Поль Элджин (Ф. Скотт Фицджеральд)
В океане
Гастон Т. Шир — человек, компания, концепция, ростом пять футов восемь дюймов – энергично и гордо, как победитель, мерил шагами палубу океанского лайнера. Дело было весной 1929 года, когда слово «американец» значило многое.
Было утро. Вот-вот на переднюю прогулочную палубу должен был подойти О’Кейн, его доверенный секретарь.
— Видел её? — спросил Шир.
— Да, конечно. С ней всё в порядке.
— А что, могло быть иначе?
О’Кейн замялся.
— На части её багажа были её настоящие инициалы, и стюардесса сказала…
— Чёрт возьми! — сказал Шир. — Неужели нельзя было подумать об этом в Нью-Йорке? Старая песня — мы не женаты, она щепетильна и ей всё время кажется, что ею пренебрегают и наносят душевные травмы. Чёрт возьми!
— С ней всё в порядке.
— Все женщины — мелочные ничтожества, — с отвращением заметил Шир. — Читал сегодняшнюю телеграмму от Клода Хэнсона? Пишет, что готов отдать за меня жизнь!
— Да, мистер Шир!
— А мне понравилось, — с вызовом произнёс Шир. — Думаю, Клод это от чистого сердца. Мне кажется, он и вправду готов отдать за меня жизнь!
Клод Хэнсон был вторым секретарем мистера Шира. Мысли О’Кейна потекли в обычно присущем им циничном направлении.
— Мне кажется, что многие были бы рады отдать за вас жизнь, мистер Шир, — произнёс он, и без всякой тошноты. Черт возьми, а ведь так и есть! Мистер Шир делал многое для многих: поддерживал их существование, обеспечивал работой.
— Мне нравится такое отношение, — серьёзно сказал Шир, уставившись на море. — А мисс Дэнзер не на что жаловаться — плыть-то всего четыре дня и двенадцать часов. Я ведь не заставляю её безвылазно сидеть в каюте; от неё требуется только на всякий случай держаться от меня подальше и не пытаться со мной заговаривать.
На всякий случай — ведь их могли видеть вместе в Нью-Йорке.
— В конце концов, — завершил он свою мысль, — моя жена никогда её не видела и даже не слышала о ней!
Мистер О’Кейн подумал о том, что и сам отдал бы жизнь за мистера Шира, если бы мистер Шир еще лет этак десять продолжал бы давать ему советы относительно биржи. Лет через десять можно было бы легко расстаться с жизнью — за десять лет можно ой как набить карманы! К этому времени у него самого появилась бы возможность провезти за границу сразу двух баб — так сказать, в одном чемодане, но в разных отделениях.
Оставшись в одиночестве, Гастон Т. Шир подставил лицо под сильный западный ветер с солёными брызгами. Он ничуть не опасался собственноручно созданной им опасной ситуации — с того самого дня, когда он заставил себя уложить бурового мастера куском калибровочной цепи, он уже ничего не боялся.
Становилось слегка неуютно при мысли о том, что Кэтрин Дэнзер запросто сможет наблюдать за его прогулкой в компании Минны и детей. И выходя на палубу с Минной, он старался принять равнодушный и отчужденный вид, чтобы не показалось, будто ему хорошо. Но он просто притворялся. Ему нравилась Минна — она, как никто, умела поддержать беседу.
Летом в Европе будет проще. Минна и дети будут жить то в Париже, то на Ривьере, а он будет ездить по делам в компании Кэтрин. Это решение было вызывающим и дерзким, но ему всегда нужно было вдвое больше, чем всем остальным. Одной женщины ему было недостаточно.
День миновал — он даже случайно встретился с Кэтрин Дэнзер; она прошла мимо в пустынном коридоре. Она в точности придерживалась уговора, если не считать брошенного ею на ходу быстрого тоскливого взора — впрочем, её красивая бледная головка тут же от него отвернулась. В горле у него встал ком, ему захотелось развернуться и бежать за ней. Но он сдержался — через пятьдесят часов они уже будут в Шербуре.
Прошёл еще один день — на корабле была брокерская контора, и он провел там весь день: подал несколько заявок, разок воспользовался телефонной связью с берегом, отправил несколько кодированных телеграмм.
В тот вечер он оставил Минну беседовать с каким-то университетским профессором, сидевшим в соседнем шезлонге на палубе, а сам, не в силах усидеть на одном месте, отправился гулять по кораблю. Его не оставляла мысль прямо сейчас взять и броситься к Кэтрин Дэнзер, но дальше мысли дело не пошло, ведь до Парижа оставалось всего двадцать четыре часа и распускаться было ни к чему.
Тем не менее, он решил пройтись по её палубе, изредка бросая взгляды в боковые коридоры, которые вели к каютам. В одном из этих коридоров он случайно заметил свою жену Минну с профессором. Они обнимались, забыв обо всем на свете. Сомнений быть не могло!
II
Шир осторожно попятился из коридора. Первая мысль была очень простая; он сразу перескочил через несколько ступеней — миновав ярость, горячую ревность и изумление, он решил, что теперь все его планы на лето рухнули. Потом подумал, что Минне придется за это дорого заплатить — а затем мысленно перескочил еще через пару ступеней. У него был, как говорят медики, «шизоидный» тип сознания — в бизнесе он также перескакивал через промежуточные уровни, удивляя конкурентов тем, что всегда мгновенно переходил из крайности в крайность, и без всякой видимой логики. К одной из таких крайностей он как раз и перескочил только что, и это его ничуть не смутило.
Через час в дверь каюты О’Кейна постучали; дверь открылась и вошёл профессор Уэстонского технического университета Долард — худощавый, тихий человек лет сорока, в свободном твидовом костюме.
— Да-да, — кивнул О’Кейн. — Проходите. Садитесь.
— Благодарю вас, — ответил Долард. — Вы хотели меня видеть?
— Закуривайте, не стесняйтесь.
— Нет, спасибо. Я как раз собирался лечь спать. Так что у вас ко мне за дело?
О’Кейн многозначительно кашлянул — и тут же позади Долларда из-за двери ванной вышел стюард Кэйтс, запер ведущую в коридор дверь на ключ и остался стоять у двери. Одновременно с ним из ванной вышел Гастон Т. Шир. Доллард с побагровевшим лицом вскочил на ноги — он его узнал.
— Добрый вечер, мистер Шир — сказал он. — Что всё это значит? — Он снял очки, решив, что Шир будет его сейчас бить.
— Что вы преподаете, профессор?
— Математику, мистер Шир — я вам уже рассказывал. Зачем вы меня сюда позвали?
— Вам надо больше времени уделять работе, — сказал Шир. — Вам лучше было бы никогда не покидать ваш университет, учить там студентов и не путаться с достойными людьми!
— Я ни с кем не путаюсь!
— Не надо дразнить людей, которые так же просто, как вы покупаете коробок спичек, могут купить десять тысяч таких, как вы!
Доллард всё так же стоял.
— Вы сейчас не у себя в классе, — сказал Шир. — Вы всего лишь школьный учитель, который решил влезть в высшее общество!
Стюард Кэйтс нетерпеливо пошевелился. У себя в рундуке он оставил две сотни фунтов наличными — и ему не терпелось поскорее закончить дело, чтобы получше спрятать свои денежки.
— Я так и не понял, что же я такого сделал? — сказал Доллард. Но он отлично знал, какую глупость совершил. Он уже давным-давно решил избегать богатеев, а в результате спутался с наихудшим из возможных их подвидов.
— Вы преступили границы дозволенного для вашего класса, — грубым тоном произнес Шир, — но эту ошибку вам больше не повторить. Вы станете кормом для рыб, ясно?
Мистер О’Кейн, затуманив мозги виски, представил, что сейчас за мистера Шира отдаст свою жизнь Клод Хэнсон, а не профессор Доллард, который вовсе не предлагал себя в жертву. Оставалось последнее мгновение, когда Доллард еще мог позвать на помощь — но он, чувствуя свою вину, не смог заставить себя закричать. А потом началась борьба, его принялись душить, и до самого конца он не издал больше ни единого звука.
III
Минна Шир ждала на открытой прогулочной палубе, шагая по расчерченным кем-то мелом квадратам «классиков». Он была взволнована и счастлива. Наступая на квадраты, она чувствовала себя юной, босоногой и отчаянной. Она тоже могла играть — играть во что угодно, как все. Она долго была примерной девочкой, но внезапно все её знакомые как с цепи сорвались — и для неё стало волнующим открытием то, что и она могла запросто получить свою толику этого рода удовольствий. Кавалер опаздывал, но это лишь усиливало напряжение и невыносимую прелесть момента; время от времени она поднимала свои блестящие от восторга глаза и смотрела на белые сердитые буруны в кильватере за лайнером.
Оригинальный текст: On an Ocean Wave, by Paul Elgin (F. Scott Fitzgerald).