Ф. Скотт Фицджеральд
Циклон над тихою землею
— А почему тебе просто не снять с него носки? Позови санитара, вместе справитесь! Господи, да если бы какой-то пациент не давал мне спать ночи напролет своими идиотскими просьбами, я бы так и поступил!
— Я тоже об этом думал, — сказал Билл. — Я вообще вспомнил все, чему учили в медицинском! Но он — большая «шишка», так что…
— Ну, это тебе должно быть без разницы.
— Да. но он не просто богач; мне показалось, он — большая «шишка» в своем деле, что-то вроде наших Данди и Келли…
— Ты нервничаешь, — констатировал второй интерн. — И как ты, интересно, собираешься читать лекцию студенткам, у тебя же всего два часа осталось?
— Сам не знаю!
— Ну, приляг, вздремни чуток. Мне надо в бактериологию, а сначала еще пойду позавтракаю.
— Вздремнуть?! — воскликнул Билл. — Ну да, сегодня ночью я уже не раз пытался! Только закрываю глаза — тут же вызов из его отделения!
— Ладно, пошли позавтракаем?
Билл Крейг был полностью одет — точнее, он всю ночь не раздевался; Харрис закончил одеваться и, поправив галстук, сказал Биллу:
— Смени хоть халат. Выглядишь неопрятно!
Билл тяжело вздохнул.
— За последние два дня я уже пять раз менял халаты. Думаешь, у меня личная прачечная имеется?
Харрис подошел к комоду.
— Надень вот этот, по размеру вроде подойдет. Я осенью частенько брал твои халаты, так что бери, не стесняйся. Надевай! Сейчас у нас по расписанию завтрак.
Билл взял себя в руки и с этого момента ограничил свое существование исключительно физическим аспектом — этого было вполне достаточно, поскольку нервная система у него была в полном порядке, физическое состояние отличное, он был отпрыском целой медицинской династии; пусть и с трудом, но он все же втиснулся в предложенный халат.
— Пойдем. По дороге еще зайду в регистратуру, надо сказать пару слов по поводу этого пациента…
— Да успокойся ты! Пойдем просто позавтракаем. Нет, ну надо же! Не желает он снимать носки…
Они вышли в коридор; Билла не оставляло смутное беспокойство.
— Что-то мне тревожно… В конце концов, кроме меня, этому бедняге тут рассчитывать не на кого.
— Что-то ты расчувствовался.
— Ну, может быть…
И тут в коридоре показалась Беда — Беда столь белоснежная и прекрасная, что вы не сразу понимали, что перед вами она, она самая! Прямо беда! Квинтэссенция всех бед — беда в человеческом обличье, беда манящая…
Словом, Беда!
Еще за сотню ярдов от них она начала улыбаться и приближалась неумолимо, словно грозовая туча — едва-едва не проскочив мимо интернов, она остановилась, развернулась на каблуках, как бравый солдат, и приблизилась к обоим, почти к ним прижавшись. А вслух произнесла лишь:
— Доброе утро, доктор Крейг! Доброе утро, доктор Махен!
Затем Беда, отлично понимая, что она натворила, отошла к стене, очень хорошо понимая — отлично зная! — что оставила свой четкий отпечаток на этой мягкой глине мужского пола.
Она принадлежала к довольно любопытному типу американской красавицы — её очарование было нелегко уловить, потому что в нем были смешаны черты целого множества наций. Она не была ни блондинкой, ни брюнеткой; ей была присуща собственная гордость; она была похожа на осенний листок тех календарей, что висели по всем кухням огромной страны лет тридцать назад, но глаза цвета октября были не карие, а голубые. Все это великолепие именовалось Бенджаминой Розалин, а друзья звали её просто «Беда».
Как бы вам ещё её описать? Обоим интернам она представлялась соблазнительной булочкой и напоминала о сливках, которые за завтраком подливают в кофе.
Все это произошло за какую-то долю секунды. Затем интерны пошли дальше, и Билл настоял на том, чтобы всё-таки зайти по дороге в регистратуру и сказать, где его можно будет, если что, найти.
— Ты просто чокнулся с этим стариком! — заметил Харрис. — Лучше сконцентрируйся на том, что завтра мы подрежем ему симпатический нерв. Вот тогда ему и понадобится вся твоя поддержка!
В регистратуре к ним обратилась мисс Харт:
— Доктор Крейг, вас вызывали из четвертого отделения. Пойдете?
Харрис молча потянул его за рукав в столовую, но Билл произнес:
— Хорошо, схожу.
— Но через полчаса у вас лекция! Позавтракать не успеете…
— Ничего страшного. Вызов из палаты 1Б, верно?
— Да, доктор Крейг.
— Черт! Вот это, наверное, будет лекция из лекций! — с отвращением произнес Харрис. — Стажерки будут в восторге. Что ж, давай… Прямо детский сад какой-то!
Билл вошел в палату 1Б в четвертом отделении. В постели сидел крепкий и дюжий мистер Полк Джонстон, пятидесяти лет.
— Все-таки пришли! — проворчал он. — А мне сказали, что не придете, но я тут только вам и могу доверять… Вам, да еще этой сестричке, которую все кличут Бедой.
— Она пока не медсестра, проходит стажировку.
— Ну, а по мне, так медсестра! Слушайте, я вас звал, чтобы вы напомнили, что там за операция, как её?
— Операция называется симпатэктомия. Кстати, мистер Джонстон! Позвольте, я сниму с вас этот носочек, не возражаете?
— Еще чего! — рявкнул Джонсон. — Я сюда лечиться пришел, а не на педикюр! Носок пусть остается на месте. Вы думаете, я спятил, что ли? И как тогда, по-вашему, мне удалось бы заработать столько денег?
— Никто тут не считает вас сумасшедшим! Что ж, мистер Джонстон, мне пора идти читать лекцию. Но я к вам еще зайду.
— Когда?
— Примерно через час.
— Ладно. И позовите девчушку!
— Ей тоже надо быть на моей лекции. — И под тяжкий вздох старика Билл ускользнул из палаты.
Три больничных корпуса соединялись подобием галерей из платанов и кустарника. Выйдя на улицу и направившись в учебный класс, Билл прислонился к дереву и ненадолго остановился. Откуда в нем столько раздражения? Может, не надо было учиться на врача?
«Но телосложение у меня для этого самое подходящее, — думал он. — И смелость есть… По крайней мере, надеюсь, что есть! Ум тоже. Что ж я никак не могу успокоиться?»
И он пошел дальше, сдвинув ветку кустарника с дороги.
«Надо просто забыть, что передо мной девчонки. Соберись, Билл, мой мальчик! Тебя ведь специально выбрали, чтобы читать им лекции, а пациентов, которые из тебя все соки высосут, у тебя будет еще целое море!»
Оттуда, где он стоял — из-за зеленых деревьев — было видно, как все двадцать стажерок толпой стекаются в учебный класс, и он этим воспользовался, чтобы привести в порядок мысли и придумать, что бы им такого рассказать, чтобы затем плавно перейти к изучению кролика. Животное было под наркозом; сердце, готовое демонстрировать реакцию на адреналин, на наперстянку, на стрихнин, было выведено наружу. Девушкам оставалось лишь занять свои места и внимательно наблюдать за симптоматикой. Все они были очень милые девушки; знаний, как правило, у них было немного, зато они все были добрые… Он знал врачей, которые терпеть не могли квалифицированных медсестер.
… Как говорили эти врачи, сорок лет назад девушки шли учиться на медсестер, услышав о Флоренс Найтингейл и желая посвятить свою жизнь служению людям. И многие до сих пор идут именно с такими намерениями, ну а остальные просто идут учиться. В лучших больницах таких всегда стараются отсеять. Ведь чтобы стать медсестрой, нужно потратить три года, а на врача учиться всего на год больше. И если девушка настроена серьезно, то почему не пройдет весь курс? Но тут Билл подумал:
«Бедные дети! У половины из них нет даже азов знаний, чтобы начать учебу. Все свои знания они получают здесь».
Толпа девушек входила в класс. С блокнотом и парой учебников под мышкой он пошел за ними.
— Святые небеса! — воскликнул он и решил подождать у дверей, пока девушки успокоятся. Бросил взгляд за парапет, где на мили вперед расстилалось утро, и вновь задумался о себе. Затем, в тот самый миг, когда он собрался войти в класс, из дверей стремительно, словно ветром, вынесло стажерку в зеленой юбке.
— Доктор Крейг! — выпалила она.
— Что вы там расшумелись?
— Взгляните сами! Все из-за кролика!
— Так. Успокойтесь! Что случилось?
Он не понимал, что творится с девушкой — она то ли смеялась, то ли плакала. Его раздражение выплеснулось наружу — он едва-едва не схватил её за плечи, чтобы хорошенько встряхнуть.
— Что за вздор? Что там у вас случилось, черт возьми?
Он пошел в класс и заставил её войти перед ним. В ушах у него тут же зазвенела эхолалия идиотского смеха, и он протолкнулся в самый её центр, крича: «Что происходит?»
…и наткнулся на Беду. В центре была она, во всей своей роскошной красе: Беда стояла рядом с разложенным для препарирования кроликом и самозабвенно рыдала.
Он глазам своим не верил, что это была она — ведь она была не только даром Господним для любого мужчины, но всегда демонстрировала гораздо больший, чем любая другая стажерка, потенциал в плане учебы.
… Стоявшая сбоку от него девушка вдруг упала в обморок, и он подхватил её на руки. В комнате возникла истерика, и он понял, что причиной стала именно Беда, исключительно благодаря силе своей индивидуальности — та самая девушка, что выбивала его из колеи всякий раз, когда он с ней сталкивался. В какую-то долю секунды он удержался от крика и произнес, чуть не скрежеща зубами:
— Ах вы, тряпки! — сказал он. — Вы просто трусихи!
Он терял контроль над собой и хорошо это понимал, но все же продолжил:
— Собрались помогать людям, а дохлого кролика испугались! Вы…
Девушка, вся красота которой тут же куда-то испарилась, расправила плечи и посмотрела ему прямо в глаза.
— Доктор, мне очень жаль, — всхлипнула она. — Но у меня в детстве были кролики, а тут этот милый крольчонок… разрезанный…
И тогда он обронил слово… И слово было тяжелым. Оно не отрицало, что перед ним находились особи женского пола, но подразумевало, что относятся они не к виду homo sapiens, а к некоему иному виду, предпочитающему передвигаться на четырех ногах. И не успело еще слово отзвучать в учебном классе, как раскрылась дверь и вошла старшая медсестра.
Он взглянул на нее, и весь его гнев тут же испарился.
— Доброе утро, миссис Калдвелл!
— Доброе утро, доктор.
По её лицу он заметил, что она услышала, что он только что произнёс; она была возмущена и потрясена.
— Прошу всех выйти из класса! — произнес он. — Подождите на веранде. Лекция продолжится через несколько минут.
Последовал миг растерянности; девушки хотели просить прощения, но не знали, к кому обратиться. Всем стало ясно, что случилось нечто эпохальное — доктор обозвал их вслух, но они не понимали, как им оценить этот акт и какие будут последствия.
— Ну и ну, доктор Крейг! — произнесла миссис Калдвелл; она подошла ближе, почти как Беда в коридоре. — Ну и ну, доктор! Мне послышалось, или вы в самом деле употребили по отношению к девушкам слово… — тут она запнулась, не решаясь его повторить.
Её паясничанье вновь пробудило в нем раздражение, и его надменный ответ сразу поставил под удар его карьеру:
— Уверен, вы всё прекрасно слышали!
— Ведь это невинные девушки, как вы могли такое при них произнести? Мой долг мне велит…
— Что ж, тогда идите и исполняйте его!
— И пойду, доктор Крейг! И еще рекомендую сегодняшнюю лекцию отменить.
Билл сидел один в опустевшем классе. Может, и не надо было ему становиться врачом, опять подумал он. Он не собирался ни извиняться, ни вообще что-либо делать, чтобы исправить создавшееся положение. Его уволят! Практически наверняка уволят. Надо пойти, попрощаться с мистером Полком Джонсоном и Харрисом; и еще придется приложить все усилия, чтобы не уволили Беду.
… На этом его размышления кончились, и он просто стоял, смотрел в окно, иногда рассеяно трогая разрезанную тушку кролика. Хорошо, что папа уже умер… Его отец тоже был врачом.
II
Через полчаса Билл сидел за столом, а напротив него сидел главный врач.
— Итак, доктор Крейг, расскажите подробно, что произошло?
— Я утратил самообладание и выругался.
Доктор Хаскелл встал и сделал несколько шагов по кабинету, а затем вновь вернулся на свое место. Он был блондином; Биллу он всегда нравился.
— Можете меня уволить, сэр! — сказал он. — Знаю, я это заслужил.
— Хорошо. Я вас увольняю. Рад, что вы сами всё понимаете. Мы дружили с вашим отцом…
— Прошу, можно без этого? Надеюсь, вы больше никого не собираетесь наказывать?
— Ах, ну да, естественно! Миссис Калдвелл навела справки, и мисс Розалин тоже придется уйти. Но это вас нисколько не извиняет.
— Она уже сейчас работает ничуть не хуже любой медсестры с дипломом!
— Да, — сухо согласился доктор Хаскелл. — Мне тоже очень жаль.
— И еще я хочу вам кое-что сказать о Джонстоне.
— Кто это? Какое он имеет отношение к делу? В каком он отделении? Санитар?
— Нет, он пациент.
— А, вы о мистере Полке Джонстоне, гиперчувствительность! Вот теперь понял. И что вы хотели сказать?
— Я хотел вам о нем рассказать.
Доктор Хаскелл, который только что садился, снова встал:
— Мы знаем, что он не желает снимать носки, — сказал он. — Знаем, что он богат как Крез, а его родственники владеют какой-то американской больницей. Он со своим братом проживает в Шанхае или в Кантоне. Можете что-то к этому добавить?
— Только одно: я знаю, что он страшно напуган и может попытаться увильнуть от операции. А если он выйдет отсюда не прооперированным, что-то мне подсказывает, что ненадолго он задержится в этом мире…
Речь Билла была прервана звуком открывшейся двери. Вошел секретарь.
— Доктор Хаскелл, к вам миссис Калдвелл, она привела с собой ту медсестру. Не могу вспомнить, как её фамилия — та, симпатичная, которую все зовут Беда?
— Сейчас не могу их принять. И вообще, миссис Калдвелл, кажется, должна была сама разобраться с этим делом?
— Пожалуйста, позвольте им войти, сэр! — вдруг попросил Билл.
— Я не понимаю, зачем?
— Пожалуйста, сэр! — повторил Билл.
Секретарь переводил взгляд с одного на другого: молодой человек был в отчаянии, пока доктор Хаскелл принимал решение.
— Ну, ладно. Пусть войдут.
— Благодарю вас! — произнес Билл.
Обе — и миссис Калдвелл, и Беда — были довольно бледные; от красивого румянца на лице Беды не осталось ничего, лицо казалось белым, словно мех крольчонка, который и стал причиной утреннего происшествия.
Первой заговорила старшая женщина.
— Доктор Хаскелл, я хочу у вас спросить…
Её перебил Билл:
— Миссис Калдвелл, я тоже хочу у вас спросить: разве, по-вашему, справедливо увольнять девушку лишь за то, что она некстати разрыдалась?
Доктор Хаскелл повернулся к нему и сказал:
— Я попросил бы вас сейчас помолчать, сэр!
— Благодарю вас, доктор Хаскелл! — сказала миссис Калдвелл. — В последнее время с доктором очень тяжко, очень тяжко…
— «Очень тяжко» что?
— Ну, я вообще не переношу брани. Я выросла на ферме среди холмов Пенсильвании, и при нас таких слов никогда не произносили. Разве можно ждать, что я отнесусь к этому спокойно? Я… Я…
Молодая медсестра оказалась на её стороне:
— Ах, миссис Калдвелл, вы только не волнуйтесь!
Доктор Хаскелл кивком указал на дверь; Билл понял, что означал этот жест, встал и закрыл дверь.
Миссис Калдвелл взяла себя в руки.
— Эта девушка чересчур красива, вот и все, — сказала она.
— Что? — переспросил доктор Хаскелл.
— Да вы и сами понимаете, и все это понимают! Она слишком красива для всего этого.
— И с каких пор это стало причиной увольнения? — спросил доктор Хаскелл. — Сдается мне, что за то время, пока я тут работаю, я видел здесь не одну сотню симпатичных медсестер!
— Хотелось бы надеяться, — произнес Билл.
— А я не с вами сейчас разговариваю, доктор Крейг! Вы ведь только что уволились, или мне только показалось?
Тут заговорили сразу все:
— Прошу прощения! — произнес Билл.
— Кажется, это я всему виной! — сказала Беда.
— Неудивительно, что все зовут вас «Бедой»! — вставила миссис Калдвелл.
— Не забывайте, что мы находимся в лечебном учреждении! — прогремел доктор Хаскелл.
Но не так-то легко было заставить Билла замолчать. Полоска пробора на голове девушки, склонившейся к миссис Калдвелл, показалась ему невыносимо милой; он отлично знал, как долго тянутся часы, и что такое суточные дежурства, и как тяжело приходится стажеркам, пока не выучишь хотя бы начала анатомии и химии. Её срыв, конечно, был вполне оправдан, в отличие от его.
— Я готов принести мисс Розалин извинения за свои слова и надеюсь, что это хоть как-нибудь ей поможет, — сказал он. — Она не совершила ничего, что позволило бы считать сказанное мною допустимым.
— Но вы не извинились передо мной! — сказала миссис Калдвелл.
— Я готов, если ей это поможет.
— А я-то думала, что вы джентльмен! — ответила мисс Калдвелл.
— Я тоже, но теперь вижу, что заблуждался.
— Ну, хватит, доктор Крейг! — произнес главный врач. — Очень нехорошо все вышло. На этом позвольте, сэр, с вами попрощаться и пожелать вам удачи в будущем.
Бросив безнадежный взгляд на Беду, Билл быстро развернулся и вышел из кабинета.
Настала очередь Беды. Она хорошо понимала, что сейчас её накажут не только за то, что утром она разрыдалась, но и за всё её кокетство. Что ж, медицина для этих людей была божеством, а она взяла и прилепила жвачку на гипсовый пьедестал!
— Расходы на обучение мы вам возместим, — тихо сказал доктор Хаскелл.
***
Беда вернулась в свою комнату и посмотрелась в зеркало. Бросившись на кровать, она немного поплакала, затем встала и принялась собирать вещи в сумку — в ту самую сумку, что была с ней, когда она ещё работала танцовщицей и была вынуждена выступать по четыре раза в день.
— И вот чем всё кончилось, — посетовала она, и ей стало себя ужасно жаль. — И всё потому, что мне хотелось стать чуть больше, чем просто симпатичной мордашкой!
Надо было упаковать отдельно лишние вещи, и она как раз завязала последний узелок на тесьме, когда в дверь постучался санитар.
— Вас вызывают в палату 1Б четвертого отделения!
— Ну и что? Я уезжаю. Меня уволили!
— Сказали вам передать.
— Ладно.
Она закрыла дверь. И тут вдруг заметила, что на ней всё еще её сестринская форма.
«Хорошо, — подумала она. — Вот пойду сейчас вниз и скажу этому старому Джонсону, что согласна за него пойти! Он уже неделю ни о чем другом не говорит».
На пути вниз ей встретилась молодая медсестра, тут же схватившая её за руку.
— Мисс Розалин, нам всем очень жаль!
Она была тронута, но дурное сварливое настроение, аналогичное тому, что овладело в то утро и доктором Крейгом, заставило её сказать:
— Пожалуйста, зовите меня «Бедой»!
— Хорошо, Беда — нам всем правда очень-очень жаль!
В отделении было пустынно. Даже в регистратуре не было ни души, но это совсем её не встревожило. У нее не было никаких колебаний. Глубоко вдохнув, она инстинктивно одернула халат с боков, будто стряхивая с себя что-то, и вошла в палату.
В палате никого не было!
Пусто было и в постели. С кровати были сняты и простыни, и одеяла — а зачем, стало понятно при взгляде на комод, который лежал на боку; к комоду была привязана импровизированная веревка, свисавшая вниз, за подоконник, прямо в дневные сумерки. Мистер Джонстон бежал!
Её реакция была простой и спонтанной.
«Он, должно быть, с ума от страха сошел, — подумала она. — Убьется ведь, пробираясь через гравийный карьер там, внизу! В его-то состоянии!»
По канату она последний раз лазала еще в школе, но оказавшись за окном, обнаружила, что связывавшие простыни узлы сильно облегчают упражнение, и когда в конце пути она рухнула лицом вниз на гравий, то даже не стала ощупывать нос, чтобы узнать, не сломался ли он.
— Мое лицо никогда не приносило мне удачи, — сказала она себе, отправившись вперед, прямо через поле. — Надеюсь, теперь оно безнадежно испорчено!
И на миг она себе даже поверила, но, будучи женщиной, на всякий случай все-таки скрестила пальцы.
***
Через пару минут после того, как Беда покинула палату, туда вошел доктор Билл Крейг. Он увидел то же самое, что и она, но первым делом нажал на кнопку вызова медсестры. Явилась сестра, и он спросил:
— Вам что-нибудь об этом известно?
— Да что вы, доктор Крейг! Утром он был в порядке, потом сюда пошла прощаться мисс Розалин, я побежала выпить кофе…
— Здесь была мисс Розалин?
— Да, сэр!
— Тогда идите и уведомите главного врача отделения о том, что тут произошло!
— Слушаюсь, доктор Крейг!
Подождав, пока она уйдет, Билл полез в окно.
***
С утра небо было багровым, а когда Билл свернул к станции, быстро стемнело. На станции уже включили фонари, и взятый взаймы белый халат в свете тусклых ламп казался желтым. Билл ожидал найти здесь обоих, если только старик не уехал на поезде: Билл понимал, что мистер Полк Джонстон сбежал, чтобы не делать операцию, и был практически уверен, что Беда либо бежала вместе с ним, либо за ним последовала. Естественно, они направились к железнодорожной станции — пусть больничный персонал обыскивает окрестности больницы, а сам он даже не смотрел в окно такси, которое поймал на окраине городка.
Минуту спустя он увидел их в темном и грязном зале ожидания; зайдя в кафетерий, он стал наблюдать за беглецами сквозь дымчатую витрину. Беда сидела на краешке скамейки, очень прямо, а её красивые глаза уставились вниз, в никуда. Как всегда, он заметил в ней нечто новое. Было у Беды такое феноменальное свойство: «Красавица в Беде»; без всякой подготовки она умела демонстрировать всё новые и новые грани… Все, кто с ней встречался — и коммивояжеры, и туристы — всегда хоть на долю секунды замирали на месте, глядя на нее, и лишь после этого двигались дальше…
Билл выпил кофе и встал из-за стола, мысленно поблагодарив Харриса за белый халат — когда он его от него принимал, он понятия не имел, что готовит ему этот день. Халат выглядел практически белоснежным и даже не помялся. Подойдя к сидевшей на скамейке парочке, он заметил, что по мистеру Полку Джонстону, наоборот, можно было прочесть всю историю его недавних похождений. То, что раньше казалось Биллу пчелиным роем, непонятным образом облеплявшим его тело, превратилось в нечто вроде прицепившихся к плоти колючек репейника. Они торчали у него везде: какие-то гротескные эполеты на плечах, что-то вроде щитков на коленях; целые грозди цеплялись к поясу, а на плечах был словно ряд солдатских нашивок за выслугу лет.
Беглецы увлеченно беседовали, и он обратился сразу к обоим.
— Добрый вечер, мистер Джонстон! Добрый вечер, мисс Беда!
Мистер Джонстон с изумлением на него посмотрел.
— Что вы тут делаете? — спросил он. — Вас за мной послали?
— Нет, я прибыл сюда сам, по собственной воле.
Джонстон расслабился.
— А что у вас с носом? — поинтересовался он.
— Видите ли, мистер Джонстон, ваша лестница не смогла выдержать трех человек, решивших ею, один за другим, воспользоваться, и именно я остался, так сказать, с носом. На полпути вниз один из узлов развязался…
Беда рассмеялась.
— Будь у меня время, я сделал бы её прочнее, — сварливо отозвался Джонстон.
Билл тут же представил, как весь персонал больницы внезапно появляется у окна и начинает спускаться вниз по изготовленной мистером Джонстоном веревочной лестнице.
— Давно вы здесь? — спросил Билл.
— Минут двадцать, — ответила Беда и посмотрела на часы у себя на руке. — Я села в автобус на выезде из города и ехала около часа.
— А я на попутках! — самодовольно произнёс мистер Джонстон. — Приехал всего пять минут спустя после нее!
— Ну а я приехал на такси, — сказал Билл, — так что у меня бронза! Кажется, теперь мы можем выступать на Олимпиаде вместо Бонтрона, Венцки и Каннингема.
— Н-да, — хмыкнул мистер Джонстон. Сейчас, в отличие от предыдущих встреч, он уже не был столь дружелюбен; более того, Биллу почудилось, что Джонстон рассматривает его присутствие как нежелательное вмешательство.
— На Олимпиаду я не поеду, — продолжал мистер Джонстон, — а вообще этим летом я собирался на Тибет. Слыхал, там есть какое-то лекарство для снижения повышенного давления, и без всяких там дурацких операций!
— Далековато собрались, — ответил Билл.
— Ну, не в одиночку же! Мисс Беда только что согласилась ехать вместе со мной в качестве моей жены.
— Понятно, — сказал Билл, но почувствовал, как лицо его каким-то неестественным образом скривилось.
— Вижу, эта идея вам не по душе? — отметил наблюдательный Джонстон. — Стариковская «душечка» и все такое? Ну, а вы-то о чем думали? Могли бы и сами ей предложить руку и сердце, и пораньше меня.
И тут вдруг Билл взял и предложил — но не вслух, а просто взглянув в её изумленные глаза.
— Интерны не могут позволить себе жениться, не в том мы положении.
Беда, защищаясь, обрела твердость.
— И это говорите вы, доктор Крейг? Ведь это вы не далее, как сегодня утром, назвали всех женщин…
— Давайте не будем об этом, а? — попросил Билл. — Мы ведь сейчас не в больнице! Как бы там ни было, я вам, кажется, помешал…
— Именно так! — ответила Беда, отчаянно стараясь сделать так, чтобы взгляд соответствовал горечи её тона. Был ли у нее, в сущности, выбор? Вернуться обратно к маме на ферму и провести лучшие дни своей жизни, покачиваясь в кресле на веранде? Или вернуться к сестре, чтобы по три вечера подряд отплясывать вместе с ней на сценах всех кинотеатров от Бангора до Таллахасси?
Она крепко задумалась о своей судьбе и посмотрела на мистера Джонстона — лишь потому, что взгляд Билла вдруг от нее оторвался. Мистер Джонстон стал бледен, как мертвец, вся левая сторона его лица подергивалась в унисон правой кисти руки, отстукивавшей ритм по невидимому тамтаму. Билл схватил Джонстона за плечи как раз вовремя, не дав ему свалиться кулем на пол.
— Оставайтесь рядом с ним! — отрывисто приказал он. — Я бегу за кофе!
III
Он распорядился, чтобы официант из кафетерия бегом принес им кофе, а сам позвонил в полицию и вызвал машину «скорой» из больничного отделения неотложной помощи. Когда он вернулся, вокруг уже собралась небольшая толпа.
— Отойдите! — скомандовал он, не повышая голоса. — Этот человек серьезно болен!
— Что вы собираетесь делать? — спросила Беда.
— Будем ждать «скорую». Он весь кофе выпил? Если нет, влейте в него весь!
— Я не могу. Хотела у него пульс проверить… Совсем ничего не прощупывается!
— Ну, а вы чего ждали? — Он вновь отогнал толпу от скамейки жестом и поманил к себе самого рослого зеваку.
— Эй, вы! Поможете мне? Попробуем сделать искусственное дыхание.
Он оседлал Джонстона и приступил к выполнению процедуры. И уже почти отчаялся, но тут появилась еле заметная дрожь, и тело начало реагировать; в этот момент прямо у него в ухе раздался голос Беды:
— Приехала «скорая» с санитарами. Что мне делать?
— Попросите их подождать.
— Слушаюсь, доктор!
— Сэр, давайте помогу? — предложил один из санитаров.
— Не надо. Главное, следите, чтобы вокруг не собиралась толпа.
Жизнь понемногу возвращалась к мистеру Джонстону: он разинул рот, вдыхая воздух, затем вздрогнул, а потом к нему вернулось сознание, и он вдруг понял, что лежит в неудобной позе; Джонстон безуспешно попытался сесть и, едва начав дышать, принялся хрипло командовать.
— Что тут за люди? Пусть уходят! Уберите их отсюда!
— Лежите! — Билл мысленно улыбнулся, слез с воскрешенного тела и подумал: «Интересно, он их за официантов, что ли, принял?»
— Ну вот, теперь можно ехать, — сказал он санитарам. — Вы, разумеется, захватили с собой носилки?
— Да, сэр!
— Хорошо. Грузите. Едем в «Военный госпиталь».
Он пошел вслед, слегка утомившись от своих усилий. Ему стало одиноко; затем он понял, в чем причина — Беда нерешительно застыла на месте и явно никуда не собиралась.
— Мне тоже ехать?
— Вперед, и не валяйте дурака! Конечно, вам надо ехать. И побыстрее! Они его уже загрузили в машину.
— Думаете, там кто-нибудь будет рад нас снова видеть? Меня и вас?
— Поехали! И не говорите глупости.
В темноте, в машине «скорой помощи», мистер Полк Джонстон слабым голосом потребовал себе сигару.
— Вряд ли их тут подают, — ответил Билл.
— Тогда найдите мне такую «скорую», где они есть! Вы должны знать — вы ведь тут единственный приличный врач!
— Ну, не думаю, что мне удастся выполнить вашу…
Закончить это предложение доктору Крейгу так и не удалось. Его стремительно швырнуло вперед, прямо на стоявшее впереди сиденье, и он оказался примерно в той позе, в которой только что вдыхал жизнь в мистера Джонстона. Он увидел, как от этого же толчка за ним полетела Беда, и услышал, как она взвизгнула, ударившись плечом о небьющееся стекло. Мистера Джонстона, словно куклу, подбросило вверх и вниз. Прошла почти минута, пока в темноте внутри машины «скорой» Билл смог на ощупь найти дверь и выбраться наружу посмотреть, что случилось — а случилось многое.
В них врезался школьный автобус, который загорелся и свалился практически на бок, упершись в высокую насыпь на обочине дороги; из задних дверей автобуса вылезали, пошатываясь, визжащие школьницы. Билл бросился вперед к одной, у которой загорелась одежда, и столкнулся с Бедой, которая тоже к ней побежала; затем развернулся к другой и принялся голыми руками сбивать языки пламени. Ехавшие впереди два санитара оценили ситуацию несколько раньше и уже вовсю спасали детей.
— Внутри кто-нибудь остался? — крикнул Билл, немного освоившись в этой кутерьме.
И тут же заметил, что внутри, в автобусе, остался еще один ребенок; Билл решительно обмотал платком руку и разбил стекло. Водитель «скорой» набросил свой толстый габардиновый пиджак на раму окна, и они вместе вытащили из автобуса девочку. На Билле тоже загорелась одежда и он рухнул спиной в мокрый кювет, чтобы сбить с себя пламя. Подоспела помощь: подъехало еще несколько машин. Тут же устроили перекличку среди школьниц — все оказались на месте, никто не пропал.
— Кто-нибудь, кто живет неподалеку, бегите за бинтами! — скомандовал Билл. — Девочки, залезайте в «скорую» — да-да, все вместе! Кто-нибудь из санитаров, встаньте у двери и следите за ними — не дай Бог, у кого-нибудь тлеет одежда. Если не уверены, лучше не пускайте в машину!
— Слушаюсь, доктор!
— Когда все сядут, поезжайте как можно быстрее в отделение «скорой помощи».
— А как же вы, сэр?
— Я в полном порядке. Попрошу кого-нибудь меня подвезти.
Он вернулся к кювету и обработал свои обожженные руки мокрой грязью; Беду он обнаружил рядом с собой, занятую тем же самым.
— Ну что, рванем на работу? — сказал он. — Думаю, теперь им будет не так легко нас прогнать, точно?
— А как же мистер Джонстон?
— Ой, я о нем совсем забыл! Он тоже сейчас едет в больницу в машине «скорой»… Надеюсь, школьницы не сидят прямо на нем…
— Нет, не сидят! Санитары высадили его из машины, чтобы поместились дети. Вон он лежит, на той стороне дороги.
— Жив?
— Более чем! Уже дважды ему пытались помочь и погрузить в машину, но он…
— Вот старый черт! Сейчас же сниму с него эти носки и узнаю, в чем там дело!
И он повторил это вслух, встав на колени рядом с Джонстоном, чтобы прощупать пульс.
— Ничего у вас не выйдет! — ответил Джонстон.
— Это еще почему?
— Потому что носков уже нет! Мне стало так стыдно, что я ничем не могу вам помочь, и я решил, что сделаю для вас хотя бы это…
Билл нагнулся над обнаженными ступнями.
— Вот те раз! И только-то! У вас просто лишний палец!
— По-вашему, это ерунда? А я всю жизнь с этим прожил!
— Вот мы его завтра и удалим! — Билл встал на ноги и сделал глубокий вдох. — Вот оно что! И обойдется вам это все всего лишь в стоимость лечения всех этих школьниц.
— Ну уж нет! — возразил, как всегда упрямый, мистер Джонстон. — Я готов взять на себя расходы хоть на строительство педиатрического отделения в вашей чертовой больнице, если только они возьмут вас обратно на работу. Вас — и вашу невесту!
Примечания
Это первый рассказ из планировавшейся Фицджеральдом серии, предложенной в журнал «Сатердей Ивнинг Пост», о приключениях бывшей танцовщицы Бенджамины Розалин (Гленолы Мак-Кларк) по прозвищу «Беда», учащейся на медсестру, и молодого врача Билла Крейга (Дика Уилока). К сожалению, от рассказа редакция журнала отказалась; журнал купил (довольно неохотно) лишь второй рассказ серии, сильно отличающийся по сюжету (он называется «Беда»), после чего редакция попросила Фицджеральда больше рассказов об этой героине им не предлагать.
Оригинальный текст: Cyclone in Silent Land, by F. Scott Fitzgerald.