Ф. Скотт Фицджеральд
Судьба на ладони
Когда Кэрол исполнилось девятнадцать лет, она вошла в небольшой шатёр, стоявший в углу бального зала. Звучала музыка; песенка называлась «Разрыв». Весь вечер множество людей — в основном, девушек, заходили в этот шатёр, где оказывались лицом к лицу с маленькой вспыльчивой блондинкой, профессионально занимавшейся личными делами других людей.
— Вы же на самом деле во всё это не верите, правда? — вдруг спросила она у Кэрол. — Не люблю беспокоить людей вещами, которые им всё равно не подвластны.
— А я не из беспокойных, — сказала Кэрол. — И вряд ли уже через полчаса смогу припомнить, что вы мне расскажете о моих руках!
— Вот и хорошо. — Женщина, ничуть не обидевшись, ободряюще улыбнулась. — Мне вовсе не хотелось бы тревожить такую красавицу, уделяющую так много внимания окружающим; это такой дар для общества…
— Я не буду ничего принимать близко к сердцу, — повторила Кэрол, на этот раз слегка смутившись. — Начинайте!
Гадалка еще раз посмотрела на протянутую ладонь и опять присела на складной стульчик.
— Что ж, начнем: в этом году вы выйдете замуж!
Кэрол уклончиво рассмеялась.
— Вы помолвлены?
— Не совсем. Но это не важно; мы ничего не собираемся предпринимать в этом направлении до весны.
Женщина бросила еще один быстрый взгляд на ладонь.
— Уверена, что это случится в этом году; в таких вещах я ошибаюсь редко. А это значит, что все случится ещё до конца месяца, правильно? Сейчас ведь декабрь.
Кэрол подумала, что если вдруг и встанет вопрос столь быстрого бракосочетания, то это дерзкое пророчество станет, скорее, аргументом против её согласия. Она не собиралась подчиняться столь бесцеремонным указаниям судьбы — по крайней мере, в этом году.
— Хорошо. Продолжайте!
— Ещё я вижу большую славу, большую известность. Гораздо больше, чем если бы вы сыграли главную роль в какой-нибудь любительской постановке. Огромная известность по всей стране! Газетные заголовки!
— Избави боже! Только этого мне не хватало. Я ведь из очень консервативной семьи!
Гадалка вздохнула.
— Что ж, я говорю только то, что вижу. Поэтому не удивляйтесь, если выйдете замуж за Махатму Ганди… Так, посмотрим… Да, не пройдет и трех лет!
— Но я же должна выйти замуж до конца этого месяца! — рассмеялась Кэрол, а затем вдруг нахмурилась. — Вы знаете, а мне ведь когда-то уже нагадали — на картах или на кофейной гуще, не помню — что я стану знаменитой…
Гадалка сухо её перебила:
— Да-да, весьма интересно… Итак, движемся дальше: я вижу ещё кое-что! — Её глаза блеснули, она заёрзала на стуле. — Это как раз то, что я сразу почувствовала, как только вас увидела, даже не глядя на вашу ладонь; но вы ведь умная девочка и не станете надо мной смеяться? На вашей руке необычные линии, они очень хорошо читаются — видны и события, и время, когда они произойдут. Примерно через шесть лет — кажется, в мае — вам и вашим близким будет грозить какая-то страшная опасность. Если я не ошибаюсь, вам не справиться — ужасное событие, через шесть лет, в мае…
Она умолкла, и вдруг заговорила громко, с неожиданным пылом:
— Юная леди, если бы вы знали, как же я ненавижу судьбу! Я…
Но Кэрол вдруг оказалась вне шатра, всхлипывая и чуть не плача. «И совсем не потому, что она мне сказала! — решила она. — А потому, что она так подпрыгнула, будто сама испугалась!»
У шатра её поджидал Гарри Дики.
— Что она тебе наговорила? — спросил он. — На тебе лица нет!
— Она сказала то, что я уже когда-то слышала: ранняя свадьба, слава или известность, а потом нечто просто ужасное!
— Это она, наверное, про раннюю свадьбу.
— Нет!
— А про что же? Ну-ка, расскажи папочке!
— Не расскажу!
— Тогда не рассказывай папочке, а выходи за него! Выходи прямо сейчас!
Несколько месяцев назад подобное предложение от Гарри Дики заставило бы её почти всерьез задуматься. Нет, не он был тем мужчиной, о котором она сказала, что они практически помолвлены — хотя она и размышляла о нём, и даже положительно, несколько лет подряд, но ровно до того момента, когда несколько месяцев тому назад город не посетил с первым кратким визитом Билли Ригс. Так что теперь она просто сказала:
— Эта женщина была как привидение! Я всё время чувствовала, что она вот-вот растворится в воздухе.
— Так и вышло.
Кэрол оглянулась. Там, где стоял шатер, теперь ничего не было.
— Я что, сошла с ума? Или он и правда исчез?
— Исчез. Она его сложила, сунула под мышку и только что вышла за дверь.
***
Два дня спустя Билли Ригс с другом, профессором Бенджамином Кастлером, нагрянули в город. Когда перед домом остановился длинный желтый автомобиль, сердце Кэрол ухнуло, а давление подскочило.
«И если это не любовь, то что тогда любовь? — спросила она сама у себя. — Как бы там ни было, жизнь с милордом обещает быть увлекательной!»
Билли Ригс был из тех, кто всегда носит с собой свой собственный мир. Всегда казалось, что он не прибывает, а приземляется; не наносит визит, а вступает во владение; не просто смотрит в глаза, а стремится вас завоевать! Кэрол с трудом могла представить, какое положение в этом мире будет уготовано ей после свадьбы? Ей нравилась его самоуверенность; она с ним отлично справлялась при помощи благодушного непротивления.
Первые несколько минут Кэрол никак не связывала внезапное изменение его планов относительно женитьбы с пророчеством гадалки: он вдруг решил жениться на ней непременно до Рождества. Никаких серьёзных препятствий не было: она находилась в том возрасте, когда уже точно знаешь, чего тебе хочется, родители её были мертвы, и всё зависело лишь от согласия обеих заинтересованных сторон. Но…
— Билл, я не хочу, — сказала она.
Причина у него была, но для Кэрол её собственная свадьба была одной из тех вещей, в которых её малейшая прихоть значила гораздо больше, чем любая логика.
— Поговори с ней, Бен! — в итоге попросил Билл.
К тому времени большую часть прошедших суток они провели в спорах, и присутствие третьей стороны в качестве буфера было просто необходимо. Жертвой стал Бен Кастлер, до времени поседевший молодой педагог, которого Билл привез с собой в качестве воскресного антуража. И Бен вступил в разговор:
— Если вы двое любите друг друга, то почему бы…
Они уставились на него.
— Конечно, мы любим друг друга!
— Так почему бы каждому из вас не выбрать дату и не решить это дело, подбросив монетку? — с иронией предложил он.
— Ну, спасибо, помог! — посетовал Билл. — Это не шутки! Я уже рассказывал Кэрол, что дед и месяца не протянет. Не могу же я взять и жениться, как только он умрёт, словно я только этого и ждал? Так что либо прямо сейчас, либо ждем до июня.
— Расписаться по-тихому можно в любое время, — сказала Кэрол. — Мне всегда хотелось выйти замуж в округе Честер, у дядюшки.
— Я не хочу никаких побегов и тайн!
— Ну какой же это побег? Мой дядюшка — священник!
Через полчаса уже казалось, что и самой их помолвке осталось недолго. Не дожидаясь, пока будет сказано непоправимое, Бен утащил приятеля из этого дома. Поднявшись наверх, Кэрол походила по комнате и в гневе разревелась — нет, она не уступит, потому что эта уступка может стать лишь первой из целой серии, в которую превратится вся её последующая жизнь! Разумеется, всему виной гадалка: и если Кэрол удастся сделать так, что первое пророчество не сбудется, то чары разрушатся. И борьба с волей Билла теперь приобрела ещё большее значение. Она уже смирилась с тем, что её помолвка кончилась, но тут в ночи зазвонил телефон. Билл сдался!
И уж она постаралась, чтобы он легко не отделался! Когда он приехал на следующий день, захватив с собой на случай новых враждебных действий Бена, она изложила свои условия. Он должен был согласиться отложить свадьбу, которая могла состояться только после первого января следующего года, а кроме того, обряд должен был совершить её дядюшка в неформальной обстановке. Затем, сжалившись над его уязвлённым самолюбием, она вдруг сказала, что всё остальное он может решить сам.
— Значит, ты согласна выйти за меня в любой день следующего года?
— Да! Когда угодно!
— И утром первого января тоже?
— Ну… да, Билл, хорошо!
— Ты даешь мне честное слово?
— Даю. При условии, что дядя Джим будет согласен нас обвенчать.
— Это будет легко устроить, — с каждой минутой к нему возвращалась присущая ему уверенность. — Бен, ты свидетель, что мы заключили договор — и он действует как в этом, так и в следующем месяце. А поскольку ты у нас профессор права…
— Экономики!
— Неважно; ты отлично знаешь, что договор есть договор!
***
Билл и профессор Кастлер прибыли после Рождества. С каждым новым днём неотвратимо приближалась свадьба: против венчания в новогоднюю ночь в пять минут первого дядя не возражал. Церемония должна была пройти скромно и в неформальной обстановке, как того и хотелось Кэрол: присутствовать должны были шафер Билла, тетка, в доме у которой жила Кэрол, две самые близкие подруги, а также пара кузенов Билла.
В последний вечер уходящего года она чувствовала, что попала в ловушку; она испугалась. Она дала слово и ей придётся через всё это пройти, но в девять вечера, когда Билл уехал на станцию, чтобы встретить кузенов, из-за обуревавших её чувств она произнесла:
— Поедем сейчас, впятером. Билл окажется там почти одновременно с нами, дорогу он знает.
В бодрящей темноте они отправились в путь; за рулем сидел Бен, а Кэрол села на пассажирское сиденье. Она слышала, как под колесами автомобиля хрустит снежная корка, оставляя всё дальше и дальше в прошлом дом её юности; она взглянула на Бена.
— Грустно, правда?
Он ничего не ответил, и она опять на него посмотрела: он показался ей, как и всегда, чересчур молчаливым и слишком взрослым для своих юных лет. Это возбуждало её любопытство, а ему шло; это исходило у него изнутри, словно он сам это создал, и выглядело резким контрастом по сравнению с жизнерадостностью Билла.
— Что-то случилось? — спросила она.
Он опять ничего не ответил.
— Может, мне лучше было бы выйти замуж за тебя? — спросила Кэрол, разговаривая всё быстрее и быстрее, — или за кого-нибудь другого? Вот что меня сейчас беспокоит…
Он вдруг стал говорить, и она поразилась, как напряженно звучал его голос:
— Да. Лучше бы ты выходила за меня, Кэрол!
Она быстро осмотрела его при свете уличного фонаря, чтобы убедиться, что рядом с ней всё тот же Бен Кастлер… Но это был не он! Это был вовсе не тот самый Бен! Он перестал быть самым обыкновенным; он стал красавцем! Устремленный вперед блеск его глаз резанул её, словно ножом, и её собственный голос прозвучал иначе, когда она прошептала:
— Я и не знала, что ты меня любишь! Я понятия не имела, и чувствую себя ужасно…
— Давай не будем это обсуждать, — сказал он. — Уже слишком поздно. Я никогда не признался бы, если бы не…
— Если бы не что? Скажи мне! Я должна знать! Во всём этом есть что-то такое, что я обязана знать! Ах, мне кажется, что от меня что-то утаили — а спросить не у кого!
— Я тебе расскажу, — решительно сказал он. — Надо было тебе сказать сразу в тот день, когда вы поссорились. Он тогда тебя потерял, но ни ты, ни он ничего не поняли!
Она сидела молча; ей было тяжело и страшно. Они выехали из города и поехали быстрее, вдоль по длинному предместью и дальше к шоссе. От отчаяния она принялась считать, сколько посёлков они уже проехали — пока не остался всего лишь один. И тогда она сказала:
— Ты прав. Тогда у нас всё кончилось, даже если когда-то что-то и было. Но какая разница?
— Ты всё равно хочешь дойти до конца?
— Я же обещала!
— Это верно. Дать слово всё равно что вексель подписать — правда, Порция?
И он замолчал так надолго, что прежде чем он снова заговорил, на дороге успела показаться и тут же скрыться из виду последняя перед домом дяди деревушка:
— Но помнишь ли ты, как именно звучало твое обещание?
Через пять минут все пятеро уже моргали, привыкая к свету в гостиной у дядюшки. Он приветствовал их в торжественном облачении, но нельзя было терять ни минуты — и Кэрол отозвала дядюшку в соседнюю комнату.
— Ты должен очень внимательно меня выслушать, — сказала она.
И на него обрушился поток всё тех же слов, но уже с иным устремлением.
— …для Билла это будет просто ужас, но ведь семья — это на всю жизнь… лучше сейчас, чем потом… я обещала ему, слушай внимательно: «если дядя Джим будет согласен нас обвенчать»!
— Но я согласен!
— Но ты не будешь согласен, если я стану женой другого!
Кэрол была прекрасна и убедительна, и она была его любимой племянницей. Без десяти полночь Кэрол и Бен Кастлер стали мужем и женой.
***
Поджидая мужа, Кэрол Кастлер купила дочке новую зубную щетку, а затем встала на весы, которые вежливо отказались принять у неё пятицентовую монетку. Сбоку от весов стоял автомат для игры в пинбол; но ей не хотелось играть одной — магазин находился совсем рядом с многолюдным университетским городком, а она была женой декана. Но пять центов надо было куда-то пристроить, и рядом с пинболом стоял ещё один автомат. В него она и сунула монетку, получив взамен небольшую белую карточку.
Вы из тех, кто слишком много скачет.
Осторожнее! По вам газета плачет!
Она прочитала и улыбнулась. Затем бросила в автомат еще пять центов и дернула за рычаг:
Не волнуйтесь, будет день, когда
Слава вас нагонит без труда.
На этот раз она уже не улыбалась.
«А ведь я всё ещё верю в это старое проклятие! — подумала она. — Интересно, с какой вероятностью эти карточки могут выпасть одна за другой?»
Она собралась бросить в автомат ещё монетку, но тут появился муж.
— Ты только посмотри, дорогой! На меня надвинулась моя судьба! Помнишь, как года три назад гадалка сказала, что я стану знаменитой?
— А, ты опять про ту гадалку, — сказал он, когда они сели в машину. — Прости. Я задумался.
— Ты должен быть благодарен той гадалке! — с укором сказала Кэрол. — Если бы не она, никаких «нас» сейчас бы не было!
— Ну, я ей, конечно, благодарен — но мне кажется, что ты так никогда и не успокоишься со всем этим ясновидением! Это была простая случайность, как и эти грошовые карточки.
— Грошовые карточки… Но, Бен, настало то самое время — она ведь сказала, три года! И, подумать только, тут и явились эти смешные карточки!
— Хорошо, что я не верю в приметы и знаки, — безмятежно сказал он, — потому что последнее, что нам сейчас нужно — это известность.
— Ты что-то слышал? — алчно спросила его Кэрол.
— Даже чересчур! Пришлось притвориться, что я оглох.
— И если это случится… в твоем возрасте… о, Бен!
Он вдруг сбавил скорость.
— Сама посмотри, какой от всего этого будет эффект: я сейчас разволновался, нажал на педаль газа, затем нас останавливает полиция за превышение скорости, об этом пишут в газетах, и газета попадается на глаза кому-нибудь из членов правления — вот тебе твоя известность! Меня дисквалифицируют!
Не осмеливаясь больше вслух упоминать о судьбе — ни в её глобальных аспектах, ни в том плане, что Бен может скоро стать новым ректором университета — Кэрол некоторое время всё же продолжала думать о карточках. На них были предупреждения — но она никак не могла придумать, что за известность может вдруг испортить то тихое счастье, которым до сих пор была их семейная жизнь?
Но карточки её встревожили, и, засыпая, она подумала о том, что если бы на свете был какой-нибудь «Университет гадалок», она обязательно обратилась бы прямо к ректору! Она решила поспрашивать обо всём этом у подруг на завтрашней встрече комитета «Помощь детям». Но утром всё стало казаться глупостью, и, выйдя из дома, она тут же обо всем позабыла.
Комитет устраивал конкурс «Здоровый младенец», и Кэрол, собравшись посмотреть на вышедших в финал детишек, взяла с собой дочь. Как только она вошла в холл мэрии, к ней обратилась чересчур, как в театре, грязная и оборванная женщина в лохмотьях, с ребенком на руках:
— А вы из этой «Помощи детям»?
— Да, — сказала Кэрол.
— А можно мне тоже на этот ваш конкурс? Я хочу показать своего младенца, которого мне не на что кормить!
— Сходите в кабинет 312. Там бюро социального обеспечения.
— А вы к этому конкурсу имеете отношение?
— Небольшое, но дело не в этом…
Подошли двое мужчин и с особым интересом стали прислушиваться к разговору. Женщина вела себя назойливо:
— Что ж, если вы так любите детей, не хотите ли взглянуть на моего ребеночка?
Разозлившись на эту назойливость, Кэрол торопливо пошарила в сумочке, но нашла там только монетку в десять центов и десятидолларовую банкноту. Один из мужчин тут же приподнял шляпу.
— Прошу прощения! Если вы из комитета, который устраивает конкурс, не могли бы вы представиться?
Её губы инстинктивно сжались, чтобы имя не вылетело оттуда ненароком; женщине она сказала:
— Простите, но у меня всего десять центов…
— Не шевелитесь, пожалуйста!
И в тот же миг она заметила фотоаппарат, а в следующий миг уже отворачивалась от него со скоростью света — коридор вдруг залило светом магниевой вспышки. Она подхватила Джейн и бросилась в лифт, успев войти внутрь за миг до того, как клацнули двери. С ней заговорила знакомая дама.
— Это они за вами, миссис Кастлер?
— Кажется, да, — тяжело дыша, ответила Кэрол. — Да что ж это такое, а?
— Обычный прием бульварной прессы. Ну, знаете: «Богатые хвастаются своими детьми, пока другие дети…» — что-то в этом роде. Они вас сфотографировали?
— Пытались… — и Кэрол тут же умолкла.
Они её всё же сфотографировали — хотя она и успела развернуться к камере спиной, когда сработала вспышка — и она чуть не назвала им своё имя! Им нужна была жертва из комитета «Помощь детям», и она почти попалась на их удочку. Они могли бы сфотографировать, как она подает десять центов — да, десять центов! — несчастной матери, а рядом в преувеличенном виде описали бы её светские развлечения. У неё в голове заплясал заголовок:
«ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ ОТ ЖЕНЫ ДЕКАНА»
И она сразу представила себе закрытое совещание членов правления университета, где все сошлись бы во мнении, что декан Кастлер женат на исключительно бессердечной и скупой даме из «высшего общества».
Да уж, вот так слава! Она решила пойти домой, так и не появившись на встрече комитета; спустилась вниз на другом лифте и через магазин выскользнула на улицу. Лишь когда за ней захлопнулась дверь квартиры, она смогла облегченно вздохнуть полной грудью.
Но свободный вдох вышел недолгим — миг спустя зазвонил телефон, и мужской голос спросил миссис Кастлер.
— Её нет дома, — Кэрол вновь была настороже. — А кто её спрашивает?
— Я из газеты, из отдела светских новостей. Не могли бы вы подсказать, имеется ли у миссис Кастлер шляпка с бантом из ленты?
— Нет, у меня такой нет! — ответила Кэрол и чуть не прикусила свой язык.
— Так это вы, миссис Кастлер! Нам хотелось бы с вами побеседовать о вас и вашем малыше. Мы пришлем к вам репортера…
— Я не буду с ним беседовать! — выкрикнула она и повесила трубку.
Через минуту она позвонила в университет, но Бена на месте не оказалось. Ей сразу вспомнились рассказы и фильмы о том, как бульварная пресса преследует своих жертв — уж если они идут за вами по пятам, то репортер может даже забраться в дом через каминную трубу. Ей прямо сейчас захотелось оказаться далеко-далеко, как в далеком детстве, когда провинишься.
И с этой мыслью ей пришла в голову идея: Мэри Кэнион! Её подруга, которая много раз приглашала её погостить недельку в своей хваленой Аркадии: маленький домик, часа три езды от города, но при этом — полная изоляция. Никаких соседей, никаких газет, радио и телефонов!
Кэрол торопливо написала письмо, в котором объяснила Бену, что случилось. Дала конверт горничной и проинструктировала её, как вести хозяйство в её отсутствие.
— Письмо я не запечатываю, — добавила она, — потому что если мистер Кастлер позвонит по телефону, вам лучше сразу же прочитать ему письмо вслух. — Горничная была слегка вспыльчивой, но довольно смышленой. — Если кто-нибудь другой позвонит, скажете, что меня не будет дома неделю и вы не знаете, куда я уехала.
Перед отъездом Кэрол предприняла ещё одну меру предосторожности: прошлась по квартире и собрала все, какие только нашлись, фотографии себя и ребенка, и заперла их в шкаф. Затем заказала такси к черному ходу.
В тот вечер Кэрол рассказала Мэри всё во всех подробностях, начиная с гадалки и заканчивая шляпкой с бантом из ленты, и добавила:
— Я привезла её с собой и дарю тебе!
Четыре дня прошли в полном спокойствии. Когда Мэри отправилась проводить её с ребенком до станции, никакого страха не было — ей хотелось лишь поскорее увидеть Бена.
В нескольких милях от дома на дороге их окликнул сосед-фермер, стоявший у заглохшего автомобиля.
— Мисс Кэнион, не хотелось бы вас беспокоить, но у меня в машине стерся подшипник, а эти два господина…
Один из двух мужчин, стоявших рядом с ним, оживленно заговорил, и к Кэрол на мгновение опять вернулась паника — она испугалась, что её выследили газетчики.
— Нам на полчаса нужна ваша машина! Мы из полиции, и нам надо опросить людей тут поблизости.
— Им надо в дом Марки, мисс Кэнион! Они думают, что…
— Это неважно! — ответил детектив.
Мэри повезла их туда, куда им было нужно; они свернули с главной дороги и поехали дальше по какой-то разбитой колее, пока мужчины не попросили остановиться.
— Подождите нас здесь, в машине, — сказал один из них.
Когда они скрылись из виду, фермер рассмеялся.
— Давненько тут у нас не было законников — аж с тех самых пор, когда можно было гнать самогонку!
— Да, здесь люди спокойные живут, — сказала Мэри. — А что им надо?
Он негромко ответил:
— Думаю, они по поводу похищения той женщины с ребенком…
— Бог ты мой! Мы ведь уже четыре дня не читали газет!
— Правда? Ну, там не так уж много — похитители требуют двадцать тысяч долларов. Похитили жену и ребенка ректора университета по фамилии Кастлер.
Всё это придумала горничная — с помощью своего жадного любовника. Судимость у горничной уже была, и когда миссис Кастлер оказалась так любезна, что исчезла по собственной воле, не оставив и следа, не считая письма, которое можно было и не вручать — ну разве могла представиться лучшая возможность для вымогательства?
Но сработали они неумело и к тому моменту, когда Кэрол дозвонилась мужу по телефону, их вот-вот должны были поймать. Разговор получился долгий и бессвязный. Прошло несколько дней, прежде чем они смогли поговорить друг с другом спокойно.
Больше всего Кэрол беспокоил постоянно мучивший её вопрос: до какой степени всё это было предопределено? Она опять начала задумываться — неужели у неё на руке и впрямь записано всё её будущее? Или причиной событий стало само испугавшее её пророчество? Мысли невольно возвращались к третьему, самому зловещему, пророчеству, и она постаралась точно припомнить слова, которые произнесла гадалка: «Через шесть лет… ужасное событие будет грозить вам и вашим близким… берегитесь месяца мая…»
Через несколько лет после «похищения», когда Кэрол приехала погостить домой, она решила отыскать эту женщину и попросить её снова прочесть то, что записано у неё на ладони. Не без труда разыскав гадалку, Кэрол изумилась — та её помнила.
— Это было на балу, почти шесть лет назад, — сказала гадалка и посмотрела на руку Кэрол. — Я помню, всё помню! Скажите, исполнилось ли?
— Исполнилось! Вот я и боюсь. Вы мне сказали…
— Всё так и осталось у вас на ладони! Хотите, чтобы я повторила?
— Только ту часть, про несчастье, про май. Это ещё есть?
— Дайте-ка ещё раз посмотрю.
Она долго смотрела на правую ладонь Кэрол, затем спросила точную дату её рождения и что-то посчитала на бумажке.
— Убирайтесь! — воскликнула она. — Мне нечего вам сказать!
— То есть это всё ещё там, и это так ужасно, что вы не хотите мне говорить?
— Запомните: если бы я никогда не ошибалась, моя слава уже давно гремела бы на весь мир!
— Не выгоняйте меня! — взмолилась Кэрол. — Поможет ли, если я приму какие-нибудь меры, буду внимательно за всем следить — и за собой, и за теми, кого люблю?
— Нет, если тут написана правда! Ах, да забудьте вы об этом, миссис Кастлер! Проснетесь в один прекрасный день, увидите, что уже июнь, и скажете: «Старая дура и сама не знала, что городит!»
Почувствовать себя обреченным случается чаще, чем это можно себе представить — можно отметить, что в самый момент рождения мы уже приговорены к смерти. Ужас у кабинета дантиста и ужас в камере смертника связаны с часами и календарем. То же самое происходило и с Кэрол: она стала бояться времени.
«После первого июня, — пообещала она себе, — я выкину всё это из головы».
В начале мая она, в меру своих сил, возвела китайскую стену вокруг себя и двух своих детей. Мало что можно было сделать втайне от Бена, но что могла, она сделала. Тайком сунула шоферу десять долларов — чтобы всегда возил его на небольшой скорости, даже если он будет торопить, и дважды проследила на такси за машиной, чтобы быть уверенной.
Дочери было пять лет, а сыну два года. У них была нянька, но в мае Кэрол выходила из дома только при необходимости. Несколько раз в течение месяца она водила обоих детей к врачу на осмотр.
Меры предосторожности в отношении себя самой были, в основном, самого общего характера: она переходила улицы только на перекрестках, проявляла бдительность по отношению к водителям, не бегала по лестнице вниз и не занималась тем, что требовало хоть малейшего напряжения сил в отношении неодушевленных предметов. Весь месяц её беспокойство росло, и к концу месяца она уже, наверное, не возражала бы даже против перспективы встречи с репортёрами.
Бен заметил, что жена стала чересчур осторожной. Вот почему он рассказал ей лишь часть истории с «Голландским домиком».
Этот «Голландский домик» представлял собой возведенное восемьдесят лет назад каркасное строение, долго использовавшееся в качестве административного здания, где, среди прочих, размещался и кабинет ректора. Здание относилось к периоду до Гражданской войны и, насколько это удалось установить, было старейшим из сохранившихся университетских зданий к западу от Огайо. Бен испытывал к этому памятнику особенную любовь, но тут встал вопрос о том, чтобы пожертвовать историей во имя прогресса. В пятидесяти футах от здания городские власти решили прокопать ветку подземной железной дороги.
Сможет ли здание устоять при взрывных работах? Большинство членов правления университета выступило за превращение исторического дома в дрова. Но Бен желал сохранить его практически любой ценой.
Это было всё, что он рассказал Кэрол. Он не стал рассказывать о том, что после привлечения специалистов для подтверждения своей точки зрения Бен объявил о своём намерении провести весь день тридцать первого мая, когда на соседней улице должны были проводиться взрывные работы, у себя в кабинете. Миссис Уилок, жена декана, позвонила в дверь дома Кастлеров в самом начале дня.
— Миссис Кастлер! Вы, верно, думаете: что за странное время для визита? Признаюсь, я явилась к вам несколько бесцеремонно, но…
— Ну что вы! — двусмысленным тоном ответила Кэрол. — Но позвольте вас спросить, видите ли вы это? Моя дочь карабкается по сосне!
— Лучше пусть и дальше карабкается, — сказала миссис Уилок. — А то она может напугаться и упасть… Ну, вот, теперь я ещё и вмешиваюсь в ваши дела!
— Джейн, спускайся вниз!
С ветки похожей на лестницу сосны на высоте десяти фунтов показалось недовольное личико.
— А что, нельзя? — возразила девочка.
— Увы; пока тебе не исполнится шесть, нельзя! Это называется «большая шалость»!
Она вновь села, извинившись и рассказав миссис Уилок, что у них в семье считается «большими» и «маленькими» шалостями.
— Мы остановились, — вновь заговорила миссис Уилок, — на том, что я пришла к вам по поводу «Голландского домика». Спор там возник из-за…
Какое-то время, наблюдая, как Джейн спускается с дерева, Кэрол её почти не слушала. Но вдруг превратилась в одно сплошное ухо.
— … конечно, если термиты не съели все эти бревна изнутри, ваш муж может сидеть у себя в кабинете хоть до самого Судного дня! Но если они всё же сгрызли дерево, то взрывы…
Кэрол вскочила.
— Почему мне никто ничего не сказал?
— С вашим мужем многие пытались спорить, но он, как вы знаете, человек весьма непреклонный…
Кэрол уже приступила к действиям: схватила шляпу и позвала горничную.
— Я отлучусь не больше, чем на час… Ребенок пусть спит — не надо его будить… Смотрите, чтобы Джейн не лазила по деревьям!
Торопливо идя по дорожке к автомобилю миссис Уилок, Кэрол бросила прощальный взгляд на Джейн и трех её подружек из соседнего дома, которые зашли к ней со своей собакой.
«Всё в порядке», — подумала она, а вслух произнесла: — Надеюсь, что успею к нему вовремя!
Свернув в ворота университета, она сразу заметила котлован: эта часть улицы была отгорожена красными флажками. У «Голландского домика» она прочитала висевший на дверях плакат:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
ЗДАНИЕ ЗАКРЫТО НА ВРЕМЯ ПРОВЕДЕНИЯ ВЗРЫВНЫХ РАБОТ
ВСЕ КАБИНЕТЫ ПЕРЕЕХАЛИ В КОРПУС «МАККЕЙ»
Бен сидел у себя в кабинете один, задумчиво откинувшись назад во вращающемся кресле.
— Бог мой! Кэрол! — воскликнул он. — Что такое?
— Я хочу, чтобы ты отсюда ушёл.
Он с отвращением вздохнул.
— Но ведь нет ни малейшего подтверждения тому, что термиты…
— Пойдем со мной, Бен, прямо сейчас, пока они не начали! Ты должен… Есть причина, ты о ней не знаешь…
— Дорогая! Я поверить не могу, что ты опять стала слушать всяких предсказателей!
— Бен, а что, если и так? Неужели ты не можешь сделать такую малость ради меня? Я не трусиха, ты ведь знаешь, но если сбылись два других пророчества, разве можно надо мной смеяться? Я, как могу, стараюсь сделать так, чтобы ничего не случилось — а ты, когда опасность прямо витает в воздухе, сознательно себя ей подвергаешь!
— Тише! — сказал он, и спустя миг добавил: — Будь добра, уйди отсюда, Кэрол!
Она глубоко возненавидела его за его недалёкость.
— Я без тебя не уйду! Если бы ты думал обо мне, ты бы тут не сидел!
— Я тут сижу, потому что не верю, что здание пострадает. Я в некоторой степени сдался, распорядившись перевести персонал и важные документы. Но считаю делом чести оставаться здесь самому и подтвердить свою точку зрения!
Она еще никогда не ненавидела его так сильно, и никогда ещё так сильно его не обожала; но у неё в голове прогремели, словно подтекст его слов, другие слова, смешавшись с музыкой давно забытого бала:
«ужасное событие… май… вам и вашим близким…»
— Но я всё же хочу, чтобы ты ушла, Кэрол! — сказал он. — Хоть потолки и деревянные, но лепнина может обвалиться.
Он вдруг замолчал, потому воздух разорвал пушечный грохот с улицы. Одновременно глухо зарокотали окна, и этот рокот понемногу перерос в дребезжание; рамы затряслись и стали казаться слегка размытыми, закачалась люстра.
Бр-рр-рр ХЛОП! Дзинь-дзинь А-А-А-А ХЛОП!
Во внезапно наступившей тишине раздался голос Бена:
— Это был первый взрыв. Всего их будет три, через каждые полминуты.
При втором взрыве окна завибрировали почти так же громко, как и бревна; на этот раз трезвон шел от стропил и лепнины, все задрожало и захлопало, и длилось это так долго, что третий взрыв прозвучал ещё до того, как всё закончилось. И тут же, словно новый пронзительный лейтмотив, они услышали звук падения гипсовой отделки где-то наверху. Затем по дому пронесся звук, похожий на долгий вздох, завершившийся внушающим ужас свистом, стихшим где-то у карниза крыши — и содрогание кончилось.
Бен встал и быстро прошёлся по кабинету. Его глаза сияли от радости.
— Всё кончилось? — спросила ошеломленная Кэрол.
— Всё кончилось. Следующие взрывы будут в полумиле отсюда.
И только теперь он впервые показал, что отдает себе отчет в том, что здесь находится и она — он её обнял её.
— А как дела дома? — спросил он. — Кэрол, что с тобой такое творится? Скажи — разве можно нормально жить, опасаясь каких-то призраков?
— Бен, я знаю. Я рада, что это случилось! И рада, что сегодня здесь была и я!
— Из-за тебя и дети стали какие-то дерганые — ты ведь не даешь им двигаться.
— Я знаю. Я просто чокнулась! — она порывисто схватила телефонную трубку, назвала домашний номер и сказала прислуге:
— Говорит миссис Кэстлер! Скажите, пожалуйста, Джейн, что я разрешаю ей залезть на дерево!
Кэрол повесила трубку и повернулась к мужу.
— Видишь, я изменилась. Больше я такой дурочкой не буду, честное слово!
И она ему во всем призналась, рассказав и о последнем разговоре с гадалкой, и о подкупе шофера Бена — «Но больше никогда! Отвези меня теперь на своей машине домой — и попросим его гнать как можно быстрее!»
— Я еще поработать хотел…
— Только не сегодня! Я чувствую, что стала свободной, и всё такое…
Почти всю дорогу домой он молчал и о чем-то думал.
— Люди, рассчитывающие на случай, судьбу и удачу… Ты слышала о Наполеоне и его звезде? Как он всегда определял, сопутствует ли его генералам «удача»?
— Не знаю я никакого Наполеона, — сказала Кэрол. — Я знаю только тебя и себя. И удача — с нами!
— Да нет же! Теперь мы будем полагаться только на логику.
Когда они приехали, в доме царила какая-то необычная тишина. Но Кэрол, обычно очень чувствительная к таким вещам, даже не заметила, что что-то случилось, пока в переднюю не выскочила горничная.
— Только не волнуйтесь, миссис Кастлер! Дети наверху, с ними всё в порядке!
— Что случилось, Эмма? Говори, что случилось!— Кэрол встряхнула её за плечи.
— Уже совсем не о чем беспокоиться… Но час назад тут такое творилось! Я хотела вам позвонить, когда эта бешеная собака…
— Что?
— Да эта соседская колли! Она последнее время вела себя чудно, и сегодня днем тоже была чудная, бегала за детьми, и покусала маленького Джорджа, и Джорджа отвезли в больницу… Боже мой, миссис Кастлер, вам нехорошо? Сядьте, сядьте, пожалуйста…
— А Джейн она тоже укусила — где Джейн?
— Говорю же, с Джейн всё в порядке; я передала Джейн, что вы сказали по телефону, и когда всё началось, она как раз сидела высоко на дереве!
Понюхав нашатыря, Кэрол не пошла с Беном наверх, а осталась молча сидеть в столовой.
Если бы она не позвонила домой и не разрешила дочери залезть на дерево, Джейн тоже покусали бы, как остальных детей. С другой стороны, если бы к ней не пришла жена декана…
И она сдалась. Бен был прав! Будущее надо представлять только в самых общих чертах. Когда зазвонил телефон, она устало вздохнула и подняла трубку.
— Ах, миссис Кастлер! Я узнал вас по голосу! Говорит Шпильман.
Это был его секретарь — ну неужели Бена не могут оставить в покое даже после такого вот дня?
— Говорите, я всё ему передам.
— Я подумал, что ему обязательно надо знать! Это касается «Голландского домика». Он… он вдруг взял и сложился, словно карточный, минут десять тому назад! Там никого не было…
— Боже мой! — сказала она; затем, после долгой паузы: — Хорошо, я передам ему, мистер Шпильман!
Она молча села на стул. Сверху донесся голос Бена, желавшего дочери спокойной ночи. И голос Джейн:
— Папа, она так быстро набросилась, что никто ничего не смог поделать, а тот человек, который её отогнал, сказал, что с ней поступят по закону!
Кэрол так и сидела молча. Никакого торжества она не чувствовала, и ей совсем не хотелось рассказывать Бену о том, что случилось с домиком; ей, наоборот, хотелось, чтобы он узнал эту новость как можно позже.
Она посмотрела на часы; стрелки застыли на шести. Ровно через шесть часов наступит первое июня.
Ещё целых шесть часов!
Примечания
Рассказ «Судьба на ладони» был написан в балтиморской гостинице «Стэффорд» в июне-июле 1935 года; рабочим названием было «То, чего ты не знаешь». После того, как рассказ был (предположительно) отклонен журналом «Сатердей ивнинг пост», его купил журнал «Америкен мэгэзин».
В это время Фицджеральд познакомился с профессиональной гадалкой Лорой Гатри, проживавшей в Эшвилле; из этой дружбы и родился сюжет. Несмотря на довольно крепкий авантюрный сюжет, в чем-то напоминающий ранний рассказ «Половина верблюда», характерные качества лучшей фицджеральдовской прозы в этом рассказе отсутствуют. В 1940 году в письме жене Зельде писатель так отозвался о том, как изменился в то время его талант рассказчика:
«Странно, что мой прежний талант рассказчика куда-то испарился. Конечно, сменилось время, сменились редакторы, но отчасти он был как-то связан с тобой и со мной: счастливый конец… Конечно, конец в каждом третьем рассказе совсем другой, но я всегда писал о юной любви. Надо очень мощное воображение, чтобы так часто и так далеко заглядывать в прошлое».
Оригинальный текст: Fate in Her Hands, by F. Scott Fitzgerald.