! — не унимался я. — Люди не могут просто так взять и потерять 12 тысяч за год! Но их… Их просто нигде нет!
Раздался звонок в дверь, и я пошел открывать, все еще ошеломленный этими цифрами. Пришли Бэнкленды, наши соседи из дома напротив.
— Не поверите! — объявил им я. — Мы только что потеряли 12 тысяч долларов!
Бэнкленд проворно отступил назад.
— Взломщики? — спросил он.
— Призраки! — ответила моя жена.
Миссис Бэнкленд нервно оглянулась.
— В самом деле?
Мы объяснили им ситуацию — треть наших доходов таинственным образом исчезла, словно дым.
— Что ж, а у нас, — сказала миссис Бэнкленд, — у нас есть бюджет!
— Да, у нас есть бюджет! — подтвердил Бэнкленд, — и мы строго его придерживаемся. Пусть хоть небо упадет на землю, мы никогда не превысим любую статью этого бюджета! Только так можно жить разумно и экономить деньги!
— Да, именно так должны жить и мы! — согласился я.
Миссис Бэнкленд с воодушевлением закивала.
— Эта просто чудесная схема! — продолжила она. — Мы каждый месяц откладываем определенную сумму на расходы, и все, что я сэкономлю, я смогу потратить, как захочу!
Я заметил, что жена заметно разволновалась.
— Именно это нам и нужно! — вдруг выпалила она. — Нам нужен бюджет! Каждый, у кого есть голова на плечах, живет по бюджету.
— Мне очень жаль тех, кто не пользуется этой схемой, — с важным видом заявил Бэнкленд. — Подумайте, какой стимул для экономии — у вашей жены появятся дополнительные деньги на платья!
— И сколько вы уже сэкономили? — с предвкушением спросила моя жена у миссис Бэнкленд.
— Уже? — повторила миссис Бэнкленд. — Ах, у меня пока еще не было случая. Видите ли, мы начали жить по этой схеме только вчера.
— Вчера?! — воскликнули мы хором.
— Да, только со вчерашнего дня, — хмуро подтвердил Бэнкленд. — Но я бы свечку в церкви поставил, если бы мы начали так жить уже год назад! Я целую неделю работал с нашими счетами, и знаете ли, Фицджеральд, хоть застрелите меня, я так и не понял, куда у нас девается по две тысячи каждый месяц!
На пути к достатку
Теперь все наши финансовые заботы позади. Мы навсегда покинули класс «нуворишей» и живем по бюджетной системе. Она простая и разумная: я могу объяснить её вам буквально в нескольких словах. Представьте ваши доходы в виде большого пирога, нарезанного на кусочки; каждый кусок символизирует отдельную категорию расходов. Кто-то уже все за вас продумал, и вам известно, какую часть ваших доходов можно тратить на каждый кусок. Там есть даже кусочек «основание университетов», если вы этим увлекаетесь.
Например, сумма, которую вы тратите на походы в театр, должна быть не больше половины ваших расходов на аптеку. Это позволит нам смотреть по одной пьесе каждые пять с половиной месяцев, или две с половиной пьесы в год. Мы уже даже выбрали первую пьесу, и если она не будет идти через пять с половиной месяцев, то получится экономия. Наши расходы на газеты должны составлять четверть того, что мы тратим на самосовершенствование, так что мы сейчас думаем, то ли покупать раз в месяц субботний выпуск газеты, то ли подписаться на какой-нибудь ежегодник?
По бюджету нам полагается только три четверти слуги, так что сейчас мы заняты поиском одноногой кухарки, которая будет приходить шесть дней в неделю. И еще очевидно, что автор книжки про бюджет живет в каком-то странном месте, где до сих пор можно сходить в кино за десять центов и побриться за пятачок. Но зато мы хотим полностью урезать расходы по статье «Зарубежные представительства, и проч.», и пустить эти деньги на противозаконные деяния. В общем, несмотря на отсутствие куска для «исчезнувших» расходов, система выглядит вполне всеобъемлющей, и если верить утверждениям на обороте обложки книги, мы сможем сэкономить, по меньшей мере, 35 тысяч, если нам опять удастся заработать 36 тысяч долларов в этом году.
— Но мы ведь никак не сможем получить обратно те первые 36 тысяч долларов, — жаловался я на весь дом. — Если бы у нас осталось хоть что-то взамен, я не чувствовал бы себя так по-дурацки!
Жена надолго задумалась.
— Единственное, что ты можешь сделать, — в итоге сказала она, — это написать статью для журнала и назвать её «Как прожить год на 36 тысяч долларов».
— Глупости! — холодно ответил я.
Примечания:
Эта статья была написана для журнала «Сатердей ивнинг пост», где она и была опубликована 5 апреля 1924 года. Из содержания становится ясно, пусть об этом и не упомянуто прямо, что материалом статьи стало «ударное» полугодие с ноября 1923 по апрель 1924 года, когда Фицджеральд написал одиннадцать рассказов и заработал чуть больше 17000 долларов, что позволило ему уплатить накопившиеся за предыдущий год (в особенности за время подготовки постановки пьесы «Размазня») долги. «Прошлой зимой я пахал как раб на галерах, — писал он Эдмунду Уилсону об этом периоде, — но в результате получилась сплошная ерунда, я чуть не надорвался и силы у меня поубавилось». В этом преувеличении отражена вечная мечта Фицджеральда быть серьезным писателем и вести упорядоченную жизнь. Общий тон статьи — забавная беспомощность «нуворишей» — такое же преувеличение, вызванное отчасти, без сомнений, уместностью такого подхода в «Пост», хотя в основном, как мне кажется, этот выбор был сделан в силу характерного для писателя ощущения типичности личного опыта, а ирония потребовалась в силу глубокого проникновения в типичный для этой группы образ мыслей.
Немногие авторы сумели столь ярко показать комическую беспомощность нуворишей нашему изменчивому и именно поэтому сильно озабоченному этикетом обществу. Как хорошо писатель понимает все соблазны успеха («Но это же невозможно, я никак не могу быть бедным! Я живу в лучшем отеле Нью-Йорка!»), как хорошо осознает, что большинство нуворишей «спокойные и слегка усталые молодые люди» с прекрасными манерами, как ясно он видит всю смехотворность бюджетов, которые позволяют вам «покупать раз в месяц воскресную газету или подписаться на ежегодный альманах»! Вот истинная история общественной группы (едва ли можно назвать её классом, поскольку в нашем обществе не существует групп с достаточно долгой и стабильной историей), к которой в какой-то момент времени принадлежал практически любой член американского общества, хотя обычно это происходит не столь эффектно и в силу этого не так классически-полно, как у Фицджеральда.
Оригинальный текст: How to Live on $36,000 a Year, by F. Scott Fitzgerald.