Френсис Скотт Фицджеральд
Самонадеянность
I
Сидя у окна, за которым сгущались ранние осенние сумерки, Сан-Хуан Чэндлер думал о том, что завтра приезжает Ноэль; но когда, не то вздохнув, не то зевнув напоследок, он отвернулся от окна, щелкнул выключателем и посмотрел на себя в зеркало, мысли его приняли более земное направление. Он вгляделся пристальнее. Как-то неделикатно употреблять отвратительное слово «прыщ», но именно прыщ вскочил на его щеке в последний час, образовав с парой, обосновавшейся там на прошлой неделе, неприятного вида созвездие. Пройдя в ванную, примыкавшую к его комнате, — никогда прежде Хуан не имел в своем распоряжении отдельной ванной, — он открыл аптечку и, порывшись в ней, осторожно извлек внушающую доверие склянку с мазью. Потом с тремя черными липкими крапинками на щеке он вернулся в спальню, выключил свет и возобновил бдение над сумрачным садом.
Он ждал. Вон та крыша за верхушками деревьев на холме — это дом Ноэль. Она вернется домой завтра, он увидит ее там… Громогласные часы на лестничной площадке пробили семь. Хуан подошел к зеркалу и стер мазь платком. К его разочарованию, угри не исчезли, а стали даже заметнее, раздраженные жгучим лекарством. Итак, решено: никакого молочного коктейля с шоколадом, ничего не есть между завтраком и обедом во время визита в Кулпеппер-Бей. Сняв крышку с баночки с тальком, обнаруженной на туалетном столике, он коснулся щеки пуховкой. Тут же и брови, и ресницы побелели, как от инея, он закашлялся, ошарашено отметив, что унижающее его созвездие оставалось столь же заметным на привлекательном в целом лице.
— Отвратительно, — проворчал он. — Никогда не видел ничего отвратительнее!
В двадцать лет все эти проявления отрочества могли бы уже остаться в прошлом.
Три удара гонга, мелодичных и гулких, прозвенели внизу. Какое-то время он вслушивался, очарованный. Затем стер пудру с лица, пригладил расческой рыжеватые волосы и спустился к ужину.
Ужины тетушки Коры он находил утомительными. Она придавала слишком большое значение формальностям и слишком хорошо была осведомлена о пробелах в его воспитании. В первый же вечер по приезде он попытался вежливо пододвинуть ее стул, но столкнулся с горничной; в следующий раз он учел первый опыт — но то же самое сделала и горничная, и тетушке Коре пришлось усаживаться без посторонней помощи. Дома Хуан привык вести себя так, как ему удобно; как все дети переменчивых и отходчивых матерей, он был лишен одновременно и уверенности в себе, и хороших манер. Сегодня вечером явились гости.
— Это Сан-Хуан Чэндлер, сын моей кузины — миссис Холиоук — и мистер Холиоук.
Фраза «сын моей кузины», казалось, отбрасывала его прочь, будто оправдывала его пребывание в доме мисс Чэндлер: «Вы же понимаете — нам приходится терпеть бедных родственников время от времени». Но выразить нечто подобное хотя бы только тоном было бы грубо, а тетушка Кора со всеми ее социальными амбициями грубой быть не могла.
Мистер и миссис Холиоук приняли представление вежливо и холодно, и ужин начался. Беседа, направляемая тетушкой Корой, была скучна Хуану. Говорили о саде и об ее отце, ради которого она жила и который медленно и безвольно угасал наверху. К салату Хуан тоже был вовлечен в общий разговор вопросом мистера Холиоука и быстрым взглядом тетушки.
— Я погощу с неделю, — вежливо ответил он, — а потом уеду домой, потому что скоро начнутся занятия в колледже
— Где вы учитесь?
Хуан назвал колледж, добавив, как бы извиняясь:
— Видите ли, мой отец учился в нем.
Хотел бы он иметь право ответить так же, учась в Йеле или Принстоне. В Гендерсоне он был заметной фигурой и членом лучшего студенческого клуба, но его раздражало, когда кто-либо пытался узнать имя его альма матер.
— Надеюсь, вы познакомились со здешней молодежью, — сказала миссис Холиоук. — Моя дочь…
— О, конечно… — Ее дочь была унылой, тощей девицей в очках с толстыми стеклами. — Конечно. — И добавил: — Я познакомился с некоторыми здешними людьми до того, как приехал сюда.
— Малышка Гарне, — вставила тетушка Кора.
— Ах, да, Ноэль Гарне, — кивнула миссис Холиоук. — Мать у нее просто красавица. Сколько сейчас Ноэль? Ей должно быть…
— Семнадцать, — подсказал Хуан. — Но она выглядит старше своего возраста.
— Хуан встретил ее на ранчо прошлым летом. Они вместе были на ранчо. Как они там называют такие ранчо, Хуан?
— Ранчо для пижонов.
— Ранчо для пижонов. Хуан и другие мальчики работали там за стол и ночлег. — Хуан считал, что тетушке Коре вовсе необязательно было об этом докладывать. — Мать Ноэль забрала ее оттуда, чтобы уберечь от дурного влияния, но Хуан говорит, что на ранчо было очень весело.
Мистер Холиоук пожелал сменить тему.
— Ваше имя немного… — Он остановился, вопросительно улыбаясь.
— Сан-Хуан Чэндлер. Мой отец был ранен в битве на холме Сан-Хуан и назвал меня в честь этого — вроде как Кенсо Маунтан Лэндис.
Он объяснял это столько раз, что речь лилась автоматически. В школе его называли Санти, в колледже он был Дон.
— Вы должны прийти к нам на обед, пока не уехали, — рассеянно проговорила миссис Холиоук.
Потом он перестал вникать в суть разговора, потому что вдруг ярко и живо представил себе, что Ноэль действительно приедет завтра. И приедет потому, что он здесь. Получив его письмо, она резко сократила свое пребывание в Адирондаке. Будет ли она любить его здесь — ведь здесь все не так, как в Монтане? Здесь, в Кулпеппер-Бей, всюду такой размах, тут воздух пахнет деньгами, и он, Сан-Хуан Чэндлер — застенчивый, привлекательный, избалованный, блестящий, нищий мальчишка из маленького городка в Огайо, — к этому не готов. Дома, где его отец до пенсии был священником, Хуан вращался в лучшем обществе. И до приезда сюда, в это фешенебельное местечко Новой Англии, он не понимал, что в мире существует множество богатых семей, образующих свои замкнутые кланы, куда вход чужакам заказан. На «ранчо пижонов» они все одевались одинаково; здесь его готовый костюм казался старомодным, его шляпа, теоретически модная, — пародией на шляпу, его лучшие галстуки — жалким подражанием тем, что носили здесь, в Кулпеппер-Бей. И притом разница была столь ничтожна, что он никак не мог уловить ее.
Но с того утра, три дня назад, когда он шагнул с подножки поезда прямо в группу молодых людей, встречающих своего товарища, ему было не по себе; и тон, каким тетушка Кора представляла его знакомым — будто хотела всучить его тем, с кем знакомила — только усиливал его беспокойство. Он повторял себе механически, что она просто старается быть любезной и что он должен считать себя счастливчиком, поскольку неловкость его положения уравновешивается неудержимым желанием вновь увидеть Ноэль Гарне. До него еще не дошло, что за три прошедших дня он возненавидел холодную и высокомерную опеку тетушки Коры.
Задорный, безрассудный голос Ноэль в телефонной трубке на следующее утро заставил его собственный голос дрожать от счастливого возбуждения. Она позвонит ему в два, и остаток дня они проведут вместе. Все утро он пролежал в саду, безуспешно пытаясь освежить летний загар в бледно-лимонных лучах сентябрьского солнца, стремительно вскакивая, стоило ему только заслышать лязг садовых ножниц тетушки Коры на границе с соседним участком. Он был у себя в комнате, беспомощно пытаясь управиться с пуховкой для пудры, когда «родстер» Ноэль остановился возле дома и она вошла в парадную дверь.
У Ноэль были темно-голубые, почти фиолетовые глаза, а губы, думал Хуан, словно две маленькие, очень мягкие, красные подушечки — хотя «подушечки» звучит как-то грубовато, потому что на самом деле это самые нежные губы в мире. Когда она говорила, губы ее приоткрывались в форме буквы «О», а глаза так широко распахивались, будто она была на грани слез и смеха от остроумия того, что говорила. Уже в семнадцать она замечала, что мужчины так охотно клюют на ее слова, что это ее даже пугало. Для Хуана самые незначительные ее замечания приобретали огромную важность и заставляли напрягаться — так, что порой Ноэль это казалось несколько утомительным.
Он сбежал по ступенькам и побежал по дорожке к ней.
«Ноэль, моя дорогая, — ужасно хотелось сказать ему, — ты самая прекрасная — самая-самая. У меня сердце перевернулось, когда я увидел твое прекрасное лицо, когда ощутил восхитительный свежий аромат, исходящий от тебя». И это было бы чистейшей и самой уместной правдой. Вместо этого он пробормотал:
— А, привет, Ноэль! Ну как ты?.. Ну, я рад, конечно… А, это твоя машина? Какой марки? Ну, ты здорово выглядишь.
Смотреть на нее он не мог, потому что, когда смотрел, собственное лицо казалось ему идиотским — будто это было чье-то чужое лицо. Он сел в машину, они поехали, и он делал гигантские усилия, чтобы успокоиться, но когда она сняла руку с рулевого колеса и ласково коснулась его руки, какой-то извращенный инстинкт заставил его оттолкнуть ее руку. Ноэль испытывала замешательство и казалась задумчивой и грустной.
Они отправились на теннисные соревнования в Кулпеппер-Клуб. Он настолько не замечал ничего, кроме Ноэль, что позже сказал тетушке Коре, что они не были на теннисе, и сам себе поверил.
Потом они гуляли по окрестностям, и множество людей подходили к ним, чтобы поздравить Ноэль с возвращением домой. Два человека вызвали в нем беспокойство: невысокий смазливый юноша его лет с живыми карими глазами, такими блестящими, будто стеклянные глаза чучела совы; и еще один, высокий, томный денди лет двадцати пяти, который был представлен ей, как отметил Хуан, по его собственной просьбе.
В компании девушек он чувствовал себя свободнее. Он охотно разговаривал с ними, чувствуя, что близость с Ноэль на глазах у посторонних лишь усиливает ощущение близости с ней. Ему стало не так беспокойно.
В компании была одна девушка, хитрая, смазливая блондиночка по имени Холли Морган, с ней он провел накануне несколько приятных часов, в шутку ухаживая, и чтобы показать Ноэль, что он приятно проводил время, покуда ее не было, он несколько раз подчеркнуто заговаривал с Холли Морган. Холли не поддержала его игру. Хуан принадлежал Ноэль, и хотя он нравился Холли, но не настолько, чтобы ссориться с Ноэль.
— Когда ты ждешь меня к ужину, Ноэль? — спросила она.
— В восемь, — сказала Ноэль. — Билли Харпер заедет за тобой.
Хуан почувствовал укол разочарования. Он полагал, что они могли бы посидеть на темной веранде, долго-долго говорить обо всем, и он поцеловал бы ее в губы, как целовал в ту незабываемую ночь в Монтане, и подарил бы ей значок своего колледжа. Может быть, другие уйдут пораньше — он признавался Холли Морган в своей любви к Ноэль, она достаточно понятлива, чтобы сообразить, чего он хочет.
В сумерках Ноэль подвезла его к воротам мисс Чэндлер, помедлила какое-то время, не заводя мотор. Предчувствие вечера — первые огни в домах вдоль побережья, отдаленные звуки рояля, легкая прохлада в воздухе — вдруг вознесло их обоих прямо в рай, и, упиваясь этим ощущением в экстазе и ужасе, Хуан не мог заставить себя вернуться на землю.
— Ты счастлив видеть меня? — прошептала она.
— Я — счастлив? — Слова дрожали у него на кончике языка.
Напрасно пытался выразить он свои чувства словом, взглядом, жестом, — внутри у него все дрожало от того, что никогда-никогда не сможет он выразить то, что таится у него в сердце.
— Ты меня озадачила, — сказал он жалко. — Я прямо не знаю, что сказать.
Ноэль ждала, настроенная на то, о чем мечтала, и готовая ответить тем же, но слишком юная, чтобы понять, что за маской эгоизма и мальчишеской мрачности, надеть которую заставила Хуана сила его влечения, прячутся искренние чувства.
— Не думай об этом, — сказала Ноэль. Она вслушивалась в музыку, в мелодию, под которую они танцевали в Андирондакских горах. Мечта окутала ее своими крыльями, и какой-то таинственный незнакомец склонился перед нею, глядя черными романтическими очами и произнося страстные признания. Почти механически она завела мотор и включила первую передачу.
— В восемь часов, — произнесла она бесстрастно. — До свидания, Хуан.
Машина тронулась прочь по дороге. На углу она обернулась и помахала рукой, и Хуан помахал ответно, чувствуя, что никогда не был так счастлив в жизни, душа его обратилась в какой-то сладкий газ, раздувая тело, точно воздушный шар. Затем «родстер» свернул за угол, и, не подозревая об этом, он потерял ее.
II
Шофер тетушки Коры довез его до дверей Ноэль. Другой гость, Билли Харпер, оказался тем самым молодым человеком с блестящими карими глазами, которого они встретили днем. Хуан опасался его; он держался так запросто, на дружеской ноге, с обеими девушками — его отношение к Ноэль казалось просто непочтительным, — что Хуан совсем сник во время разговора за ужином. Говорили об Адирондаках, и другие, похоже, знали всех, кто был там летом. Ноэль и Холли болтали о мальчиках из Кембриджа и Нью-хэйвена, о том, как здорово будет зимой, когда они будут учиться в колледже в Нью-Йорке. Хуан собрался пригласить Ноэль на осенний бал к себе в колледж, но подумал, что лучше ему подождать, лучше пригласить ее письмом, как-нибудь позже.
Девушки поднялись наверх. Хуан и Билли Харпер курили.
— Она действительно хороша, — вырвалось вдруг у Хуана — подавленное состояние должно было найти облегчение в словах
— Кто? Ноэль?
— Да.
— Хорошая девушка, — согласился Харпер безразлично. Хуан нащупал значок колледжа в кармане.
— Она замечательная, — сказал он. — Мне нравится Холли Морган — я даже вроде как поухаживал за ней вчера, но Ноэль самая красивая девушка, которую я когда-либо видел.
Харпер смотрел на него с любопытством, но Хуан, чувствуя себя свободным от необходимости искусственно улыбаться, как за ужином, продолжал оживленно:
— Конечно, глупо ухаживать за двумя девушками сразу. Я имею в виду — надо стараться не зайти слишком далеко.
Билли Харпер не отвечал. Ноэль и Холли спустились вниз. Холли предложила сыграть в бридж, но Хуан не умел играть, поэтому они просто сидели и разговаривали у камина. Как-то так получилось, что Ноэль и Билли Харпер затеяли разговор о свиданиях и общих друзьях, а Хуан начал хвастать перед Холли Морган, сидевшей с ним рядом на диване.
— Ты должна приехать на бал в наш колледж, — сказал он вдруг. — А почему бы и нет? Колледж у нас маленький, но компания подобралась отличная, и балы бывают замечательные
— Я не прочь. Что это?
— ДКЕ. — Он достал значок из кармана. — Видишь?
Холли изучила значок, рассмеялась и вернула обратно.
— Я хотел поступить в Йель, — продолжал он, — но мои предки всегда учились в этом колледже.
— Мне нравится Йель, — сказала Холли.
— Да, — согласился он безразлично, почти не слыша ее, всецело поглощенный Ноэль. — Тебе надо приехать. Я напишу тебе.
Время шло. Холли играла на рояле. Ноэль взяла укелеле с крышки рояля, настроила, забренчала. Билли Харпер переворачивал ноты. Хуан слушал, обеспокоенный, невеселый. Затем все вышли в темный сад, и, оказавшись наконец возле Ноэль, Хуан быстро увлек ее вперед, и они остались одни.
— Ноэль, — прошептал он, — вот мой значок ДКЕ. Я хочу подарить его тебе.
Она смотрела на него безо всякого выражения.
— Я видела, как ты предлагал его Холли Морган, — сказала она.
— Ноэль! — воскликнул он, испугавшись. — Я не предлагал его ей. Я просто показал. Неужели ты думаешь, Ноэль…
— Ты пригласил ее на бал.
— Вовсе нет. Просто хотел сказать ей что-нибудь приятное.
Их догоняли. Она взяла значок и поднесла палец к его губам легким и нежным движением.
Он не понял, что на самом деле она вовсе не сердится на него ни за значок, ни за приглашение, что его дурацкий эгоизм вызвал в ней интерес.
В одиннадцать часов Холли заявила, что должна идти домой, и Билли Харпер подогнал машину к подъезду.
— Я задержусь на несколько минут, если не возражаешь, — сказал Хуан, стоя в дверях рядом с Ноэль. — Я могу дойти пешком.
Холли и Билли Харпер уехали. Ноэль и Хуан вернулись в гостиную, где она обошла стороной диван и опустилась в кресло.
— Пойдем на веранду, — попросил Хуан нерешительно.
— Зачем?
— Пожалуйста, Ноэль.
Помимо собственной воли она согласилась. Они сели рядышком на обтянутом брезентом диванчике, и он обнял ее
— Поцелуй меня, — прошептал он. Никогда прежде не казалась она ему столь желанной.
— Нет.
— Почему нет?
— Не хочу. Я больше не целую людей.
— А меня? — настаивал он недоверчиво.
— Я уже поцеловала слишком много людей. От меня ничего не останется, если я буду целоваться и дальше.
— Но меня ты поцелуешь, Ноэль?
— Почему?
Он не в силах был выговорить: «Потому что я люблю тебя». Но он сможет сказать это, он знал, что сможет, когда она будет в его объятиях.
— Если я поцелую тебя один раз, ты пойдешь домой?
— Домой? Ты хочешь, чтобы я шел домой?
— Я устала. Всю прошлую ночь я ехала, и я совсем не могу спать в поезде. Ты можешь? Я никогда…
Ее способность вот так обрывать речь на полуслове сводила его с ума.
— Ну так поцелуй меня один раз, — настаивал он.
— Ты обещаешь?
— Сначала поцелуй.
— Нет, Хуан, сначала ты обещай.
— Ты не хочешь меня поцеловать?
— А-а-ах! — простонала она.
Собравшись с силами, Хуан пообещал и заключил ее в объятия. Едва коснувшись ее губ, почувствовав ее, Ноэль, совсем рядом, он забыл все, что было вечером, забыл самого себя — обретя свое второе «я», вдохновенное и романтичное, которое она знала. Но было уже поздно. Она положила руки ему на плечи, отталкивая его.
— Ты обещал.
— Ноэль…
— Спокойной ночи, Хуан.
Когда они стояли на крыльце, она подняла глаза к небу, где темные верхушки деревьев выделялись на фоне полной, только что созревшей луны. Что-то сияющее случится с ней скоро, думала она, уносясь мыслями вдаль. Что-то, что полностью захватит ее, изменит всю ее жизнь, сделает ее беспомощной, восторженной, возбужденной.
— Спокойной ночи, Ноэль. Ноэль, пожалуйста…
— Спокойной ночи, Хуан. Не забудь, завтра мы идем купаться. Так хорошо было снова увидеть тебя. Спокойной ночи.
Она закрыла дверь.
III
Наутро он проснулся после кошмарного сна и сразу подумал, что она не захотела поцеловать его из-за трех прыщиков на щеке. Он включил свет и посмотрел на них. Двух почти не было видно. Он пошел в ванную, смазал все три черной мазью и вернулся в постель.
Тетушка Кора холодно приветствовала его за завтраком.
— Ночью ты разбудил своего двоюродного дедушку, — сказала она. — Он слышал, как ты расхаживаешь у себя в комнате.
— Я вставал только дважды, — ответил он с несчастным видом.
— Я очень сожалею.
— Он нуждается в покое, ты же знаешь. Мы все должны быть внимательнее, когда в доме больной. Молодые люди никогда не думают о других. А ведь ему было намного лучше, пока ты не приехал.
День был воскресный, и они собирались купаться возле дома Холли Морган, где привыкла на солнечном песчаном берегу собираться вся компания. Ноэль заехала за ним, но они добрались до места прежде, чем его робкие полунамеки на вчерашнее привлекли ее внимание. Он болтал с теми, с кем был знаком, его знакомили с незнакомыми, и вновь он страдал от их бесконечно корректной фамильярности, от продуманной небрежности их костюмов. Они отметили, конечно, что у него был один-единственный костюм да еще одни белые фланелевые брюки. И обе пары брюк нуждались в утюжке, но после выговора за доставленное двоюродному дедушке беспокойство он не решился просить о помощи тетушку Кору.
Он снова пытался затеять разговор с Холли, слабо рассчитывая вызвать ревность в Ноэль, но Холли была занята и пренебрегала им. Это произошло минут за десять до того, как он ускользнул от несносной мисс Холиоук. И тут он к ужасу обнаружил, что Ноэль исчезла.
Когда он видел ее в последний раз, она, казалось, была увлечена оживленной беседой с тем самым хорошо одетым незнакомцем, которого встретила вчера. Теперь ее нигде не было видно. Несчастный и одинокий, бродил он туда и обратно вдоль берега, притворяясь, что прекрасно проводит время, наблюдая за купальщиками, на самом же деле обшаривая глазами окрестности в поисках Ноэль. Он почувствовал, что его самоуглубленные расхаживания привлекают нежелательное внимание, и уселся с несчастным видом на песчаный холмик возле Билли Харпера. Но Билли Харпер был неприветлив и неразговорчив и минуту спустя помахал какому-то приятелю и двинулся через пляж поболтать с ним.
Хуан чувствовал себя брошенным. Потом вдруг он увидел Ноэль — она шла из дома вместе с высоким человеком; он вскочил на ноги, понимая, что выражение лица у него сейчас не слишком приятное.
Она кивнула ему.
— У меня сломалась пряжка от туфли, — сказала она. — Я ушла, чтобы починить ее. Я думала, ты пошел купаться.
Он стоял неподвижно, не решаясь заговорить, чтобы не выдать себя. Он понимал, что она покончила с ним; но тут было что-то еще. И больше всего на свете ему захотелось исчезнуть. Когда они подошли ближе, высокий человек глянул на него небрежно и продолжил оживленную интимную беседу с Ноэль. Тут же они оказались в окружении толпы знакомых.
Глядя на толпу краешком глаза, Хуан осторожно, но уверенно двинулся к калитке, что вела на дорогу. Он открывал ее, когда чей-то мужской голос сзади спросил: «Уходишь?» — и он ответил: «Иду туда», изобразив нечто вроде кивка. Невидимый за припаркованными машинами, он даже побежал, но тут же убавил шаг под удивленными взглядами шоферов. До дома Чэндлеров было полторы мили, а день был жаркий, но он шагал быстро, чтобы Ноэль, оставив друзей («Но с этим типом!» — думал он горько), не могла догнать его, плетущегося вдоль дороги. Этого он уже не смог бы вынести.
Сзади послышался звук автомобильного мотора. Хуан тут же сбежал с обочины и спрятался в кустах. Это оказался какой-то посторонний, но он все равно стал заранее присматривать подходящее убежище и свободные пространства преодолевал быстрым шагом, почти бегом.
Он был уже почти в виду тетушкиного дома, когда это случилось. Вжавшись спиной в дерево, смотрел он, как «родстер» Ноэль, за рулем которого сидел высокий мужчина, промчался мимо по дороге. Хуан вышел из-за дерева и посмотрел им вслед. Потом, слепой от пота и отчаяния, двинулся к дому.
IV
За ленчем тетушка Кора внимательно посмотрела на него.
— Что случилось? — спросила она. — Что-нибудь было не так на пляже?
— Да нет, ничего, — воскликнул он притворно оживленно. — Почему вы так думаете?
— Да вид у тебя какой-то странный. Думается мне, что у тебя не все гладко с той маленькой Гарне.
Он ненавидел ее.
— Нет, ничего такого.
— Не бери себе в голову ничего насчет нее, — сказала тетушка Кора.
— Что вы имеете в виду? — Он прекрасно знал, что она имеет в виду.
— Любые мысли насчет Ноэль Гарне. У тебя с ней не может быть ничего общего. — Лицо у Хуана пылало. Он не нашелся с ответом. — Говорю тебе, все это глупости. На твоем месте даже и думать нечего всерьез о Ноэль Гарне.
То, на что она намекала, проникало глубже, чем слова. Он и сам понимал, что не подходит Ноэль, — то, что годилось в Акроне, не устраивало в Кулпеппер-Бей. Он постиг то, что рано или поздно постигает каждый юноша: за всякую авантюру — так его мать называла поездку к тетушке Коре — приходится платить частицей самоуважения. Понять это непросто, и невыносимая сторона человеческих отношений до сих пор оставалась вне его понимания. Разум отказывался ее принимать, как не принимал слово, обозначающее три пятнышка на его щеке. Он хотел уехать, исчезнуть, оказаться дома. И даже решил уехать завтра утром, но после душераздирающей беседы с тетушкой предпочел отложить объяснение до вечера.
После обеда он взял в библиотеке детектив и поднялся наверх, почитать в постели. Кончил книгу к четырем часам и спустился вниз, чтобы взять другую. Тетушка Кора была на веранде, накрывая три столика к чаю.
— Я думала, ты в клубе, — воскликнула она удивленно. — Я была уверена, что ты ушел в клуб.
— Устал, — ответил он. — Хотел вот почитать.
— Устал! Мальчик твоих лет! Ты должен быть на свежем воздухе, играть в гольф — чтобы не было этих прыщиков на щеке. — Хуан содрогнулся; эксперименты с мазью кончились тем, что раздраженные прыщи ярко пылали. — … Вместо того, чтобы валяться с книжкой в такой день!
— У меня нет клюшек, — угрюмо сказал Хуан,
— Мистер Холиоук сказал тебе, что ты можешь пользоваться клюшками его брата. Он предупредил старшего кэдди. Иди прямо сейчас. Там всегда можно встретить молодых людей, которые не прочь сыграть. Мне кажется, что ты не слишком весело проводишь время.
В отчаянии Хуан представил себя, бредущего от лунки к лунке в полном одиночестве, Ноэль, играющую у него на глазах на соседнем поле. Никогда, никогда больше не видеть Ноэль — только вспоминать солнечный день в Монтане, когда она сказала: «Хуан, я никогда не знала, никогда не понимала, что такое твоя любовь».
Вдруг он вспомнил, что после обеда Ноэль собиралась ехать в Бостон. Ее там не будет. Страх играть в одиночку испарился.
Старший кэдди смотрел на него недоверчиво, когда он достал свою гостевую карточку, и Хуан, волнуясь, заплатил по доллару за каждый из полдюжины мячей, чтобы нейтрализовать воображаемую враждебность. На первой метке он огляделся по сторонам. Шел уже пятый час, и вокруг никого не было, только два пожилых джентльмена практиковались в крученых ударах с вершины небольшого холма. Ударив по мячу, он услышал, как кто-то сзади подошел к метке, и вздохнул с облегчением, услышав резкий стук мяча по полю в ста пятидесяти ярдах впереди.
— Играете в одиночестве?
Он оглянулся. Крепкий мужчина лет пятидесяти с худым лицом, высоким лбом, длинной верхней губой и выступающей челюстью доставал клюшку из мешка.
— Ну… в общем…
— Можно мне присоединиться?
— Сколько угодно.
Это явление произвело на Хуана странное успокаивающее впечатление. Играли они примерно в равную силу, на короткие точные удары мужчины Хуан отвечал редкими попаданиями издали. Еще не дошли до седьмой лунки, когда разговор стал более оживленным, чем обмен отрывистыми фразами, какими обычно сопровождается партия в гольф.
— Что-то не видел вас здесь раньше.
— Я приехал в гости, — отвечал Хуан, — остановился у моей тетушки, мисс Чэндлер.
— А, понятно — я знаю мисс Чэндлер очень хорошо. Высокомерная старая дама.
— Что? — не понял Хуан.
— Высокомерная старая дама, я сказал. Это неважно. Ваша очередь, по-моему.
Только через несколько лунок Хуан решился вернуться к реплике партнера.
— Что вы имели в виду, когда назвали ее высокомерной старой дамой? — спросил он с интересом.
— Ну, есть какие-то старые счеты между мной и мисс Чэндлер, — ответил пожилой человек грубовато. — Старая подруга моей жены. Когда мы поженились и приехали в Кулпеппер-Бей на лето, пыталась выжить нас отсюда. Сказала моей жене, что не стоило выходить за меня замуж. Я, дескать, неудачник.
— И что вы сделали?
— Послал ее подальше. Она не отставала, но я и прежде-то не очень ее жаловал. Она уже пыталась втиснуться между нами до того, как мы поженились. — Он рассмеялся. — Кора Чэндлер из Бостона — как она командовала девицами в те времена! В двадцать пять у нее был самый острый язычок в Бэк-Бэе. Там бывали всякие известные люди, вы знаете — Эмерсон, Уиттьер и все такое. И моя жена была из их круга. А я был со Среднего Запада… О, черт! Надо кончать болтать. Это обойдется мне в два лишних удара.
Ни с того ни с сего Хуану захотелось рассказать этому человеку о том, что произошло с ним, — не совсем так, как было в действительности, а в приукрашенном виде, придав истории значимость и достоинство, какими она не обладала. В его воображении все это выглядело как извечная борьба бедного молодого человека против снобистского, самодовольного мира. Такой поворот казался достаточно удобным, и он постарался выкинуть из памяти куда менее приятное убеждение, что деньги тут, в сущности, ни при чем. В глубине сердца он знал, что виноваты в том, что он потерял Ноэль, его собственный злосчастный эгоизм, его неловкость, его дурацкое желание заставить ее ревновать к Холли. Бедность повлияла лишь косвенным образом; при других обстоятельствах она придала бы их отношениям отблеск романтизма.
— Я прекрасно понимаю, что вы должны были чувствовать, — прорвало его вдруг, когда они подходили к десятой метке. — У меня нет денег, а я люблю девушку, у которой они есть, — и похоже, все, кому не лень, озабочены лишь тем, как бы нас разлучить.
Хуан сам почти верил в то, что говорил. Партнер пристально посмотрел на него.
— А девушка влюблена в вас? — спросил он.
— Да.
— Ну так боритесь за нее, юноша. Все крупные состояния возникли не в один миг.
— Я еще учусь в колледже, — ответил Хуан, чувствуя, что его застали врасплох.
— А она не может вас подождать?
— Не знаю. Понимаете, они давят слишком сильно. Семья хочет, чтобы она вышла за богатого человека, — он представил себе высокого элегантного молодого незнакомца, встреченного утром, и воображение разыгралось, — и претендент гостит у них сейчас. Боюсь, вместе им удастся ее уломать. Если не получится с этим — появится другой.
Его новый приятель задумался.
— Нельзя получить все сразу, понимаешь. — сказал он наконец. — Меньше всего я хочу советовать молодому человеку бросать колледж, особенно когда я даже не знаю всех обстоятельств и не знаю, на что он способен. Но если тебя действительно убивает возможность ее потерять, тебе лучше попробовать поискать работу.
— Я уже думал об этом, — нахмурился Хуан. Мысль об этом возникла у него в голове ровно десять секунд назад.
— Все девицы нынче немного с приветом, — выдал пожилой человек. — Начинают подумывать о мужчинах в пятнадцать лет, а в семнадцать, глядь, уже сбежала с соседским шофером.
— Это точно, — кивнул Хуан с отсутствующим видом. Он был целиком сосредоточен на том, о чем говорилось раньше. — Беда в том, что я не из Бостона. Если уж бросать колледж, тогда, конечно, хотелось бы жить рядом с ней, потому что потребуется много месяцев, прежде чем я смогу ее обеспечить. Совершенно не представляю, как мне добиться хоть какого-то положения в Бостоне.
— Если ты племянник Коры Чэндлер, тебе это будет нетрудно. Она знает в Бостоне буквально каждого. А может, семья девушки согласится тебе помочь — если ты сделаешь ей предложение. Некоторые родители в наши безумные дни готовы ради детей на любые глупости.
— Этого мне бы не хотелось.
— Богатые девушки не могут жить в воздушных замках, — сказал пожилой человек, ухмыляясь.
Дальше они играли в молчании. И вдруг, когда уже уходили с площадки, партнер Хуана обернулся к нему, нахмурясь.
— Слушай, молодой человек, — сказал он. — Я не знаю, что ты там думаешь насчет того, что это я тебе подбросил идею бросить колледж. Если так, то забудь об этом. Поезжай домой и обговори это с родителями. И сделай то, что они тебе скажут.
— Мой отец умер.
— Ну, тогда поговори с матерью. Сердцу матери видней, что лучше для ее ребенка.
Его дружелюбие постепенно испарялось, будто он уже жалел, что ввязался в проблемы Хуана. Предположив, что у мальчишки серьезные намерения, он, наверное, насторожился, видя готовность Хуана откровенничать с первым встречным, его явную беспомощность, едва речь зашла о работе. Чего-то Хуану не хватало — только не откровенности, конечно, но чего-то более сильного и страстного в устремлениях. Когда они подошли к раздевалке, он пожал юноше руку и собрался было уже уходить, но в последний момент передумал и добавил еще кое-что.
— Если надумаешь насчет Бостона, зайди ко мне. — Он вдавил в ладонь Хуана визитную карточку. — Пока. Удачи тебе. И помни, женщины, они вроде как машины на улице…
Дверь раздевалки закрылась за ним. Расплатившись с кэдди, Хуан глянул на карточку, которую все еще сжимал в ладони. «Гарольд Гарне, — прочитал он. — Стэйт стрит, 23-7».
В следующий миг Хуан бежал прочь от Куллеппер-Клуба, стараясь не оглядываться назад.
V
Месяцем позже Сан-Хуан Чэндлер приехал в Бостон и снял неприглядную комнату в маленьком отеле на окраине. В кармане у него была пара сотен долларов наличными и конверт с облигациями на полторы тысячи — состояние, основанное отцом в день его рождения, его стартовый капитал. Не обошлось без споров, прежде чем он вступил в обладание им, — и немало было пролито слез, прежде чем мать согласилась, чтобы он бросил колледж на последнем курсе. Он не рассказал ей всего — сказал лишь, что получил выгодное предложение, которое поможет ему добиться положения в Бостоне; остальное она поняла сама, но тактично промолчала. На самом же деле у него не было не только предложений, но и планов, но с ним был его двадцать один год — и с позором юности было покончено навсегда. Лишь одно Хуан знал точно — он женится на Ноэль Гарне. Мука, боль, стыд того утра подстегивали мечту и прочь гнали сомнения, когда они его посещали, сильнее, чем детская романтическая любовь, расцветшая однажды утром в Монтане. Любовь еще жила, но он запер ее в сердце до поры до времени; то, что случилось позже, заслонило и приглушило ее. Добиться своего было теперь вопросом самолюбия, гордости, уважения к себе, смыслом всего существования; обладать ею — значит стереть из памяти день, когда он разом постарел на три года.
С тех пор он не видел ее. На следующее утро он уехал из Кулпеппер-Бей и отправился домой.
Да, он прекрасно провел время. Да, тетушка Кора была очень мила.
И он не писал — хотя неделю спустя получил ужасающе легкомысленное послание. Ноэль писала, что была рада повидать его, что не понимает, почему он уехал не попрощавшись.
«Холли Морган шлет наилучшие пожелания, — заканчивала она с детской, притворной укоризной. — Наверное, она должна была написать вместо меня. Я всегда считала тебя непостоянным и теперь убедилась в этом».
Она столь небрежно пыталась замаскировать свое безразличие, что его бросило в дрожь. Это письмо не было присовокуплено к собранию драгоценностей, стянутому голубой резинкой, — он спалил его на подносе, трагический жест, едва не завершившийся пожаром в материнском доме.
Итак, он начал жить в Бостоне, и история первого года его жизни — это сказка, слишком аморальная, чтобы ее тут рассказывать. Это история одного из невероятных, нелогичных успехов, которые лежат в основе девяноста девяти из ста нынешних состояний. Ему пришлось много потрудиться — но не так много, как велика была полученная им награда. Он наткнулся на человека, у которого был план, нелепый план торговли мороженой рыбой, для осуществления которого тот не первый год искал денег. Неопытность Хуана заставила его откликнуться, и он вложил 1200 долларов. В первый же год эта ужасная неосторожность принесла ему 400 процентов. Партнер предложил ему выкупить его долю, но в конце концов они пришли к соглашению, и Хуан остался в деле.
Внутреннее чувство, которое никогда не оставляло его, нашептывало ему, что он будет богатым. Но в конце года произошло событие, заставившее его усомниться, что это имеет какое-то значение.
Он дважды видел Ноэль Гарне — раз в театре, другой раз в лимузине, проезжавшем по бостонской улице, ему показалось, что она бледна и выглядит усталой и скучающей. Но подумал он об этом позже, при встрече же он не мог думать ни о чем, чувства переполнили сердце, оно затрепетало, беспомощное, словно схваченное чьими-то крепкими пальцами. Он спрятался под навесом магазина и ждал, пока она проедет мимо. Она не знала, что он в Бостоне, — и он не хотел, чтобы она знала, покуда он не будет готов к встрече. Он следил за каждым ее шагом по газетным колонкам светских новостей. Она училась в школе, уезжала домой на Рождество, на воды в Пасху, выезжала из города осенью. Потом пришла пора ее выхода в свет, и каждый божий день он читал: она на обеде, она на танцах, на балу, на вечеринке, она занимается благотворительной деятельностью и участвует в театральной постановке Молодежной Лиги. Дюжина смазанных газетных фотографий, мало похожих на оригинал, валялась в ящике его стола. А он все ждал. Пусть Ноэль повеселится.
Когда прошло шестнадцать месяцев со дня его приезда в Бостон, когда первый сезон Ноэль приказал долго жить под веселый гам массового переселения во Флориду, Хуан решил, что дольше ждать не стоит. И вот однажды, в сырой и унылый февральский денек, когда детишки в резиновых сапогах строили плотины в забитых снегом канавах, хорошо одетый, привлекательный молодой блондин поднялся по ступенькам бостонского дома Гарне и вручил карточку горничной. С тревожно бьющимся сердцем он прошел в гостиную и уселся там.
Шелест платья на ступеньках, легкие шага в холле, вскрик удивления.
— Ноэль!
— Хуан? — воскликнула она, удивленная, польщенная, обрадованная. — Я не знала, что ты в Бостоне Я так рада видеть тебя. Думала, ты бросил меня навсегда.
Мгновение спустя он обрел способность говорить — это оказалось легче, чем прежде. Осознавала она или нет происшедшую перемену, но он больше не был никем. Кое-что прочное стояло за ним, и кое-что не давало уже ему вести себя как самовлюбленному мальчишке.
Он объяснил, что заставило его обосноваться в Бостоне, и дал ей понять, что дела у него идут более чем хорошо; и пусть это и причинило ему боль, но он с юмором поведал ей об их последней встрече, кончив тем, как, разозлившись на нее, он сбежал с пляжа. Она смеялась. И неожиданно он почувствовал себя идиотски счастливым.
Прошло полчаса. Огонь мерцал в камине. За окнами темнело, комната погружалась в полумрак, условия для любви были столь же благоприятные, как под открытым небом, при свете звезд. Он рассказывал стоя; теперь он сидел на кушетке рядом с ней.
— Ноэль…
В холле прозвучали легкие шаги — горничная шла открывать парадную дверь. Ноэль вскочила на ноги и включила лампу на столике возле кушетки.
— Я даже не заметила, как стемнело, — сказала она слишком торопливо, как ему показалось. И тут же в дверь постучала горничная.
— Мистер Темплтон, — объявила она.
— Да, пожалуйста, — пригласила Ноэль.
Мистер Темплтон, весь из себя гарвардский-оксфордский, зрелый, свой человек в доме, поглядел на него с чуть заметной вспышкой удивления, кивнул, снисходительно поздоровался и занял удобное местечко у камина. Несколько фраз, которыми он обменялся с Ноэль, продемонстрировали его посвященность в ее образ жизни. Воцарилось молчание. Хуан встал.
— Хотелось бы повидать тебя еще, — сказал он. — Я позвоню тебе, ладно? И ты скажешь, когда можно зайти.
Она проводила его до дверей.
— Так хорошо, что ты появился снова, — сказала она сердечно. — Помни, я хочу видеть тебя часто, Хуан.
Уходя, он чувствовал себя счастливее, чем два года назад. Ужинал в одиночестве в ресторане, а внутри у него все так и пело; потом, пьяный от счастья, бродил в одиночестве под дождем до полуночи. Он проснулся с мыслью о ней, ему хотелось поведать людям, что утраченное когда-то обретено снова. Что-то произошло между ними, что не выразишь словом, — это чувствовалось в том, как сидела рядом с ним Ноэль в полутьме, в ее легком, но ощутимом возбуждении, когда она провожала его до дверей.
Двумя днями позже он раскрыл «Транскрипт» на разделе светских новостей и пробежал страницу до третьей заметки. Тут его взгляд остановился, глаза сузились, как у китайца.
«Мистер и миссис Гарне объявляют о помолвке их дочери Ноэль с мистером Бруксом Ф. Темплтоном. Мистер Темплтон закончил Гарвард в 1912 г. и является партнером…»
VI
В три часа пополудни Хуан позвонил у дверей Гарне и был впущен в холл. Откуда-то сверху доносились девичьи голоса, кто-то разговаривал в гостиной справа, там, где он встречался с Ноэль неделю назад.
— Вы не могли бы проводить меня в комнату, где никого нет? — неестественным голосом обратился он к горничной. — Я старый друг — это очень важно, — я должен видеть мисс Ноэль с глазу на глаз.
Он ждал в маленькой каморке, примыкающей к холлу. Десять минут прошло — затем еще десять минут; он стал бояться, что она вообще не придет. На исходе тридцатой минуты дверь рывком распахнулась, и Ноэль стремительно ворвалась в каморку.
— Хуан! — воскликнула она радостно. — Как замечательно! Я так и знала, что ты придешь первым. — Ее выражение изменилось, когда она увидела его лицо — Но почему ты сидишь здесь? — спросила она быстро. — Ты должен быть там, со всеми. Я тут мотаюсь весь день, как цыпленок без головы.
— Ноэль! — пролепетал он.
— Что?
Ее рука легла на дверную ручку. Она обернулась в испуге.
— Ноэль, я пришел не для того, чтобы поздравлять тебя, — сказал Хуан. Лицо его побледнело и окаменело, голос дрожал от усилий сдержать себя. — Я пришел, чтобы сказать: ты совершаешь ужасную ошибку.
— Но почему, Хуан?
— Ты сама знаешь. Ты знаешь, что никто не любит тебя так, как я, Ноэль. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
Она нервно хихикнула.
— Хуан, но это же глупо! Я перестаю понимать, когда ты начинаешь так говорить. Я помолвлена с другим человеком.
— Ноэль, ты можешь зайти сюда и сесть?
— Нет, Хуан, не могу — там сидит дюжина знакомых. Я должна выйти к ним. Иначе они обидятся. В другой раз, Хуан. Приходи в другой раз, и я буду рада поговорить с тобой.
— Сейчас! — Слово прозвучало твердо, непреклонно, почти яростно. Она заколебалась.
— Десять минут, — сказал он.
— Мне действительно надо идти, Хуан.
И конечно же, она села, не отводя глаз от двери. Усевшись рядом с нею, Хуан рассказал ей прямо и просто все, что случилось с ним со времени их последней встречи полтора года назад. Рассказал о своей семье, о тетушке Коре, о чувстве унижения, которое он испытывал в Кулпеппер-Бей. Потом он поведал о приезде в Бостон, о том, как, обретя всё, что необходимо для счастья, он узнал, что пришел слишком поздно. Он не скрыл ничего.
В голосе его, как и в мыслях, не было больше ни притворства, ни самолюбования, только одно чистое и покоряющее чувство. Во всем, чем он занимался, сказал он, не было никакого смысла, кроме единственного: заслужить право предстать перед нею, оправдаться, дать ей знать, насколько его чувство вдохновляло его, обратить ее внимание, пусть даже мимолетное, на то, что целых два года он любил ее безоглядно и сильно.
Когда Хуан кончил, Ноэль заплакала. Это нечестно, сказала она, говорить ей все это — именно тогда, когда она распорядилась своей жизнью. Это было нелегко, но что сделано, то сделано, и она действительно собирается замуж за другого человека. Но она никогда прежде не слышала ничего подобного — и это ее расстроило. Она… ох, она страшно сожалеет, но все это бесполезно. Если он действительно так влюблен, он мог бы сказать ей раньше.
Но что он мог раньше сказать? У него не было никаких аргументов, если не считать, что однажды летним вечером на западе их неудержимо потянуло друг к другу.
— И ты любишь меня до сих пор, — сказал он, понизив голос. — С чего бы тебе плакать, Ноэль, если б ты меня не любила? О чем тебе тогда беспокоиться?
— Мне… мне тебя так жаль.
— Это больше, чем жалость. Ты влюбилась в меня в тот же день. Ты хотела, чтобы я в тот раз сидел рядом с тобой в темноте. Думаешь, я не чувствовал этого, думаешь, не знал? Что-то есть между нами, Ноэль, какая-то связь. Что-то соединяло нас всегда, кроме одного несчастного раза. О, Ноэль, ты только представь, каково мне будет сидеть там, в каком-то метре от тебя, мечтать обнять тебя и знать, что ты отдала свою руку нелюбимому человеку.
Раздался стук в дверь.
— Ноэль!
Она подняла голову, поднеся платок к глазам.
— Да?
— Это Брукс. Можно войти? — Не дожидаясь ответа, Темплтон открыл дверь и встал, удивленно глядя на них. — Извините, — сказал он. И небрежно кивнул Хуану. — Ноэль, там собралось столько народу…
— Еще минуту, — сказала она без выражения.
— С тобой все в порядке?
— Да.
Он вошел в комнату хмурясь.
— Что тебя расстроило, дорогая? — он бросил взгляд на Хуана. Тот встал, в глазах у него блестели слезы. В голосе Темплтона зазвучали угрожающие ноты. — Я надеюсь, тебя никто не обидел?
Вместо ответа Ноэль хлопнулась на сваленные в кучу подушки и зарыдала в голос.
— Ноэль… — Темплтон сел рядом с нею и положил руку ей на плечо. — Ноэль! — Он обернулся к Хуану. — Мне кажется, будет лучше, если вы нас оставите, мистер… — Имя испарилось из его памяти. — Ноэль немного устала.
— Я не уйду.
— Пожалуйста, подождите хотя бы за дверью. Мы увидимся позже.
— Я не выйду за дверь. Мне надо поговорить с Ноэль. Это вы вмешались невовремя.
— У меня есть законное право вмешиваться. — Лицо его покраснело от злости. — Кто вы такой, черт вас побери?!
— Меня зовут Чэндлер.
— Прекрасно, мистер Чэндлер, вы стоите у меня на пути — это вам, надеюсь, ясно? То, что вы явились сюда, — это бесцеремонность, это самонадеянность.
— Я думаю иначе.
Они злобно уставились друг на друга. Потом Темплтон усадил Ноэль на диван.
— Я провожу тебя наверх, дорогая, — сказал он. — Сегодня был трудный день. Если бы ты прилегла до ужина…
Он помог ей подняться на ноги. Не глядя на Хуана, пряча лицо за носовым платком, Ноэль позволила вывести себя в холл. Темплтон обернулся в дверях.
— Горничная даст вам пальто и шляпу, мистер Чэндлер.
— Я предпочитаю ждать здесь, — ответил Хуан.
VII
И он ждал там, когда в половине седьмого после отрывистого стука в комнату ворвалась массивная фигура, в которой Хуан узнал мистера Гарольда Гарне.
— Добрый вечер, сэр, — сказал мистер Гарне раздраженно и властно. — Чем могу вам служить?
Он подошел ближе, и отблеск узнавания появился в его глазах.
— А-а, — промычал он.
— Добрый вечер, сэр, — сказал Хуан.
— Это ведь вы, не так ли? — Мистер Гарне заколебался. — Брукс Темплтон сказал, что вы здесь, что настаиваете на том, чтобы видеть Ноэль… — Он кашлянул. — Что вы отказываетесь идти домой…
— Я хочу видеть Ноэль, если вы не против.
— Зачем?
— Это касается только Ноэль и меня, мистер Гарне.
— Мистер Темплтон и я имеем полное право представлять Ноэль в данном случае, — сказал мистер Гарне невозмутимо. — Она только что заявила мне и своей матери, что не желает видеть вас больше. Это вам ясно?
— Я не верю, — упрямо сказал Хуан.
— Я не имею обыкновения лгать.
— Прошу прощения. Я имел в виду…
— Я не собираюсь обсуждать с вами этот несчастный случай, — перебил его мистер Гарне пренебрежительно. — Я хочу только, чтобы вы немедленно ушли отсюда — и никогда больше не возвращались.
— Почему вы называете это несчастным случаем? — холодно поинтересовался Хуан.
— Спокойной ночи, мистер Чэндлер.
— Вы назвали это несчастным случаем, потому что Ноэль разорвала помолвку.
— Вы самонадеянны, сэр, — воскликнул пожилой джентльмен. — Невыносимо самонадеянны.
— Мистер Гарне, вы сами были когда-то настолько добры, что сказали мне…
— Плевать мне на то, что я вам сказал! — закричал Гарне. — Убирайтесь отсюда немедленно!
— Ладно, у меня нет выбора. Я надеюсь, вы будете добры передать Ноэль, что я приду завтра вечером.
Хуан поклонился, вышел в холл и взял с кресла пальто и шляпу. Он услышал чьи-то быстрые шаги наверху, дверь открылась и тут же закрылась — но он успел уловить звуки возбужденных голосов и короткий, подавленный вскрик. Он заколебался. Потом пошел дальше по коридору к парадному. Сквозь приоткрытую портьеру столовой он поймал взгляд слуги, накрывающего стол к ужину.
Назавтра в тот же час он позвонил у дверей. На сей раз ему открыл дворецкий, видимо должным образом проинструктированный.
Мисс Ноэль нет дома. Может он оставит записку? Это бесполезно: мисс Ноэль нет в городе. Не поверив ни единому слову, но встревожившись, Хуан взял такси и отправился в контору Гарольда Гарне.
— Мистер Гарне не может вас принять. Если хотите, он может переговорить с вами по телефону, только недолго.
Хуан кивнул. Клерк нажал кнопку на пульте в приемной и передал трубку Хуану.
— Говорит Сан-Хуан Чэндлер. У вас дома мне сказали, что Ноэль уехала. Это правда?
— Да. — Односложный ответ был холоден и резок. — Она уехала отдыхать. Не вернется в течении нескольких месяцев. Еще вопросы есть?
— Она не оставила мне записку?
— Нет! Ей противно вас видеть.
— Ее адрес?
— Это вас никаким образом не касается. Всего хорошего.
Хуан вернулся к себе и обдумал положение. Ноэль насильно похитили и увезли — иначе он не мог это назвать. И несомненно, помолвка с Темплтоном разорвана — по крайней мере, временно. Это он сокрушил ее за какой-нибудь час. И он должен видеть Ноэль снова — это неотложная необходимость. Но где? Вряд ли она у друзей, скорее всего — у родственников. Родственники — вот первая зацепка для поисков, он должен отыскать имена тех, у кого она чаще всего гостила в прошлом.
Он позвонил Колли Морган. Та была на юге и не собиралась вернуться в Бостон раньше мая.
Затем он позвонил редактору колонки светских новостей «Бостонского летописца». После недолгого ожидания ему ответил вежливый, приятный женский голос,
— Это мистер Сан-Хуан Чэндлер, — начал он, стараясь изображать голосом светского льва, признанного распорядителя котильонов с Бэк-Бэя. — Мне нужна кое-какая информация о семье мистера Гарольда Гарне, будьте так любезны.
— А почему вы прямо не обратитесь к мистеру Гарне? — с подозрением в голосе поинтересовалась женщина.
— Я не настолько близко знаком с мистером Гарне.
Молчание. Потом:
— Ну, видите ли, мы не можем давать информацию личного характера.
— Но ведь какие могут быть секреты относительно родственников мистера Гарне! — вскричал Хуан возбужденно.
— Мы ведь не можем быть уверены…
Он бросил трубку. Две другие газеты дали те же результаты, в третьей готовы были помочь, но не располагали сведениями. Это становилось странным, похожим на заговор, — чтобы в городе, где все знали Гарне, он не мог узнать нескольких имен. Будто все нарочно стремились помешать ему добиться своего. После целого дня бесплодных и раздражающих расспросов, вызывающих подозрения в том, что он шпик, после просмотра последних номеров «Светского регистра» он сообразил, что имеется еще один источник — тетушка Кора. И следующим утром он предпринял трехчасовое путешествие в Кулпеппер-Бей.
Он впервые увидел ее после того несчастного визита полтора года назад. Она была обижена — и он узнал это, особенно с тех пор, как услышала об его неожиданном успехе Приняла тетушка его холодно и с укоризной, но она сказала ему то, что Хуан хотел узнать, потому что он ухитрился задать вопрос, пока тетушка была ошеломлена его неожиданным приездом. Хуан покинул Кулпеппер-Бей, располагая информацией о том, что у миссис Гарне есть сестра, небезызвестная миссис Мортон Пойндекстер, с которой Ноэль в очень дружеских отношениях. В полдень Хуан сел в поезд на Нью-Йорк.
Телефонного номера Мортона Пойндекстера не было в телефонном справочнике, и справочная отказалась его давать, но Хуан добыл номер при помощи того же «Светского регистра». Он позвонил из отеля.
— Мисс Ноэль Гарне — она в городе? — спросил он в соответствии с продуманным планом. Если сразу не прозвучит знакомое имя, слуга может сказать, что он ошибся номером.
— Простите, кто ее спрашивает?
Он сразу успокоился, сердце вернулось на привычное место.
— Ну… друг.
— Без имени?
— Без имени.
— Я узнаю.
Мгновение спустя слуга вернулся.
Нет, миссис Гарне не было там, не было в городе и не ожидалось. Трубку неожиданно положили.
Вечером такси доставило его к дому Мортона Пойндекстера. Это был самый роскошный дом, какой он когда-либо видел, громадина в пять этажей, занимающая целый угол на Пятой авеню, да еще с зачаточным садиком, а садик, даже самый крохотный, в Нью-Йорке первый признак богатства.
Он не дал карточку дворецкому, но было похоже на то, что его уже ждали, потому что сразу же проводили в гостиную. Когда после недолгого ожидания вошла миссис Пойндекстер, он впервые за пять дней ощутил приступ неуверенности.
Миссис Пойндекстер была женщиной лет тридцати пяти и того безукоризненного стиля, что французы называют bien soignee. Непередаваемое очарование ее лица было подкреплено другим качеством, которое, если подыскивать слово поточнее, можно назвать чувством собственного достоинства. Но это было больше, чем достоинство, в нем не было жестокости, напротив — эластичная мягкость, помогающая ей уклонятся от любых ударов судьбы, просто уходить в сторону в нужный момент, оставаясь упругой, победоносной, совершенной. Сан-Хуан понял, что, хотя его догадка насчет того, что Ноэль живет в этом доме, верна, ему предстоит противостоять силе, с какой он прежде не сталкивался. Женщина показалась ему не похожей на американку, в ней таились возможности, американскими женщинами утраченные или брошенные втуне.
Она встретила его с приветливостью, под которой, несмотря на чисто внешний характер, не скрывалось с виду никаких задних мыслей. В общем, вела она себя совершенно безразлично, так что Хуан был обескуражен. Ее поведение помогло ему удержаться от соблазна выложить свои карты на стол.
— Добрый вечер. — Она села в жесткое кресло в центре комнаты и предложила ему стул подле себя. Она сидела молча, глядя на него, пока он не заговорил.
— Миссис Пойндекстер, мне очень нужно повидать мисс Гарне. Утром я звонил сюда, и мне сказали, что ее здесь нет. — Миссис Пойндекстер кивнула. — Однако я знаю, что она здесь, — продолжал он спокойно. — И я должен ее увидеть. Думать, что ее отец или мать могут помешать мне видеть ее, даже если я опозорился в чем-то, — или что вы, миссис Пойндекстер, можете мне помешать ее видеть, — голос его чуть-чуть возвысился, — это нелепо. Сейчас не 1500 год — и даже не 1910.
Он замолчал. Миссис Пойндекстер выждала немного, чтобы убедиться, что он закончил. Потом сказала спокойно и прямо:
— Я совершенно с вами согласна.
Если не считать Ноэль, подумал Хуан, он никогда не видел женщины красивее.
— Миссис Пойндекстер, — снова заговорил он, уже чуть дружелюбнее, — простите, если я был немного груб. Меня в последнее время часто называли самонадеянным, и, возможно, так оно и есть. Может быть, каждый бедный парень, влюбленный в богатую девушку, самонадеян. Но так уж случилось, что я больше не бедный парень, и у меня есть основания полагать, что Ноэль любит меня.
— Понимаю, — сказала миссис Пойндекстер сочувственно. — Но, разумеется, я ничего этого не знала.
Хуан заколебался, совсем разоруженный ее приветливостью. Затем решимость вернулась к нему.
— Вы дадите мне встретиться с нею? — спросил он. — Или вы настаиваете на том, чтобы этот фарс продолжился еще немного?
Миссис Пойндекстер смотрела на него, будто раздумывая.
— А почему я должна дать вам встретиться с нею?
— Просто потому, что я прошу вас. Это как в дверях, когда кто-нибудь говорит: «Позвольте, пожалуйста», и вы делаете шаг в сторону и пропускаете его.
Миссис Пойндекстер нахмурилась.
— Но ведь дело касается не только вас, но и Ноэль. И я не просто случайный человек в дверях. Я что-то вроде телохранителя, и даны мне инструкции не пропускать никого, даже если мне скажут «Позвольте, пожалуйста» самым жалобным голосом.
— У вас инструкции, данные ее отцом и матерью, — сказал Хуан, начиная терять спокойствие — Но дело-то касается ее самой.
— Я рада, что вы начинаете это понимать.
— Конечно, я понимаю это, — перебил он. — Я хочу, чтобы и вы поняли.
— Я понимаю.
— Тогда о чем весь этот дурацкий спор? — спросил он возбужденно.
Она неожиданно встала.
— Я вынуждена попрощаться с вами, сэр.
Застигнутый врасплох, Хуан тоже поднялся.
— Почему? Что случилось?
— Я не позволю говорить со мной таким тоном, — сказала миссис Пойндекстер спокойно и холодно. — Или вы будете держать себя в руках, или немедленно покинете этот дом.
Хуан понял, что выбрал неверный тон. Ее слова уязвили его, и какое-то время он не мог найтись с ответом — совсем как школьник, получивший нагоняй.
— Это к делу не относится, — выговорил он наконец, заикаясь. — Я хочу говорить с Ноэль.
— Ноэль не хочет с вами разговаривать.
Миссис Пойндекстер вдруг протянула ему листок почтовой бумаги. Он развернул его. Там было написано:
«Тетушка Жо — то, о чем мы говорили вчера: если этот невыносимый зануда позвонит — как он обязательно сделает — и начнет назойливо хныкать, пожалуйста, поговорите с ним откровенно. Скажите ему, что я его никогда не любила, что я никогда не смогу его полюбить и что его настойчивость вызывает во мне отвращение. Скажи ему, что я достаточно взрослая, чтобы знать, чего я хочу, и мое самое большое желание — никогда больше не видеть его на этом свете».
Хуан стоял ошеломленный. Его Вселенная вдруг рухнула на него. Ноэль не любит, она никогда не любила. Все это была лишь дурацкая шутка, разыгранная с ним теми, для кого подобные шуточки были излюбленным занятием. Теперь он понял, до какой степени все они было заодно: тетушка Кора, Ноэль, ее отец, эта привлекательная холодная женщина — заодно в отстаивании прерогативы богатых выходить замуж только за членов своей касты, возводить искусственные преграды, устанавливать правила против тех, кто посягает на большее, чем легкий флирт во время летних каникул. Пелена спала с глаз, он по-новому взглянул на эти полтора года борьбы и труда и понял, что ничуть не продвинулся к цели, он просто участвовал в гонках с самим собой, гонках в никуда, в которых не победил никого, кроме самого себя, — и ничьей любви не заслужил. Он слепо шарил в поисках шляпы, с трудом сообразил, что она осталась в холле. Слепо отшатнулся от миссис Пойндекстер, когда она протянула ему руку сквозь туман и сказала мягко: «Мне очень жаль». И вот он в холле, записка все еще зажата в кулаке, он пытается протолкнуть руку в рукав пальто, и слова, которые он должен хоть кому-то сказать, душат его.
— Я не понимаю… Мне очень жаль, что я побеспокоил вас. Я не понимал, как много всего стоит между нами — между Ноэль и мной…
Он положил руку на дверную ручку.
— Мне тоже очень жаль, — сказала миссис Пойндекстер. — По тому, как мне рассказывала Ноэль, я не думала, что вы воспримете все так тяжело, мистер Темплтон.
— Чэндлер, — поправил он безразлично. — Меня зовут Чэндлер.
Она вдруг замерла, лицо ее стремительно побледнело.
— Что?!
— Так меня зовут — Чендлер.
Будто молния, пролетела она сквозь полуоткрытую дверь, которая с треском захлопнулась. Молнией подлетела к лестнице.
— Ноэль! — закричала она высоким звонким голосом. — Ноэль! Ноэль! Спускайся, Ноэль! — Ее чудный голос колоколом звенел под высокими сводами холла. — Ноэль! Спускайся! Это мистер Чэндлер! Это Чэндлер!
Оригинальный текст: Presumption, by F. Scott Fitzgerald.