Роберт Ви Беспардонный
Так принято
Краткое содержание предыдущих глав
Джон Брабант, приемный сын нечистого на руку негоцианта из Южной Америки Жюля Брабанта, без гроша в кармане приезжает в Нью-Йорк. С собой у него шесть рекомендательных писем, одно из них не подписано, не запечатано и вообще не написано. Все пять писем, включая и шестое, он вручает Джону Брабанту. Джон Брабант, юноша из Южной Америки, влюблён в прекрасную Бабетту Лефлёр, дочь Жюля Лефлёра, негоцианта из Южной Америки. После того, как Жюль вручил четыре из шести рекомендательных писем, которые Бабетта Брабант написала Жюлю Лефлёру, Джон осознаёт, что Жюль, Джон и Бабетта заключили союз против Брабанта и Лефлёра, преследуя какую-то зловещую цель. Вручая ненаписанное письмо, он понимает, что из пяти писем, которые Жюль или, возможно, Бабетта, вручили Брабанту, единственной подсказкой для решения загадки Лефлёра и его связи с Бабеттой. В этом месте Жюль и Лефлёр встречаются в Центральном Парке, и Жюль, вручая шестое или пятое письмо, обнаруживает, что Бабетта передала Брабанту письмо, которое Жюль вручил Джону. Озадаченный этим обстоятельством и, по сути, не понимая важности третьего или четвертого письма, он приглашает Брабанта на чай к себе в кабинет. Брабант думает, что Бабетта неким зловещим образом связана с Лефлёром и поэтому приехала из Южной Америки, где Джон работал на подпольной фабрике Лефлёра. Он садится на пароход, следующий в Южную Америку, и на борту замечает Брабанта, также направляющегося на юг с некой тайной миссией. Они решают объединить силы и уничтожить второе письмо. А в это время на том же корабле втайне от них находится замаскированный под стюарда Брабант, вместе с первым, третьим и частью пятого рекомендательного письма. Когда пароход вошел в Суэцкий канал, из Каира отплыла шлюпка, и на борт корабля поднялся Брабант. Все четверо замечают его прибытие, но опасаются за сохранность четвертого и частично шестого писем. Поэтому все решают между собой не упоминать ни,в частности, подпольных фабрик, ни вообще Южную Америку. А между тем чувства всё ещё находящихся в Ньюпорте Бабетты и Лефлёра крепнут с каждым часом. Об этом узнает Лефлёр и, не желая, чтобы любовь связала Бабетту и этого человека, покидает свою подпольную фабрику, оставив вместо себя служащего по имени Брабант, и прибывает на север страны. Джордж встречает его в Такседо в качестве представителя фирмы Дюлонга и Петита, они садятся на поезд и мчатся в Такседо-парк, чтобы присоединиться к остальным и, если получится, перехватить шестое письмо, если только Герцогиня его ещё не написала. Прибыв в Нью-Йорк, они останавливаются в отеле «Ритц» и приступают к поискам Брабанта. Бабетта в своем будуаре перебирает полотенца, когда дверь неожиданно распахивается и входит Женевьева.
Глава XXXI
У Ван-Тайнов подавали чай. Гости группами по трое-четверо расположились на просторной лужайке, в тени грушевых деревьев. Бабетта и Лефлёр заняли столик в укромном уголке. В солнечном свете полированное серебро чайного сервиза мерцало и отбрасывало зайчики, и она поведала ему всю историю. Когда она закончила, на минуту воцарилось молчание; он потянулся к висевшей у него на боку маленькой перламутровой сумочке с сигаретами.
Вытащил одну, зажег спичку.
Она потянулась к нему.
Сигарета тотчас же зажглась.
— Ну и? — улыбнулась она; захлопала своими длинными ресницами — о да, прошлым летом в Голландии этим взглядом восхищался сам Рембрандт!
— Ну, вот… — уклончиво отозвался он и сменил позу, положив ногу на ногу; о да, ту самую ногу, которая столь часто вела Гарвард к футбольным победам!
— Как видишь, я всего лишь игрушка, — вздохнула она, — а я всегда, ради тебя, хотела стать чем-то большим, — почти прошептала она.
— В ту ночь, — импульсивно воскликнул он, — ты ведь сделала это?
Она покраснела.
— Может быть.
— И тогда, в лимузине Ченси Уиддекомбса, когда…
— Т-с-с! — выдохнула она. — У слуг есть уши. О! Как я устала от этой жизни! Что я ем на завтрак? Всегда грейпфрут! Прогулки в экипаже — и где! — всё там же! Да разве это жизнь? О, нет!
— Бедная девочка! — посочувствовал он.
— Как страшно, — продолжала она, — не есть ничего, кроме пищи, не носить ничего, кроме одежды, и не жить нигде, только здесь, или же в городе!
Грациозным жестом руки она указала в сторону города.
Воцарилось молчание. Со стола на лужайку скатился апельсин, а затем опять перекатился на стул, где и остался лежать, весь оранжевый и светлый в лучах солнца. Они смотрели на него, не произнеся ни слова.
— Ну почему, почему мы не можем пожениться? — начал он.
Она перебила.
— Прошу тебя, не надо! Неужели ты думаешь, что мне на жизнь будет достаточно твоих доходов? Я… я живу у конюшни, с вонючими лошадями, с людьми, от которых пахнет лошадьми! О, нет — ведь я такая эгоистка!
— Ты не эгоистка, дорогая! — перебил он.
— Да, эгоистка! — продолжала она. — Неужели ты думаешь, что я смогу вынести тайные насмешки тех, кто называет себя моими друзьями? О, да, они будут насмехаться надо мной, когда увидят, как я еду в твоем «Саксоне». Нет, Гордон! Сегодня утром я выезжала в центр города по частям, в двух «Пирс-Арроусах»! Ведь мне это необходимо!
— Но, дорогая, — снова попытался вклиниться он, — я…
— Не надо извинений! Ты говоришь, что нам не нужна ложа в опере? Мы можем брать места в партере? Но я не могу спать нигде, кроме ложи! Я должна буду всё время бодрствовать и выносить тайные насмешки тех, кто называет себя моими друзьями! О, да, они будут надо мной смеяться!
Он на мгновение задумался; когда он клацнул губами, послышался знакомый резкий шум — он всегда так делал в детстве, когда они играли вместе в Центральном парке, тогда еще принадлежавшем его семье.
Он взял её руку в свою — в ту самую руку, которая в те времена, когда его звали «Красавчик Брабант» и он был питчером, принесла Йелю множество бейсбольных побед. Ему вспомнились жаркие томные дни прошедшего лета, когда они читали друг другу вслух римскую историю Гиббона и трепетали над нежными пассажами о любви.
На лужайку, спотыкаясь, вышла миссис Ван-Тайн — она споткнулась о траву, а затем споткнулась о чайный столик.
— Милые мои, что вы тут делаете? — добродушно, но с подозрением, спросила она. — Все вас ждут! — Она повернулась к Жюлю. — Все подумали, что это вы в шутку спрятали мячи для поло, и все на вас в ярости!
Он устало улыбнулся. Какое ему дело до мячей для поло и всей остальной позолоченной мишуры этого мира, от которого он отказался навеки?
— Они на кухне, в ящике с мылом, — медленно произнёс он, и неторопливо побежал к аллее своей знаменитой рысцой, благодаря которой он стал капитаном раннеров в Принстоне.
Бабетта сердито повернулась к матери.
— Ты его обидела! — воскликнула она. — Ты холоднокровная и жестокая, корыстная и бессердечная, огромная и жирная! — и она толкнула мать на чайный столик.
Солнце медленно скрылось с глаз, и еще долго после того, как все остальные одевались и раздевались к ужину, Бабетта сидела и смотрела на апельсин, катившийся с лужайки на стол; она думала о том, что он, пусть и на свой нехитрый манер, всё-таки разгадал тайну жизни.
Глава XXXII
Бабетта, за которой следовал почтительный дворецкий с её чемоданами, вышла из дома, оглянулась и разглядела в дверях силуэт графини Дженавры.
— Счастливого пути! — воскликнула графиня.
Лефлёр ждал у ворот, мотор его «Саксона» урчал от нетерпения. Она села на переднее сиденье. Закутанная в меховые полости, одеяла, шубы, старую мешковину и хлопковую парусину, она бросила последний взгляд на дом. Блистательный стиль внешнего убранства эпохи Седрика I подчеркивался бликами, присущими раннеанглийским окнам. В дверном проеме эпохи Елизаветы виднелась внушительная фигура матушки Бабетты.
Дворецкий почтительно подтолкнул авто, и они отправились в зигзагообразный путь по длинному пустынному шоссе. Деревья клонились вниз, как бы стараясь им помешать, но тут же, как только они пролетали мимо, деревья выпрямлялись. Лефлёр, держа ногу на сцеплении, чувствовал, как на него накатывает неудержимая радость, когда они, подпрыгивая вверх и вниз, вперед и назад, на безумной скорости подъезжали к городу.
— Джон, я знаю… — сказала она, затем умолкла и едва заметно вздохнула — … что ты думаешь, — чуть слышно прошептала она и замолчала; слышно было, как скрипят её зубы во рту.
— Ангхлт, — сказала она, когда они миновали Бриджпорт.
И не успели они доехать до Гринвича, как он ей ответил:
— Гслаппп!
Они проскочили город, показавшийся одним сплошным пятном. Он увеличил скорость. Откинувшись на его плечо, она почувствовала, как её захлестывает волна глубокой и полной радости. Это была жизнь — и даже больше, чем жизнь! Омывавший её холодный воздух заставил напрячься и остыть все её чувства. Резко, словно получив удар хлыстом, она почувствовала, как всё — вся её жизнь — резко выступает на фоне этой поездки. Она подумала, как было бы хорошо, если бы всё на свете можно было решить с помощью жала холодной ночи и «тук-тук-тук» мотора!
До сих пор они шли на паре цилиндров. Теперь он запустил еще пару, и машина, на секунду накренившись на передний мост, вновь выправилась и помчалась с удвоенной скоростью. В суматохе переключения его правая рука освободилась и обвилась вокруг неё. Она не сопротивлялась.
Они мчались всё быстрее и быстрее. Он ещё сильнее нажал на рулевую передачу, и в ответ на его нажатие машина бросилась вперед, как послушный жеребец. Понимая, что они опаздывают, он запустил последнюю пару цилиндров. Машина, кажется, тоже поняла, что от неё требуется. Она остановилась, три раза пробуксовала на месте и понеслась вдвое быстрее прежнего.
Они ехали все дальше и дальше. Машина вдруг остановилась, и он инстинктивно, как опытный механик, понял: что-то случилось. Осмотрев машину, он увидел, что одна из шин была проколота. Он стал смотреть, насколько серьезна была поломка. Они наехали на булавку, и резина шины порвалась в клочья! Они принялись искать запасную шину. Искали на заднем сиденье, под машиной, в кустах у обочины. Шины не было нигде! Придется чинить старую. Джон зажал губами дыру, надул камеру и заткнул отверстие носовым платком.
Они продолжили свой путь, но через несколько миль неровности дорожного полотна понемногу протерли платок, и машина опять встала. Они пробовали всё: листья, камни, куски асфальта. Бабетта даже пожертвовала жевательную резинку, чтобы залепить зияющую дыру, но через несколько миль протерлась и она.
Оставалось лишь одно: снять шину, въехать в город на трех колесах и нанять человека, который бы бежал рядом с машиной и поддерживал бы её вместо четвертого колеса. Не успела эта мысль прийти им в голову, как они стали действовать. Три свистка и вопль «Люди!» в одно мгновение собрали толпу деревенских мужланов, из которых выбрали одного поумнее — ему и доверили трудное дело.
Он занял место у брызговика, и они вновь отправились в путь. Вскоре скорость увеличилась до сорока миль в час. Мужлан, до этого легко бежавший рядом, теперь запыхался и с трудом за ними поспевал.
Темнело. Ощущая рядом с собой пальто Джона с воротником из крысиного меха, Бабетте страстно захотелось посмотреть ему в глаза и почувствовать, как его губы касаются её щеки.
— Джон! — прошептала она. Он повернулся к ней. Несмотря на грохот мотора и громкое плебейское дыхание крестьянина, она услышала, как вздымается его сердце от нахлынувших чувств.
— Бабетта! — сказал он.
Она вздрогнула, тихо всхлипнула, и звук её голоса потонул в реве ремня привода вентилятора.
Он с достоинством, не торопясь, но неумолимо, заключил её в свои объятия, и
Следующая часть захватывающей истории мистера Беспардонного будет напечатана в июльском номере.
Оригинальный текст: The Usual Thing, by Robert W. Shameless (F. Scott Fitzgerald).