Ф. Скотт Фицджеральд
Усни, Гретхен!
Хрупкие листья шуршали, опадая на тротуары, и маленький хулиган из соседнего дома уже испытал незабываемое ощущение, прижав язык к покрытому утренним инеем железному почтовому ящику. Каждый вечер — снег, снег… Осень прошла. И это событие, как всегда, заставило вспомнить о покупке угля и о близящемся Рождестве; но Роджер Хэлси, стоя на парадном крыльце своего дома, мысленно уверил мрачно нависшее над пригородом небо в том, что времени на размышления о погоде у него нет. Затем он открыл дверь и торопливо вошел в дом, оставив таким образом холодные сумерки на улице в одиночестве.
В холле было темно, но сверху, из детской, слышались голоса жены, няни и ребенка — продолжался все тот же бесконечный разговор, состоявший, в основном, из «Нет!», «Смотри под ноги, Макси!» и «Ага, попался!», перемежавшихся шутливо преувеличенными угрозами, приглушенными вскриками и периодически повторявшимся решительным топотом ножек ребенка.
Роджер прошел через холл, включил красный торшер и вошел в гостиную. Он положил свой пухлый портфель на стол, сел на стул, несколько минут просидел, устало свесив голову и закрыв глаза. Затем он закурил — но почти сразу же потушил сигарету и, подойдя к лестнице, позвал жену.
— Гретхен!
— Здравствуй, дорогой!
В ее голосе слышался веселый смех.
— Иди скорее, посмотри на малыша!
Он беззвучно выругался.
— Мне не хочется идти наверх, — произнёс он вслух. — Спускайся ко мне.
Последовала таинственная пауза, и затем целый ряд быстрых: «Нет!» и «Смотри под ноги, Макси!», явно предупреждавших какую-то надвигающуюся катастрофу.
— Ты спустишься вниз? — повторил Роджер слегка раздраженным голосом.
— Да-да, уже иду!
— Когда же? — крикнул он.
Каждый день в этот час у него возникала одна и та же проблема — как перейти с требовательного тона, который необходим в городе и на работе, к нежной и мягкой интонации, которой требует домашняя обстановка. А этим вечером он к тому же был еще и совершенно не расположен к долгим ожиданиям. Но когда Гретхен сбежала к нему вниз, перепрыгивая через каждую вторую ступеньку, с взволнованным удивленнем крича: «Вот и я, что такое?» — это его обезоружило.
Он поцеловал ее — она ненадолго замерла в его объятиях. Они были женаты уже три года, и всё ещё любили друг друга. Благодаря тому, что Роджер был всё ещё очарован ее красотой, их ссоры редко достигали того накала, на который способны лишь молодожены.
— Пойдем, — коротко бросил он. — Мне надо с тобой поговорить.
Его жена — молодая, с яркими, достойными кисти Тициана, волосами, живая и непринужденная, словно французская тряпичная кукла, последовала за ним в гостиную.
— Послушай, Гретхен, — он присел на краешек дивана, — начиная с этого вечера, я собираюсь… Что ты делаешь?
— Ничего. Я просто ищу сигареты. Продолжай.
На цыпочках, затаив дыхание, она вернулась к дивану и уютно устроилась рядом с Роджером.
— Гретхен…
Он снова остановился на полуслове. К нему протянулась рука — ладонью вверх.
— Ну, что теперь? — с раздражением спросил он.
— Спички.
— Что?
Чирк! Вспыхнула спичка. Они посмотрели друг на друга с напряжением.
На этот раз ее прекрасные глаза безмолвно просили прощения, и он рассмеялся. Как бы там ни было — она всего лишь закурила. Но в данный момент он был не в настроении — и любое, даже самое обычное, действие раздражало его сверх всякой меры.
— Если у тебя все же найдется немного времени, чтобы выслушать меня, — сердито сказал он, — то, возможно, тебе будет даже интересно поговорить со мной об этой богадельне.
— Какой еще богадельне? — в ее взгляде появилось изумление; теперь она сидела тихо, как мышка.
— Никакой. Я сказал это, чтобы привлечь, наконец, твоё внимание. Итак, сегодня вечером начинаются шесть самых, быть может, важнейших недель за всю мою жизнь — шесть недель, которые покажут, останемся ли мы навсегда жить в этом гадком маленьком пригороде, в этом гадком маленьком домишке!
Тревога в черных глазах Гретхен сменилась тоской. Она была настоящей «южанкой», и все, связанное с переменами в жизни — даже в лучшую сторону! — не вызывало у нее ничего, кроме головной боли.
— Шесть месяцев назад я уволился из «Нью-йоркской литографической компании», — торжественно заявил Роджер, — и открыл собственную рекламную контору.
— Я знаю, — перебила его Гретхен; в ее голосе слышалось сожаление. — И теперь вместо гарантированных шести сотен в месяц мы имеем лишь пять — и то не всегда.
— Гретхен, — резко продолжил Роджер, — если ещё шесть недель ты будешь верить в меня так же сильно, как и прежде, то мы будем богаты. У меня появился шанс — я могу заполучить нескольких крупных клиентов, то есть выгоднейшие заказы в стране.
Он запнулся.
— И в течение этих шести недель мы не будем принимать никаких приглашений — и никого не будем звать к себе. Каждый вечер я буду работать дома, и мы опустим все шторы, а если кто-нибудь станет стучаться в дверь — мы не откроем.
Он весело улыбнулся, как будто только что изобрел новую игру и теперь предлагал в неё поиграть. Но Гретхен продолжала все так же тихо сидеть, и его улыбка исчезла — теперь он смотрел на жену неуверенно.
— Ну, что? — прервала молчание Гретхен. — Ты ведь не думал, что я тут же подпрыгну и примусь петь от радости? Ты и так работаешь более, чем достаточно. Если же ты станешь работать ещё больше, то все кончится нервным срывом. Я читала о…
— Не беспокойся обо мне, — перебил он её, — со мной все будет в порядке. Но ты, должно быть, будешь умирать со скуки, сидя дома каждый вечер.
— Нет, не буду, — ответила она, но не убедила даже себя, — разве только сегодня.
— Почему сегодня?
— Джордж Томпкинс пригласил нас на ужин.
— И ты приняла приглашение?
— Ну конечно! — нетерпеливо сказала она. — Почему бы и нет? Ты все время говорил, что тебе не нравятся наши соседи — и я подумала, что для разнообразия ты был бы рад сходить куда-нибудь ещё.
— Но перемена, по крайней мере, должна быть к лучшему, — сухо заметил он.
— Итак, мы идем?
— Видимо, придётся — ведь ты уже приняла приглашение!
К неудовольствию Роджера, разговор вдруг окончился. Гретхен вскочила, небрежно его поцеловала и побежала на кухню греть воду для ванной. Вздохнув, он осторожно засунул свой портфель за книжный шкаф — хотя в портфеле не было ничего, кроме рекламных рисунков и набросков, ему казалось, что он — именно то, что в первую очередь заинтересует нежданного взломщика. Затем он рассеяно поднялся наверх, заглянул в детскую поцеловать малыша и переоделся в вечерний костюм.
У них не было автомобиля, поэтому Джордж Томпкинс сам заехал за ними в половине седьмого. Томпкинс был преуспевающим дизайнером интерьеров; внешне он был коренастый, румяный, с красивыми усами, от него всегда сильно пахло жасмином. Когда-то они с Роджером жили в одной комнате в нью-йоркском пансионе, но последние пять лет встречались лишь изредка.
— Нам надо почаще видеться, — говорил он Роджеру, входя в дом. — Ты просто должен почаще бывать вне дома, старина! Коктейль?
— Нет, благодарю.
— Нет? Ну, ладно — надеюсь, твоя прекрасная жена не откажется — правда, Гретхен?
— Мне нравится этот дом! — воскликнула она, взяв в руки бокал и с обожанием рассматривая модели кораблей, старинные бутылки из под виски и прочие модные безделушки 1925 года.
— Мне тоже нравится, — согласился Томпкинс. — Здесь все сделано так, как мне хотелось — и, кажется, все получилось.
Роджер угрюмо оглядел бездушно-гладкую комнату — у него создалось впечатление, что они по ошибке забрели на кухню.
— Роджер, ты ужасно выглядишь, — сказал хозяин. — Возьми коктейль и улыбнись!
— Да-да, выпей! — подхватила Гретхен.
— Что? — Роджер рассеяно обернулся к ним. — А-а-а… Нет, спасибо. Мне сегодня ещё работать.
— Работать? — Томпкинс улыбнулся. — Послушай, Роджер, ты надорвешься, если будешь так много работать. Почему бы тебе не внести некоторое разнообразие в свою жизнь — немного работы, затем немного отдыха? Мне кажется, что самое главное в жизни — это равновесие.
— И я говорю ему о том же, — сказала Гретхен.
— Знаешь ли ты, как смотрится со стороны день обычного бизнесмена? — спросил Томпкинс по дороге в столовую. — Утренний кофе, восемь часов работы с коротким перерывом — только бы успеть проглотить обед, а затем снова домой, с диспепсией и плохим настроением, чтобы обеспечить жене приятный вечерок.
Роджер резко рассмеялся.
— Ты слишком часто ходишь в кино, — сухо сказал он.
— Что? — Томпкинс посмотрел на него с неожиданным раздражением. — В кино?! Я ни разу в жизни не был в кинотеатре. Я считаю, что все эти фильмы — отвратительны! Свои взгляды на жизнь я почерпнул из своих собственных наблюдений. Я верю в уравновешенную жизнь.
— И что же это, по-твоему? — спросил Роджер.
— Ну, — он помедлил с ответом, — наверное, проще всего будет это объяснить, если я опишу вам, как проходит мой день. Но боюсь, что вы примете меня за ужасного эгоиста!
— Нет-нет!
Гретхен смотрела на него с явным интересом.
— Очень любопытно.
— Ну, что ж… Утром, сразу же после пробуждения, я делаю зарядку. Одна из комнат этого дома представляет собой маленький спортивный зал, и там я стучу по груше, боксирую с тенью и сгоняю жирок в течение часа. Затем, после холодной ванны… Да, вот это вещь! Кстати — ты принимаешь каждый день холодную ванну?
— Нет, — признался Роджер. — Я принимаю только горячие ванны по вечерам, раза три-четыре в неделю.
Последовала натянутая пауза. Томпкинс и Гретхен обменялись таким взглядом, что стало понятно — прозвучало нечто ужасное.
— Что с вами? — нарушил тишину Роджер, бросая раздраженные взгляды то на Гретхен, то на Томпкинса. — Я не могу нежиться в ванной каждый день — у меня просто не хватает времени.
Томпкинс громко вздохнул.
— После ванной, — продолжил он, сострадательно опуская вуаль тишины над неловким вопросом, — я завтракаю и еду в свою нью-йоркскую контору, где и работаю до четырех. Затем прекращаю работу, и — если на дворе лето — еду играть в гольф; зимой же еду в клуб, чтобы часок поиграть в сквош. Затем до ужина играю в бридж в хорошей компании. Ужин у меня почти всегда связан с бизнесом, но с более-менее приятной стороны: допустим, я только что закончил интерьер какого-нибудь дома, и хозяин хочет, чтобы я был у него под рукой на новоселье — ну, чтобы я проследил, достаточно ли мягким получилось освещение и так далее. Или же я просто сижу дома с книжкой хороших стихов и провожу вечер в блаженном одиночестве. В общем, по вечерам я стараюсь отвлечься от дел.
— Должно быть, это прекрасно! — с энтузиазмом сказала Гретхен. — Хотелось бы мне, чтобы и мы с Роджером жили так же!
Томпкинс пылко взглянул на Гретхен и подался вперед.
— Да ведь это так просто! — выразительно произнес он. — Не вижу причин, почему бы и вам так не жить! Подумайте сами — если Роджер будет каждый день хотя бы час играть в гольф, произойдут настоящие чудеса. Он просто не узнает себя через некоторое время. Его дела пойдут лучше, он перестанет так сильно уставать и нервничать… Что такое?
Он внезапно умолк. Роджер зевал, даже не пытаясь этого скрыть.
— Роджер, — громко сказала Гретхен, — разве это вежливо? Если бы ты жил так, как Джордж, то распрощался бы со многими проблемами!
И она с негодованием отвернулась от него, повернувшись к Джорджу.
— Последняя новость: он собрался работать по ночам в течение следующих шести недель! Он говорит, что опустит все шторы в доме и что мы будем жить, как отшельники в пещере. В этом году мы провели таким образом все воскресенья, а теперь будем так жить ещё целых шесть недель!
Томпкинс печально покачал головой.
— После этих шести недель, — заметил он, — его придется отправить в санаторий. Позвольте вам рассказать, что любая частная клиника в Нью-Йорке битком набита пациентами с подобными историями болезни. Сначала ты работаешь, не жалея себя, а затем напрягаешься еще чуть-чуть — просто по инерции, и бац! — что-то ломается. И таким образом, желая выиграть шестьдесят часов, ты теряешь шестьдесят недель на курс лечения в клинике.
Он замолчал и, сменив тон, с улыбкой посмотрел на Гретхен.
— И я ещё не сказал, что случится с тобой. Мне кажется, что основной удар в таких случаях приходится даже не по мужу — по жене!
— Ну, я не придаю этому такого уж большого значения, — возразила Гретхен, неожиданно приняв сторону мужа, как и положено верной жене.
— Нет, придает, — сурово сказал Роджер, — это всё для неё даже чересчур важно! Она не видит дальше собственного носа, и потому считает, что у меня всегда можно будет выпросить деньги на новые платья. Но я же не печатаю эти деньги! Как это ни печально, но самое разумное для женщины — это сидеть дома, сложа руки.
— Твои взгляды на женский вопрос устарели уже лет двадцать назад, — с жалостью сказал Томпкинс. — Женщины больше не собираются сидеть сложа руки и чего-то ждать от мужчин!
— Тогда им лучше выходить замуж за мужчин раза в два постарше, — непреклонно продолжал Роджер. — Если девушка выходит замуж по любви, она должна быть готова приносить свои интересы в жертву интересам мужа, и безо всяких условий — до тех пор, пока муж продолжает двигаться к успеху.
— Давайте сменим тему, — сказала Гретхен с ноткой нетерпения в голосе. — Пожалуйста, Роджер, давай проведем спокойно хотя бы сегодняшний вечер!
Около одиннадцати Томпкинс подвез их к дому, и они ненадолго задержались на тротуаре — чтобы посмотреть на полную луну. Вокруг красиво падали влажные снежные хлопья. Роджер торжественно обнял Гретхен и глубоко втянул в себя морозный воздух.
— Я могу заработать гораздо больше, чем когда-либо мог он, — с вызовом сказал он, — и я докажу тебе это, не пройдёт и сорок дней!
— Сорок дней, — вздохнула она. — Это кажется почти что вечностью — когда все остальные люди просто живут и радуются жизни. Если бы я только могла заснуть и проснуться через сорок дней!
— А почему бы и нет, дорогая? Просто усни — а когда проснешься, всё будет в порядке!
Она промолчала, но через мгновение задумчиво спросила:
— Роджер, как ты думаешь, Джордж действительно возьмет меня покататься на пони в субботу?
Роджер нахмурился.
— Не знаю. Наверное, нет — по крайней мере, я надеюсь, что нет.
Он замолчал.
— На самом деле, он слегка разозлил меня сегодня — всей этой чепухой про холодные ванны.
Взявшись за руки, они пошли к дому.
— Бьюсь об заклад, что он не принимает холодных ванн каждое утро, — медленно продолжил Роджер. — Даже три раза в неделю — и то для него слишком часто.
Он нашел в кармане ключ и вставил его в замок. Затем он повернулся к Гретхен и с вызовом произнес:
— Бьюсь об заклад, что он вообще не принимал ванну уже целый месяц!
II
После двух недель интенсивной работы дни для Роджера Хэлси слились в одну сплошную массу и проходили блоками по два, по три или по четыре вместе. С восьми и до половины шестого он работал в конторе. Затем полчаса трясся в пригородном поезде, царапая эскизы на конвертах от писем при свете тусклой желтой лампочки. В половине восьмого вечера его карандаши, ножницы и куски белого картона воцарялись на столе в гостиной, и с бормотанием и вздохами он увлеченно трудился там до полуночи; Гретхен тем временем лежала с какой-нибудь книжкой на диване. И дверной колокольчик мог звенеть столько, сколько ему было угодно — шторы все равно были опущены, а дверь закрыта. Около полуночи всегда возникал спор — Гретхен настаивала на том, что он должен хоть иногда спать. И почти всегда они сходились на том, что он ляжет, как только чуть-чуть подправит очередной эскиз; но, так как он постоянно находился вне реального мира, рассматривая одновременно полдюжины новых идей, то обычно, поднявшись на цыпочках в спальню, он находил Гретхен уже крепко спящей.
Иногда Роджер тушил последнюю сигарету в и без того переполненной окурками пепельнице около трёх часов утра и, раздевшись в темноте, чувствовал, что валится с ног от усталости — но тут же говорил себе с радостью, что прошел еще один день.
Рождество пришло и ушло, и он едва ли заметил, что наступил новый год. Этот рождественский день он вспоминал впоследствии как день, в который он завершил все эскизы для обувного магазина Гаррода. Магазин был одним из восьми больших клиентов, которых он стремился заполучить к себе, и если хотя бы половина из этих восьми подпишет с ним договоры, то в наступившем году он наверняка получит не меньше четверти миллиона долларов.
А мир, который находился вне его работы, стал представляться ему чем-то вроде хаотического сна. Он знал, что две холодные декабрьские субботы Гретхен провела, катаясь на пони в обществе Джорджа Томпкинса, и что она как-то раз ездила с ним на автомобиле в загородный клуб, чтобы покататься на лыжах по вечерним полям. Однажды утром на стене их спальни появился фотопортрет Томпкинса, оправленный в дорогую рамку. А в один из вечеров они чуть не поссорились — потому что, к его изумлению, Гретхен получила от Томпкинса приглашение в городской театр и приняла его.
Но работа близилась к концу. Каждый день из типографии присылали отпечатанные пробные экземпляры рисунков — и наконец семь самых удачных были сложены в папки, на папки были наклеены ярлыки, и все было убрано в большой конторский сейф. Он понимал, что рисунки удались, как никогда. Такая работа не может оцениваться в одних только деньгах; едва взглянув на то, что вышло, он осознал, что работал не только за деньги — он вложил в эти рисунки всю свою душу.
Один за другим из календаря исчезли все декабрьские листки. Роджер пережил мучительную неделю, когда ему пришлось отказаться даже от утреннего кофе — потому что кофеин заставлял его сердце биться слишком сильно. Только бы продержаться еще четверо суток… трое суток…
Вечером в четверг Х. Г. Гаррод должен был прибыть в Нью-Йорк. Вечером в среду Роджер приехал с работы в семь и нашел Гретхен углубившейся в изучение присланных отовсюду декабрьских счетов, со странным выражением в прекрасных глазах.
— Что с тобой?
Она кивком указала на счета. Он быстро просмотрел их, и его лоб прорезала морщина.
— Черт возьми!
— Ничего не поделаешь, — она всхлипнула, — это просто кошмар какой-то!
— Ну, я женился на тебе вовсе не потому, что думал, будто ты хорошая хозяйка. С этим я как-нибудь справлюсь. Пусть твоя хорошенькая головка не думает об этом!
Она холодно посмотрела на него.
— Ты говоришь со мной, как с ребенком!
— Приходится! — сказал он с неожиданным раздражением.
— Знаешь ли, я все же не какая-то там фарфоровая безделушка, которую можно куда-нибудь сунуть и тут же забыть!
Он немедленно встал перед ней на колени и взял ее за руки.
— Гретхен, послушай! — когда он начал говорить, его дыхание прерывалось от волнения. — Ради Бога, давай не будем сейчас ссориться! Мы оба переполнены злобой и упреками, и если сейчас разразится ссора, это будет ужасно. Я люблю тебя, Гретхен. Скажи, что и ты любишь меня — быстрее!
— Ты знаешь, что я люблю тебя.
Они избежали ссоры, но за обедом царила напряженная, звенящая тишина. Она достигла апогея чуть позже, когда он начал раскладывать свои рабочие эскизы на столе.
— Но, Роджер, — возразила она, — я думала, что сегодня вечером тебе не нужно будет работать!
— Я тоже так думал, но подоспело кое-что срочное.
— Я пригласила в гости Джорджа Томпкинса.
— Черт бы его побрал! — воскликнул он. — Прошу прощения, дорогая, но теперь тебе придется позвонить и отменить приглашение.
— Но он уже в пути, — сказала она. — Он едет прямо из конторы и будет здесь с минуты на минуту.
Роджер застонал. Первое, что пришло ему в голову — попросить их обоих сходить в кино, но предложение застыло у него на губах. Он не хотел отпускать её в кино; ему хотелось, чтобы она осталась дома, у него на виду, чтобы он всё время знал, что она рядом.
Бодрый Джордж Томпкинс прибыл ровно в восемь.
— Ага! — с веселым осуждением крикнул он, как только вошел в комнату. — Всё ещё трудимся!
Роджер холодно признал, что это правда.
— Завязывай! Завязывай с этим, пока не поздно!
С глубоким вздохом удовлетворения он уселся и закурил.
— Послушай человека, который изучил этот вопрос досконально. Ты достигаешь предела своих сил, а затем — р-раз! И ты сломался.
— Я прошу прощения, — голос Роджера был предельно вежлив, — но я, чтобы не мешать вам, пойду наверх и закончу работу.
— Как хочешь, Роджер, — Джордж беззаботно махнул рукой. — Я не обижаюсь. Ведь я — друг семьи, и буду рад поболтать если не с мистером, то хотя бы с миссис.
Он игриво улыбнулся.
— Но будь я на твоем месте, старик, я бы послал к черту все эту работу и завалился бы спать.
Едва Роджер разложил все необходимое для работы на кровати, как выяснилось, что сквозь тонкий пол ему прекрасно слышно журчание беседы внизу. Неожиданно ему стало интересно, о чем же они так оживленно разговаривают? Он пытался погрузиться в работу, но никак не мог сосредоточиться, и несколько раз вставал и нервно шагал по комнате из угла в угол.
Кровать была плохо приспособлена для работы. Бумага все время соскальзывала на пол, и острый карандаш прокалывал в листах дырки. Сегодня вечером все шло наперекосяк. Буквы и фигуры сливались у него в глазах, а в качестве аккомпанемента к пульсации крови в висках выступало доносившееся снизу приглушенное настойчивое бормотание.
Около десяти он неожиданно осознал, что за последний час не сделал фактически ничего; с резким восклицанием он собрал свои бумаги, засунул их в портфель и спустился вниз.
— О, привет! — воскликнула Гретхен. — «Подозрительно приветливо», — подумал он. — А мы как раз говорили о тебе.
— Благодарствую, — с иронией произнес он. — И какая же конкретно часть меня оказалась под скальпелем?
— Твое здоровье, — весело ответил Томпкинс.
— С ним все в порядке, — сказал Роджер.
— Старичок, ты смотришь на вопрос исключительно со своей колокольни, — воскликнул Томпкинс. — Ты выглядишь, как абсолютный эгоист. Не кажется ли тебе, что у Гретхен тоже есть кое-какие права на тебя? Если бы ты не щадя себя трудился над прекрасным сонетом, или над портретом какой-нибудь Мадонны — или чем-нибудь в таком роде, — и он бросил быстрый взгляд на тициановские волосы Гретхен, — то никто бы не сказал тебе и слова поперек. Но ведь ты надрываешься из-за какой-то ничтожной рекламки какого-то дурацкого шампуня — и, поверь мне, если весь этот шампунь в одно прекрасное утро исчезнет, никто в мире не станет сильно горевать.
— Минуточку, — рассердился Роджер, — я вовсе не обманываюсь насчет важности своей работы — для Вселенной она также бесполезна и не нужна, как и те пустяки, которыми занимаешься ты! Но для нас с Гретхен это важнейшее дело — по крайней мере, на сегодня.
— Ты хочешь сказать, что мой труд бесполезен? — недоверчиво переспросил Томпкинс.
— Нет; я не могу так сказать, ведь он все-таки приносит счастье одному бедному потомку джинсового магната, который совершенно не представляет, куда ещё можно потратить деньги.
Томпкинс и Гретхен обменялись быстрыми взглядами.
— Увы мне! — с иронией воскликнул Томпкинс. — Все эти годы я не понимал, что я трачу свое время впустую!
— Ты праздный трутень, — грубо ответил Роджер.
— Я? — не на шутку разозлился Томпкинс. — Ты назвал меня трутнем лишь потому, что я живу уравновешенной жизнью и умею находить время не только на работу, но и на всякие более интересные вещи? Лишь потому, что я работаю не меньше твоего, но не позволяю себе при этом стать унылым и скучным работягой?
Оба мужчины были злы друг на друга, голоса звучали все громче, хотя на лице Томпкинса по-прежнему сохранялось некое подобие улыбки.
— Я хотел сказать лишь о том, — твердо сказал Роджер, — что на протяжении последних шести недель ты, как мне кажется, действительно напряженно поработал — укрепляя связь с моей женой!
— Роджер! — воскликнула Гретхен. — Что ты имеешь в виду?
— Только то, что я уже сказал.
— Держи себя в руках!
Томпкинс нарочито холодно закурил.
— Ты так измучен своей работой, что даже не можешь отвечать за свои слова. Ты же почти на грани нервного срыва…
— Пошел вон отсюда! — яростно завопил Роджер. — Иди отсюда, пока я не вышвырнул тебя!
Томпкинс поднялся.
— Ты… ты вышвырнешь меня?
Он не мог поверить своим ушам.
И как только они стали сближаться, Гретхен встала между ними, схватила Томпкинса за руку и потащила его по направлению к двери.
— Он ведет себя как сумасшедший, Джордж, так что лучше уходи, — она всхлипнула и стала в темноте искать его шляпу.
— Он оскорбил меня! — орал Томпкинс. — Он угрожал мне! Он хотел вышвырнуть меня из дома!
— Забудь об этом, Джордж, — взмолилась Гретхен. — Он сам не понимает, что говорит. Пожалуйста, уходи! Встретимся завтра, в десять.
Она открыла дверь.
— Ты не увидишь его завтра в десять, — твердо заявил Роджер. — Он больше никогда не переступит порог этого дома.
Томпкинс повернулся к Гретхен.
— Да, это его дом. Но мы с тобой можем встретиться в моем, — предложил он.
Затем он ушел, и Гретхен закрыла за ним дверь. У неё в глазах стояли гневные слезы.
— Вот что ты наделал! — всхлипывала она. — Мой единственный друг, единственный человек в мире, который меня понимал! А мой муж, в моем собственном доме, нанес ему ужасное оскорбление!
Она бросилась на диван и принялась горько плакать в подушки.
— Он сам напросился, — упрямо сказал Роджер. — Я старался сдерживаться, пока мое терпение не лопнуло. Я хочу, чтобы ты с ним больше не встречалась.
— Я буду с ним встречаться! — крикнула Гретхен. — Я буду встречаться с ним столько, сколько захочу! Неужели ты думаешь, что жить взаперти с тобой безумно интересно?
— Гретхен, — холодно сказал он, — вставай, одевайся, уходи — и больше никогда не возвращайся!
Её губы дрогнули.
— Но я не хочу уходить, — ошеломленно сказала она.
— Ну вот, тогда веди себя хорошо.
Его голос смягчился:
— Мне кажется, что ты собиралась проспать все эти сорок дней?
— О, да, — горько заплакала она, — тебе легко говорить! А я уже устала спать!
Она встала и дерзко посмотрела ему в глаза.
— Кроме того, завтра я собираюсь покататься на пони с Джорджем Томпкинсом!
— Ты не поедешь завтра ни на каких пони, даже если мне придется для этого взять тебя с собой в Нью-Йорк и запереть в конторе до тех пор, пока я не закончу работу!
Она посмотрела на него. В глазах ее была настоящая ярость.
— Я ненавижу тебя, — медленно проговорила она. — И все, чего я хочу — это взять все твои рисунки, разорвать их на мелкие клочки и бросить в огонь. И чтобы у тебя было о чем подумать завтра, знай, что меня не будет дома, когда ты вернешься с работы!
Она встала с дивана и стала обеспокоено рассматривать в зеркале свое покрасневшее, заплаканное лицо. Затем побежала наверх и, громко хлопнув дверью, скрылась в спальне.
По привычке Роджер разложил работу на столе в гостиной. Рисунки были яркими, живописные дамы — для одной из них позировала Гретхен — пили оранжевый эль, демонстрируя блестящие шелковые чулки… Всё это погрузило его в некое подобие комы. Его неутомимые карандаши быстро перемещались по бумаге, то чуть-чуть меняя высоту букв, то добавляя новые оттенки синего к нарисованным платьям, то выделяя слово, делавшее слоган анемичным и бледным. Прошло полчаса — и он полностью погрузился в работу; в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь бархатным скрипом карандаша по бумаге.
О времени он вспомнил лишь около трёх утра. Снаружи в дом проник ветер, носившийся по углам дома и бившийся о стены с громкими тревожными ударами, напоминавшими звуки падения тяжелого тела. Роджер прервал работу и прислушался. Он вовсе не чувствовал себя уставшим — лишь его голова, казалось, была полностью покрыта разбухшими венами, как на тех картинках, что висят в медицинских кабинетах и изображают лишенные кожи мускулы человеческих тел. Он обхватил голову руками и почувствовал, что все прошло. Ему показалось, что вены на висках превратились в узлы коросты вокруг старых шрамов.
Неожиданно в душу закрался страх. Сотни слышанных им предостережений вновь всплыли в памяти. Люди разрушали себя непосильным трудом — и он тоже был создан из уязвимой и бренной плоти. Впервые он позавидовал крепким нервам и здравомыслию Джорджа Томпкинса. Он встал и в панике стал мерить шагами комнату.
— Мне нужно выспаться, — с напряжением шептал он себе под нос. — Иначе я сойду с ума.
Он потер руками глаза и вернулся к столу, чтобы продолжить работу, но руки дрожали, и он никак не мог ухватить лист бумаги. Покачивание черного сука за окном испугало его, он закричал. Затем сел на диван и постарался сконцентрироваться.
«Остановись! Остановись! Остановись! — кричали часы. — Остановись! Остановись! Остановись!»
— Я не могу остановиться, — вслух ответил он. — Я не могу позволить себе остановиться!
Чу! Кажется, на крыльце стоит волк! Он слышал, как острые когти царапают лакированные ступеньки крыльца. Он быстро встал, подбежал к входной двери и распахнул ее; затем со страшным криком отступил внутрь дома. На крыльце действительно стоял громадный волк и свирепо глядел на него зловеще-красными глазами. Они смотрели друг на друга; волк ощетинился и, издав низкое ворчание, исчез в темноте. Чуть позже Роджер понял, что это была собака полисмена из дома напротив — и тихо и невесело рассмеялся.
Он устало потащился на кухню, взял будильник, поставил его на семь утра и принес в гостиную. Затем, накрывшись пальто, прилег на диван и тут же погрузился в тяжкую дремоту без снов.
Когда он проснулся, светильник всё ещё горел, но комната уже окрасилась в серые цвета зимнего утра. Он поднялся и с тревогой посмотрел на свои руки — к своему облегчению, он обнаружил, что они больше не дрожат. Он чувствовал себя много лучше. Затем в деталях припомнил всё, что случилось вчерашним вечером, и его лоб прорезало несколько неглубоких морщин. Впереди он видел лишь работу, двадцать четыре часа работы; а Гретхен, хочет она этого или нет, придётся проспать ещё один день.
***
— Мистер Кингсли уже на месте?
Из ординаторской показалась голова аптекаря.
— Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.
***
Вернувшись домой в половине восьмого, Роджер сразу прошел на кухню. Домработница уже пришла и снимала свою шляпу.
— Биби, — он никогда с ней не фамильярничал, просто у неё было такое имя, — я сам приготовлю завтрак для миссис Хэлси.
Это поразило Биби — такой занятой муж, и вдруг решил поухаживать за женой! — но если бы она увидела, что он сделал, неся поднос из кухни, она бы удивилась еще больше. Потому что он поставил поднос на стол в столовой и всыпал в кофе половину чайной ложки какого-то белого порошка, совсем не похожего на сахар. Только после этого он поднялся по лестнице и открыл дверь спальни.
Гретхен проснулась; вздрогнула, посмотрев на большую двуспальную кровать, в которой сегодня ночью явно никто не спал. Бросила изумленный взгляд на Роджера — но изумление тут же сменилось презрительной усмешкой, как только она заметила поднос с завтраком в его руках. Она подумала, что завтрак был чем-то вроде капитуляции и извинения.
— Я не хочу есть, — холодно сказала она, и его сердце ухнуло вниз, — но, может быть, выпью чашечку кофе.
— Не хочешь есть? — разочарованно переспросил Роджер.
— Я же сказала, что буду только кофе!
Роджер молча поставил поднос на столик у кровати, повернулся и быстро ушел на кухню.
— Сегодня мы уезжаем и приедем только завтра вечером, — сказал он Биби, — поэтому я запру дом прямо сейчас. А вы на сегодня свободны и можете идти домой.
Он посмотрел на часы. Было десять минут восьмого, а ему надо было успеть на поезд, который отходил в 8:10. Он подождал пять минут, затем на цыпочках поднялся наверх и вошел в комнату Гретхен. Она крепко спала. Кофейная чашка была пуста — на дне осталась лишь коричневая гуща. Он с тревогой посмотрел на жену, но её дыхание было ровным и чистым.
Из шкафа он вынул чемодан и начал быстро заполнять его её обувью — туфли, лодочки, калоши — он и не знал, что у нее так много обуви. Чемодан закрылся с трудом.
Он помедлил еще минуту, вытащил ножницы из ящика стола и отыскал телефонный провод. В том месте, где провод скрывался за буфетом, он резким движением его перерезал — и тут же вздрогнул, потому что услышал осторожный стук в дверь. Это была няня. Он напрочь забыл о ее существовании!
— Мисс Хэлси и я уезжаем в город и приедем только завтра, — спокойно сказал он. — Отвезите Макси погулять в зоопарк и позавтракайте там же. Можете там остаться на весь день.
Когда он вернулся в комнату, на него нахлынула волна жалости. Спящая Гретхен была как никогда прекрасна и беспомощна. То, что он сделал, вдруг показалось ужасным — ведь он украл у нее целый день жизни! Он прикоснулся к ее волосам, и она что-то пробормотала во сне; он потянулся и поцеловал ее в щеку. Затем взял набитый обувью чемодан, запер дверь спальни и проворно побежал вниз по ступенькам.
III
К пяти часам вечера последние рисунки для магазинов Гаррода были отправлены с курьером Х. Г. Гарроду в отель «Билтмор». О решении должно было стать известно следующим утром. В половине шестого стенографистка Роджера похлопала его по плечу.
— Мистер Голден, управляющий здания, хочет вас видеть.
Роджер в изумлении обернулся.
— А что такое?
В этот момент вошел сам мистер Голден. Если мистер Хэлси хочет сохранить контору за собой, маленькое недоразумение с выплатой арендной платы должно быть урегулировано как можно скорее.
— Мистер Голден, — устало ответил Роджер, — завтра всё будет в полном порядке. И если сейчас вы будете продолжать трепать мне нервы, то весьма вероятно, что вы никогда не получите от меня никаких денег. Послезавтра всё будет улажено.
Мистер Голден с беспокойством посмотрел на арендатора. Молодые люди иногда решаются на крайне неразумные поступки, когда дела у них идут из рук вон плохо. Его неприятно удивленный взгляд упал на прислонённый к столу чемодан с инициалами владельца.
— Собираетесь в командировку? — с подозрением спросил он.
— Что? Ах это… Нет. Это просто вещи.
— Вещи? Ну, что ж… Мистер Хэлси! Чтобы мне было спокойней, позвольте попросить вас об одолжении: прошу вас, отдайте мне этот чемодан на хранение! А завтра я вам его верну.
— Как вам будет угодно.
Мистер Голден с умоляющим жестом взялся за ручку чемодана.
— Это всего лишь формальность, — заметил он.
— Я вас понимаю, — сказал Роджер и снова повернулся к столу. — Всего доброго.
Мистер Голден счёл необходимым завершить разговор в более мягком ключе.
— И не работайте так много, мистер Хэлси! Вам ведь не хочется заработать нервный срыв, не…
— Нет, — закричал Роджер, — не хочется! Но я его заработаю, если вы сейчас же не оставите меня в покое!
Когда дверь за мистером Голденом закрылась, стенографистка сочувственно обратилась к Роджеру:
— Не нужно было разрешать ему уносить ваш чемодан, — сказала она. — Что там было? Одежда?
— Нет, — рассеянно произнес Роджер. — Там обувь моей жены.
Он заночевал в конторе на диване, стоявшем у стола. На рассвете он проснулся от нервной дрожи, выбежал на улицу, выпил кофе и через десять минут в панике прибежал обратно в контору — он боялся пропустить телефонный звонок мистера Гаррода. Но на часах было только полседьмого утра.
К восьми ему стало казаться, что все его тело в огне. К тому моменту, когда на работу явились штатные художники, он лежал на диване, ощущая почти физическую боль. Настойчивый телефонный звонок раздался в половине десятого, и Роджер дрожащими руками снял трубку.
— Алло.
— Это агентство мистера Хэлси?
— Да, говорит мистер Хэлси.
— А я — мистер Х. Г. Гаррод.
Сердце Роджера замерло.
— Я звоню, чтобы сказать вам, юноша, что вы прислали мне великолепные работы! Я беру все и кроме того, готов заключить с вами договор.
— О, боже! — заорал Роджер в трубку.
— Что? — мистер Х. Г. Гаррод был явно изумлен. — Эй, подождите…
Но его уже никто не слушал. Трубка упала на пол, и Роджер, растянувшись на кушетке, всхлипывал так, будто его сердце разрывалось на части.
IV
Прошло три часа, и Роджер с утренней газетой под мышкой открыл дверь в спальню жены. Его взгляд был по-детски спокоен, хотя лицо всё ещё сохраняло бледность. Услышав шаги мужа, Гретхен проснулась.
— Который час? — спросила она.
Он взглянул на часы.
— Полдень.
Она внезапно расплакалась.
— Роджер, — отрывисто говорила она, — прости меня, я вела себя, как последняя дура!
Он холодно кивнул.
— Все в порядке, — ответил он. Затем, выдержав паузу: — Я подписал договор — на огромную сумму!
Она быстро повернулась к нему.
— Так у тебя получилось?
Затем, после минутного раздумья:
— И я смогу купить новое платье?
— Платье?! — он отрывисто рассмеялся. — Ты сможешь купить хоть дюжину сразу! Один этот договор принесет нам сорок тысяч в год! Это одна из крупнейших фирм на Западе.
Она изумленно посмотрела на него.
— Сорок тысяч?
— Да.
— Черт возьми! — и затем потише, — я о таком даже и не мечтала…
И снова она задумалась.
— Мы сможем купить дом как у Джорджа Томпкинса?
— Мне не нужен магазин антикварных безделушек.
— Сорок тысяч! — еще раз повторила она, и затем мягко добавила:
— О, Роджер…
— Да?
— Я никуда не поеду с Джорджем Томпкинсом.
— Я бы все равно тебе не позволил, даже если бы ты захотела, — ответил он.
На ее лице появилось негодование.
— Вообще-то мы с ним запланировали прогулку на этот четверг еще неделю назад.
— Сегодня не четверг.
— Четверг.
— Сегодня пятница.
— Роджер, ты сошел с ума! Ты что же, думаешь, что я не знаю, какой сегодня день?
— Сегодня не четверг, — упрямо повторил Роджер. — Взгляни!
И он сунул ей под нос газету.
— Пятница! — воскликнула она. — Но это ошибка! Это старая газета. Сегодня четверг!
Она закрыла глаза и попробовала сконцентрироваться.
— Вчера была среда, — решительно заявила она. — Прачка приходила вчера. Это я знаю точно.
— Но, — с улыбкой возразил Роджер, — посмотри на газету! Здесь не может быть никаких сомнений.
С выражением непонимания на лице она встала с постели и начала искать свою одежду. Роджер ушел бриться в ванную. Минутой позже он снова услышал скрип пружин матраса. Гретхен вернулась в постель.
— Что такое? — осведомился он, выглянув из ванной.
— Мне страшно, — дрожащим голосом прошептала она. — Мне кажется, что с моими нервами не всё в порядке. Я не могу найти свою обувь.
— Обувь? Ею уставлен весь шкаф!
— Я тоже так думала, но сейчас там ничего нет!
Она побледнела от страха.
— О, Роджер!
Роджер присел к ней на постель и полуобнял ее.
— О, Роджер, — всхлипывала она, — что со мной случилось? Сначала эта газета, а теперь обувь. Помоги мне, Роджер!
— Я вызову врача, — сказал он.
Он безжалостно подошел к телефону и снял трубку.
— Кажется, телефон не работает, — произнес он через минуту. — Я пошлю Биби.
Через десять минут в комнату вошел доктор.
— Мне кажется, что со мной случилось что-то серьезное, — взволнованно поведала доктору Гретхен.
Доктор Грегори присел на краешек постели и взял ее за руку, чтобы проверить пульс.
— Кажется, сегодня это просто витает в воздухе.
— Я проснулась, — испуганным голосом продолжала Гретхен, — и обнаружила, что потеряла целый день. У меня была назначена прогулка с Джорджем Томпкинсом…
— Что? — удивленно воскликнул доктор, а затем рассмеялся. — Джордж Томпкинс вряд ли выйдет на прогулку ещё много-много дней.
— Он уехал? — заинтересованно спросила Гретхен.
— Он поехал на Запад.
— Неужели? — воскликнул Роджер. — Наверное, с чужой женой?
— Нет, — ответил доктор Грегори. — У него произошел нервный срыв.
— Что? — в один голос воскликнули Роджер и Гретхен.
— Он просто-напросто обмяк и упал в обморок, принимая холодный душ.
— Но ведь он всегда рассказывал о своей безмятежной и уравновешенной жизни, — сказала Гретхен. — Это все время крутилось у него на языке!
— Знаю, — сказал доктор. — Он бормотал об этом все утро. Я думаю, что эта мысль и выбила его из колеи. Вы знаете, он слишком напряженно над этим трудился.
— Над чем? — спросил ничего не понимающий Роджер.
— Над поддержанием равновесия в своей жизни.
Он повернулся к Гретхен.
— Все, что я могу рекомендовать вам, леди, это отдых, хороший отдых. Если вы пару дней просто отдохнете дома и хорошенько выспитесь, вы станете свежей, как огурчик. Вероятно, вы тоже на чем-нибудь зациклились.
— Доктор, — хрипло попросил Роджер, — не могли бы вы осмотреть и меня? Не кажется ли вам, что и мне нужен отдых или что-то в этом роде? Последнее время я слишком много работал.
— Отдых? — доктор Грегори рассмеялся и изо всех сил хлопнул его по плечу. — Мой мальчик, да вы в жизни не выглядели лучше!
Роджер быстро отвернулся, чтобы спрятать улыбку — и подмигнул чуть криво висевшему на стене спальни фотопортрету мистера Джорджа Томпкинса.
Оригинальный текст: Gretchen’s Forty Winks, by F. Scott Fitzgerald.