Ф. Скотт Фицджеральд
Попытка — не пытка
Квартира Пэта Хобби располагалась напротив гастрономической лавки, на углу бульвара Уилшир. В квартире располагался сам Пэт, среди своих книг — «Кто есть кто в мире кино» за 1928 год и «Атласа автодорог» 1939 года; среди своих картин — фотокарточек Мейбл Норман и Барбары Ламарр с автографами (увы, почившие «звезды» не ценятся в ломбардах!); среди своих собак — обутых в потрескавшиеся кожаные ботиночки и неподвижно застывших на спинке покосившегося дивана.
Ресурсы Пэта на сегодняшний день были практически исчерпаны — пусть это и звучит зловеще, но для него такое состояние было обычным делом. Пэт был ветераном киноиндустрии; когда-то вел роскошную жизнь, но в последние десять лет работа ему давалась нелегко — даже тяжелее, чем попытка удержать дрожащей рукой стакан по утрам.
— Кто бы мог подумать! — часто сетовал он. — К сорока девяти — и всего лишь сценарист!
Весь вечер он перелистывал страницы «Таймс» и «Экзамайнер» в поисках свежего сюжета. Он вовсе не собирался писать сценарий, но сюжет был необходим для того, чтобы попасть на студию. Если предложить было нечего, пройти за ворота студии становилось почти невозможно. Но несмотря на то, что газеты — и еще журнал «Лайф» — являлись практически универсальным источником всех «оригинальных» идей, сегодняшнее тщательное прочесывание плодов не принесло. Там были войны, пожар в каньоне Топанга, анонсы студий, продажные власти, и, как всегда, внезапно вырвавшиеся вперед «Троянцы» — но кроме страницы с сообщениями о текущих ставках на ипподроме, Пэту не попалось ничего, что могло бы вызвать у нормального человека хоть слабый интерес.
«Эх, если бы я только мог очутиться в Санта-Аните, — подумал он, — я бы выдал такой сюжетец на скачках!»
Приятные мечты были прерваны хозяином квартиры и гастрономической лавки напротив.
— Вот говорил же, что никогда больше не буду тебе ничего передавать, — произнес Ник, — и, кстати, так оно и будет, учти! Это в последний раз! Только что звонил со студии сам мистер Карл Лавинь. Желает тебя немедленно видеть!
Перспектива получить работу преобразила Пэта. Будто анестезирующий раствор прошел сквозь беспорядочно рассыпанные остатки мужественности, а по всему телу разлилась легкая спокойная уверенность. Вернулись твердый тон и уверенность в победе. Он подмигнул полисмену на входе, остановился поболтать с букмекером Луи, представился секретарше мистера Лавиня — в общем, повел себя так, словно прямо сейчас в других уголках земного шара его ждало множество других неотложных дел. Шутливо, почти на равных, поприветствовал Лавиня: «Здравия желаю, капитан!» и повел себя как преданный лейтенант, который лишь ненадолго отлучался.
— Пэт, твоя жена в больнице, — сказал Лавинь. — В газетах, наверное, вечером напишут.
Пэт вздрогнул.
— Моя жена? — переспросил он. — Какая ещё жена?
— Эстель. Она вскрыла вены.
— Эстель! — воскликнул Пэт. — Ах, Эстель? Да мы с ней женаты были всего три недели!
— Она была лучше всех твоих остальных, — безжалостно отметил Лавинь.
— Я о ней уже лет десять ничего не слышал.
— Ну вот и услышал. Тебя искали по всем студиям.
— Да я тут вообще ни при чем!
— Знаю! Она приехала всего неделю назад. Ей там пришлось туго… где же она жила? В Новом Орлеане, кажется. Муж умер, ребенок умер, деньги кончились…
Пэт стал дышать ровнее. Кажется, на него ничего не собирались вешать.
— Ну так вот, жить она будет, — поспешил уверить его Лавинь. — А ведь когда-то считалась лучшей сценаристкой на студии! Мы хотим оказать ей помощь. Так что мы тут подумали и решили, что лучшим выходом будет дать тебе работу. Ну, не то чтобы работу — я же знаю, что ты сейчас не в состоянии… — Он внимательно посмотрел в воспаленные покрасневшие глаза Пэта. — Это, скорее, синекура.
Пэт встревожился. Слово было незнакомым, но «сине» его обеспокоило, а «кура» вызвала поток неприятных воспоминаний.
— Берем тебя на три недели, по двести пятьдесят в неделю, — сказал Лавинь, — но сто пятьдесят из них будешь отдавать в больницу за лечение жены.
— Да мы давно в разводе! — возразил Пэт. — Что за мексиканские страсти? Я с тех пор уже не помню сколько раз был женат, и что я теперь, должен…
— Либо так, либо никак! У тебя будет кабинет, а если подвернется что-нибудь по силам, дам знать.
— Никогда еще не работал за сотню в неделю!
— Работать не надо. Если хочешь, можешь вообще сидеть дома.
Пэт решил отвоевать утраченные позиции.
— Нет, я буду работать! — быстро произнес он. — Дайте приличный сюжет и увидите, что работать я не разучился!
Лавинь что-то написал на листе бумаги.
— Вот и хорошо. Тебе подыщут кабинет.
Выйдя на улицу, Пэт прочитал записку:
«Миссис Джон Девлин. Больница «Добрые самаритяне».
Даже название вызвало у него раздражение.
— Как же, «добрые самаритяне»! — проворчал он. — «Добрые жулики»! Сто пятьдесят баксов в неделю!
II
Не в первый раз Пэт получал работу «из благотворительности», но стыд при этом он испытывал впервые. Он был не против не отрабатывать свое жалованье; но ещё и не получать его — это было совсем другое дело. Он даже засомневался: неужели и все остальные люди, просто шлявшиеся по студии, тоже не получали за это деньги? На студии было множество юных красавиц, державшихся особняком, как звезды, которых Пэт принимал за дублерш — до тех пор, пока посыльный Эрик не рассказал ему, что всё это были импортные штучки из Вены и Будапешта, которым пока не дали роли. А вдруг и им тоже приходилось отдавать половину своего жалованья мужьям, с которыми они когда-то прожили три недели?
Самой привлекательной была Лизетт Стархейм, миниатюрная блондинка с фиалковыми глазами и ничем не прикрытой аурой неудачницы. Каждый вечер она попадалась Пэту в столовой, одна за чашкой чая — и он решил с ней познакомиться, просто сев к ней за столик.
— Привет, Лизетт! — сказал он. — Я Пэт Хобби, сценарист.
— Добрый день!
И она одарила его такой ослепительной улыбкой, что он на мгновение даже возомнил, будто она когда-то слышала его имя.
— Когда будут пробы? — спросил он.
— Не знаю, — она говорила с легким трогательным акцентом.
— Не позволяй им заговаривать себе зубы! Нет, только не такое очаровательное создание! — Её красота разбудила ржавую машину красноречия. — Представь себе, они иногда просто держат людей на контракте, пока из них песок не посыплется, и всё потому, что человек слишком уж похож на какую-нибудь «звезду»!
— О, нет! — горестно произнесла она.
— О, да! — подтвердил он. — Можешь мне поверить. Почему бы тебе не попробовать перейти в другую компанию на контракт? Не приходило в голову?
— Думаю, что это великолепно!
Он вовсе не собирался заканчивать беседу на этом, но мисс Стархейм поглядела на часы и поднялась со стула.
— Мне пора идти, мистер…
— Хобби! Пэт Хобби.
Пэт подсел к Датчу Уогонеру, режиссеру, который вяло переругивался с официанткой за соседним столиком.
— Ну что, перерыв в работе, а, Датч?
— К черту такую работу! — ответил Датч. — Я не снял ни одной картины за шесть месяцев, а до окончания контракта еще полгода! Думаю, как бы мне отсюда слинять. А что за блондиночка?
Вернувшись в кабинет, Пэт поделился впечатлениями с посыльным Эриком.
— Все вроде при деле, а делать-то ничего не дают, — сказал Эрик. — Вот взять хоть Джеффа Манфреда — он вроде как помощник режиссера? Сидит в кабинете и пишет записки боссам — а в ответ мне всё время поручают ему передать, что их нет, что они в Палм-Спрингс. Просто сердце разрывается! Вчера он бился головой о стол и выл!
— К чему бы всё это? — спросил Пэт.
— Смена руководства, — мрачно предположил Эрик. — Грядут большие перемены.
— И кто останется на плаву? — с плохо скрытым волнением спросил Пэт.
— Да кто ж его знает? — ответил Эрик. — Эх, мне бы хоть шанс! Уж я бы показал! Я хочу писать сценарии. У меня есть целых три сюжета — все новенькие, как младенцы в роддоме!
— Эх, разве это дело? — с убеждением ответил Пэт. — Моя бы воля — прямо сейчас бы с тобой поменялся!
На следующий день в холле он перехватил Джеффа Манфреда, торопливо шагавшего без определенной цели неизвестно куда — что, конечно, сразу бросалось в глаза.
— Куда спешишь, Джефф? — спросил Пэт, зашагав с ним рядом.
— Читать сценарии, — неубедительно соврал Джефф.
Пэт почти насильно втянул его к себе в кабинет.
— Джефф, про перемены слышал?
— Слушай, Пэт… — Джефф нервно оглядел стены. — Какие еще перемены? — спросил он.
— Говорят, что новым боссом станет Хармон Шейвер, — выдал Пэт. — Всё переходит под контроль ребят с Уолл-Стрит.
— Хармон Шейвер, как же! — передразнил Джефф. — Он о кино вообще ничего не знает — просто денежный мешок. Шляется тут везде как привидение. — Джефф присел и задумался. — И всё же, если это правда… По крайне мере, будет человек, к которому можно попасть. — Он бросил скорбный взгляд на Пэта. — Я уже месяц не могу попасть ни к Лавиню, ни к Барнсу, ни к Биллу Береру. Не могу получить ни сметы, ни актеров, ни сценария. — Он замолчал. — Думаю, пора лепить что-то своё. Есть идеи?
— У меня? — переспросил Пэт. — Целых три — все новенькие, как младенцы в роддоме!
— Для кого могут подойти?
— Лизетт Стархейм, — ответил Пэт. — А режиссер — Датч Уогонер. Что скажешь?
III
— Я с вами на все сто, — сказал Хармон Шейвер. — За всё время, что я провел в кино, ничего интереснее я еще не слышал! — Он громко, как и положено брокеру, хохотнул. — Клянусь, мне сразу вспомнилось, как в детстве мы с друзьями играли в цирк!
Они вошли к нему в кабинет, переглядываясь, как заговорщики — Джефф Манфред, Уогонер, мисс Стархейм и Пэт Хобби.
— Сюжет вам нравится, мисс Стархейм? — продолжал Шейвер.
— Думаю, что это великолепно!
— А вам, мистер Уогонер?
— Я слышал о нем только в общих чертах, — ответил Уогонер с присущей режиссерам осторожностью, — но, кажется, идея волнующая, как в старые добрые времена — у нас получится хит! — Он подмигнул Пэту. — Вот уж не думал, что у этого старого бродяги в душе ещё столько чувства!
Пэт просиял от гордости. Джефф Манфред тоже был полон надежд, но при этом крепко стоял на земле.
— Главное — помалкивать, — нервно заметил он. — Большие боссы обязательно придушат всё в зародыше. Пойдем к ним через неделю с готовым сценарием.
— Согласен, — ответил Шейвер. — Они управляют студией уже так давно, что… Да я не доверяю даже собственным секретарям! Сегодня вечером даже пришлось отправить их на скачки!
В кабинете Пэта ждал посыльный Эрик. Он и не знал, что стал той осью, вокруг которой закрутилось большое дело.
— Ну что, хорошая работа? — с нетерпением спросил он.
— Да, неплохо, — с напускным спокойствием ответил Пэт.
— Вы обещали прибавить деньжат, помните?
— Имей совесть! — обиделся Пэт. — Много посыльных получает семьдесят пять в неделю?
— А много посыльных умеет писать сценарии?
Пэт задумался. Из аванса в две сотни за неделю, который Джефф Манфред выплачивал из своего кармана, он, естественно, удерживал свои комиссионные в размере шестидесяти процентов.
— Ладно, плачу сотню, — сказал он. — А сейчас иди, отпросись с работы пораньше. Встречаемся через полчаса у бара Бенни.
Эстель Хобби-Девлин даже привстала с больничной кровати, потрясенная нежданным визитом.
— Спасибо, что навестил, Пэт! — сказала она. — У тебя доброе сердце. Ты прочитал записку?
— Забудем об этом, — резко оборвал Пэт. Эта жена ему никогда не нравилась. Она его слишком уж любила — до тех пор, пока внезапно не обнаружила, что любовник он неважный. В её присутствии он чувствовал себя неполноценным.
— Со мной тут один паренек, — сказал он.
— Ты про что?
— Да вот, подумал… Может, тебе тут скучновато? Хочешь помочь, чтобы хоть как-то компенсировать мне все эти дела?
Он показал рукой на голые стены больничной палаты.
— Ты ведь когда-то была отличной сценаристкой. Как ты думаешь, если я принесу тебе сюда пишущую машинку, ты сможешь помочь слепить сценарий из хорошего сюжета?
— Ну, пожалуй, да. Наверное, смогу.
— Но это — тайна! Мы никому на студии не доверяем.
— Ладно, — сказала она.
— Тогда я пришлю паренька, а он расскажет сюжет. Мне надо идти на совещание.
— Ладно… и, знаешь что, Пэт… приходи еще, ладно?
— Конечно, приду!
Но он знал, что больше не придет. Он не любил комнаты с больными — потому что сам жил в похожей. Но отныне с бедностью и неудачами покончено! Он обожал силу, и пригласил Лизетту Стархейм вечером сходить на бокс.
IV
В мечтах Хармона Шейвера момент раскрытия планов фигурировал как «большой сюрприз». Он собирался поставить Лавиня перед свершившимся фактом и сначала собрал у себя свой конклав, а потом позвонил Лавиню и пригласил его к себе в кабинет.
— А в чем дело? — спросил Лавинь. — Я чертовски занят. Может, лучше по телефону?
Такое высокомерие рассердило Шейвера, который вообще-то представлял здесь интересы акционеров из восточных штатов.
— Я не так уж много прошу, — резко произнес он. — Я ничего не говорил, когда вы все посмеивались надо мной за моей спиной и старательно устраняли меня от дел. Но теперь у меня кое-что есть, и я хочу, чтобы вы ко мне пришли!
— Ну ладно, ладно…
Лавинь, увидев членов новой съемочной группы, удивленно вскинул брови, но промолчал — просто небрежно развалился в кресле, опустив подбородок на руки, и уставился в пол.
Мистер Шейвер сел за письменный стол и посыпались слова, копившееся в нем вот уже несколько месяцев. Суть его речи можно было свести к следующему: «Вы не берете меня в игру, но я все равно буду играть». Затем он кивнул Джеффу Манфреду, который открыл сценарий и стал читать его вслух. Это продолжалось около часа, и все это время Лавинь просидел молча, не двигаясь.
— Вот так-то, — с торжеством произнес Шейвер. — Если у вас нет возражений, считаю, что под этот проект необходимо выделить бюджет и начинать работу. Готов взять на себя переговоры со своими акционерами.
Лавинь, наконец-то, заговорил.
— Вам понравилось, мисс Стархейм?
— Думаю, что это великолепно!
— А на каком языке вы собираетесь играть?
К общему удивлению мисс Стархейм поднялась с кресла.
— Мне пора идти, — произнесла она со своим легким трогательным акцентом.
— Сядьте и ответьте на вопрос, — сказал Лавинь. — На каком языке вы будете играть?
Мисс Стархейм, казалось, сейчас вот-вот расплачется.
— Есели йа имей кароший учител фсе роль йа карошо играйт, — дрожащим голосом ответила она.
— Но сценарий вам понравился?
Она замялась.
— Думаю, что это великолепно!
Лавинь повернулся ко всем.
— Мисс Стархейм здесь уже восемь месяцев, — сказал он. — У неё было три учителя. И если за последние две недели ничего не изменилось, то она умеет говорить по-английски ровно три фразы. Она может сказать: «Добрый день»; она может сказать: «Думаю, что это великолепно»; и еще она может сказать: «Мне пора идти». Оказалось, что в голове у миссис Стархейм абсолютная пустота — я не оскорбляю её, ведь она всё равно никогда не узнает, что там должно быть. Ну да ладно… Итак, это — ваша «звезда»!
Он повернулся к Датчу Уогонеру, который тоже вдруг куда-то засобирался.
— Знаешь, Карл… — начал он, заранее начиная оборону.
— Ты сам напросился, — прервал его Лавинь. — Я еще могу что-то поручить алкоголику, но будь я проклят, если когда-нибудь ещё свяжусь с наркоманом!
Он повернулся к Хармону Шейверу.
— На каждой из своих последних четырех картин Датч отлично справлялся со своими обязанностями в течение ровно одной недели. Сейчас он в порядке; но как только на съемках наступает горячая пора, откуда ни возьмись появляется щепотка белого порошка. Так, Датч? И не вздумай что-нибудь возразить, чтобы потом не жалеть. Ты у нас числишься в «больших надеждах», но на съемочную площадку попадешь только тогда, когда будет справка от врача, что ты чист хотя бы год.
Он опять повернулся к Хармону.
— Вот ваш режиссер! Ваш директор, Джефф Манфред, находится здесь по одной-единственной причине: он приходится двоюродным братом жене Берера. Никто не имеет ничего против него, но он навсегда застрял в старом добром немом кино, так же, как… — его взгляд упал на дрожащего разбитого человека, — как и Пэт Хобби!
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Джефф.
— Ты же доверился Хобби, не правда ли? Вот тебе и вся история. — Он опять повернулся к Шейверу. — Джефф просто плакса, нюня и мечтатель! Мистер Шейвер, для постройки вы закупили бракованный материал!
— Зато я купил хороший сценарий, — защищаясь, сказал Шейвер.
— Да. Это правда. Мы снимем этот фильм.
— Но ведь и это не мало, а? — произнес Шейвер. — С этими всеми вашими тайнами, откуда я мог знать правду про мистера Уогонера и мисс Стархейм? Зато хороший сценарий я нюхом чую!
— Да, — рассеяно ответил Лавинь и встал. — Да, это хороший сценарий… Пэт, пошли ко мне в кабинет.
Он уже дошел до двери. Страдальческий взгляд Пэта обратился к мистеру Шейверу, напрасно ища поддержки. Пришлось на непослушных ногах проследовать в кабинет.
— Садись, Пэт. У этого Эрика — талант, правда? — сказал Лавинь. — Он себя еще покажет. Где ты его откопал?
Пэт почувствовал, как у него на запястьях защелкиваются ремни электрического стула.
— Ну… так получилось, откопал. Он… ну, просто пришел ко мне в кабинет…
— Мы берем его в штат, — сказал Лавинь. — Надо нам какую-нибудь программу завести, что ли, чтобы у таких ребят появился шанс.
Он надиктовал эту мысль на диктограф, а затем опять повернулся к Пэту.
— Но как же тебя угораздило связаться с этим проклятым Шейвером? Тебя, Пэт? Ты же ветеран, сто лет тут уже!
— Ну, я думал…
— И почему он никак не уберется к себе на восток, а? — с отвращением продолжал Лавинь. — Опять всё дерьмо из-за него всплыло!
Пэт неожиданно пришел в себя. Он распознал свой сигнал, как собака команду.
— Но я всё-таки достал вам сюжет, верно? — почти развязно заметил он, и добавил: — И как это вы обо всем узнали?
— Я решил навестить Эстель в больнице. А она и этот парень как раз работали. Я случайно на них наткнулся.
— Вот как? — сказал Пэт.
— И сразу понял, что у парня талант. Скажи мне только одно, Пэт: Джефф Манфред и правда решил, что это ты написал — или он хоть немного напряг мозги?
— Боже мой! — взмолился Пэт. — Ну почему я должен еще и это выслушивать?
Лавинь с напряжением подался вперед.
— Пэт, под тобой — люк! — произнес он, яростно блеснув глазами. — Видишь вырез в ковре? Мне надо только нажать на кнопку, чтобы ты провалился вниз ко всем чертям! Ты будешь говорить?
Пэт вскочил на ноги, в панике оглядывая пол.
— Скажу, всё скажу! — закричал он; он поверил — он верил в такие вещи!
— Ладно, — сказал Лавинь, расслабившись. — Виски возьми в шкафу. И рассказывай быстрее. Тогда возьму тебя еще на месяц по двести пятьдесят. Мне почему-то спокойней, когда ты тут, под рукой.
Оригинальный текст: No Harm Trying, by F. Scott Fitzgerald