Ф. Скотт Фицджеральд
Самонадеянность
I
Глядя через стекло на ранние осенние сумерки, Сан-Хуан Чандлер думал только о том, что завтра приедет Ноуэл, но, когда он с мечтательным полувздохом отвел глаза от окна, щелкнул выключателем и посмотрел на себя в зеркало, на лице у него выразилась более насущная озабоченность. Он наклонился к зеркалу поближе. Чувство деликатности отторгало омерзительное определение «прыщ», однако именно такого рода изъян недвусмысленно возник у него на щеке не далее часа назад, образовав вместе с недельной давности парочкой крайне огорчительное созвездие. Пройдя в ванную, примыкавшую к комнате (отдельной ванной у Хуана до сих пор никогда не было), он открыл аптечку и, порывшись в ней, осторожно выудил многообещающую на вид баночку с темной мазью и покрыл крохотные бугорки липким черным составом. Потом, непривычно пятнистый, вернулся в спальню, снова включил свет и продолжил вечернюю стражу над сумрачным садом.
Хуан ждал. Вон та крыша в гуще деревьев на холме — крыша дома Ноуэл Гарно. Завтра она вернется, и они там увидятся… Часы на лестничной площадке громко пробили семь. Хуан подошел к зеркалу и стер с лица мазь носовым платком. К его досаде, угри никуда не делись, а, наоборот, слегка покраснели от жгучего воздействия медикамента. Решено: больше никаких шоколадных коктейлей и перекусонов между застольями, пока он гостит здесь — в Калпеппер-Бэе. Открыв коробочку с тальком, обнаруженную им на туалетном столике, он припудрил щеку пуховкой. Брови и ресницы у него вмиг запорошило, будто снегом, и он судорожно раскашлялся, видя, что унизительный треугольник по-прежнему красуется на его в целом симпатичном лице.
— Вот гадость, — пробормотал Хуан. — В жизни не встречал гадости хуже.
В двадцать лет от всех этих подростковых примет пора бы и отделаться.
Внизу мелодично прозвенели три удара гонга. Хуан постоял, вслушиваясь, будто под гипнозом. Затем стер пудру с лица, провел гребнем по желтым волосам и спустился к обеду.
Обеды у тетушки Коры его угнетали. Тетушка строго блюла этикет и слишком хорошо была осведомлена о его делах и заботах. В первый вечер по приезде Хуан попытался галантно пододвинуть ей стул и чуть не сбил с ног горничную; в следующий раз, помня о прошлой незадаче, он и не шелохнулся, однако так же поступила и горничная, так что тетушке Коре пришлось усаживаться за стол самостоятельно. Дома Хуан привык вести себя так, как ему заблагорассудится; подобно всем отпрыскам любящих и снисходительных матерей, ему недоставало и уверенности в себе, и воспитанности. Сегодня к обеду явились гости.
— Это Сан-Хуан Чандлер, сын моей кузины — миссис Холиуок и мистер Холиуок.
Фразой «сын моей кузины» ему давалось, по-видимому, исчерпывающее определение и полностью объяснялось его присутствие в доме мисс Чандлер: «Ну вы же понимаете — бедных родственников время от времени приходится приглашать к себе». Однако намекнуть на это хотя бы одним только тоном было бы неприлично, чего тетушка Кора, с ее общественным положением, позволить себе не могла.
Мистер и миссис Холиуок отнеслись к представлению со сдержанной учтивостью, и вскоре подали обед. Ход беседы, руководимой тетушкой Корой, нагонял на Хуана скуку. Говорили про сад и про отца тетушки, для которого она жила и который на верхнем этаже долго и упорно сопротивлялся смерти. За салатом Хуана вовлекли в разговор вопрос, заданный ему мистером Холиуоком, и быстрый взгляд, брошенный на него тетушкой.
— Я пробуду всего неделю, — вежливо ответил он, — а потом мне нужно домой: занятия в колледже начнутся совсем скоро.
— И где вы учитесь?
Хуан назвал колледж, добавив, словно извиняясь:
— Видите ли, мой отец тоже там учился.
Ему хотелось бы сказать, что он учится в Йеле или в Принстоне, куда не прочь был попасть. В Хендерсоне он делал заметные успехи и состоял в неплохой студенческой организации, но его очень раздражало, если наименование его альма-матер кто-то слышал впервые.
— Надеюсь, вы познакомились со всей здешней молодежью, — вставила миссис Холиуок. — И с моей дочерью?
— О да. — Ее дочь была унылой неказистой девицей в очках с толстыми стеклами. — Да, конечно. — Хуан добавил: — Кое-кого из здешних жителей я знал и раньше, до приезда.
— Малышку Гарно, — пояснила тетушка Кора.
— А, ну да. Ноуэл Гарно, — кивнула миссис Холиуок. — Мать у нее — красавица из красавиц. Сколько же теперь Ноуэл лет? Наверное…
— Семнадцать, — подхватил Хуан. — Но на вид она старше.
— Хуан познакомился с ней на ранчо прошлым летом. Они там вместе проводили время. Как они там называют такие ранчо, Хуан?
— Пижонские ранчо.
— Пижонские ранчо. Хуан с приятелем работали там за стол и ночлег. — Хуан не понимал, с какой стати тетушка Кора выкладывала все эти подробности, но она, к возрастающей его досаде, продолжала: — Мать Ноуэл отправила ее туда от греха подальше, но, по словам Хуана, на ранчо было довольно весело.
Мистер Холиуок, к облегчению Хуана, переменил тему:
— Ваше имя… — начал он, вопросительно улыбаясь.
— Сан-Хуан Чандлер. Мой отец был ранен в битве на холме Сан-Хуан,[1] и вот поэтому меня так назвали — как Кенсо Маунтин Лэндиса.[2]
Хуан объяснял это столько раз, что проговаривал фразы автоматически: в школе его называли Санти, в колледже — Дон.
— Вы должны у нас отобедать, пока вы здесь, — туманно произнесла миссис Холиуок.
Хуан почти перестал слушать, о чем говорили дальше: он заново живо осознал, что Ноуэл приезжает завтра. И приезжает потому, что он здесь. Она сократила срок пребывания в Адирондаках, получив его письмо. Понравится ли он ей теперь — здесь, где все не так, как в Монтане? Тут, в Калпеппер-Бэе, чувствовался размах, воздух был пропитан деньгами и удовольствиями, а к этому Сан-Хуан Чандлер — застенчивый, симпатичный, избалованный, одаренный юноша без гроша в кармане из маленького городка в Огайо — был не готов. Дома, где его отец был священником-пенсионером, он общался с милыми людьми. И до приезда сюда, на фешенебельный курорт в Новой Англии, не понимал, что при достаточном наличии богатых семейств неизбежно образуются замкнутые сообщества, куда посторонним доступ заказан. На пижонском ранчо все они одевались одинаково; здесь его готовый костюм в стиле принца Уэльского казался претенциозным, его шляпа, модная лишь теоретически, — жалкой пародией, галстуки — слабым отражением безупречных, совершенных в платоновском смысле галстуков, которые носили в Калпеппер-Бэе. Однако различия были столь незначительными, что сам он неспособен был их уловить.
Однако с того утра — минуло три дня, когда он сошел с поезда и оказался среди молодых людей, встречавших на станции своего товарища, — Хуану было не по себе, и манера тетушки Коры представлять гостя разным людям так, словно она стремилась его им во что бы то ни стало навязать, только сильнее его удручала. Хуан мысленно твердил себе, что тетушка Кора движима добротой к нему, а сам он должен считать себя счастливчиком оттого, что ее приглашение совпало с его страстным желанием вновь увидеться с Ноуэл Гарно. Он еще не уяснил, что за три дня возненавидел холодно-высокомерное покровительство тетушки Коры.
Звонкий, напористый голос Ноуэл в телефонной трубке на следующее утро заставил его собственный голос дрогнуть от прилива счастья. Она заедет за ним в два часа, и остаток дня они проведут вместе. Все утро Хуан пролежал в саду, безуспешно пытаясь освежить летний загар под бледно-лимонным светом сентябрьского солнца и порывисто вскакивая, стоило ему только заслышать лязганье садовых ножниц тетушки Коры на границе с соседним участком. Вернувшись к себе в комнату, Хуан вновь уныло взялся за пуховку, но тут к воротам подкатил спортивный автомобиль Ноуэл, и она выбралась на подъездную аллею. Глаза у нее были темно-голубые, почти что фиалкового цвета, а губы, как частенько думалось Хуану, походили на крохотные, мягкие-мягкие алые подушечки, хотя называть их подушечками язык как-то не поворачивался: нежнее этих губ не сыскать было на целом свете. Когда Ноуэл говорила, рот ее принимал форму буквы «О», а глаза распахивались так широко, будто она готова была не то разрыдаться, не то прыснуть со смеху от меткости ею сказанного. Уже в семнадцать лет она усвоила, что мужчины ловят ее слова с жадностью, которая ее пугала. Хуану даже самые пустячные ее замечания казались исполненными глубочайшего смысла и вызывали в нем напряженную сосредоточенность — настолько, что иной раз Ноуэл находила это утомительным.
Хуан сбежал по лестнице и по усыпанной гравием дорожке бросился навстречу Ноуэл. «Ноуэл, дорогая моя, — слова его прямо-таки распирали, — ты настоящее чудо, никого нет чудесней! У меня сердце готово из груди выпрыгнуть, едва только я завижу твое дивное личико и вдохну упоительный аромат, который тебя обволакивает». И такое признание было бы бесценной, единственно мыслимой правдой. Но вместо этого он промямлил:
— А, Ноуэл, привет! Ну как ты?.. Да, я и в самом деле очень рад. Это и есть твоя машина? Какой она марки? Ты и впрямь здорово выглядишь.
Смотреть на нее он не мог, а если смотрел, то ему казалось, что лицо у него дурацки гримасничает, будто оно чье-то чужое. Хуан забрался в машину, они поехали, и он прилагал громадные усилия, чтобы успокоиться, но когда Ноуэл, отняв руку от руля, легонько коснулась его руки, какой-то извращенный инстинкт заставил его резко ее отдернуть. Ноуэл эта неловкость озадачила, и она погрустнела.
Они отправились на теннисный турнир в Калпеппер-клаб. Хуан так мало замечал что-либо вокруг себя, кроме Ноуэл, что позднее, сообщив тетушке Коре, что теннис они не видели, сам в этом не усомнился.
Потом они прогуливались по парку, где бессчетные встречные поздравляли Ноуэл с возвращением домой. Двое Хуана насторожили: невысокий молодой человек приятного вида, примерно его ровесник, с живыми карими глазами — такими блестящими, словно стеклянные глаза совиного чучела; и второй — долговязый томный франт лет двадцати пяти, который, как верно заключил Хуан, сам напросился, чтобы Ноуэл его представили.
В обществе девушек Хуан почувствовал себя раскованней. У него развязался язык: присутствие Ноуэл придавало ему уверенности, а эта уверенность помогала решительней держаться и с Ноуэл. Дела шли на лад.
С одной из девушек — острой на язычок миловидной блондинкой по имени Холли Морган — Хуан провел накануне несколько шутливо-сентиментальных часов, и чтобы показать Ноуэл, что он неплохо без нее обходился, он принялся настойчиво осаждать Холли Морган всякими расспросами. Холли этот диалог не поддержала: Хуан принадлежал Ноуэл, и хотя Холли он нравился, но вызвать у Ноуэл неудовольствие ей не хотелось.
— Когда мне появиться к обеду, Ноуэл? — спросила Холли.
— В восемь, — последовал ответ. — Билли Харпер за тобой заедет.
Хуан почувствовал, как его кольнуло разочарование. Он-то думал, что обедать они с Ноуэл будут вдвоем, а потом — вести долгую беседу на темной веранде, где он поцелует ее в губы, как это было тем незабываемым вечером в Монтане, и подарит ей значок общества «Дельта Каппа Эпсилон». Но быть может, остальные гости разъедутся пораньше: он признался Холли Морган, что влюблен в Ноуэл, и той хватит ума сообразить.
В сумерках Ноуэл высадила его у ворот дома мисс Чандлер и с минуту помедлила, не включая зажигание. Предвестие вечера — первые огоньки в домах вдоль побережья, отдаленные звуки рояля, легкое веяние прохлады — вдруг вознесло их обоих в райские кущи, о которых Хуан, опьяненный восторгом и ужасом, ранее не в состоянии был и помыслить.
— Ты рад меня видеть? — шепнула Ноуэл.
— Рад? — Язык Хуана не слушался. Он отчаянно силился передать распиравшие его чувства словом, взглядом, жестом, но цепенел от мысли, что никак, никогда, ни за что не сумеет выразить волнение своего сердца. — Ты меня с толку сбила, — проговорил он жалким голосом. — Не знаю, что и сказать.
Ноуэл ждала, настроившись на вполне определенный ответ, готовая на него откликнуться, однако молодость мешала ей разглядеть, что под маской эгоизма и мальчишеской хмурости, носить которую Хуана вынуждала сила его влечения к ней, таится подлинная, глубокая преданность.
— А ты не сбивайся! — парировала Ноуэл.
Она вслушивалась в мелодию, под которую они танцевали в Адирондакских горах. Ее подхватили крылья зачарованности, и некто непостижимый, кто неизменно поджидал на почтительном расстоянии, неясной тенью склонился над ней, сыпля страстными признаниями и сверкая темными романтическими глазами. Почти что машинально Ноуэл завела мотор и включила первую скорость.
— Так в восемь, — рассеянно бросила она. — До свиданья, Хуан.
Автомобиль покатил по дорожке. Перед поворотом Ноуэл обернулась и помахала Хуану рукой; Хуан помахал в ответ, испытывая небывалое в жизни счастье: душа его преобразилась в какой-то сладостный газ, который возносил тело в высоту, словно воздушный шар. Потом автомобиль скрылся из вида, и Хуан, сам того не подозревая, Ноуэл потерял.
II
Шофер тетушки Коры подвез Хуана к дому Ноуэл. Вторым гостем оказался Билли Харпер — тот самый молодой человек с блестящими карими глазами, представленный ему днем. Хуану он внушал опасения: с обеими девушками Билли держался по-дружески непринужденно, а с Ноуэл чуть ли не развязно, так что в разговоре за обеденным столом Хуану внимания уделялось мало. Вспоминали о пребывании в Адирондаках: все трое, казалось, отлично знали, кто там тогда был. Ноуэл и Холли толковали о юношах из Кембриджа и Нью-Хейвена и радовались тому, что зимой им предстоит учиться в Нью-Йорке. Хуан собрался было пригласить Ноуэл на осенний бал в свой колледж, но подумал, что лучше выждать и сделать это попозже, в письме. Когда обед кончился, ему стало легче.
Девушки поднялись наверх. Хуан и Билли Харпер закурили.
— Она и вправду очень привлекательна, — вырвалось у Хуана: сдерживаемым чувствам нужен был выход.
— Кто? Ноуэл?
— Да.
— Славная девушка, — с серьезным видом кивнул Харпер.
Хуан нащупал в кармане значок:
— Она просто чудо. Хотя мне очень нравится Холли Морган — я даже немного приволокнулся за ней вчера вечером, но самая привлекательная девушка — это Ноуэл.
Харпер взглянул на Хуана с любопытством, но тот, избавившись от необходимости вымученно улыбаться, с жаром продолжал:
— Глупо, конечно, крутить с двумя девушками сразу То есть надо быть начеку — не слишком заиграться.
Билли Харпер не ответил. Ноуэл и Холли спустились вниз. Холли предложила партию в бридж, но Хуан играть не умел, поэтому они устроились у камина. Вышло так, что Ноуэл и Билли Харпер завели разговор о свиданиях и общих друзьях, а Хуан пустился в хвастовство перед Холли Морган, которая сидела рядом с ним на диване.
— Ты должна приехать на студенческий бал к нам в колледж, — вдруг выпалил он. — Почему бы нет? Колледж у нас небольшой, однако компания подобралась как нельзя лучше, и на балах бывает весело.
— Я не против.
— Но тебе нужно будет познакомиться с теми, кто живет в нашем доме.
— А что это за народ?
— «Дельта Каппа Эпсилон». — Хуан вытащил значок из кармана. — Видишь?
Холли изучила значок, рассмеялась и вернула его Хуану.
— Мне хотелось учиться в Йеле, — продолжал Хуан, — но в нашем семействе принято держаться за привычное место.
— Я от Йеля в восторге, — заметила Холли.
— Да-да, — рассеянно поддакнул Хуан, слушая ее вполуха: мысли его были заняты отношениями с Ноуэл. — Ты должна у нас побывать. Я тебе напишу.
Время шло. Холли села за пианино. Ноуэл взяла с крышки гавайскую гитару и принялась напевать под собственный аккомпанемент. Билли Харпер переворачивал ноты. Хуану это удовольствия не доставило — только обеспокоило. Потом все отправились в сумрачный сад, где, оказавшись наконец бок о бок с Ноуэл, он быстро увлек ее за собой, чтобы поговорить наедине.
— Ноуэл, — прошептал он, — это вот мой значок «Дельта Каппа Эпсилон». Я хочу тебе его подарить.
Лицо Ноуэл ничего не выражало.
— Я видела, как ты предлагал этот значок Холли Морган, — сказала она.
— Ноуэл! — испуганно воскликнул Хуан. — Ничего я ей не предлагал. Просто показал этот значок. Неужели, Ноуэл, ты думаешь…
— И пригласил ее на студенческий бал.
— Вовсе нет. Это была обыкновенная любезность.
Их спутники приближались. Ноуэл поспешно взяла значок и порывистым жестом ласково приложила палец к губам Хуана.
Он так и не понял, что на самом деле Ноуэл ничуть не сердилась на него ни за предложенный значок, ни за приглашение на бал, но из-за его нелепого эгоизма теряла к нему интерес.
В одиннадцать часов Холли объявила, что ей пора уходить, и Билли Харпер подогнал машину ко входу.
— Я задержусь на несколько минут, если ты не против, — сказал Хуан, стоя в дверях рядом с Ноуэл. — Доберусь до дома и пешком.
Холли и Билли Харпер уехали. Ноуэл и Хуан медленно вернулись в гостиную, и там Ноуэл обошла софу и уселась в кресло.
— Пойдем на веранду, — нерешительно предложил Хуан.
— Зачем?
— Ноуэл, ну пожалуйста.
Ноуэл неохотно повиновалась. Они сели рядышком на обтянутом парусиной диванчике, и Хуан ее обнял.
— Поцелуй меня, — шепнул он. Никогда еще Ноуэл не казалась ему такой желанной.
— Нет.
— Почему?
— Не хочу. Я больше ни с кем не целуюсь.
— И даже со мной? — недоверчиво переспросил он.
— Я уже слишком многих перецеловала. От меня ничего не останется, если я так и буду целоваться дальше.
— Но меня-то ты поцелуешь, Ноуэл?
— А чего ради?
Хуан не в силах был произнести: «Потому что я тебя люблю». Но сумел бы, сумел, он это знал, если бы Ноуэл была в его объятиях.
— Если я тебя один раз поцелую, ты пойдешь домой?
— Вот как? Ты хочешь, чтобы я пошел домой?
— Я устала. Прошлую ночь провела в дороге, а в поезде мне не уснуть. А ты как — можешь? Я — ни за что…
Ее манера с готовностью переводить речь на другую тему Хуана бесила.
— Хорошо, поцелуй меня один раз, — уперся он.
— А ты обещаешь?
— Сначала поцелуй.
— Нет, Хуан, ты сначала пообещай.
— Так ты не хочешь меня поцеловать?
— Уффф! — простонала Ноуэл.
С нарастающей тревогой Хуан дал обещание и заключил Ноуэл в свои объятия. Едва коснувшись ее губ, ощутив ее близость, он забыл о минувшем вечере, забыл самого себя — и стал тем вдохновенным, романтичным юношей, знакомым Ноуэл прежде. Но было слишком поздно. Руками, лежавшими на плечах Хуана, Ноуэл его оттолкнула.
— Ты обещал.
— Ноуэл…
Ноуэл поднялась с диванчика. Смущенный и растравленный, Хуан проводил Ноуэл к дверям.
— Ноуэл…
— Спокойной ночи, Хуан.
Когда они стояли на крыльце, Ноуэл устремила взгляд над темными верхушками деревьев к круглой сентябрьской луне.
С ней скоро произойдет что-то великолепное, отрешенно подумала она. Что-то такое, что завладеет ею целиком, выхватит ее из привычной жизни — бессильную, пылкую, полную восторга.
— Спокойной ночи, Ноуэл. Ноуэл, ну пожалуйста…
— Спокойной ночи, Хуан. Не забудь, завтра мы собираемся поплавать. Чудно, что мы с тобой повидались. Спокойной ночи.
Ноуэл закрыла дверь.
III
Под утро Хуан очнулся после прерывистого сна с мыслью, что Ноуэл, быть может, не поцеловала его из-за трех прыщиков на щеке. Он зажег свет и осмотрел их. Два были почти незаметны. Он пошел в ванную, затушевал их черной мазью и снова забрался в постель.
За завтраком тетушка Кора встретила его сухо.
— Из-за тебя твой двоюродный дедушка всю ночь глаз не сомкнул, — сказала она. — Слышал, как ты расхаживаешь у себя по комнате.
— Да я только два раза прошелся, — несчастным голосом отозвался Хуан. — Ужасно сожалею.
— Ты ведь знаешь, ему необходимо высыпаться. Нам всем надо быть осмотрительней, когда кто-то болен. Молодые вечно об этом забывают. До твоего приезда он совсем пошел на поправку.
День был воскресный, и они собирались купаться у дома Холли Морган, где на удобном солнечном берегу обычно бывало многолюдно. Ноуэл заехала за Хуаном, но до места они добрались раньше, чем ему удалось робкими намеками на вчерашний вечер занять ее внимание. Хуан поговорил с теми, кто был ему знаком, был представлен незнакомым, и снова у него стало муторно на душе от царившей в компании веселой фамильярности и безупречной непринужденности в одежде. Все, он не сомневался, заметили, что со дня приезда в Калпеппер-Бэй он носит один-единственный костюм, изредка сменяя его на белые фланелевые брюки. Обе пары брюк нуждались в глажке, однако после причиненного двоюродному дедушке ночного беспокойства он не решился обратиться за завтраком к тетушке Коре с этой просьбой.
Хуан снова попытался потолковать с Холли, смутно надеясь вызвать у Ноуэл ревность, однако Холли была занята и разговора не поддержала. Минут через десять ему кое-как удалось увернуться от беседы с несносной мисс Холиуок, и тут он с ужасом обнаружил, что Ноуэл исчезла.
Только что Хуан видел, как она оживленно обменивалась пустячными репликами с высоким, хорошо одетым незнакомцем, представленным ей накануне, а теперь ее и след простыл. Терзаемый жутким одиночеством, он делал вид, что всем доволен и, слоняясь по берегу, наблюдает за купальщиками, а на самом деле выискивал глазами Ноуэл. Потом, почувствовав, что его неуклюжее фланирование становится слишком заметным, он с несчастным видом опустился на песчаный гребень возле Билли Харпера. Но Билл Харпер любезности не выказал, равно как и желания общаться, и почти сразу же, помахав стоявшему поодаль приятелю, пустился ему навстречу.
Хуана охватило отчаяние. Увидев вдруг Ноуэл, которая выходила из дома с высоким незнакомцем, он порывисто вскочил в уверенности, что на лице у него написано дикое волнение.
Ноуэл, поприветствовав его жестом, крикнула:
— У меня пряжка от туфли отвалилась. Пришлось чинить. Я думала, ты купаешься.
Хуан замер на месте в страхе, что, если он что-то ответит, голос его выдаст. До него дошло, что ему дана отставка и что на горизонте появился кто-то другой. Сильнее всего ему захотелось провалиться сквозь землю. Когда пара подошла ближе, спутник Ноуэл окинул его небрежным взглядом и продолжил оживленно-доверительную беседу с Ноуэл. Вокруг них неожиданно собралась целая компания.
Следя за обществом краем глаза, Хуан потихоньку, но целеустремленно направился к воротцам, которые вели к дороге. Когда чей-то мужской голос небрежно его окликнул: «Уходишь?» — он, как бы через силу кивнув, ответил: «Да, мне пора». Очутившись за заслоном припаркованных автомобилей, он даже припустил рысцой, но под удивленными взглядами водителей сбавил шаг. До дома Чандлеров было полторы мили, день стоял знойный, однако Хуан упорно брел вперед, чтобы Ноуэл, покинув друзей («вместе с этим типом», — горько думал он), его не настигла. Это было бы выше его сил.
Сзади послышался гул мотора. Хуан тотчас метнулся на обочину и спрятался за первой попавшейся живой изгородью. Машина оказалась чужой, но теперь он, постоянно высматривая пригодное для себя убежище, шагал быстро, а лишенные укрытий пространства преодолевал бегом.
Дом тетушки уже был виден, когда это все-таки произошло.
Распаренный и взъерошенный, он едва успел прижаться грудью к стволу дерева, и тут мимо него промчался спортивный автомобиль Ноуэл, за рулем которого сидел высокий незнакомец. Хуан, выйдя из засады, проводил их глазами. Потом, слепой от пота и горя, двинулся дальше к дому.
IV
За обедом тетушка Кора пристально всматривалась в Хуана.
— Что-то случилось? — спросила она. — На пляже что-то вышло не так?
— Да нет, что вы! — воскликнул Хуан с наигранным удивлением. — Почему вы так решили?
— Вид у тебя какой-то странный. Подумала, уж не поссорился ли ты с этой девчушкой Гарно.
Тетушку Кору Хуан был готов растерзать.
— Вовсе нет.
— Ты стараешься напрочь выбросить ее из головы, — продолжала тетушка Кора.
— Что вы хотите этим сказать? — Хуана даже передернуло: о чем речь, он понял как нельзя лучше.
— Напрочь выбросить из головы Ноуэл Гарно. Тебе с ней не по пути. — (Лицо у Хуана пылало. Язык ему не повиновался.) — Говорю тебе по доброте душевной. На твоем месте о Ноуэл Гарно всерьез нечего и думать.
Подспудный смысл сказанного тетушкой Корой ранил Хуана сильнее слов. Еще бы, он и сам прекрасно уяснил, что никак не годится для Ноуэл — и что если в Акроне он мог вызывать симпатию, для Калпеппер-Бэя этого было мало. К нему пришло (как и ко всем юношам в схожей ситуации) осознание того, что за всякий успех (а его мать этот визит к тетушке Коре считала успехом) нужно платить болезненную для самолюбия цену. Однако жестокость мира, допускающего столь нестерпимое положение дел, оставалась за гранью его разумения. Разум отвергал это безоговорочно, как отвергал словарное обозначение трех пятнышек на щеке. Хуану хотелось избавиться, скрыться, очутиться дома. Он твердо вознамерился уехать завтра же, но после этого тяжелого разговора решил объявить об отъезде только вечером.
После обеда Хуан взял в библиотеке детективный роман и поднялся к себе наверх — почитать в постели. Одолел книгу к четырем часам и спустился вниз — взять другую. Тетушка Кора накрывала на веранде три чайных столика.
— Я думала, ты в клубе! — воскликнула она удивленно. — Была уверена, что ты ушел в клуб.
— Устал, — ответил Хуан. — Вздумал вот почитать.
— Устал! — вскричала тетушка Кора. — В твой-то годы! Тебе нужно играть на свежем воздухе в гольф — тогда и прыщ на щеке не вскочил бы. — (Хуан скривился: его эксперименты с черной мазью привели к тому, что от раздражения прыщ горел огнем.) — А не валяться с книжкой в такой день!
— У меня нет клюшек, — поспешно ответил Хуан.
— Мистер Холиуок сказал, что ты можешь воспользоваться клюшками его брата. Он предупредил старшего кедди. Беги, не задерживайся. Там бывает много молодых гольферов. А то я начинаю думать, ты совсем заскучал.
Страдая, Хуан представил себе, как он слоняется по площадке в одиночестве — и тут вдруг появляется Ноуэл. Ему вовсе не хотелось снова увидеться с Ноуэл — разве что опять в Монтане, в тот прекрасный день, когда она подойдет к нему со словами: «Хуан, я никогда не думала — и даже вообразить не могла, какова твоя любовь».
Неожиданно он вспомнил, что Ноуэл отправилась до вечера в Бостон. На площадке ее не будет. У Хуана сразу отлегло от сердца: играть в одиночестве не придется.
Старший кедди неодобрительно взглянул на его гостевую карточку, и Хуан нервно заплатил за полдюжины мячей по доллару каждый в попытке нейтрализовать почудившуюся ему враждебность. На первой метке он огляделся по сторонам. Шел уже пятый час, и вблизи никого не было, кроме двух пожилых мужчин, которые практиковали броски с верхушки небольшого холма. Нацелившись на мяч, Хуан услышал, как кто-то остановился позади него, и он вздохнул с облегчением, когда резким ударом направил мяч на расстояние в полторы сотни ярдов.
— Играете в одиночестве?
Хуан оглянулся. Плотный мужчина лет пятидесяти, крупнолицый, с высоким лбом, широкой верхней губой и выпирающей челюстью вытаскивал клюшку из туго набитого мешка.
— Ну, в общем, да.
— Не возражаете, если я присоединюсь?
— Нисколько.
Предложенное партнерство принесло Хуану мрачное облегчение. Играли они на равных: на точные короткие удары мужчины Хуан отвечал время от времени блестящими удачами. Однако после седьмой лунки игроки перестали ограничиваться отрывистыми подбадривающими восклицаниями и стандартными комплиментами, какими обычно сопровождается партия в гольф.
— Что-то я раньше вас тут не видел.
— Я приехал в гости, — пояснил Хуан, — остановился у моей тетушки, мисс Чандлер.
— А, понятно. Знаю мисс Чандлер очень хорошо. Приятная пожилая дама, только снобизма в ней много.
— Что-что? — переспросил Хуан.
— Говорю, снобизма в ней много. Ничего страшного… Ваша очередь, кажется.
Только через несколько лунок Хуан набрался духу отозваться на реплику партнера.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что в тетушке много снобизма? — спросил заинтересованный Хуан.
— А, между мной и мисс Чандлер давние счеты, — напрямик пояснил мужчина. — Она старая подруга моей жены. Когда мы поженились и приехали в Калпеппер-Бэй на лето, она попыталась нас отсюда выжить. Заявила, что моей жене незачем было выходить за меня замуж. Я, мол, чужак.
— И как вы поступили?
— Да попросту на нее плюнул. Она потом одумалась, но я, разумеется, никогда к ней особой любви не питал. Она ведь пробовала совать свой нос в наши дела еще до нашей женитьбы. — Мужчина рассмеялся. — Кора Чандлер из Бостона — как она тогда верховодила над здешними девицами! В двадцать пять лет в Бэк-Бэе у нее был самый острый язычок. Они, знаете ли, принадлежали к старожилам — обедали с Эмерсоном, Уитьером и прочими.[3] Моя жена тоже входила в этот круг. А я прибыл со Среднего Запада… Фу-ты ну-ты. Что-то я заболтался. Отстаю на два удара.
Внезапно Хуану захотелось поведать этому человеку о своей ситуации — не так, как дела обстояли в действительности, а приукрасить ее, наделив достоинством и значимостью, которые пока что были ей несвойственны. В голове у него складывался рассказ об извечной борьбе нищего юноши с высокомерным светом, превыше всего ставящим богатство. Этот новый поворот нес душе утешение, и Хуан постарался отбросить менее приятное осознание того, что деньги, собственно, были тут ни при чем. Втайне он понимал, что оттолкнул Ноуэл от себя злополучным эгоизмом, неловкостью, нелепыми попытками заставить ее ревновать к Холли. Его бедность не была тут главной помехой, при других обстоятельствах она могла бы придать их отношениям романтический отблеск.
— Я прекрасно понимаю, что вы должны были чувствовать, — вырвалось вдруг у Хуана, когда они подходили к десятой метке. — У меня нет денег, а у девушки, которую я люблю, они есть, и похоже, что всем на свете, кому неймется совать нос в чужие дела, припала охота нас разлучить.
На миг Хуан сам поверил, что так оно и есть. Партнер пристально в него всмотрелся.
— А девушка к вам неравнодушна? — спросил он.
— Да.
— Тогда, юноша, не сдавайтесь. Все крупные состояния не в одночасье наживались.
— Я все еще учусь в колледже, — захваченный врасплох, растерялся Хуан.
— А она не согласна вас подождать?
— Не знаю. Видите ли, на нее очень сильно давят. Семейство намерено выдать ее за богача. — Хуан мысленно представил себе высокого, модно одетого незнакомца, которого он видел утром, и дал волю воображению. — Гость из восточных штатов, он сейчас здесь — и боюсь, что вместе они вконец задурят ей голову. Не выйдет с этим — явится другой.
Новый приятель Хуана сдвинул брови:
— Нельзя, знаете ли, получить все сразу, — сказал он наконец. — Я меньше всего готов советовать молодому человеку бросить колледж, не имея к тому же понятия ни о нем самом, ни о его способностях, но если учеба ставит между вами и девушкой преграду, тогда лучше задуматься о том, не поискать ли себе работу.
— Вот я то же самое и прикидываю, — нахмурился Хуан. Эта мысль впервые посетила его десять секунд назад.
— Впрочем, у всех нынешних девушек мозги набекрень, — бухнул партнер Хуана. — Начинает поглядывать на мужчин в пятнадцать, а в семнадцать, того и гляди, сбежит с соседским шофером.
— Это верно, — рассеянно подтвердил Хуан. Его целиком захватило только что высказанное предположение. — Беда в том, что живу я не в Бостоне. Если я брошу колледж, то мне захочется быть поближе к ней, потому как, прежде чем я смогу ее обеспечить, пройдет не один месяц. А как мне найти работу в Бостоне — ума не приложу.
— Коль скоро вы в родстве с Корой Чандлер, труда это не составит. Она знает всех бостонцев до единого. Быть может, и семейство девушки тебе посодействует, раз уж ты ей пришелся: в наше сумасшедшее время иные родители готовы любого дурака свалять.
— Не очень-то мне это по душе.
— Богатые девушки не могут питаться воздухом, — сурово отрезал немолодой партнер Хуана.
Игра продолжилась в молчании. Вдруг, пока они расхаживали по площадке, спутник Хуана озабоченно повернулся к нему:
— Послушайте, юноша. Не уверен, действительно ли вы задумали бросить колледж или я вам эту идею сей момент подкинул. Если так, выбросьте ее из головы. Поезжайте домой, обсудите ситуацию на семейном совете. И поступайте так, как вам скажут.
— Мой отец умер.
— Что ж, спросите у матери. Она сердцем чувствует, что для вас благо.
Партнер обращался теперь с Хуаном заметно прохладнее, словно сожалел, что каким-то боком оказался замешанным в его дела. Он угадывал в нем серьезную основу, но без одобрения отнесся к его готовности поверять душу незнакомцам и неспособности найти себе занятие в жизни. Чего-то Хуану недоставало — не уверенности в себе, конечно («прежде чем я смогу ее обеспечить, пройдет не один месяц»), а какой-то более явно выраженной силы, напористости. Когда оба подошли к кабинке кедди, пожилой игрок обменялся с Хуаном рукопожатием и уже собирался удалиться, но тут что-то побудило его сказать юноше еще два-три слова.
— Если надумаете попытать удачу в Бостоне, заходите ко мне повидаться. — Он настойчиво вложил в руку Хуана визитную карточку. — До встречи. Счастливо. И помните: женщина — это нечто вроде автомобиля…
Он затворил за собой дверь раздевалки. Расплатившись с кедди, Хуан взглянул на визитную карточку, зажатую в ладони.
«Гарольд Гарно, — стояло там. — Стейт-стрит, 23–7».
Не прошло и минуты, как Хуан, стараясь не оглядываться, опрометью ринулся подальше от Калпеппер-клаба.
V
Месяц спустя Сан-Хуан Чандлер по прибытии в Бостон снял дешевый номер в скромной гостинице в деловой части города. В кармане у него лежали двести долларов наличными и конверт, набитый облигациями на полторы тысячи: это и был стартовый капитал, назначенный ему отцом при рождении, с тем чтобы дать ему шанс преуспеть в жизни. Завладел он им не без пререканий с матерью, и не без слез примирилась она с его решением бросить колледж на последнем курсе. Хуан ограничился сообщением, что ему предложили в Бостоне выгодное место; о прочем она догадывалась, но тактично молчала. На самом деле никаких предложений он не получал и никаких планов не строил, однако теперь он достиг совершеннолетия — и с юношескими изъянами было покончено навсегда. В одном он был уверен: ему предстоит жениться на Ноуэл Гарно. Во сне его неотступно терзали мука, боль и стыд, пережитые тем воскресным утром, затмевая все возможные сомнения, затмевая даже по-мальчишески романтическую влюбленность, что расцвела однажды тихим теплым вечером в Монтане. Эта любовь никуда не делась, но была заперта наглухо: то, что случилось позже, подавило ее и заглушило. Добиться Ноуэл было необходимо для его гордости и чувства собственного достоинства: это стало вопросом жизни и смерти — лишь бы стереть из памяти тот день, когда он постарел на целых три года.
С тех пор Хуан с Ноуэл не виделся. На следующее утро он покинул Калпеппер-Бэй и отправился домой.
Да, время он провел прекрасно. Да, тетушка Кора была очень мила. Он не стал писать ни строчки, но через неделю получил от Ноуэл удивленное, хотя и чудовищно несерьезное письмо, в котором она писала, что очень рада была снова с ним повидаться и как нехорошо было с его стороны уехать не попрощавшись.
«Холли Морган шлет тебе наилучшие пожелания, — заканчивала Ноуэл с мягкой наигранной укоризной. — Наверное, вместо меня следовало писать ей. Я всегда считала тебя ветреником, а теперь в этом убедилась».
От ее неловкой попытки замаскировать свое безразличие Хуана бросило в дрожь. Он не добавил это письмо к драгоценной связке, перетянутой голубой ленточкой, а сжег его на противне: трагический жест, едва не спаливший дом матери.
Так началась жизнь Хуана в Бостоне, и первый прожитый им там год настолько походил на сказку без морали, что вряд ли стоит ее пересказывать.
Это история о веренице шальных алогичных везений, на прочном основании которых воздвигается впоследствии девяносто девять из ста неудач. Хотя трудился он усердно, но особые перспективы перед ним не открылись — во всяком случае, соизмеримые с получаемым вознаграждением. Он наткнулся на человека, составившего план — вполне нелепый — хранения замороженных морепродуктов, для реализации которого уже несколько лет искал финансы. Хуан по неопытности принял в этом проекте участие и вложил в него тысячу двести долларов. За год его вопиющая опрометчивость принесла ему прибыль в четыреста процентов. Его партнер попытался выкупить его долю, но в результате достигнутого компромисса Хуан остался компаньоном.
Внутреннее осознание судьбы, никогда Хуана не покидавшее, подсказывало ему, что он разбогатеет. Но в конце года произошло событие, которое заставило его усомниться, имеет ли это вообще какое-либо значение.
Он дважды видел Ноуэл Гарно: один раз в театре, а другой — на заднем сиденье лимузина, в котором она проезжала по бостонской улице, и выглядела, как он позже решил, бледной, усталой и скучающей. При встрече он ничего такого не подумал: это потом сердце у него переполнилось неодолимым волнением и беспомощно затрепетало, будто взаправду стиснутое чьими-то пальцами. Он поспешно укрылся под навесом магазина и замер там — дрожа от ужаса и восторга в ожидании, пока она проедет мимо. Ноуэл не знала, что он в Бостоне, и сам он не хотел, чтобы она об этом знала, пока он не подготовится к встрече. Хуан следил за каждым ее шагом по газетным колонкам светской хроники. Вот она учится в колледже, вот проводит дома рождественские каникулы, на Пасху выехала к горячим источникам, а осенью представлена обществу Это была пора ее дебюта: ежедневно Хуан читал о ее присутствии на обедах, на танцах, на балах и на собраниях, на благотворительных вечерах и на театральных постановках Молодежной лиги. Ящик его письменного стола заполняла дюжина ее нечетких изображений в газетах. Хуан терпеливо ждал. Пускай Ноуэл вволю повеселится.
По истечении почти полутора лет, проведенных им в Бостоне, к концу первого сезона Ноуэл, в суматохе массового отбытия во Флориду, Хуан решил больше не ждать. И вот сырым и промозглым февральским днем, когда детвора в резиновых сапожонках строила плотины в забитых снегом канавах, на крыльцо дома Гарно поднялся приятного вида хорошо одетый блондин и вручил горничной визитную карточку. Стараясь утишить сердцебиение, он прошел в гостиную и уселся там в кресло.
Шелест платья на лестнице, легкие шаги по залу, возглас — это Ноуэл!
— Хуан, ты ли? — воскликнула Ноуэл — удивленная, польщенная, любезная. — Я не знала, что ты в Бостоне. Я так рада тебя видеть. Думала, ты совсем меня бросил.
Голос Хуан обрел почти сразу: теперь это оказалось легче, чем раньше. Ощутила ли Ноуэл произошедшую с ним перемену, но теперь он уже не был никем, как прежде. Запас солидности не позволит ему снова вести себя как эгоистичному дитяти.
Хуан пояснил, что не прочь обосноваться в Бостоне, и дал ей понять, что дела у него обстоят блестяще; затем, хотя это и причинило ему боль, с юмором вспомнил об их последней встрече, намекнув, что покинул компанию купальщиков из-за вспышки гнева на Ноуэл. Не мог же он сознаться, что побудил его к этому стыд. Ноуэл рассмеялась. Хуан вдруг почувствовал себя до странности счастливым.
Прошло полчаса. В камине мерцал огонь. За окном темнело, и комнату окутывали призрачные сумерки, создающие внутри дома ту же обстановку, что и при недвижно-ровном сиянии звезд. Стоявший перед Ноуэл Хуан опустился на кушетку рядом с ней.
— Ноуэл…
В холле послышались легкие шаги: горничная шла отпирать входную дверь. Быстро протянув руку, Ноуэл включила электрическую лампу на столике возле кушетки.
— Я и не заметила, как стемнело, — проговорила она слишком торопливо, как показалось Хуану.
В дверном проеме появилась горничная и объявила:
— Мистер Темплтон.
— Да-да, пусть войдет, — кивнула Ноуэл.
Мистер Темплтон, вполне сложившийся джентльмен, растягивающий слова на гарвардски-оксфордский манер, чувствующий себя здесь как дома, глянул на Хуана с едва заметным удивлением, наклонил голову, пробормотал стандартно вежливую фразу и непринужденно расположился у огня. Несколько фраз, которыми он обменялся с Ноуэл, свидетельствовали о его коротком знакомстве с распорядком ее дня. Выдержав паузу, Хуан поднялся с места.
— Мне хотелось бы вскоре повидаться с тобой снова, — сказал он. — Я позвоню, хорошо? И ты сообщишь, когда мне можно будет зайти, ладно?
Ноуэл проводила Хуана к выходу.
— Я так рада была снова с тобой поговорить, — с чувством произнесла она. — Помни, я хочу часто с тобой видеться, Хуан.
Выйдя из дома Гарно, Хуан был счастлив так, как ни разу не был за целых два года. Он пообедал в ресторане в одиночестве, едва удерживаясь, чтобы не запеть; потом, не помня себя от восторга, бродил по берегу до полуночи. Проснулся с мыслью о Ноуэл, сгорая от желания поведать всем и каждому, что утраченное он обрел снова. Между ними пробежало нечто большее, чем выражали слова: как Ноуэл сидела с ним в полумраке, как она слегка, но все же заметно волновалась, когда провожала его к выходу.
Спустя два дня Хуан открыл «Транскрипт» на разделе светских новостей и пробежал колонку до третьей заметки. Тут глаза его, прикованные к ней, сузились, как у китайца:
«Мистер и миссис Гарольд Гарно объявляют о помолвке их дочери Ноуэл с мистером Брукс Фиш Темплтоном. Мистер Темплтон окончил Гарвардский университет в 1912 году и является партнером…»
VI
В три часа пополудни Хуан позвонил в дверь дома Гарно, и его провели в холл. Откуда-то сверху доносились голоса девушек, невнятный разговор слышался и из гостиной справа, где он встречался с Ноуэл всего лишь неделю назад.
— Вы не могли бы пригласить меня в комнату, где никого нет? — натянутым тоном обратился он к горничной. — Я старый друг — это крайне важно, — мне необходимо повидаться с мисс Ноуэл наедине.
Ему пришлось ждать в комнатке, примыкавшей к холлу. Минуло десять минут, потом еще десять; Хуан начал опасаться, что Ноуэл не явится вовсе. Истекло почти полчаса — и тут дверь с шумом распахнулась, и в комнатку стремительно вошла Ноуэл.
— Хуан! — радостно воскликнула она. — Это просто чудо! Я могла бы и сообразить, что ты придешь первым. — Увидев его лицо, она посерьезнела и запнулась: — Но почему тебя отвели сюда? — торопливо спросила она. — Ты должен пойти и со всеми познакомиться. Я сегодня мечусь туда-сюда, будто цыпленок без головы.
— Ноуэл! — глухо проговорил Хуан.
— Что? — Ноуэл, уже взявшись за дверную ручку, испуганно обернулась.
— Ноуэл, я пришел к тебе не с поздравлениями. — Лицо Хуана побелело, голос охрип от усилий сохранить самообладание. — Я пришел, чтобы сказать тебе, что ты совершаешь ужасную ошибку.
— Какую ошибку, Хуан?
— Ты прекрасно знаешь, — продолжал он. — Ты знаешь, что никто не любит тебя так, как я, Ноуэл. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
Ноуэл нервно усмехнулась:
— Хуан, но это же глупо! Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я помолвлена с другим.
— Ноуэл, ты можешь сюда подойти и сесть со мной рядом?
— Не могу, Хуан, — там добрый десяток посетителей, и я должна всех встретить. Иначе это будет невежливо. В другой раз, Хуан. Если заглянешь как-нибудь, я буду рада с тобой перемолвиться.
— Нет, сейчас! — Фраза прозвучала жестко, непреклонно, почти что грубо; Ноуэл заколебалась. — Только десять минут, — настаивал Хуан.
— Хуан, но мне и вправду нужно идти.
Ноуэл нерешительно села, поглядывая на дверь. Сидя рядом с ней, Хуан просто и без экивоков рассказал ей обо всем, что произошло с ним за полтора года, пока они не виделись. Рассказал о своей семье, о тетушке Коре, о тайном унижении, пережитом им в Калпеппер-Бэе. Потом описал свой приезд в Бостон и выпавший на его долю успех: и вот наконец-то, когда он кое-что для нее приобрел, выяснилось, что уже поздно. Хуан не утаил ничего. Его голос выражал то, что было у него на душе: от притворства и самолюбования не осталось и следа, в нем звучало одно только искреннее всепоглощающее чувство. Всему тому, что он делал, есть лишь одно оправдание, заверял он: каким-то образом заслужить право предстать перед ней, дать ей знать, насколько вдохновляла его эта преданность; пускай она обратит внимание, хотя бы мельком, на то обстоятельство, что он целых два года любил ее верно и беззаветно.
Хуан умолк, а Ноуэл заплакала. Это жестоко, сказала она, выложить перед ней все это сейчас — как раз когда она приняла главное в жизни решение. Не так-то легко было его принять, но сделанного не воротишь, и она действительно собирается выйти замуж за другого. Прежде ей не приходилось слышать ничего подобного — и она очень удручена. Ей ужасно, ужасно жаль, но ничего не поделать. Если она так ему небезразлична, надо было сказать об этом раньше.
Но как он мог сказать раньше? Ему нечего было ей предложить — кроме той правды, что однажды летним вечером на Западе их неудержимо потянуло друг к другу.
— А ты любишь меня и сейчас, — тихо проговорил Хуан. — Если бы не любила, Ноуэл, то не плакала бы. До меня тебе и дела бы не было.
— Мне… мне тебя так жаль.
— Это больше, чем просто жалость. Ты полюбила меня совсем недавно. Тебе хотелось, чтобы я сидел рядом с тобой в темноте. Неужели я этого не чувствовал, неужели не понимал? Между нами что-то есть, Ноуэл, — что-то вроде взаимного притяжения. Что-то всегда тянуло тебя ко мне, а меня к тебе — кроме одного прискорбного случая. Ах, Ноуэл, разве ты не видишь, что у меня сердце разрывается, когда я вот так сижу бок о бок с тобой, хочу тебя обнять, но знаю, что ты по глупости ответила согласием другому?
В дверь постучали.
— Ноуэл!
Ноуэл подняла голову, быстрым движением приложив к глазам носовой платок.
— Да?
— Это Брукс. Можно мне войти? — Не дожидаясь ответа, Темплтон распахнул дверь и с любопытством оглядел обоих. — Прошу прощения, — небрежно кивнул он Хуану. — Ноуэл, там полно народу…
— Я сейчас буду, — тусклым голосом сказала она.
— У тебя все хорошо?
— Да.
Темплтон, нахмурившись, шагнул в комнату.
— Дорогая, ты чем-то расстроена? — Он бросил взгляд на Хуана, который поднялся с места со слезами на глазах. Голос Темплтона зазвучал угрожающе: — Надеюсь, никто тебя не обидел?
Вместо ответа Ноуэл рухнула на кучу подушек и громко зарыдала.
— Ноуэл! — Темплтон сел рядом и положил руку ей на плечо. — Ноуэл! — Он обернулся к Хуану. — Полагаю, будет лучше, если вы оставите нас наедине, мистер… — Имя вылетело у него из головы. — Ноуэл немного устала.
— Я не уйду.
— Прошу вас, подождите за дверью. Мы переговорим позже.
— Я не собираюсь ждать за дверью. Мне нужно поговорить с Ноуэл. Это вы нам помешали.
— А я имею на это полное право. — Лицо Темплтона побагровело от ярости. — Кто вы такой, черт вас побери?
— Меня зовут Чандлер.
— Что ж, мистер Чандлер, вы нам мешаете — ясно вам? Ваше присутствие здесь — верх наглости и самонадеянности.
— Это как посмотреть.
Они злобно уставились друг на друга. Затем Темплтон помог Ноуэл приподняться и сесть.
— Дорогая, я провожу тебя наверх, — сказал он. — У тебя был трудный день. Если ты приляжешь до ужина…
Он помог ей встать. Не глядя на Хуана и по-прежнему прижимая к лицу носовой платок, Ноуэл позволила увести себя в холл. На пороге Темплтон повернулся к Хуану:
— Горничная подаст вам пальто и шляпу, мистер Чандлер.
— Я подожду именно тут, — ответил Хуан.
VII
В половине седьмого Хуан все еще оставался там, когда вслед за коротким стуком в дверном проеме выросла массивная фигура, в которой он узнал мистера Гарольда Гарно.
— Добрый вечер, сэр, — надменно и с раздражением бросил мистер Гарно. — Чем могу быть полезен?
Он приблизился к Хуану, и по его лицу промелькнула тень узнавания.
— Ага! — пробормотал он.
— Добрый вечер, сэр, — произнес Хуан.
— Значит, это вы и есть, так? — Мистер Гарно, казалось, медлил в нерешительности. — Брукс Темплтон заявил, что вы здесь, что вы настаиваете на разговоре с Ноуэл, — он кашлянул, — и что отказываетесь идти домой.
— Да, если вы не против, я хотел бы увидеться с Ноуэл.
— С какой целью?
— Это касается только нас с Ноуэл, мистер Гарно.
— Мистер Темплтон и я облечены полным правом представлять Ноуэл в данном случае, — терпеливо пояснил мистер Гарно. — Она только что при мне и в присутствии своей матери объявила, что больше не желает вас видеть. Я достаточно ясно выразился?
— Я этому не верю, — упорствовал Хуан.
— А я не имею обыкновения лгать.
— Прошу прощения. Я имел в виду…
— У меня нет желания обсуждать с вами этот прискорбный инцидент, — презрительно оборвал его Гарно. — Хочу только одного — чтобы вы немедленно удалились восвояси и больше тут не показывались.
— С какой стати вы называете это прискорбным инцидентом? — хладнокровно осведомился Хуан.
— Доброй ночи, мистер Чандлер.
— По-вашему, инцидент следует считать прискорбным, раз Ноуэл разорвала помолвку?
— Вы самонадеянны, сэр! — вскричал хозяин дома. — Невыносимо самонадеянны.
— Мистер Гарно, однажды вы были настолько добры ко мне, что сказали…
— Плевать мне на то, что я вам сказал! — взорвался Гарно. — Убирайтесь отсюда немедленно!
— Хорошо, выбора у меня нет. Надеюсь, вы будете достаточно любезны, чтобы передать Ноуэл, что я вернусь завтра во второй половине дня.
Хуан наклонил голову, прошел в холл и взял с кресла пальто и шляпу. Наверху послышались чьи-то торопливые шаги, дверь распахнулась и снова захлопнулась, однако он успел уловить возбужденный говор и короткий прерывистый всхлип. Он заколебался. Потом двинулся дальше через холл к выходу. За портьерой гостиной мелькала фигура слуги, который накрывал стол к ужину.
Назавтра в тот же час Хуан позвонил в дверь дома Гарно. На сей раз ему отворил дворецкий — очевидно, соответственно проинструктированный.
— Мисс Ноуэл нет дома.
— Нельзя ли оставить записку?
— Это бесполезно: мисс Ноуэл нет в городе.
Не поверив этому, однако встревожившись, Хуан отправился на такси в контору Гарольда Гарно.
— Мистер Гарно не может вас принять. Если угодно, коротко переговорит с вами по телефону.
Хуан кивнул. Клерк нажал кнопку на коммутаторе и передал трубку Хуану.
— Говорит Сан-Хуан Чандлер. У вас дома мне сказали, что Ноуэл уехала. Это правда?
— Да. — От односложного ответа веяло ледяным холодом. — Она уехала отдыхать. На несколько месяцев. Что-нибудь еще?
— Она оставила мне записку?
— Нет! Вы ей ненавистны.
— Ее адрес?
— Это никоим образом вас не касается. Всего хорошего.
Хуан вернулся к себе и поразмыслил над сложившейся ситуацией. Ноуэл тайком похитили и увезли из города — иначе это никак не назвать. И нет сомнения, что ее помолвка с Темплтоном разорвана — по крайней мере, временно. Ему хватило часа, чтобы ее отменить. С Ноуэл необходимо увидеться снова — это первейшее условие. Но где? Она, конечно же, в обществе подруг — возможно, и родственников. Родственники — вот первая зацепка: нужно выяснить имена родственников, у которых она раньше чаще всего гостила.
Хуан позвонил Холли Морган. Она проводила время на юге — и появится в Бостоне не раньше мая.
Тогда Хуан набрал номер редактора колонки светских новостей городской газеты «Бостон транскрипт». Почти сразу ему ответил вежливый, предупредительный женский голос.
— Это мистер Сан-Хуан Чандлер, — представился Хуан тоном завзятого предводителя котильонов в Бэк-Бэе. — Будьте так добры, мне нужны кое-какие сведения о семействе мистера Гарольда Гарно.
— А почему бы вам не обратиться непосредственно к мистеру Гарно? — с ноткой подозрения предложила редактриса.
— Я не настолько близко знаком с мистером Гарно.
Пауза, затем последовало:
— Видите ли, мы не берем на себя ответственность за распространение информации личного характера.
— Но какие могут быть секреты относительно родственников мистера и миссис Гарно! — в отчаянии запротестовал Хуан.
— Однако у нас нет уверенности в том, что вы не…
Хуан бросил трубку. Звонки в две другие газеты дали не лучший результат, в третьей готовы были помочь, но сведениями не располагали. Это выглядело абсурдом, почти что заговором: в городе, где семейство Гарно известно было всем и каждому, о нужных ему лицах нельзя было ничего узнать. Перед ним словно бы выросла стена, пробиться через которую он не мог. Потратив целый день на путаные расспросы в магазинах, где на него посматривали с подозрением, уж не агент ли он налоговой службы, и просмотрев подшивки светской хроники, Хуан пришел к выводу, что остается один-единственный источник — тетушка Кора. На следующее утро он предпринял трехчасовую поездку в Калпеппер-Бэй.
За полтора года, истекшие со времени того злополучного летнего визита, с тетушкой Хуан ни разу не виделся. Тетушка была обижена — он об этом знал, — и особенно с тех пор, как услышала от его матери, что он внезапно преуспел. Тетушка Кора приняла его холодно, в тоне ее слышалась укоризна, однако выложила все нужные ему сведения, поскольку отвечала на расспросы, удивленная и захваченная его приездом врасплох. Покидая Калпеппер-Бэй, Хуан располагал информацией о единственной сестре миссис Гарно — прославленной миссис Мортон Пойндекстер, с которой Ноуэл состояла в самых дружеских отношениях. Ночным поездом Хуан отправился в Нью-Йорк.
В телефонной книге Нью-Йорка номера супругов Пойндекстер не обнаружилось, справочная служба отказалась его дать, но Хуану удалось его раздобыть, сославшись на ту же колонку светской хроники в «Бостон транскрипт». Он позвонил из гостиницы.
— Мисс Ноуэл Гарно — она сейчас в городе? — спросил он, действуя по составленному плану. Если имя не на слуху, слуга ответит, что номер набран неправильно.
— Простите, а кто ее спрашивает?
Хуан вздохнул с облегчением, сердце вернулось на свое место.
— Э-э… приятель.
— Безымянный?
— Безымянный.
— Я узнаю.
Слуга снова взял трубку через минуту.
Нет, мисс Гарно нет в доме, нет ее и в городе, и приезд ее не ожидается.
Разговор оборвался.
Под вечер перед домом супругов Пойндекстер остановилось такси. Более роскошного жилища Хуан в жизни не видел: это было пятиэтажное здание на углу Пятой авеню, украшенное даже намеком на садик, каковой — пусть и крошечный — служит в Нью-Йорке красноречивейшим свидетельством зажиточности.
Визитной карточки дворецкому Хуан не предъявил, но решил, что его ждут, поскольку тотчас же провели в гостиную. Когда, после недолгой заминки, в комнату вошла миссис Пойндекстер, он впервые за последние пять дней испытал приступ неуверенности.
Миссис Пойндекстер было лет тридцать пять, выглядела она безукоризненно — то, что французы называют bien soignee.[4] Ее лицо обладало невыразимым очарованием и казалось особенно притягательным благодаря качеству, которое за неимением лучшего слова можно было бы назвать чувством собственного достоинства. Но за этим чувством стояло нечто большее: не имея и тени жесткой суровости, ее лицо, напротив, выражало мягкость гибкую и податливую — готовую отпрянуть от любого выпада судьбы, с тем чтобы в нужную минуту должным образом восторжествовать над ней сполна. Сан-Хуан понял, что, даже если его догадка верна и Ноуэл в доме нет, ему предстоит столкнуться с силой, дотоле ему неведомой. Эта женщина не выглядела законченной американкой: в ней таились возможности, американским женщинам несвойственные или же неподвластные.
Хозяйка встретила Хуана с приветливостью — по большей части внешней, однако какой-либо растерянности за ней, по-видимому, не скрывалось. Держалась она невозмутимо отстраненно, ничем не выказывая желания приободрить. Хуан едва поборол в себе соблазн выложить на стол все свои карты.
— Добрый вечер.
Миссис Пойндекстер села на твердое кресло посередине комнаты и, предложив гостю мягкое кресло поблизости, устремила на него выжидающий взгляд.
— Миссис Пойндекстер, мне крайне необходимо повидаться с мисс Гарно. Утром я звонил по вашему номеру, и мне сообщили, что ее в доме нет. — Миссис Пойндекстер кивнула. — Тем не менее мне известно, что она здесь, — продолжал он ровным тоном. — И я твердо намерен с ней встретиться. Мысль о том, что ее родители могут мне в этом помешать, как если бы я чем-то себя опозорил, — или же вы, миссис Пойндекстер, способны встать у меня на пути, — тут Хуан слегка возвысил голос, — в высшей степени нелепа. Сейчас не тысяча пятисотый год — и даже не тысяча девятьсот десятый.
Хуан умолк. Миссис Пойндекстер выдержала паузу — убедиться в том, что он закончил. Потом заявила спокойно и без обиняков:
— Я совершенно с вами согласна.
Если забыть о Ноуэл, подумал Хуан, таких красавиц он в жизни не видел.
— Миссис Пойндекстер, — заговорил он снова, более дружески, — простите, если я показался вам грубым. Меня тут у вас назвали самонадеянным — и, возможно, в какой-то мере это так. Вероятно, всем беднякам, влюбленным в состоятельных девушек, свойственна самонадеянность. Но случилось так, что я больше не беден. И у меня есть серьезные основания полагать, что я Ноуэл небезразличен.
— Ясно, — сочувственно отозвалась миссис Пойндекстер. — Но я, конечно же, обо всем этом и понятия не имела.
Вновь обезоруженный ее любезностью, Хуан растерялся. Потом ощутил в себе прилив решимости.
— Так вы позволите мне с ней увидеться? — пошел он на приступ. — Или будете настаивать, чтобы этот фарс продолжился и далее?
Миссис Пойндекстер смотрела на него, словно бы раздумывая.
— А почему я должна позволить вам с ней увидеться?
— Просто потому, что я вас об этом прошу. Это равносильно тому, как кто-то в дверях произносит: «Позвольте пройти» — и вы делаете шаг в сторону.
Миссис Пойндекстер нахмурилась:
— Но ведь дело касается не только вас, но и Ноуэл. А я не случайная встречная. Я скорее телохранитель, которому даны инструкции никого не пропускать, даже если «позвольте пройти» произносят самым трогательным голосом.
— Эти инструкции вы получили от родителей Ноуэл. — Хуан начал терять терпение. — А главное слово за Ноуэл, и только за ней.
— Я рада, что вы готовы это признать.
— Разумеется, я это признаю, — перебил Хуан. — И хочу, чтобы вы тоже это признали.
— А я не спорю.
— Тогда к чему все эти нелепые пререкания? — гневно выкрикнул Хуан.
Миссис Пойндекстер неожиданно выпрямилась:
— Доброй ночи, сэр.
Растерянный Хуан тоже вскочил с места:
— Почему, что такое?
— Я не допущу, чтобы со мной разговаривали на повышенных тонах, — холодно и с расстановкой произнесла миссис Пойндекстер. — Либо вы возьмете себя в руки, либо немедленно покинете этот дом.
Хуан осознал, что слегка зарвался. Выговор его уязвил, и с минуту он не находил слов для ответа, будто школьник, получивший нагоняй.
— Не о том речь, — пробормотал он наконец. — Я хочу поговорить с Ноуэл.
— А Ноуэл не желает с вами разговаривать.
Внезапно миссис Пойндекстер протянула ему листок почтовой бумаги. Развернув его, Хуан прочитал: «Тетушка Джозефина! Я о том, о чем мы говорили вчера. Если заявится этот невыносимый зануда, что более чем вероятно, и заведет свое самонадеянное нытье, пожалуйста, выложите ему все напрямик. Скажите, что я никогда его не любила и ни разу в жизни об этом не заявляла и что его прилипчивость мне омерзительна. Скажите, что я достаточно взрослая и в состоянии сама во всем разобраться и что заветнейшее мое желание — чтобы он больше на глаза мне не попадался».
Хуан застыл на месте, как оглушенный. Его вселенная вмиг обрушилась. Ноуэл он безразличен — и всегда был безразличен. С ним разыграли дичайшую шутку — разыграли те, для кого подобные розыгрыши были изначально любимым в жизни занятием. До него дошло, что все они — тетушка Кора, Ноуэл, ее отец, эта красивая равнодушная женщина — ничем друг от друга не отличаются: все они горой стоят за привилегию богатых заключать браки только внутри своей касты, возводить искусственные преграды и выставлять заграждения против тех, кто осмелился зайти за черту летнего флирта. С глаз Хуана спала пелена: он увидел, что полтора года борьбы и стараний ничуть не приблизили его к цели; это был бег в одиночку наперегонки с самим собой — никчемный, никому не интересный.
Хуан, как слепой, шарил вокруг себя в поисках шляпы, забыв, что она осталась в холле. Как слепой, отшатнулся от миссис Пойндекстер, когда она сквозь туман подала ему руку и мягко проговорила: «Мне очень жаль». Потом он очутился в холле, стиснув записку в руке, которую пытался просунуть в рукав пальто; слова, рвавшиеся изнутри, душили его:
— Я не понимал, что к чему… очень сожалею, что вас побеспокоил. Не видел, как все обстоит на самом деле… между Ноуэл и мной…
Хуан взялся за дверную ручку.
— Я тоже сожалею, — проговорила миссис Пойндекстер. — Положившись на слова Ноуэл, я никак не подозревала, что моя задача окажется такой тяжкой… мистер Темплтон.
— Чандлер, — машинально поправил Хуан. — Меня зовут Чандлер.
Миссис Пойндекстер замерла, как пораженная громом, лицо у нее побелело.
— Как?
— Моя фамилия — Чандлер.
Миссис Пойндекстер стрелой метнулась в полуприкрытую дверь, которая с шумом за ней захлопнулась. Стрелой подлетела к нижней ступеньке лестницы, ведущей наверх.
— Ноуэл! — выкрикнула она чистым и звонким голосом. — Ноуэл! Ноуэл! Спускайся вниз, Ноуэл! — Ее чудесный голос колоколом разносился по длинному, с высоким потолком холлу. — Ноуэл! Спускайся сюда! Это мистер Чандлер! Чандлер!
Примечание
[1] Сражение на холме Сан-Хуан (Куба), произошедшее 1 июля 1898 г., стало решающим в испано-американской войне за передел колониальных владений.
[2] Кенсо Маунтин Лэндис (1866–1944) — американский судья, получивший имя по названию горы Кенсо в штате Джорджия, где во время Гражданской войны 1861–1865 гг. его отец потерял ногу.
[3] Бэк-Бэй — фешенебельный район Бостона. Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) — американский эссеист, поэт и философ; Джон Гринлиф Уитьер (1807–1892) — американский поэт-аболиционист.
[4] Холеная (фр.).
Оригинальный текст: Presumption, by F. Scott Fitzgerald.