Ф. Скотт Фицджеральд
Особая вечеринка
Вечеринка окончилась. У обочины, вместе с одинокой «викторией»[1], ожидали надменный «Стивен-Дьюри»[2] и пара «Максвеллов» 1909 года[3]. Мальчики постояли, пока веселая компания девчонок загрузилась в «Стивен», с ревом унесший их прочь, и пошли пешком по улице, разбившись группами по трое-четверо — кто-то шумно, кто-то молча и задумчиво… Даже для десяти-одиннадцати лет, когда удивляешься всему вокруг, боясь не успеть в гонке приспособления к этому миру, день выдался знаменательный.
Вот о чем размышлял Терренс Эр. Типтон[4] — актер, атлет, ученый, филателист и коллекционер сигарных вкладышей. Он был так возбужден, что на всю жизнь живо запомнил, как вышел из дверей в весенний вечер, и как Долли Бартлет подошла к автомобилю и оглянулась на него: весело, восторженно, зардевшись… Он почувствовал нечто вроде испуга, что было весьма кстати, поскольку именно в этот момент в его жизнь вошел — и остался в ней навсегда — один из главных ее импульсов. С этого момента ради любви Терренс был готов на все, и отнюдь не умозрительно, а как тот, кто был призван и оказался в объятиях, кто познал пронзительное наслаждение и в мгновение ока превратился в раба любви. Два вопроса крутилось у него в голове всю дорогу домой: сколько времени длилось то мгновение, и когда ему вновь доведется его испытать?
Мать поприветствовала довольно бледного и взъерошенного мальчика с самыми зелеными на свете глазами и тонкими живыми чертами. Как прошел вечер? Нормально. Понравилось у Гилреев? Да, нормально. Расскажешь, что делали? Да не о чем рассказывать.
— Терренс, а ты сам не хочешь устроить вечеринку? — предложила она. — Пригласить ребят к себе?
— Нет, не хочу, мама.
— Подумай! Десять мальчишек, десять девчонок, мороженое, торт, и игры?
— Какие еще игры? — спросил он, без всякого желания что-то устраивать, а просто среагировав на слово.
— Ну, «юкер»[5], или «червы»[6], или в «писателей»[7]?
— Нет, мы в это не играем.
— А во что играете?
— Ну, так… просто веселимся. Только я сам никаких вечеринок устраивать не хочу!
Но вдруг очевидное неудобство от наличия девчонок в собственном доме и вытекающего отсюда соприкосновения миров, внутреннего и внешнего, словно при обрушении домашних стен, — столкнулось с желанием вновь оказаться рядом с Долли Бартлет.
— А мы можем побыть одни, чтобы без взрослых? — спросил он.
— Ну, я вам мешать не буду, — ответили миссис Типтон. — Я все организую, а потом оставлю вас одних.
— Да, именно так все и делают. — Но Терренс припомнил сразу несколько случаев, когда взрослые торчали с ними весь вечер, и было бы просто ужасно, если бы и его мать была все время рядом.
За ужином разговор опять вернулся к вечеринке.
— Расскажи папе, что вы делали у Гилреев, — произнесла мама. — Ты ведь ничего не забыл?
— Конечно, нет, но…
— Что-то мне подсказывает, что вы там на поцелуйчики играли? — небрежно заметил мистер Типтон.
— Ах, да мы там просто играли в одну игру, называется «верно — не верно», — неопределенно ответил Терренс.
— Что за игра?
— Ну, все выходят из комнаты, и говорят, что у кого-то письмо… А, нет, это «почта»… Ладно, не важно… Затем все входят и должны угадать, кто за ними посылал. — Тут же возненавидев себя за то, что предал столь великое событие своей жизни, он попытался с достоинством закончить: — Все встают на колени, и если не угадал, все хлопают, и выходишь из комнаты. Можно мне еще подливки, пожалуйста?
— А если угадал?
— Ну, тогда надо обняться, — пробормотал Терренс; от рассказа стало стыдно, а в реальности было так приятно…
— Что, все обнимаются?
— Нет, только он и она.
— Так вот во что вы хотите играть… — произнесла мама, слегка опешив. — Ах, Терренс…
— Нет-нет, — возразил он, — лично я ни во что такое не хочу!
— А почему тогда ты хотел, чтобы меня с вами не было?
— Я с этим Гилреем как-то встречался по делам, — заметил мистер Типтон. —Обычный парень, откуда-то с севера штата.
Такое высокомерие по отношению к забавам, снискавшим популярность еще в маунтвернонские времена Вашингтона[8], было обычным среди горожан, когда речь заходила о нравах сельской глубинки Америки. Замечание произвело впечатление на Терренса, хотя и не то, на которое рассчитывал мистер Типтон. Терренс сразу же понял, что ему необходим сговорчивый союзник, и остановился на кандидатуре мальчика по имени Джо Шуновер, семейство которого недавно приехало в город. Сразу после ужина он сел на велосипед и отправился к Джо.
Предложил он ему вот что: Джо прямо завтра назначает вечеринку и вместо нескольких игр «на поцелуи» этим играм посвящается весь вечер, с небольшим перерывом на перекус. Оргию Терренс описал пусть и в грубых, но, тем не менее, ярких красках:
— Само собой, ты будешь с Глэдис. А потом, когда она тебе надоест, переключаешься на Китти или на кого захочешь, да и они тоже будут тебя загадывать. О, это будет великолепно!
— Ну а, допустим, если вдруг кто-нибудь еще загадает Долли Бартлет?
— Ой, да ладно тебе, не валяй дурака!
— Уверен, что ты побежишь на озеро топиться!
— Не побегу!
— Еще как побежишь!
Разговор вышел болезненный, и остался еще один практический момент — нужно было спросить согласия миссис Шуновер. Несмотря на закат, Терренс остался на улице ждать возвращения Джо.
— Мама сказала, ладно.
— Слушай, а она нам не будет мешать, а?
— С чего бы это? — с невинным видом ответил Джо. — Я ей все рассказал про сегодняшний вечер, и она лишь рассмеялась.
***
Терренс учился в «Академии миссис Кэри», где и проводил нескончаемые тускло-серые часы от звонка до звонка в полнейшем безделье. Он считал, что едва ли его тут чему-нибудь научат, и раздражение частенько выливалось в высокомерную дерзость, но утром в день вечеринки у Джо Шуновера он был словно тихий помешанный за партой, и молил лишь об одном — чтобы его никто не трогал.
— Итак, столицей Америки является город Вашингтон, — произнесла мисс Коул, —столицей Канады — Оттава, а столицей Центральной Америки является…
— … Мехико! — попробовал кто-то угадать.
— Там нет столицы, — рассеяно заметил Терренс.
— Как же, должна ведь быть какая-то столица? — отозвалась мисс Коул, глядя на карту.
— Но ее нет, так уж вышло.
— Довольно, Терренс! Запишите: «Столицей Центральной Америки является город Мехико». Итак, осталась еще Южная Америка…
Терренс вздохнул.
— Зачем же учить нас неправильно? — произнес он.
Десять минут спустя, в легком испуге, он явился в кабинет директора, где на него обрушилась вся сила неправедного гнева власть имущих.
— Совершенно не важно, что ты там думаешь, — произнесла миссис Кэри. — Мисс Коул — твоя учительница, и ты повел себя дерзко! Я хочу поговорить с твоими родителями.
К счастью, отца не было в городе, но, если миссис Кэри позвонит домой по телефону, то мать, скорее всего, велит остаться дома и запретит идти на вечеринку. И вот в полдень, под гнетом грядущего несчастья, он вышел из ворот школы — и прямо на выходе его атаковал насмешливый голос Альберта Мура, сына лучшей маминой подруги, из-за чего он всегда выступал в роли вероятного противника.
Альберт сослался в деталях на свою осведомленность о состоявшемся визите в директорский кабинет и вероятных домашних последствиях данного визита. Терренс, со своей стороны, отметил, что в силу наличия очков Альберт обладает сразу четырьмя органами зрения. В ответ Альберт отметил явную претензию Терренса на вселенскую мудрость. Беседу оживили бесцеремонные упоминания трусливых животных семейства кошачьих и бесспорных признаков душевных болезней, после чего последовало яростное сближение и взмахи руками, в результате которых Терренс непреднамеренно ударил Альберта в нос. Пролилась кровь — Альберт взвыл от злости и испуга, вообразив, что сама жизнь по капле изливается из него на желтый галстук. Терренс отскочил, замер, достал свой носовой платок и швырнул его, как подачку, Альберту, после чего возобновил свое движение с места внушающего ужас происшествия, следуя задворками и преодолевая заборы, стремясь подальше от места своего преступления. Через полчаса он явился к черному ходу дома Джо Шуновера и попросил кухарку объявить о его прибытии.
— Что такое? — спросил Джо.
— Мне нельзя домой. Я подрался с Альбертом Муром.
— Елки… А он очки-то хоть снял?
— Да нет, с чего бы?
— Бить очкарика — уголовное преступление! Ладно, дай мне дообедать.
Несчастный Терренс уселся ждать Джо на какой-то ящик во дворе, и когда тот появился с новостями, вселенская тьма еще немного сгустилась.
— Не уверен насчет игр на поцелуи, — сказал Джо. — Мама сказала, что это глупости.
С трудом мысли Терренса оторвались от возможных условий в колонии для трудных подростков.
— Лучше бы она заболела! — рассеяно произнес он.
— Моя мама?! Возьми свои слова обратно!
— Я имел в виду ее сестру, — поправился он. — Если бы она заболела, то твоя мама не смогла бы быть на нашей вечеринке.
— Да, это было бы отлично, — согласился Джо. — Только чтобы не очень серьезно!
— Может, скажешь ей, что ее сестра плохо себя чувствует?
— Она живет в Тонавэнди. Так что отправила бы телеграмму, уже однажды так было.
— Пошли, узнаем у «Толстяка» Палмера насчет телеграмм!
Толстяк Палмер, сын районного мусорщика, работал посыльным, был на несколько лет их старше, уже вовсю курил и вслух ругался. Он отказался доставлять фальшивую телеграмму, поскольку из-за этого мог лишиться работы, но предложил достать за четвертак пустой телеграфный бланк и обеспечить доставку силами своей младшей сестренки. Но деньги — вперед!
— Пожалуй, я знаю, где достать, — задумчиво произнес Терренс.
Они остались ждать его на улице у многоквартирного дома в нескольких кварталах оттуда. Отсутствовал он десять минут — а когда вышел, то на его лице ясно читалось утомление; продемонстрировав четвертак на ладони, он присел на уличную тумбу, сжав губы и махнув рукой, чтобы никто к нему не приставал.
— Терренс, но кто дал тебе деньги?
— Тетя, — еле слышно пробормотал он, а затем: — за яйцо!
— Какое еще яйцо?
— Сырое яйцо.
— Ты продал яйцо? — спросил Толстяк Палмер. — Слушай, я знаю, где можно набрать кучу яиц…
Терренс застонал.
— Мне пришлось съесть сырое яйцо. Она жизнь готова отдать за здоровое питание.
— Впервые вижу, чтобы деньги доставались так легко! — сказал Толстяк. — Я этих яиц съел…
— Прошу, не надо! — взмолился Терренс, но было уже слишком поздно… Это яйцо было лишено терапевтического эффекта — это было яйцо, которое пришлось принести в жертву любви.
II
Вот какую телеграмму написал Терренс:
БОЛЬНА НЕ СИЛЬНО ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ СРОЧНО ТВОЯ ЛЮБЯЩАЯ СЕСТРА
К четырем часам Терренс еще теоретически осознавал, что у него есть родители, но пребывали они где-то далеко, в далеком прошлом. Он также понимал, что согрешил, и провел какое-то время, шагая туда-сюда по дорожке и шепча «На сон грядущий, о Господь»[9] без остановки, пытаясь снискать прощение за очки Альберта Мура. Все остальное могло подождать до разоблачения — предпочтительно, уже после его смерти.
Четыре часа застали его и Джо сидящими в кладовой дома Шуноверов, где они предпочли провести последние полчаса, ощущая себя в безопасности благодаря присутствию прислуги на кухне. Миссис Шуновер ущла, вот-вот должны были явиться гости — и, вот, словно по команде, одновременно раздался звонок в дверь и трезвон телефона.
— Пришли! — прошептал Джо.
— Нет, это мои родители, — непослушным голосом ответил Терренс. — Скажи им, что меня здесь нет!
— Это не твои родители, это гости пришли!
— Я имею в виду, по телефону!
— Да откройте же! — Джо заглянул в кухню. — Разве ты не слышишь, Ирма? В дверь звонят.
— У меня все руки в муке, и у Эсси тоже. Иди, открой сам, Джо!
— Нет, ни в коем случае!
— Тогда придется им подождать. Мальчики, вы ходить разучились?
И вновь на весь дом прозвучала двойная трель, подчеркнуто громкая и тревожная.
— Джо, скажи моим, что меня здесь нет, — напряженно произнес Терренс. — Я ведь сам не могу им сказать, что меня здесь нет, правильно? Всего секунда. Просто скажи им, что меня здесь нет!
— Надо сначала дверь открыть. Ты хочешь, чтобы все разошлись по домам?
— Нет, не хочу. Но ты просто должен сказать…
Ирма вышла из кухни, вытирая на ходу руки.
— Ну и ну! — сказала она. — Вы бы хоть дверь сходили открыли, пока все ребята не ушли!
Совсем смешавшись, оба одновременно стали что-то говорить. Ирма взяла трубку телефона, выведя таким образом ситуацию из тупика.
— Алло! — произнесла она. — Терренс, потише, пожалуйста. Ничего не слышно. Алло! Алло! Трубку повесили… Терренс, причешись. И посмотри на свои руки!
Терренс тут же бросился к раковине и схватил кусок мыла.
— Где расческа? — крикнул он. — Джо, где у тебя расческа?
— Наверху, само собой.
Даже не вытеревшись, Терренс бросился наверх по черной лестнице, только у зеркала осознав, что выглядит ровно так, как должен выглядеть мальчик, который провел на улице целый день. Засуетившись, он схватил чистую рубашку Джо, и когда он застегивал последнюю пуговицу, с парадной лестницы донесся крик:
— Терренс! Они ушли! У дверей никого нет, все разошлись по домам!
Ошеломленные ребята бросились на улицу с крыльца. Вдали на улице виднелось две удаляющиеся фигурки. Сложив руки у ртов, Терренс и Джо их окликнули. Фигурки замерли, затем развернулись — и тут же рядом с ними появились другие фигурки, много фигурок: из-за угла показалась «виктория» и зацокала по направлению к дому. Вечеринка началась.
При виде Долли Бартлет сердце Терренса забилось сильнее, дышать стало трудно и ему вдруг захотелось оказаться сейчас где-нибудь далеко. Она показалась ему такой незнакомой — это была вовсе не та девочка, которую он обнимал неделю назад. Он глядел на нее, словно на призрак. Ее внешность он увидел как бы впервые, ведь до этого он всегда смотрел на нее, как обычно, а теперь она стала для него как время или погода — и если на дворе был мороз и восторг, то это она была и морозом, и восторгом, а если в летний вечер за освещенными окнами ты вдруг чувствовал тайну, то этой тайной стала она, и если слышалась мелодия, вдохновляющая, навевающая грусть или заводная, то музыкой этой была она — и «Красным крылышком», и «Куда пошла Алиса?», и «Серебряным светом луны». [10]
Непредвзятый наблюдатель отметил бы в Долли лишь по-детски светлые волосы, заплетенные в косички-хвостики, миловидное, как у котенка, личико с правильными чертами, а также ноги с ладно стремящимися друг к другу коленками, беспомощно болтавшимися над полом, когда она усаживалась на стул. В свои десять лет она казалась столь совершенной, уверенной в себе и оживленной, что о ней мечтали многие мальчишки — это была скороспелая королева долгих взглядов, многозначительных улыбок, волнующего негромкого голоса и изысканных манер — средств, проверенных не на одном поколении.
Как и другие гости, Долли поискала глазами хозяйку дома, и, не найдя таковой, просочилась в гостиную, где все встали и тут же принялись шептаться и нервно хихикать. Мальчики собрались в свой кружок, словно ища защиты — за исключением пары не отличавшихся застенчивостью восьмилетних малышей, которые воспользовались скованностью старших ребят и принялись выпендриваться, устроив беготню в сопровождении громкого смеха. Время шло, ничего не менялось; Джо и Терренс вступили в беседу свистящим шёпотом, почти не двигая губами.
— Давай, начинай! — пробормотал Терренс.
— Сам начинай! Это ведь твой план.
— А вечеринка твоя! Что, так и будем тут целый день стоять? Или нам вообще разойтись по домам?! Просто скажи, что начинаем играть, а затем выбери кого-нибудь, и пусть выходит за дверь.
Джо бросил на него негодующий взгляд.
— Еще чего! Пусть начнет кто-нибудь из девчонок. Попроси Долли!
— Нет!
— Ну, тогда Марту Робби.
Марта была девчонкой-сорванцом, нисколько их не пугавшей и не обладавшей в их глазах ни малейшим очарованием; попросить ее — словно попросить свою сестренку. Они отозвали ее от других.
— Слушай, Марта, можешь сказать девчонкам, что мы хотим поиграть в «почту»[11]?
Марта стремительно отошла на шаг назад.
— Я? Ни за что! — строго вскрикнула она. — Никогда и ни за что я ничего подобного делать не буду!
И в подтверждение своих слов она побежала обратно к девочкам делиться новостями.
— Долли, ты только подумай, о чем меня сейчас попросил Терренс! Он хочет…
— Помолчи! — взмолился Терренс.
—… играть в «поч…
— Помолчи! Мы ничего такого не хотели!
Прибыл новый гость. На верхней площадке лестницы веранды показалось инвалидное кресло, которое толкал шофер, а в кресле сидел Карпентер Мур, старший брат того самого Альберта Мура, которому Терренс пустил кровь сегодня утром. Оказавшись в доме, Карпентер отпустил шофера и искусно подъехал к остальным гостям, надменно глядя на окружающих. Его увечье сделало его настоящим тираном, взлелеяв худшие черты в его характере.
— Мое почтение и всеобщий привет! — произнес он. — Как поживаешь, Джо, приятель?
Его взгляд тут же упал на Терренса, и он развернул кресло и подъехал к нему поближе.
— Это ты ударил брата в нос? — сказал он, понизив голос. — Ну, погоди, наша мама еще поговорит об этом с твоим папашей…
Выражение его лица тут же изменилось; он рассмеялся и, как бы шутливо, треснул Терренса своей тростью.
— И чем вы тут занимаетесь? Глядя на вас, можно подумать, что у всех только что помер любимый котенок!
— Терренс предлагает поиграть в «верно — не верно».
— Ничего подобного! — возразил Терренс, и поспешно добавил: — Это Джо хотел играть, это ведь его вечеринка!
— Я не хотел! — с горячностью откликнулся Джо. — Это Терренс!
— А где твоя мама? — спросил у Джо Карпентер. — Она знает, во что вы тут играете?
Джо попытался защититься от нависшей над ним угрозы.
— Ей и дела нет… То есть, я имел в виду, она сказала, что разрешает нам играть во все что угодно.
Карпентер усмехнулся.
— Могу поспорить, что этого она не говорила! И уверен, что большинство родителей здесь присутствующих не позволили бы своим детям играть в эти отвратительные игры!
— Я просто подумал, что раз больше никто ничего не предложил… — упавшим голосом сказал Джо.
— Ты подумал, надо же? — воскликнул Карпентер. — Тогда ответь: тебе приходилось когда-нибудь бывать на вечеринках?
— Я был…
— Ну, так ответь, раз ты бывал на вечеринках — в чем я очень сильно сомневаюсь — чем там обычно занимаются? Чем занимаются все гости, не считая тех, кто не умеет вести себя, как джентльмен?
— Да не мешай ты нам, иди лучше домой!
Последовала напряженная тишина. Поскольку Карпентер был парализован ниже талии и уйти самостоятельно никак не мог даже в теории, прозвучавшее было воспринято всеми как издевательское оскорбление. Карпентер замахнулся тростью, но тут же ее опустил, потому что в комнату вошла миссис Шуновер.
— Во что играете? — спокойно спросила она. — В «верно — не верно»?
III
Палка Карпентера вновь опустилась ему на колени. Но отнюдь не ему довелось испытать самое большое смущение: Джо и Терренс были уверены, что телеграмма возымела ожидаемый эффект, и теперь могли предположить лишь одно: миссис Шуновер обнаружила обман и вернулась домой. Но на ее лице не было никаких признаков гнева или хотя бы возмущения.
Карпентер быстро пришел в себя.
— Да, верно, миссис Шуновер. Мы только начали. Терренс у нас «ведущий».
— Напомните, я позабыла, — самым обыкновенным тоном откликнулась миссис Шуновер, — там разве не нужно, чтобы кто-то играл на пианино? Могу помочь.
— Прекрасно, спасибо! — воскликнул Карпентер. — А теперь Терренс берет подушку и выходит из комнаты.
— Я не хочу, — торопливо ответил Терренс, подозревая какую-то ловушку. — Пусть ведущим будет кто-то другой.
— Нет, ты — ведущий! — категорично объявил Карпентер. — А мы сейчас составим все кушетки и стулья в один ряд.
Одной из немногих недовольных таким поворотом дела оказалась Долли Бартлет. Она была творением великого искусства и поразительного мастерства, предназначенным для того, чтобы рождать чувства, и все ее существо протестовало против сегодняшней неудачи. Она чувствовала себя обманутой и разочарованной, но поделать ничего не могла — ей оставалось только ждать чьего-нибудь мужского проявления. И кто бы это ни был, нечто внутри Долли с жаром отозвалось бы, и она надеялась, что это будет Терренс, выглядевший в ее глазах в амплуа одинокого волка очень романтично. Она с неприязнью заняла свое место в общем ряду, а миссис Шуновер тем временем уселась за пианино и начала играть «Малейшее движение что-то обязательно значит»[12].
Когда Терренса практически насильно удалили из комнаты, Карпентер Мур поведал о своем плане. Тот факт, что лично он никогда не участвовал в таких играх, не мешал ему хорошо знать их правила, и он предложил нечто новенькое.
— Давайте скажем, что у одной из девочек есть письмо для Терренса, но этой девочкой всегда будет считаться та, кто находится рядом, понятно? И к кому бы он ни обратился, встав на колени или поклонившись, мы всегда будем говорить, что это не она, потому что мы всегда будем думать, что загадана та, что рядом с ней, поняли? — Он возвысил голос. — Входи, Терренс!
Ответа не последовало; когда выглянули в коридор, выяснилось, что Терренс исчез. Но на улицу он не выходил, и дети разбежались в поисках по всему дому, и даже наверх, в кухню, и вверх по лестнице, на чердак. В коридоре остался только Карпентер, тыкая на ощупь висящие в шкафу рядами пальто. Внезапно его кресло схватили сзади за ручки и быстро втолкнули в шкаф. Затем в замке закрытой дверцы шкафа повернулся ключ.
Терренс на мгновение замер, молча торжествуя. Долли Бартлет, спускаясь по лестнице вниз, просияла при виде его покрытого пылью дерзкого лица.
— Терренс, где ты был?
— Не важно! Я слышал, что вы хотели устроить!
— Но я ни при чем, Терренс! — Она подошла поближе. — Это все Карпентер! Лично я готова была играть, как положено.
— Нет, не верю!
— Клянусь!
В коридоре вдруг стало нечем дышать. А затем, словно в порыве, когда она уже раскрыла объятия и их головы, склонившись, приблизились друг к другу, из шкафа вдруг донеслись приглушенные звуки и стук по дверце. И тут же с лестницы раздался голос Марты Робби.
— Ну же, целуй ее скорее, Терренс! — язвительно поддержала его она. — В жизни не видала ничего отвратительнее! Но уж я-то знаю, что мне следует сделать!
Спустившись, остальные гости столпились внизу. Карпентера освободили. Пианино заиграло «Милый мальчик[13]», и под эту мелодию атака на Терренса возобновилась. Ведь он поднял руку на калеку — ну, по крайней мере, посмел коснуться кресла инвалида — и вновь ему пришлось уворачиваться от безжалостного возмездия, которое принялись возить по комнате добровольные помощники.
Послышалось какое-то оживление у входной двери. Марта Робби разыскала маму с помощью телефона в соседнем доме, где та пребывала в компании с другими матерями. Сообщение Марты свелось к тому, что все без исключения мальчики с помощью грубой силы пытались обнять всех без исключения девочек, и никто тут за ними толком не приглядывает, а единственного мальчика, который повел себя, как джентльмен, самым бесчеловечным образом заперли в шкафу. Также была добавлена реалистичная подробность о том, что в момент пленения миссис Шуновер исполняла на пианино «Хотел бы я знать, кто ее сейчас целует»[14], а в объяснение своего присутствия на подобного рода оргии она намекнула, что и сама подверглась принуждению.
На крыльце раздался топот восьми взволнованных каблучков, и восемь встревоженных глаз уставились на миссис Шуновер, которой ранее доводилось видеть этих дам лишь мельком в церкви. Связанная с Терренсом суета за ее спиной достигла своего апогея. Двое мальчиков пытались удержать Терренса, а сам он старался удержать трость Карпентера; из-за этого противники были вынуждены вести свое противостояние вблизи инвалидного кресла, яростно катая его туда-сюда; кресло вдруг покачнулось, на мгновение замерло на одном колесе, а затем опрокинулось — и Карпентер вывалился из него прямо на пол.
Матери — включая и мать Карпентера — в ошеломлении замерли. Девочки завизжали, сгрудившиеся у кресла мальчики торопливо попятились. А затем произошло нечто удивительное. Карпентер каким-то невероятным образом извернулся всем телом, ухватился за ручки кресла и, благодаря силе своих чрезмерно развитых рук, подтянулся и выпрямился в полный рост, впервые за последние пять лет встав на ноги.
Он сам ничего не понял — в этот момент он совершенно не думал о себе. Все присутствовавшие затаили дыхание, а он, все так же стоя, прорычал: «Проклятье! Ну я тебя сейчас отделаю!», и сделал сначала один, а затем и еще один неуверенный шаг по направлению к Терренсу. И лишь когда миссис Мур издала негромкий вскрик и упала в обморок, вся комната вдруг заполнилась громкими криками:
— Карпентер Мур может ходить! Карпентер Мур — ходит!
IV
Переулки и кухни, кухни и переулки — вот из чего состоял «скорбный путь» Терренса весь этот день. Дом Шуноверов он покинул через черный ход, понимая, что в чудесном исцелении Карпентера наверняка обвинят именно его; а в свой собственный дом он прибыл десять минут спустя через кухню, после нескольких торопливых «Отче наш», произнесенных в переулке.
В кухне находилась кухарка Хелен, уже облаченная в выходное платье.
— Карпентер Мур может ходить! — объявил Терренс, чтобы выиграть время. И с загадочным видом добавил: — Не представляю, что они теперь будут делать. Ужин готов?
— Ужин сегодня только для тебя, уже стоит на столе. Мать вызвали к твоей тетке, миссис Лэпхем. Она оставила для тебя записку.
Наконец-то хоть немного удачи; его сердце забилось ровнее. Странно, конечно, что тетя заболела в тот самый день, когда они придумали, что заболела тетя Джо…
Дорогой сыночек, прости, что бросаю тебя одного так внезапно, но Шарлотта заболела, и я должна бежать на трамвай, надо ехать в Локпорт. Она пишет, что ничего серьезного, но раз уж она прислала телеграмму, может быть что угодно. Я беспокоилась, когда ты не явился к обеду, но тетя Джорджия, которая тоже едет со мной, сказала, что ты к ней забегал и съел сырое яичко, так что я знаю, что у тебя все в порядке.
Дальше он читать не стал, поскольку сразу понял ужасную правду. Телеграмма была доставлена, но не на тот адрес!
— Давай-ка поторопись, иди поужинай, и я отведу тебя к Мурам, — сказала Хелен. — Мне за тобой еще надо дом запереть.
— Ты должна отвести меня к Мурам?! — не веря своим ушам, переспросил он.
Зазвонил телефон, и ему тут же инстинктивно захотелось бежать из дома на улицу.
— Это Долли Бартлет, — сказала Хелен.
— Что она хочет?
— А я откуда знаю?
Он с сомнением взял телефонную трубку.
— Терренс, ты сможешь прийти к нам сегодня на ужин?
— Что?
— Мама говорит, что приглашает тебя к нам на ужин.
В обмен на обещание Хелен больше никогда не дразнить ее «кухонным автоматом», в распорядок вечера были внесены небольшие изменения. Пробил час, когда удача оказалась на его стороне. В тот день он проявил дерзость, смошенничал, а также напал на калеку и обидел слепца. Очевидно, что кары за все эти грехи еще настигнут его в этой жизни. Но в тот миг все это было неважно — кто знает, что готовит ему грядущий благословенный час!
Примечания
Опубликовано в журнале «Хроника библиотеки Принстонского университета» (том XII, лето 1951).
[1] «Виктория» - открытая коляска, конный экипаж.
[2] «Стивен-Дьюри» - американская фирма по производству автомобилей, на рынок роскошных авто вышла в 1905 году (модель R) и активно работала в период до начала Мировой войны.
[3] «Максвелл» 1909 года – открытый автомобиль с кузовом «родстер».
[4] Имя главного героя в рукописи заменено Фицджеральдом (в исходном варианте это Бэзил Дьюк Ли) — скорее всего, это нужно было для исключения рассказа из серии рассказов о Бэзиле, печатавшейся в «Сатердей Ивнинг Пост» (редакция данную рукопись не приняла, сославшись на то, что детям в десять-одиннадцать лет еще рановато играть в «бутылочку»), с целью продажи рассказа для публикации в каком-нибудь другом издании; несмотря на все усилия, рассказ при жизни Фицджеральда так и не был опубликован.
[5] Юкер - Одна из самых популярных карточных игр в англоязычных странах; благодаря ей в стандартной колоде появился джокер (высший козырь); игра является более стремительным вариантом бриджа.
[6] Червы - Карточная игра, в которой используется стандартная карточная колода; название отражает цель игры – набрать наименьшее количество очков, которые считаются по количеству черв во взятках.
[7] Писатели - Образовательная настольная игра, в которой используется колода специальных карт с популярными писателями и названиями их книг; впервые опубликована в 1861 году.
[8] маунтвернонские времена Вашингтона – Джордж Вашингтон унаследовал поместье Маун-Вернон в 1751 году, и через 5 лет выстроил там двухэтажный особняк и другие строения (включая винокурню); здесь Вашингтон жил в периоды между исполнением государственных обязанностей.
[9] Протестантская детская молитва «Now I lay me», состоящая из 4 строчек; это четверостишие в англоязычной культуре известно едва ли не шире, чем «Отче наш» — обычно это единственная молитва, которую помнит наизусть обычный человек.
[10] Перечисляются следующие песни, связанные с американским певцом Билли Мюррем (1877 — 1954): «Красное крылышко» — бодрая песня с грустным текстом из жизни американских индейцев на музыку Керри Миллса и слова Сюрленда Чаттавея, записана в 1907 году дуэтом Дадли и Макдонохью (но на обороте этой пластинки записана песня в исполнении Мюррея); «Куда пошла Алиса?» — веселая романтическая песенка на музыку Альберта Гамбла со словами Уильяма Хиллена, записана на пластинку Мюрреем в 1906 году, «Под серебряным светом Луны» — романтическая песенка о любви, музыка Гаса Эдвардса, слова Эдварда Мэддена, записана Мюрреем на пластинку в 1910 году.
[11] «почта» - детская игра начала XX века, заключавшаяся в …
[12] «Малейшее движение что-то обязательно значит» - песня композитора Карла Хощны на стихи Отто Харбаха из мюзикла «Мадам Шерри» (1910 год). Популярной стала версия, записанная в 1911 году на пластинку Гарри Магдонохом.
[13] «Милый мальчик» - песня для голоса и фортепьяно на музыку Альберта фон-Тильзера со стихами Джека Норвортса, (1907 год).
[14] «Хотел бы я знать, кто ее сейчас целует» - популярная песня Гарольда Орлоба на стихи Уилла Хау и Фрэнка Эдамса из мюзикла «Принц на вечер» 1909 года; на пластинку песню записал Билли Мюррей в том же 1909 году.
Оригинальный текст: That Kind of Party, by F. Scott Fitzgerald.