Ф. Скотт Фицджеральд
Пробиваясь вперёд
В печальном золотистом свете уходящего летнего дня на крыльце дома семейства Ли сидели Бэзил Дьюк Ли и Рипли Бакнер-младший. В доме мелодично зазвонил телефон, суля неведомые перспективы.
— Ты же вроде домой собирался? — сказал Бэзил.
— А ты?
— Уже иду!
— Ну, и я иду.
— Так чего не идешь?
— А ты чего не идешь?
— Сейчас вот и пойду!
Оба засмеялись; из-за одолевшей их зевоты смех постепенно перерос в какое-то захлёбывающееся бульканье. Когда телефон зазвонил вновь, Бэзил встал.
— Мне до ужина надо ещё тригонометрию выучить.
— А ты и правда собрался осенью поступать в Йель? — недоверчиво спросил Рипли.
— Да.
— Все говорят, что это глупо — тебе ведь всего шестнадцать!
— А в сентябре будет семнадцать. Ну, пока! Я тебе вечером позвоню.
Бэзил услышал, как наверху разговаривает по телефону мать, и тут же уловил в её голосе горестные нотки.
— Да… Какой ужас, Эверет! Да… Ох, боже мой…
Через некоторое время он понял, что это всего лишь очередная деловая нервотрёпка, и пошёл на кухню перекусить. На обратном пути он увидел, что мать торопливо спускается вниз. Она часто моргала, шляпка была надета задом наперед — у неё это были характерные признаки сильного волнения.
— Я — к деду!
— Что случилось, мама?
— Дядя Эверет думает, что мы потеряли много денег.
— Сколько? — изумленно спросил он.
— Двадцать две тысячи долларов каждый! Но мы пока не знаем точно…
И она ушла.
— Двадцать две тысячи долларов! — в ужасе прошептал Бэзил.
Он имел весьма смутное и несколько радужное представление о деньгах, однако даже он отметил, что на семейных обедах извечный разговор о том, скоро ли будет продан железнодорожной компании квартал на 3-й улице, не так давно сменился беспокойными беседами об акциях «Западной муниципальной коммунальной компании». В половине седьмого мама позвонила по телефону и сказала, чтобы он ужинал без неё; с возросшим беспокойством он уселся за стол в одиночестве, почти не обращая внимания на лежавший открытым рядом с тарелкой «Миссисипский пузырь». Мама пришла в семь, смятенная и печальная, рухнула за стол и впервые в жизни выдала ему, как почти взрослому, полную информацию о семейных финансах: она, её отец и её брат Эверет вместе потеряли чуть более восьмидесяти тысяч долларов. Она была в панике и пугливо озиралась, оглядывая столовую, словно деньги продолжали испаряться даже здесь, и необходимо было срочно что-то предпринять, чтобы их удержать.
— Мне придется прекратить продавать облигации государственного займа, иначе у нас вообще ничего не останется, — объявила она. — В таком случае у нас остается всего три тысячи долларов в год — понимаешь, Бэзил? Я не представляю, каким образом я смогу оплачивать твоё обучение в Йеле!
Его сердце ушло в пятки; будущее, всегда сиявшее где-то на горизонте, словно вселяющий надежду свет маяка, вдруг вспыхнуло во всей своей красе и тут же угасло. Мама вздрогнула, а затем выразительно покачала головой.
— Придется тебе смириться с тем, что учиться ты будешь в Университете штата.
— Боже мой! — воскликнул Бэзил.
Когда она увидела, как вытянулось и стало неподвижным его лицо, ей стало его очень жаль, но она продолжила — довольно резким тоном, каким обычно говорят с теми, кому вы вынуждены отказать.
— Я тоже чувствую себя ужасно — твой отец очень хотел, чтобы ты учился в Йеле. Но все говорят, что с учетом расходов на одежду и на проезд, учеба обойдется в две тысячи за год. Твой дед помог мне отправить тебя в школу Св. Риджиса, но он всегда считал, что учиться дальше тебе надлежит в Университете штата.
Она в смятении ушла наверх с чашкой чая, а Бэзил остался в темной гостиной наедине со своими мыслями. Эта потеря сейчас означала для него лишь одно: он не будет учиться в Йеле. Сами эти слова, ещё не приобретшие значения, давили на него тяжким бременем — ведь он так много раз небрежно заявлял: «Я поступаю в Йель»; постепенно он осознал, какое множество приятных и таких знакомых надежд уносится от него вместе с этими словами. Йель означал для него далекий американский Восток, безбрежное томление по которому овладело им с тех самых пор, как он впервые прочитал книги о жизни в больших городах. Вдали, за безотрадными железнодорожными вокзалами Чикаго, за ночными огнями Питтсбурга, там, в первых американских штатах, шла жизнь, которая заставляла возбужденно биться его сердце. Он чувствовал, как оно бьется в унисон с безбрежной суматохой Нью-Йорка, от которой захватывает дух, он ощущал в себе гармонию с городскими днями и ночами, туго натянутыми, словно поющие на ветру телеграфные провода. Здесь ничего не надо было придумывать, потому что это всё и было самой квинтэссенцией романтики — той самой яркой и прекрасной жизнью, которой живут в книгах и мечтах.
Но в начале, словно врата в эту глубокую и насыщенную жизнь, стоял Йель. Это название тут же всколыхнуло в памяти воспоминания о героической команде, сплотившейся однажды в холодных ноябрьских сумерках благодаря недостижимой цели; затем он представил себе шестёрку безупречных аристократов, стоявших в цилиндрах и с тросточками в баре гостиницы «Манхеттен». Смешавшись со всеми этими триумфами и трофеями, схватками и славными победами, перед ним возник неизбежный и несравненный девичий образ…
Ну, что ж… А разве он сам не сможет заработать на учебу в Йеле? Миг — и эта мысль обрела вполне реальные очертания. Он стал мерить шагами комнату, вполголоса приговаривая: «Разумеется, именно так мне и следует поступить!». Бросившись на второй этаж, он постучался в комнату к матери и вдохновенно, словно пророк, объявил: «Мама, я знаю, что делать! Я сам заработаю на учебу в Йеле!»
Он сел к ней на кровать, а она нерешительно задумалась. Вот уже несколько поколений мужчины в её семье предприимчивостью не отличались, и эта идея её испугала.
— Я не думаю, что ты из тех ребят, которым нравится работать, — сказала она. — Кроме того, ребята, которые сами зарабатывают себе на учебу, обычно получают стипендии и гранты, а ты у нас пока что не показал особых успехов в учебе.
Он рассердился. К экзаменам в Йель он подготовился на год раньше, чем все его сверстники, поэтому такой упрек он счел несправедливым.
— И чем же ты собираешься заняться? — спросила она.
— Буду чистить камины, — не задумываясь, ответил Бэзил. — Стану счищать снег с тротуаров. Мне кажется, в основном все этим и занимаются — и ещё репетиторством. Ты сможешь дать мне сумму, которой бы мне хватило на обучение в Университете штата?
— Нам нужно будет всё обдумать…
— И ни о чём не беспокойся! — категорично произнёс он. — Если я сам заработаю себе на учебу, то тем самым смогу отчасти компенсировать ту сумму, которую ты потеряла!
— А почему бы не начать с того, чтобы прямо сейчас поискать себе работу на лето?
— Хорошо. Завтра же куда-нибудь устроюсь! И мне, может быть, удастся скопить столько, что тебе совсем не придется мне помогать. Спокойной ночи, мама!
У себя в комнате он остановился и громким зловещим тоном известил зеркало о том, что он сам заработает на свою учебу в Йеле; подошёл к книжному шкафу и достал шесть пыльных томов Горацио Элджера, которые не открывали вот уже несколько лет. Те, чья юность пришлась на послевоенное время, обратились бы к «Краткому курсу предпринимательства Университета Джорджа Вашингтона» — ну, а он сел за стол и принялся листать страницы «Обреченного на успех».
II
Через два дня — наслушавшись насмешек от привратников, курьеров и секретарш редакций «Срочно в номер», «Вечерних новостей», «Социалистической газеты», зеленого «бульварного» листка под названием «Курьер», где его убедили, что репортер «почти семнадцати» лет от роду не требуется никому, вытерпев все возможные унижения, которые ждут в свободной стране пытающегося заработать на учебу в Йеле молодого человека; Бэзил Дьюк Ли, чрезмерно «чувствительный», чтобы обращаться к родителям своих друзей, устроился работать на железную дорогу по протекции жившего на другой стороне улицы Эдди Пармили.
Назавтра, в половине седьмого утра, неся под мышкой коробку с ленчем и новенький рабочий комбинезон, обошедшийся ему в четыре доллара, он с чувством собственного достоинства вошёл в вагоноремонтную мастерскую «Великой Северной». Он словно явился в новую школу — но никто не проявил никакого интереса и не спрашивал, будет ли он вступать в школьную команду? Пришлось отметиться в журнале прихода, что несколько его задело; мастер, без всякого напутствия вроде: «Иди и побеждай!», отправил его таскать доски для вагонных крыш.
Настал полдень; ничего особенного не произошло. Светило жаркое солнце, болели руки и спина, но ничто не всколыхнуло унылую поверхность утренних часов. Не понесла взбесившаяся лошадь пролетку с дочкой президента компании; не прошёл по территории директор и не выделил его среди прочих своим намётанным глазом. Не падая духом, Бэзил продолжал упорно трудиться — ведь не стоит ждать многого от первого же рабочего дня!
Ленч он пошёл есть в компании Эдди Пармили. Эдди работал здесь в каникулы уже несколько лет; этой осенью он собирался за свой счет поступать в Университет штата. Он с сомнением покачал головой, услышав, что Бэзил собирается заработать себе на учебу в Йеле.
— Вот что надо делать, — сказал он. — Займи у матери две тысячи долларов, купи двадцать паев в «Плугах и тракторах». Затем иди в банк, возьми в кредит ещё две тысячи под эти бумаги, и на эти две тысячи купи ещё двадцать паев. Год сидишь, ничего не делаешь, а затем уже и думать не придется о том, чтобы самому зарабатывать на Йель!
— Не думаю, что мама даст мне две тысячи долларов.
— Что ж… А я бы поступил именно так!
Если утро было небогато событиями, то день ознаменовался слегка неприятным инцидентом. Бэзил чуть-чуть поднялся по карьерной лестнице — его отправили на крышу грузового вагона помогать приколачивать те самые доски, которые он носил утром. Здесь он обнаружил, что вбивание гвоздя в доску требует большего навыка, нежели вколачивание гвоздиков в стенку; он считал, что справляется вполне удовлетворительно, но вдруг снизу донёсся сердитый голос:
— Эй, ты! Ну-ка, встань!
Он посмотрел вниз. Там стоял мастер с неприятным багровым лицом.
— Да, ты, в новом комбинезоне! Встань!
Бэзил огляделся, пытаясь понять, не прилёг ли кто рядом — но рядом были лишь двое полностью поглощенных работой угрюмых венгров, так что до него понемногу дошло, что обращаются, очевидно, именно к нему.
— Прошу прощения, сэр? — сказал он.
— Вставай на колени или проваливай! Ты на работе или где, черт тебя побери?
Он вбивал гвозди сидя, и мастер, вероятно, подумал, что он просто отлынивает от работы. Бросив ещё один взгляд на мастера, он решил воздержаться от объяснения, что сидя чувствует себя более устойчиво, и решил промолчать. Вот в Йеле, наверное, нет никаких железнодорожных мастерских; и с внезапной болью он тут же припомнил зловещее название «Нью-Йорк — Нью-Хейвен — Хартфорд»…
На утро третьего дня, едва он понял, что его комбинезон уже не висит там, где он оставил его вчера вечером, было объявлено, что всех работающих менее шести месяцев сегодня увольняют. Бэзил получил четыре доллара под расчет и лишился комбинезона. Так что знание о том, что гвозди забивают, стоя на коленях, обошлось ему всего лишь в стоимость трамвайного билета.
III
Двоюродный дедушка Бэзила, Бенджамин Рейли, проживал в большом старомодном особняке в старом районе города; туда и прибыл Бэзил вечером того же дня. Это была крайняя мера — Бенджамин Рейли и дедушка Бэзила были братьями и не разговаривали друг с другом уже двадцать лет.
Низкорослый и коренастый старик с непроницаемым лицом, скрытым за белой, как у пуделя, бородой, принял его в гостиной. За ним стояла дама лет сорока, полгода назад ставшая его женой, и её пятнадцатилетняя дочка. Ту ветвь семьи, к которой принадлежал Бэзил, на свадьбу не пригласили, поэтому новых родственников ему до сих пор видеть не приходилось.
— Мне захотелось навестить вас, дядюшка Бен! — с легким смущением произнес он.
На некоторое время повисла тишина.
— Мама здорова? — спросил старик.
— Да, благодарю вас!
Мистер Рейли занял выжидательную позицию. Миссис Рейли что-то сказала дочери; та бросила любопытный взгляд на Бэзила и нехотя покинула комнату. Мать усадила старика.
От смущения Бэзил приступил прямо к делу. Он желал бы устроиться на временную работу в «Оптовые продажи медикаментов Рейли».
Дядя минутку поёрзал на месте, а затем ответил, что в его компании сейчас нет вакансий.
— Как жаль…
— Вот если бы ты хотел устроиться на постоянную работу… Но ты ведь, говоришь, желаешь поступать в Йель? — это он произнёс с понятной ему одному иронией и бросил взгляд на жену.
— Ну, да… — ответил Бэзил. — Именно поэтому я и ищу работу.
— Мама не может оплатить учебу, да? — в голосе послышалось неприкрытое злорадство. — Все деньги потратила?
— Нет-нет! — быстро ответил Бэзил. — Она готова мне помогать.
К его удивлению, помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. Миссис Рейли вдруг наклонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо, после чего старик кивнул и громко произнёс:
— Я подумаю, Бэзил. Пройди-ка пока в библиотеку.
А жена повторила:
— Мы подумаем. Проходи в библиотеку, побудь с Розой, а мистер Рейли сейчас всё обдумает.
Когда закрылась дверь библиотеки, он остался наедине с Розой — решительной девицей, обладавшей квадратным подбородком и упитанными бледными руками; на ней было белое платье, напомнившее Бэзилу о доме — точнее, о кружевных панталонах, сушившихся среди прочего белья во дворе. Озадаченный внезапным переходом дядюшки на противоположный фланг, он некоторое время, не сказав ни слова, рассеянно смотрел на Розу.
— Кажется, вы — мой двоюродный брат? — спросила Роза, захлопнув книгу; он заметил, что это был роман «Маленький командир, или Фрейлина».
— Да, — согласился он.
— А я о вас кое от кого слышала!
Сказала она это так, что напрашивался вывод — информация была для него отнюдь не лестной.
— И от кого же?
— От одной девушки; её зовут Элен Уошмер.
— А, Элен Уошмер! — по его тону было ясно, что к обладательнице этого имени он относится с презрением. — Ну да, конечно!
— Она моя лучшая подруга. — Он промолчал. — Она рассказывала, что вы считаете, что вы — просто чудо!
Молодые люди не сразу замечают, что врагом является как раз тот, кто наносит рану, а не тот, кто пустил пересказываемую сплетню — это ведь всего лишь стрела. И его сердце тут же вскипело гневом по отношению к Элен Уошмер.
— Я здесь мало кого из ребят знаю, — сказала Роза, уже не столь агрессивно. — Мы тут живём всего полгода. Но я ещё никогда не видела столь заносчивого общества!
— О, нет, вы не правы! — возразил он. — А где вы жили раньше?
— В Су-Сити. У нас в Су-Сити молодежь живет гораздо веселее!
Миссис Рейли открыла дверь и позвала Бэзила обратно в гостиную. Старик снова встал.
— Приходи завтра с утра, я для тебя что-нибудь подыщу, — сказал он.
— А, может быть, вы придете к нам завтра на ужин? — добавила миссис Рейли нарочито-радушным тоном, в котором любой взрослый уловил бы какой-то подвох.
— Да, конечно. Благодарю вас!
Чувствуя признательность, он вышел за дверь. Миссис Рейли отрывисто рассмеялась и позвала дочь в гостиную.
— Я буду не я, если ты теперь не будешь блистать в здешнем обществе! — объявила она. — Когда, ты говоришь, тут бывают танцы?
— По четвергам в Университетском клубе и по субботам в клубе на озере, — тут же ответила Роза.
— Что ж, если этот юноша пожелает сохранить работу, которую ему даст твой отец, то ты протанцуешь там весь остаток лета!
IV
Случайные компании, формирующиеся по прихотям денег либо географии, могут представлять собой довольно сварливые и скучные общества; по-настоящему неприятные чувства может рождать лишь компания молодых людей, собравшихся вместе из-за собственной непопулярности — их можно сравнить лишь с группой заключенных, брошенных в общую камеру. Для Бэзила собравшееся на следующий день за ужином общество представлялось просто сборищем уродов. Там были: кузены Крамы, Льюис и Гектор, оба тупицы, выносить которых хватало сил лишь у них самих; Сидней Роузен, богатый, но внушавший всем отвращение; безобразная Мэри Хаупт, Элен Уошмер, а также Бетти Джи, при взгляде на которую Бэзил тут же вспомнил жестокую дразнилку, которую они когда-то распевали на мотив «Города в джунглях»:
Внизу, под холмом,
Проживает зануда —
Всё живое бежит
От ужасной Бетти Джи.
Нам бы лучше туда не ходить…
Она так жирна,
Что похожа на слона —
И она — Королева Зануд!
Более того — все они были обижены на Бэзила, который считался в их кругу «заносчивым», и по дороге домой после ужина Бэзил чувствовал себя так, словно его самым мрачным и непостижимым образом использовали в чужих интересах. Он, конечно, был благодарен миссис Рейли за её доброту, но не мог не думать о том, что более сообразительный парень, возможно, смог бы вывернуться, когда разговор приял такой оборот, что ему ничего не осталось, кроме как пригласить Розу в ближайшую субботу на танцы в клуб на озере. Вынужденное приглашение застало его врасплох; но когда он попался в ту же самую ловушку и на следующей неделе, и ещё через неделю, он мало-помалу стал осознавать происходящее. Это была одна из его служебных обязанностей, и он, скрепя сердце, взвалил её на себя — но ему всё же никак не удавалось понять, зачем столь неловкой особе, не умеющей танцевать и вести себя в обществе, надо было ходить туда, где её воспринимали не иначе, как тяжелую обузу? «Почему бы ей не посидеть дома с книжкой, — с отвращением думал он, — или не съездить куда-нибудь, или не заняться вышиванием?».
В один из субботних дней, глядя на соревновавшихся теннисистов и чувствуя неумолимое приближение вечера, когда ему придется вновь отдавать неприятный долг, он внезапно ощутил, как его прямо-таки зачаровало лицо девушки, сидевшей в нескольких ярдах от него. Его сердце дрогнуло, пульс от волнения участился; а когда публика встала с мест и начала расходиться, он, к своему изумлению, обнаружил, что только что смотрел во все глаза на ребенка лет десяти. Непонятно почему разочарованный, он отвернулся, но через некоторое время опять посмотрел в ту сторону. Красивое и уверенное лицо сплело в нем цепочку мыслей и ощущений, которые ему никак не удавалось оборвать. Он ушёл, даже не попытавшись узнать, чей это ребенок; день вокруг него внезапно показался ему прекрасным; он услышал его легко узнаваемый шепот, его всегда уместное, всегда выполняемое обещание счастья. «Завтра… или через день… или осенью… а может быть, и сегодня вечером…». Не в силах удержаться и не выразить свои чувства, он сел и попытался написать письмо девушке из Нью-Йорка. Слова его были высокопарны, а девушка представлялась холодной и далекой. Перед мысленным взором маячил образ, который поверг его в состояние страстного томления — и это было лицо девочки, которую он видел сегодня днем.
Когда в тот вечер он с Розой Синклер приехал в клуб на озере, то первым делом огляделся вокруг; нужно было знать, кто из ребят сегодня в клубе, и нет ли тех, кто был у Розы в долгу или же находился в сфере его собственного влияния. В те времена в моду еще не вошёл обычай «перехватывать» девушек прямо во время танца; Бэзилу обычно удавалось заблаговременно избавить себя от полдюжины танцев, но в тот вечер в клубе собрались ребята постарше, и ситуация была бесперспективной. Но Роза вышла из гардеробной, а он увидел Билла Кампфа и, вознеся Господу хвалу, тут же на него накинулся.
— Привет, старина! — сказал он, прямо-таки излучая благожелательность. — Сможешь сегодня разок потанцевать с Розой?
— Нет, — коротко ответил Билл. — К нам гости приехали. Ты разве не знаешь?
— Тогда, может, поменяемся партнершами на один танец, а?
Билл удивленно посмотрел на него.
— Я думал, ты знаешь! — воскликнул он. — Эрмини приехала. Она весь день только про тебя и говорит!
— Эрмини Библ?!
— Да. С папой, мамой и младшей сестрой. Утром приехали.
Испытанное Бэзилом два часа назад переживание, разумеется, тут же снова заиграло у него в крови — но на этот раз он уже знал причину. То лицо, столь странным образом привлекшее его внимание, принадлежало младшей сестре Эрмини Гилберт Лабусс Библ. Он вспомнил долгий день на веранде особняка Кампфов у озера — ему показалось, что прошла уже целая вечность, хотя с тех пор миновал всего лишь год; тут до него донесся голос из реальности, окликнувший его по имени, и в прекрасном стремительном порыве на него налетела блестящая пятнадцатилетняя красавица, принявшая его протянутую руку так, словно она была готова тут же очутиться в его объятиях.
— Бэзил, я так рада! — от радости голос звучал чуть хрипло, хотя она и была в том самом возрасте, когда радость обычно маскируется за смущенными улыбками и невнятным бормотанием. В данном случае неловким и смущенным, несмотря на стремление своего сердца, чувствовал себя Бэзил. Он немного успокоился, когда Билл Кампф, ставший за последний год более внимательным по отношению к своей прекрасной кузине, повел её танцевать.
— Кто это? — спросила Роза, когда он, ошеломлённый, вернулся к ней. — Я никогда её раньше не видела.
— М-м-м… это девушка! — Он едва понимал, что говорит.
— Ну, это я и сама поняла. А как её зовут?
— Минни Библ. Она из Нового Орлеана.
— На вид она страдает тщеславием. Никогда не видела столь манерно ведущей себя особы!
— Прекратите! — вырвалось у Бэзила. — Давайте потанцуем.
Лишь спустя показавшийся вечностью час Бэзила, наконец, освободил Гектор Крам; пришлось терпеть ещё несколько танцев, пока он смог пригласить Минни, которая к тому времени уже находилась в центре ни на секунду не останавливавшегося людского водоворота. Она смогла вознаградить его за это, тайком пожав ему руку и потянув за собой на веранду, нависавшую над окутанным мраком озером.
— Да, время летит… — прошептала она. Инстинктивно она выбрала самый темный уголок. — Я могла бы и сама догадаться, что ты приударил за другой!
— Нет! — в ужасе возразил он. — Она мне как бы кузина…
— Я всегда подозревала, что ты — ветреный. Но мне и в голову не приходило, что ты так быстро меня позабудешь!
Она потихоньку приближалась к нему, пока они не соприкоснулись. Её взгляд, растворившийся в его глазах, сказал — Но что нам до этого? Ведь мы с тобой сейчас здесь одни…
Охваченный непривычной паникой, он вскочил на ноги. Ну разве мог он поцеловать её — вот так вот, сразу, ни с того, ни с сего? Всё теперь было иначе — они оба стали старше на целый год. Он был слишком взволнован и поэтому смог лишь пройтись взад-вперед и сказать: «Бог ты мой, я так рад тебя видеть», дополнив это неоригинальное заявление искусственным смешком.
Она уже обладала уравновешенностью взрослого человека и попыталась его успокоить:
— Бэзил, иди сюда и сядь!
— Я в порядке, — судорожно выдохнул он, словно только что оправился от обморока. — Я просто немного волнуюсь, вот и всё.
И он снова издал глупый — даже для его ушей, в которых стучала кровь — смешок.
— Я пробуду здесь три недели. Правда, здорово? — И она добавила, с особой выразительной теплотой: — Ты помнишь тот день на веранде у Билла?
В ответ он смог только выдавить из себя:
— А я теперь днем работаю!
— Но вечерами ты свободен, Бэзил? До нас всего полчаса на машине…
— У меня нет машины.
— Но ты можешь взять машину родителей.
— У нас электромобиль.
Она терпеливо ждала. Он всё ещё представлялся ей в романтическом свете: красивый, непредсказуемый, немного печальный.
— Я видел твою сестру! — выпалил он. Такое начало могло бы позволить ему перекинуть мосток над пропастью внушённого ею извращенного и невыносимого почтения. — Она очень на тебя похожа!
— Правда?
— Просто потрясающе! — сказал он. — Потрясающе! Я хочу тебе рассказать…
— Да, рассказывай. — Она сложила руки на коленях, приготовившись слушать.
— Сегодня днём…
Музыка несколько раз умолкала и вновь начиналась. Затем, в перерыве, на веранде раздались решительные шаги. Бэзил взглянул туда, откуда они доносились — и увидел Розу и Гектора Крама.
— Мне пора домой, Бэзил, — пискнул Гектор, у которого ломался голос. — Возвращаю тебе Розу!
Бери эту Розу, тащи её на причал и спихни её в озеро! — пронеслось в голове у Бэзила. В реальности он вежливо встал.
— Я тебя потеряла, Бэзил! — оскорблённым тоном заявила Роза. — Почему ты не вернулся?
— А я как раз вот собрался. — Его голос чуть дрогнул, когда он повернулся к Минни. — Тебе помочь найти твоего партнёра?
— Благодарю, не нужно, — ответила Минни. Она не сердилась, но была в некотором недоумении. Разве могла она знать, что столь покорно ушедший от неё молодой человек именно в этот самый момент был занят тем, что зарабатывал деньги на свою учебу в Йеле?
V
С самого начала дедушка Бэзила, который когда-то состоял в попечительском совете Университета штата, хотел, чтобы Бэзил и думать забыл о Йеле; теперь к его увещеваниям присоединилась и мать, живо представлявшая его в дешёвой мансарде, голодным и оборванным. Та сумма, на которую он мог рассчитывать, была гораздо ниже необходимого минимума, и хотя он упрямо отказывался и думать о возможности поражения, ему всё же пришлось согласиться — «на всякий случай» — записаться в абитуриенты Университета штата на следующий учебный год.
В административном корпусе он столкнулся с Эдди Пармили, который представил ему своего приятеля — низенького и восторженного японца.
— Ну-ну, — сказал Эдди. — Выходит, поступать в Йель ты всё же передумал?
— И я передумал поступать в Йель! — неожиданно встрял мистер Утсономи. — О, да, я очень давно передумал поступать в Йель! — И он разразился восторженным смехом. — Никаких сомнений! Это точно!
— Мистер Утсономи приехал из Японии, — пояснил Эдди, подмигнув Бэзилу. — Он тоже абитуриент.
— Да, и ещё я передумал поступать в Гарвард, и в Принстон, — продолжил мистер Утсономи. — У меня на родине мне предоставили право выбирать. Я выбрал здесь!
— Правда? — ответил Бэзил с легким негодованием.
— Конечно, здесь ведь посильнее! Больше простых людей, больше силы, и аромат земли!
Бэзил с удивлением посмотрел на него.
— Вам это нравится? — недоверчиво спросил он.
Утсономи кивнул.
— Здесь я узнаю настоящих американцев! И американских девушек тоже. А в Йеле учатся только мальчики.
— Но здесь ведь нет университетского духа! — снисходительно объяснил Бэзил.
Утсономи бросил непонимающий взгляд на Эдди.
— Ура-ура! — разъяснил Эдди, помахав руками. — Ура-ура-ура! Ну, ты понял.
— И, кроме того, здешние девушки… — начал было Бэзил, но тут же умолк.
— Вы знакомы со здешними девушками? — заулыбался Утсономи.
— Нет, лично я с ними не знаком, — твердо заявил Бэзил. — Но точно знаю, что здесь совсем не такие девушки, которых можно встретить на балах в Йеле. Мне кажется, что здесь и балов-то не устраивают! Я не хочу сказать, что здешние девушки хуже, но они совсем не такие, как те, что бывают в Йеле. Здесь — обычные студентки.
— Я слышал, что ты теперь ухаживаешь за Розой Синклер? — спросил Эдди.
— О, да, что ты! Ещё как ухаживаю! — с иронией ответил Бэзил.
— В прошлом году по весне они часто звали меня к себе на ужины, но теперь, поскольку ты стал водить её на танцы по всем клубам…
— Всего доброго! — торопливо произнес Бэзил. Он резко поклонился в ответ на почтительный поклон мистера Утсономи и удалился.
С момента приезда Минни проблема Розы стала приобретать всё более и более угрожающие масштабы. В первое время он просто чувствовал по отношению к ней равнодушие и чуть стеснялся её украшенных кружевами, чудных и старомодных платьев; но теперь, заметив, как безжалостно и упорно его эксплуатируют, он её возненавидел. Когда она жаловалась на головную боль, в его воображении тут же возникала картина того, как эта боль перерастает в долгую и продолжительную болезнь, от которой она не оправляется вплоть до осени, когда он уедет в университет. Но получаемые им от двоюродного дедушки восемь долларов в неделю должны были оплатить его путь в Нью-Хейвен, и он знал, что если ему не удастся удержаться на этой работе, мама откажется его отпустить.
Не догадываясь о правде, Минни Библ находила слегка загадочным тот факт, что каждый вечер он танцевал с ней всего лишь один или два танца, и при этом был на редкость уныл и молчалив. По крайней мере, на время его равнодушие её зачаровало; он почувствовала себя слегка удрученной. Но рано созревший эмоциональный характер не позволял ей долго терпеть небрежение, и Бэзилу было мучительно больно видеть, как у него постепенно стали появляться соперники. Бывали моменты, когда цена учебы в Йеле казалась ему чересчур высока.
Он возлагал большие надежды на одно грядущее событие. Вскоре должна была состояться вечеринка в честь отъезда Минни, для которой Кампфы арендовали Университетский клуб; Роза туда приглашена не была. В нужной атмосфере и при благоприятных обстоятельствах ему удастся урвать для себя хотя бы миг её отъезда; и тогда он будет уверен, что в её сердце останется его неизгладимый отпечаток.
За три дня до вечеринки он в шесть вечера вернулся с работы домой и обнаружил у себя перед домом лимузин Кампфов, а на крыльце — Минни; она сидела там в одиночестве.
— Бэзил, мне нужно с тобой поговорить, — сказала она. — Ты вел себя по отношению ко мне так непонятно и отстраненно…
Опьяненный её присутствием на столь знакомом ему крыльце, он не нашёл, что сказать в ответ.
— Я сегодня ужинаю с родителями в городе, и у меня есть ещё целый час. Давай куда-нибудь пойдем? Я до смерти боялась, что сейчас вернется твоя мама и сочтет, что я поступила дерзко, явившись к тебе в гости без приглашения. — Она говорила шепотом, хотя вокруг никого не было. — Как бы мне хотелось, чтобы родители уволили нашего старого шофера! Он подслушивает…
— Что подслушивает? — спросил Бэзил, у которого тут же вспыхнули подозрения.
— Всё!
— Тогда давай поступим так: доедем с ним до дедушкиного дома, а там я возьму наш электромобиль? — предложил он.
Каштановые кудри у неё на лбу раздувал тёплый ветер; машина плавно двигалась вдоль Крест-авеню.
То, что ему удалось получить машину, усилило его ликование и заставило его почувствовать себя «на коне». Было одно место, которое он приберегал специально для таких случаев — небольшой спуск с дороги, оставшийся после разбивки Ландшафтного парка; Крест-авеню в этом месте продолжала бежать где-то наверху, ни на кого не обращая внимания, а в миле внизу на отмелях Миссисипи сверкали яркие отблески заходящего солнца.
День напоминал о том, что лето подходит к концу; оно уже миновало свой зенит, и то, что от него оставалось, надо было использовать, пока оно окончательно не исчезло.
В его объятиях она вдруг прошептала:
— Ты для меня самый главный, Бэзил — мне не нужен никто, кроме тебя!
— Но ведь ты только что призналась, что просто кокетничала!
— Да, но это было целую вечность назад! Мне раньше нравилось, когда меня называли легкомысленной — лет в тринадцать-четырнадцать — потому что мне было всё равно, что люди обо мне говорят; но с год назад я начала понимать, что в жизни есть кое-что получше — честное слово, Бэзил! — и теперь я стараюсь вести себя достойно. Но, боюсь, ангелом я никогда не стану.
Между общественными купальнями и сложенными в штабеля рельсами на другом берегу Миссисипи бледно-багровыми отблесками играла вода. Снизу до них доносились отголоски грохота и свистков с далекой железной дороги; из Ландшафтного парка над их головами плавно спускались зыбкие голоса игравших в теннис детей.
— На самом деле я совсем не умею разговаривать, Бэзил, хотя все думают иначе; глубоко внутри я всегда чувствую именно так, как говорю, но только мне никто не верит. Ты ведь знаешь, как мы с тобой похожи, и если для мальчика это всё не имеет никакого значения, то девушка всегда обязана контролировать свои чувства, и мне это дается очень тяжело, потому что я очень эмоциональная!
— А ты с кем-нибудь целовалась с тех пор, как приехала в Сент-Пол?
— Нет.
Он понял, что она лжёт, но это была прекрасная ложь. Сейчас друг с другом говорили их сердца — а язык сердца, никогда не считавшегося точным инструментом, состоит исключительно из полуправд и уловок. Они собирали вместе все известные им обрывки романтической реальности и ткали из них друг для друга одежды, ничуть не менее теплые, чем их детская страсть, и ничуть не менее волшебные, чем само их стремление к чуду.
Внезапно он отстранил её от себя, взглянул на неё и издал приглушённое радостное восклицание. Оно было здесь, в её освещённом солнечном свете лице — оно, то самое обещание — в изгибе её губ, и в косой тени от носа у неё на щеке, и в сиявших матовыми отблесками глазах; она обещала вести его туда, где он всегда будет счастлив.
— Скажи: я тебя люблю, — прошептал он.
— Я в тебя влюблена.
— О, нет; это не одно и то же!
Она колебалась.
— Я этого ещё никому не говорила.
— Прошу тебя, скажи!
Она стала пунцовой, словно ей стало жарко от закатного солнца.
— На вечеринке! — прошептала она. — Вечером мне будет проще это сказать.
Когда её лимузин подъехал к его дому, она, не выходя из машины, произнесла:
— Я вот ещё почему приехала к тебе: дядя не смог договориться об аренде клуба в четверг, и вечеринка состоится в субботу, вместе с обычными танцами.
Бэзил задумчиво пошёл домой; в субботу в Университетском клубе, на тех же самых танцах, устраивала званый ужин Роза Синклер.
VI
Его просто поставили перед фактом. Миссис Рейли в молчании выслушала его неубедительные оправдания и сказала:
— Роза первая пригласила вас в субботу, а среди её гостей и так уже есть одна девушка без кавалера. Разумеется, если вы предпочтете просто увильнуть от своего обещания и пойти в гости к другим людям, я не решусь предположить, что подумает Роза — но я отлично знаю, что стану думать о вас я!
А на следующий день его дедушка, проходя по складу, остановился и спросил:
— Что там такое вышло с этими приглашениями?
Бэзил начал было объяснять, но мистер Рейли тут же его перебил:
— Не вижу ничего хорошего в том, чтобы ранить чувства девушки! Не торопись, подумай хорошенько.
Бэзил не стал торопиться; днем в субботу его всё ещё ждали и на том, и на другом ужине, а он так ничего и не решил.
До отъезда в Йель оставался всего месяц; через четыре дня уедет Минни Библ — так и не связавшая себя никакими обязательствами, ничего ему не обещавшая, вопиюще оскорбленная, утраченная навсегда! У не совсем ещё расставшегося с юностью Бэзила мгновения, когда он мог трезво оценивать перспективы, чередовались с мгновениями, когда будущее ограничивалось одним лишь завтрашним днем. Будущая слава, которую олицетворял собой Йель, померкла перед обещаниями бесподобного часа.
С другой стороны, перед ним замаячило мрачное видение: Университет штата, и во вратах его туда-сюда летают фантомы, на глазах превращающиеся в безобразных фермеров и девиц. В пять вечера, в порыве презрения по отношению к собственной слабости, он позвонил по телефону и попросил горничную в доме Кампфов передать хозяевам, что он заболел и сегодня прийти не сможет. Но и с тупоумными отбросами своего поколения он время проводить не станет — болен, так уж болен, и для всех! Рейли не в чем будет его упрекнуть.
По телефону ответила Роза, и Бэзил постарался говорить тихим и слабым голосом:
— Роза, я заболел. Лежу сейчас в постели, — как можно более слабым голосом пробормотал он, и добавил: — А телефон у нас стоит прямо у кровати; так что я подумал — пожалуй, позвоню вам сам…
— Вы имеете в виду, что не сможете прийти? — в её голосе послышались смятение и гнев.
— Мне прописали постельный режим, — упрямо повторил он. — У меня озноб, всё болит — я простудился.
— Но, может быть, вы всё же придёте? — спросила она; больной счел, что тем самым она наглядно продемонстрировала полное отсутствие сообразительности. — Вы просто обязаны прийти! А то у нас получается целых две девушки без кавалеров.
— Я постараюсь прислать к вам кого-нибудь вместо меня, — в отчаянии предложил он; его обезумевший взгляд упал за окно и остановился на особняке через дорогу. — Я попрошу Эдди Пармили.
Роза задумалась. Затем с внезапным подозрением спросила:
— Но ведь вы не появитесь на другой вечеринке?
— О, нет! Они тоже знают, что заболел.
Роза вновь задумалась. Эдди Пармили был от неё без ума.
— Я всё устрою, — пообещал Бэзил. — Я уверен — он придет! У него сегодня как раз свободный вечер.
Несколько минут спустя он перебежал через дорогу. Дверь открыл сам Эдди, на ходу заправлявший галстук-бабочку под воротничок. Бэзил, кое о чём умолчав, торопливо обрисовал ему ситуацию. Сможет ли Эдди пойти вместо него?
— Не смогу, старина, даже если бы очень захотел. Сегодня вечером у меня свидание с девушкой!
— Эдди, ты от этого только выгадаешь! — в отчаянии сказал он. — Я заплачу тебе за потраченное время — скажем, пять долларов?
Эдди задумался; было видно, что он колеблется; но всё же он отрицательно покачал головой.
— Оно того не стоит, Бэзил. Эх, ты бы только видел, с какой красавицей я сегодня встречаюсь!
— Встретишься с ней в другой раз! Ты им нужен — я хотел сказать, я им нужен — лишь потому, что у них за ужином девушек будет на две больше, чем мужчин. И ещё… Слушай, Эдди: я дам десять долларов!
Эдди хлопнул его по плечу.
—Ладно, старина! Так и быть — помогу старому другу! Давай деньги!
Сумма, превышавшая его недельное жалованье, тут же исчезла в ладони Эдди, но на обратном пути на свою сторону улицы Бэзила окутала пустота совсем иного рода — пустота наступающего вечера. Примерно через час лимузин семейства Кампф подъедет к Университетскому клубу, и… вновь и вновь в его воображении преградой вставала одна и та же горестная картина, видеть которую было выше его сил.
В отчаянии бродил он по темному дому. У горничной сегодня был выходной, мама уехала на ужин к деду, и Бэзилу на мгновение захотелось найти какого-нибудь повесу, вроде Элвуда Леминга, с которым можно было бы сходить в ресторан Карлинга и выпить виски, вина и пива. Быть может, после танцев на обратном пути к дому у озера, Минни, проезжая мимо, заметит его лицо в толпе самых отпетых кутил, и ей всё станет ясно.
— Пойду к «Максиму» я… — чуть слышно промурлыкал он с отчаянием; а затем с гневом добавил: — Ах, да к черту этот «Максим»!
Он сел в гостиной и стал смотреть на бледную луну, встающую над забором дома Линдсеев на улице Мак-Каббен. Мимо, к трамваю, который следовал до Комо-Парк, шли какие-то молодые люди. Он пожалел их: ведь им была уготована столь ужасная и мрачная судьба — не танцевать им сегодня вечером с Минни в Университетском клубе…
Половина девятого вечера. Она была там. Девять. Между переменами блюд все танцуют под «Занозу в сердце», или танцуют «кастл-уолк», который привез домой из Йеля Энди Локхарт.
В десять вечера он услышал, как пришла мама, и практически сразу зазвонил телефон. Какое-то время он без всякого интереса прислушивался к маминому голосу; затем резко выпрямился, всё ещё сидя на стуле.
— Да… Добрый вечер, миссис Рейли… Да-да, я понимаю… Ах… Вы уверены, что не желаете поговорить с Бэзилом? … Что ж, откровенно говоря, миссис Рейли, я не понимаю, при чём тут я?
Бэзил встал и сделал шаг к двери; голос матери стал звонким, а тон — раздражённым:
— Но меня не было дома, поэтому я не знаю, кого он пообещал вместо себя!
Итак, Эдди Пармили всё же не пошёл — и это был конец!
— … конечно же, нет! Должно быть, произошла какая-то ошибка. Не думаю, что Бэзил на это способен; я уверена, что у него нет знакомых японцев…
Голова Бэзила закружилась. На мгновение ему захотелось броситься на улицу за Эдди Пармили. Но затем он услышал, как в голосе матери прозвучали нотки ничем не прикрытого гнева:
— Очень хорошо, миссис Рейли! Сыну я так и передам. Но я едва ли сочту нужным обсуждать с вами вопрос о его поступлении в Йель. Как бы там ни было, ничья помощь больше ему не потребуется.
Он потерял работу, и мама пыталась «сохранить лицо»! Но она ещё не закончила; она даже повысила голос:
— Возможно, дяде Бену это покажется интересным: сегодня днем мы продали квартал на 3-й улице «Объединенной складской компании» за четыреста тысяч долларов!
VII
Мистер Утсономи очень приятно проводил время. За шесть месяцев, которые он прожил в Америке, он никогда ещё не погружался столь глубоко во внутреннюю жизнь этой страны. Поначалу возникли легкие трудности с объяснением хозяйке, вместо кого именно он явился в гости, но Эдди Пармили уверил его, что такие замены считались в Америке в порядке вещей, и вечер он провел, пытаясь собрать как можно больше сведений об американских нравах и обычаях.
Он не умел танцевать, поэтому сидел рядом с двумя пожилыми дамами до тех пор, пока дамы не засобирались домой — раньше обычного и с некоторой трвеогой, почти сразу после ужина. Но мистер Утсономи не торопился уходить. Он смотрел во все глаза, он всему удивлялся. Ему не было одиноко; в Америке к одиночеству он уже понемногу привык.
Около одиннадцати он сидел на веранде, притворяясь, что курит, хотя на самом деле ненавидел табак; он притворялся, что задумчиво пускает дым над городом, но на самом деле он подслушивал разговор, происходивший прямо у него за спиной. Беседа длилась вот уже полчаса, и её содержание его озадачило, поскольку это было, безо всяких сомнений, предложение руки и сердца, и оно не было отвергнуто. Но, если его не обманывали глаза, собеседники были в том возрасте, который в Америке обычно не ассоциируется со столь серьезными вопросами. Ещё больше его озадачило другое: по всей вероятности, если ты пришел в гости вместо кого-то, то тот, вместо кого ты пришел, среди гостей присутствовать не должен — но он был практически уверен, что молодым человеком, только что связавшим себя обещанием руки и сердца, был никто иной, как мистер Бэзил Ли! Прямо сейчас встревать в разговор было бы невежливо, но когда осенью начнутся занятия в Университете штата, у него ещё будет возможность учтиво спросить, как же решается эта головоломка?
Оригинальный текст: Forging Ahead, by F. Scott Fitzgerald.