Ф. Скотт Фицджеральд
Вкладываясь в Финнегана
У нас с Финнеганом общий литературный агент, занимающийся продажами наших книг, но хотя я часто приходил в контору мистера Кэннона «прямо после» или уходил «незадолго до» визитов Финнегана, его самого я никогда не видел. Кроме того, мы с Финнеганом печатаемся у одного и того же издателя, и часто получалось так, что я приезжал к издателю как раз в тот момент, когда Финнеган «буквально только что уехал!» Из того задумчиво-напевного тона, которым произносилось: «О-о-о, Финнеган…» и «О, да, здесь был Финнеган…», я мог вывести заключение, что визит знаменитого писателя не прошел даром. Отдельные замечания наводили меня на мысль, что Финнеган всегда что-то с собой уносил — вероятно, рукописи, думал я, какие-нибудь свои великолепные романы? Он уносил их с собой для заключительной правки, чтобы добавить последние штрихи; ходили слухи, что он по десять раз переписывал свои работы, чтобы достичь того плавного течения повествования, того блестящего остроумия, которые и отличали его неповторимый стиль. Лишь со временем у меня зародились смутные подозрения, что все без исключения визиты Финнегана так или иначе были связаны с деньгами.
— Очень жаль, что вы уезжаете! — говорил мне мистер Кэннон. — Завтра к нам приедет Финнеган!
Затем, после глубокомысленной паузы:
— Видимо, проведет у нас какое-то время…
Я даже не знаю, что в его голосе заставило меня вспомнить разговор с нервным президентом одного крупного банка в момент, когда где-то поблизости был замечен известный взломщик Диллинджер. Мистер Кэннон посмотрел куда-то вдаль и продолжил, как бы про себя:
— Конечно, он может привезти рукопись. Последнее время он работал над романом. И, кажется, над пьесой?
Он говорил так, словно мы обсуждали интересную, но лишенную практической значимости тему — новости эпохи Возрождения, например; искорка интереса и надежды блеснула в его глазах, лишь когда он добавил:
— А может, это будет рассказ!
— Он очень талантливый, правда? — спросил я.
— О, да! — оживился мистер Кэннон. — Он мог бы заниматься чем угодно! Ему по плечу любое дело, на которое он направит всю мощь своего интеллекта. Такой талант — большая редкость.
— Что-то давно он не публиковал новых вещей.
— Да, но он много пишет. Просто некоторые журналы покупают и придерживают его рассказы.
— Придерживают? Зачем?
— Чтобы опубликовать их позже, для поднятия тиража. Им нравится иметь что-нибудь «от Финнегана» про запас.
Действительно: это было имя, сулившее золотые горы! Начало его карьеры было блистательным, но развитие шло какими-то скачками; можно сказать, что на протяжении нескольких лет он продолжал всё также блестяще начинать, снова и снова исчезая до поры до времени с журнального горизонта. В американской литературе он стал чем-то вроде вечного «многообещающего юного дарования» — то, что он творил со словами, было поразительно, они у него блестели и сверкали: он писал предложения, абзацы, главы, которые были настоящими шедеврами изящного словоткачества. И лишь познакомившись с одним беднягой-сценаристом, которому по долгу службы надо было вычленить из его книги связный сюжет, я осознал, что и у Финнегана имелись литературные враги.
— Когда вы читаете, это кажется прекрасным, — с отвращением говорил тот бедняга. — Но если попытаться изложить всё это прямо и незатейливо, можно в конце концов угодить в «желтый дом»!
От мистера Кэннона я поехал в издательство, на Пятую авеню, и там прямо на пороге узнал, что и тут завтра ожидают Финнегана. Да… Само это имя отбрасывало такую громадную тень, что ланч, за которым я хотел обсудить свои собственные дела, оказался почти без остатка посвящен Финнегану. И мне опять показалось, что мой собеседник мистер Джордж Джеггерс находится в трансе, не отдавая себе отчета в моем присутствии.
— Финнеган — великий писатель! — заявил он.
— Без всяких сомнений!
— И, знаете ли, у него действительно всё в порядке!
Поскольку я ни о чем подобном не спрашивал, то поинтересовался, какие насчет этого могли быть сомнения?
— Да нет, никаких, — торопливо сказал он. — Я о том, что в последнее время его преследуют неудачи…
Я сочувственно покачал головой.
— Да, я об этом слышал. Этот прыжок в пустой бассейн… Ему сильно не повезло!
— Но бассейн не был пуст! Он был полон! Он был полон до самых краев! Если бы вы только слышали, как об этом рассказывает сам Финнеган — впрочем, он хочет написать об этом юмористический рассказ. Кажется, у него была депрессия, и он решил прыгнуть в бассейн с бортика. Ну, понимаете, вот так, — мистер Джеггер направил нож и вилку к столу. — И вдруг он заметил каких-то девушек, нырявших с пятнадцатифутовой вышки. Он рассказал, что задумался о своей ушедшей юности и решил сделать то же самое. Забрался на вышку, прыгнул — и его плечо хрустунуло прямо в воздухе!
Он посмотрел на меня с легкой тревогой.
— Вы ведь тоже слышали о подобных случаях? Бейсболист сильно бросает мяч и кость плеча выскакивает из сустава?
В тот момент мне было не до ортопедических параллелей.
— А затем, — сонно продолжил он, — Финнегану пришлось писать на потолке!
— На потолке?
— Практически. Он не перестал работать — это парень волевой и мужественный, хотя вы вряд ли поверите… Он распорядился, чтобы ему сделали особое приспособление, которое свешивалось с потолка. Так что он лежал на спине и писал прямо в воздухе на этой штуке!
Я признал, что это было действительно мужественное решение.
— Но как это повлияло на его работу? — спросил я. — Вам ведь пришлось, наверное, читать его рассказы наоборот — как китайскую грамоту?
— Да, поначалу было непросто, — признался он. — Но сейчас с ним все в порядке. Его последние вещи звучат по-прежнему — он опять стал прежним Финнеганом, исполненным надежд и жажды жизни, он все время строит планы на будущее…
Он снова посмотрел куда-то вдаль, и я сменил тему разговора на более мне близкую. И лишь когда мы вернулись в контору, тема неожиданно всплыла опять — и я, пишущий эти строки, краснею, потому что сейчас мне придется признаться в том, что я делаю достаточно редко, а именно: я прочитал телеграмму, адресованную вовсе не мне! Это случилось потому, что мистер Джеггерс задержался в холле и мне пришлось в одиночестве подняться к нему в кабинет. Я сел на стул. На столе прямо передо мной лежала телеграмма:
ПЯТЬДЕСЯТ ТОГДА СМОГУ ЗАПЛАТИТЬ МАШИНИСТКЕ ПОДСТРИЧЬСЯ КУПИТЬ КАРАНДАШЕЙ ТЧК ЖИЗНЬ НЕВОЗМОЖНА ОТЧАЯННО НАДЕЮСЬ ХОРОШИЕ НОВОСТИ ТЧК ФИННЕГАН ТЧК
Я не мог поверить своим глазам — пятьдесят долларов! А я слышал, что за каждый рассказ Финнеган получает около трех тысяч! Вошедший Джордж Джеггерс обнаружил меня все еще изумленно уставившимся на телеграмму. После того, как он её прочел, он — потрясенный до глубины души — посмотрел на меня.
— Как я могу это сделать, не погрешив против своей собственной совести? — сказал он.
Я вздрогнул и огляделся вокруг, чтобы убедиться, что я все еще нахожусь в конторе преуспевающего нью-йоркского издательства. И вдруг меня осенило — я просто все неправильно понял! Финнеган просил об авансе в пятьдесят тысяч — требование, которое смутило бы любого издателя, независимо от того, кем оно выдвинуто.
— Только на прошлой неделе, — тихо сказал мистер Джеггерс, — я послал ему сто долларов! Эти просьбы приводят в ярость всех у меня в конторе! Я уже не осмеливаюсь разговаривать об этом с партнерами. Я даю ему деньги из собственного кармана — в прошлый раз мне пришлось отказаться от костюма!
— Вы хотите сказать, что у Финнегана нет денег?
— Денег?
Он посмотрел на меня и беззвучно рассмеялся — и мне вовсе не понравилось, как он рассмеялся. У моего брата когда-то был невроз — но мы сейчас не об этом… Через мгновение он снова собрался с духом.
— Вы ведь не станете никому об этом рассказывать, ладно? Правда в том, что дела у Финнегана в совершеннейшем упадке. Последние несколько лет он получал удар за ударом, но сейчас понемногу оправляется, и я уверен, что мы вернем каждый цент, который мы…
Он пытался придумать какие-нибудь щадящие слова, но ненароком у него всё же выскользнуло: «дали ему». На этот раз сменить тему разговора захотелось уже ему.
Да не создастся у вас ложного впечатления, будто во время той недели, что я провел в Нью-Йорке, меня сильно занимали дела Финнегана — но это было неизбежно, потому что посещение контор моего агента и издателя не обходилось без новостей о Финнегане. Меня во все это посвящали без всякого моего на то желания. Через два дня мне надо было позвонить; я поднял трубку телефона в конторе мистера Кэннона и меня случайно подключили к разговору по другой линии. Разговаривали мистер Кэннон и Джордж Джеггерс. Это едва ли можно назвать подслушиванием — я слышал реплики только одного из говоривших, а это не так худо, как если бы я слышал весь разговор.
— Но у меня создалось впечатление, что он совершенно здоров… Он что-то говорил о своем сердце несколько месяцев тому назад, но я так понял, что все уже прошло… Да, говорил и об операции, которую ему нужно сделать — кажется, говорил, что это как-то связано с раком… Ну, я ему сказал, что мне недавно сделали операцию на руке, а сейчас надо сделать еще одну операцию, но я не смогу ее оплатить… Нет, этого я не говорил. У него было такое хорошее настроение, и я не мог заставить себя хоть чем-нибудь его расстроить. Сегодня он должен был сесть за рассказ; он мне прочел кое-какие наброски по телефону…
— …Я дал ему двадцать пять, потому что у него не было буквально ни цента… О, да! Уверен, что с ним сейчас все в порядке. Он говорил так, словно — наконец-то! — у него на уме было дело!
И тут я все понял. Эти двое вступили друг с другом в молчаливый сговор — они оба старательно смотрели на Финнегана сквозь розовые очки, пытаясь тем самым подбодрить друг друга. Их вложения в него, вложения в его будущие работы, достигли столь значительной суммы, что Финнеган уже им попросту принадлежал. Они бы не вынесли ни одного плохого слова о нем — даже в разговорах с глазу на глаз.
II
Я решил откровенно поговорить с мистером Кэнноном.
— Если Финнеган — дутый «пузырь», вы не обязаны его содержать! Если он не пишет, он не работает — и вы не сможете его заставить, тут ничего от вас не зависит. Вы вынуждены откладывать необходимую вам операцию потому, что Финнеган где-то там прыгает в пустые бассейны? Это чистый абсурд!
— Но бассейн был полон! — терпеливо, как ребенку, объяснил мне мистер Кэннон. — Полон до самой кромки!
— Неважно! Пустой или полный — этот человек причиняет вам слишком много неприятностей!
— Взгляните-ка на это, пока я буду разговаривать — сказал Кэннон. — У меня сейчас на проводе Голливуд.
Он передал мне рукопись.
— Может, хоть это поможет вам меня понять? Мы получили это вчера.
Это был рассказ. Я начал читать с чувством некоторого отвращения, но не прошло и пяти минут, как я с головой ушел в перипетии сюжета — он меня полностью захватил, я был убежден в реальности происходящего и молил Бога лишь об одном — чтобы и мне достался такой же талант! Когда Кэннон положил трубку, я попросил подождать; когда я дочитал до конца, в закаленных очах профессионального литератора вдруг блеснули слезы. Любой журнал страны опубликовал бы этот рассказ в ближайшем номере на первой полосе, не раздумывая.
Но ведь никто и не отрицал, что Финнеган умеет писать!
III
Через несколько месяцев я вновь приехал в Нью-Йорк, и судя по приему в конторах моего агента и издателя, я попал в более спокойный и стабильный мир. Наконец нашлось время обсудить мои собственные, пусть и не столь вдохновенные, но вполне добросовестные литературные потуги, посетить мистера Кэннона в его собственном загородном доме, убить вместе с Джорджем Джеггерсом несколько летних вечеров, глядя, как медленно льётся свет нью-йоркских звезд в саду одного знаменитого ресторана. Финнеган, по слухам, находился где-то в районе Северного Полюса — и это на самом деле было так! Он собрал целую экспедицию, включавшую в себя трех студенток антропологического факультета из Брин-Мор, и все говорило о том, что он соберет там богатейший материал. Экспедиция должна была вернуться через несколько месяцев, и если для меня вся эта затея выглядела лишь поводом для многообещающей вечеринки по возвращении, то это можно было отнести на счет моей собственной недоверчивости и пагубной склонности к цинизму.
— Все просто в восторге, — сказал Кэннон. — Это дар божий ему! Ведь он совершенно потерял вкус к жизни и нуждался именно в… в…
— …этой массе льда и снега? — закончил за него я.
— Да, лед и снег! То, что он произнес перед отъездом, очень точно его характеризует — что бы он ни написал, все будет снежно-белым, всё будет ослепительно сверкать, как снег под солнцем!
— Да, это действительно так. Но не могли бы вы мне сказать, кто же финансирует это предприятие? Когда мы разговаривали в прошлый раз, я сделал вывод, что он — человек несостоятельный, мягко говоря…
— О, на этот раз все вполне благопристойно. Он занял немного у меня и, думаю, еще немного у Джорджа Джеггерса.
Он «думал», старый лицемер! Он чертовски хорошо это знал!
— А перед отъездом он перевел на нас почти всю свою страховку. На всякий случай, как он сказал — ведь такие путешествия, безусловно, опасны.
— Вынужден с вами согласиться, — сказал я. — Особенно когда берешь с собой трёх студенток антропологического факультета…
— Так что Джеггерс и я не потеряем деньги, если с ним что-нибудь случится — все просто и понятно.
— Так это страховое агентство профинансировало экспедицию?
От этого вопроса ему стало заметно неуютно.
— Нет. Честно говоря, когда они узнали о целях ассигнований, они были слегка разочарованы. Но мы с Джорджем Джеггерсом решили: раз у него есть план написать по возвращении книгу об экспедиции, это оправдывает нашу поддержку.
— Я не вижу здесь абсолютно ничего оправдывающего, — резко сказал я.
— Не видите?
В глазах у него вновь явилась прежняя тоска.
— Ладно, я вам признаюсь — мы тоже колебались. Я, конечно, понимаю, что это неправильно. Раньше я иногда давал авторам небольшие авансы, но со временем установил для себя правило — никаких авансов, и до сих пор ему следую. За последние два года я его нарушил лишь однажды — и только ради тяжело больной женщины, Маргарет Трэйхилл, слыхали о ней? Когда-то у нее был роман с Финнеганом…
— Я же говорил, что никогда даже не видел этого Финнегана!
— Ах, да! Когда он вернется, надо будет вас познакомить — если он, конечно, вернется. Он вам понравится — море очарования!
И вновь я уехал из Нью-Йорка на будораживший мое воображение собственный Северный Полюс, где быстро пролетели и лето, и осень. Когда наступили первые ноябрьские холода, я с дрожью вспомнил об экспедиции Финнегана — меня одолело нечто вроде зависти к вовремя усопшему. Он действительно заработал любую добычу, и литературную, и антропологическую, которую мог бы привезти из этой экспедиции. Уехав на три дня из Нью-Йорка, я узнал из газет, что Финнегану и его спутникам пришлось уйти на поиски пищи во время бурана, на базу они не вернулись — и Арктика приняла в жертву еще одного смельчака…
Мне стало его жаль, но как человек практичный, я одновременно обрадовался тому, что на этот случай Кэннон и Джеггерс заблаговременно приняли меры. Конечно, случай был не тот, чтобы бурно выражать свою радость — эта радость была холодной (прошу прощения за каламбур). Они оба старательно обходили молчанием эту тему, но кое-что дало мне основания считать, что страховая компания, скрепя сердце, сказала «последнее прости» своему клиенту, словно он свалился за борт в Атлантический океан, и я был почти уверен в том, что деньги по полису они все-таки получат.
Сын Финнегана, симпатичный молодой человек, явился в контору к мистеру Джаггерсу одновременно со мной, и глядя на него, я понял, каким очаровательным, должно быть, был его отец: застенчивое прямодушие вкупе с оттенком какой-то безмолвной, но яростной битвы, происходившей внутри него и о которой он никогда не сказал бы вслух. Всё это проявлялось в его работах, как молния в ночном небе.
— Мальчик тоже неплохо пишет, — сказал мне Джордж после того, как сын Финнегана ушел. — Он принес несколько замечательных стихотворений. Он еще, конечно, не готов пойти по стопам отца, но начало многообещающее.
— Можно взглянуть?
— Конечно. Вот вам последнее; это он только что принёс.
Джордж взял рукопись со стола, открыл ее и прочистил горло. Затем скосил глаза на бумагу и встал со стула.
— «Дорогой мистер Джеггерс», — начал он, — «мне очень неудобно просить вас об этом лично…»
Джеггерс остановился и молча пробежал глазами все до конца.
— И сколько же он у вас просит? — осведомился я.
Джеггерс вздохнул.
— Он говорил так, что у меня создалось впечатление, будто он принес работу, — сказал Джеггерс совершенно упавшим голосом.
— Да ведь это и есть его работа! — утешил его я. — Конечно, он молод, но уже вполне готов идти по стопам отца.
Мне было впоследствии стыдно за то, что я это сказал, потому что Финнеган в итоге заплатил все свои долги в этом мире, а для живых писателей снова настали хорошие времена — книги перестали рассматривать как предметы бесполезной роскоши. Я знал, что многие писатели, которые во времена «Великой Депрессии» были вынуждены экономить на всем, теперь отправлялись в давным-давно отложенные путешествия, выкупали старые закладные, заканчивали свои много лет назад начатые романы — а это возможно только при наличии свободного времени и уверенности в завтрашнем дне. Я сам получил тысячедолларовый аванс в Голливуде и буквально воспарил над землёй. Уныние нации сменил духовный подъем, и все стало как прежде, когда у каждого был свой собственный кусок хлеба на завтрак. Я зашел к мистеру Кэннону попрощаться и заодно забрать причитавшиеся мне деньги, и был приятно удивлен и обрадован тем, что и у него дела шли как нельзя лучше — он пригласил меня сходить с ним за компанию посмотреть на моторную лодку, которую он собрался купить.
Но в последнюю минуту, как всегда, всплыло какое-то неотложное дело. Мне не хотелось ждать и я решил отложить осмотр на другой раз. Постучав в дверь кабинета и не получив ответа, я вошел.
В конторе царила суматоха. Мистер Кэннон говорил сразу по нескольким телефонам и кроме того, диктовал стенографистке что-то о страховых агентствах. Одна из секретарш второпях искала шляпку, видимо, куда-то собираясь, а другая считала деньги у себя в кошельке.
— Это всего на минутку! — сказал Кэннон. — Небольшое, но срочное дело — вы, наверное, еще никогда не видели тут такого беспорядка?
— Это связано со страховкой Финнегана? — пришло мне в голову. — Какие-нибудь хорошие вести?
— Его страховка в порядке, все отлично! Нам срочно нужно найти несколько сотен, только и всего. Но банки уже закрыты, вот мы и сбрасываемся, кто сколько сможет.
— У меня есть деньги, которые я только что от вас же и получил, — сказал я. — На побережье мне сразу столько не надо.
Я отслюнявил пару сотен.
— Теперь хватит?
— Именно столько и не хватало — вы нас просто спасли! Мисс Карлсон, большое спасибо — продолжайте работать! Миссис Мэйпс, вам теперь никуда не надо идти, так что можете снять пальто.
— Ну, ладно! Тогда я побежал, — сказал я.
— Прошу вас, подождите пару минут! — сказал он. — Я только распоряжусь насчет телеграмм. Великолепная новость! Сейчас мы пойдем.
Телеграмма была из Осло — и у меня появилось нехорошее предчувствие. Вот что я прочитал:
ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ ТЧК БЕЗОПАСНОСТИ ЗПТ ЗАДЕРЖАНЫ ВЛАСТЯМИ ТЧК ПРОШУ ТЕЛЕГРАФОМ ДЕНЬГИ ПРОЕЗД ЧЕТВЕРЫХ ЕЩЕ ДВЕ СОТНИ РАСХОДЫ ТЧК ПРИВЕТ МОГИЛЫ ТЧК ФИННЕГАН
— Да, это действительно великолепно, — согласился я. — У него будет, что рассказать по возвращении.
— Не правда ли, славно? — сказал Кэннон. — Мисс Карлсон, отправьте телеграммы родителям тех студенток — и, пожалуй, ещё позвоните мистеру Джеггерсу.
Через несколько минут мы шли по улице, и я заметил, как мистер Кэннон, поначалу слегка ошеломленный от радостных новостей, понемногу впадает в мрачную задумчивость. Я не стал его беспокоить, потому что, в конце концов, я не знал Финнегана и не мог полностью разделить его радость. Он молчал всю дорогу. И когда мы остановились перед вывеской «Лучшие моторные лодки», он вздрогнул от неожиданности — как будто впервые увидел эту вывеску.
— Ой-ей! — он сделал шаг назад. — Какой смысл теперь сюда идти? Я всю дорогу думал, что мы идем куда-нибудь выпить.
Так мы и сделали. Мистер Кэннон выглядел то слегка рассеянным, то немного зачарованным нежданно свалившимся на него сюрпризом — он так долго шарил в кармане, ища деньги, чтобы меня угостить, что я был вынужден настоять, что сегодня угощаю я.
Я думаю, что все это время он был как в тумане. Ведь он — человек исключительно пунктуальный, а те две сотни, которые я дал ему у него в кабинете, так никогда и не всплыли в моем кредите при наших дальнейших расчетах. Тем не менее, я думаю, что я в один прекрасный день наверняка получу их обратно. Ведь в один прекрасный день Финнеган снова что-нибудь напишет и опубликует — а уж я-то знаю, что публика с радостью примет все, что бы он ни написал! Я недавно предпринял небольшое собственное расследование по поводу всяческих слухов о нем и совершенно точно установил, что большинство из них такая же ложь, как и пустой бассейн! Бассейн был полон до самых краев!
Пока в печати появился только один рассказ о полярной экспедиции, и это рассказ о любви. Вполне возможно, что впечатлений он получил меньше, чем ожидал. Но им заинтересовались киностудии — и если только они повнимательнее к нему присмотрятся, я практически уверен — он пробьется. Он — лучший!
Оригинальный текст: Financing Finnegan, by F. Scott Fitzgerald.