Ф. Скотт Фицджеральд
Жар
Героев подобных рассказов обычно зовут «мистер Икс» или «некий Х.Б.»; к этой истории имело отношение множество людей, так что с большой вероятностью один из них обязательно прочитает этот рассказ и будет утверждать, что именно он и есть главный герой. А что касается популярной отговорки «Все персонажи вымышлены, любое сходство с реальными людьми является совпадением», можно даже не пытаться — не поможет!
Не будем секретничать и сразу объявим, что герой этого рассказа — Эммет Монсен, поскольку именно так (или почти так) звучит его настоящее имя. Три месяца назад из иллюстрированных журналов и газетных новостей можно было узнать, что он только что вернулся из Омиджи на пароходе «Фуматаки Нагурша» и сошёл на берег в порту Лос-Анжелеса, везя с собой ценную информацию о тропических приливах и тропических грибах. В иллюстрированных журналах о нем писали потому, что он был стройный и темноволосый красавец тридцати одного года от роду, великолепно выходил на всех фотографиях и, глядя на него, фотографы всегда говорили: «Прошу вас, мистер Монсен, ну ещё разок! Вашу улыбочку!»
А теперь воспользуемся привилегией современных писателей и начнем рассказ заново, с другого места: начнем его с того, что случилось в медицинской лаборатории в центре Лос-Анжелеса двое суток спустя после того, как Эммет Монсен покинул территорию порта.
***
Довольно симпатичная девушка разговаривала с молодым человеком, который занимался расшифровкой электрокардиограмм, или сердечных ритмов — записанных автоматическими инструментами характеристик органа, который никогда не славился точностью.
— Сегодня Эдди так и не позвонил! — сказала она.
— На слезы не обращай внимания, у меня опять гайморит, — ответил он. — Держи, вот тебе новые кардиограммы для той истории болезни!
— Благодарю! Как ты считаешь: если до свадьбы осталось меньше месяца — ну, по крайней мере, никак не позже Рождества — жених должен звонить невесте каждое утро?
— Ну, знаешь ли… Если его уволят из «Вэдфорд Дан Санс», вы вряд ли сможете позволить себе даже дешевую свадьбу!
Лаборантка аккуратно вывела «Вэдфорд Дан Санс» сверху на первой кардиограмме, произнесла типично калифорнийское краткое и емкое ругательство, стерла только что написанное и вписала в графу имя пациента.
— Эти кардиограммы нужно передать в… — добавил лаборант.
Он не закончил, потому что зазвонили телефоны, и это был точно не Эдди; звонили сразу два врача, и оба злые. Юная дамочка лихорадочно задвигалась, словно получила гальванический импульс, и спустя пару минут уже сидела в автомобиле 1931 года выпуска, направляясь в один из пригородов, благодаря которым Лос-Анжелес слывёт самым обширным городом в мире.
Первый пункт назначения вызывал волнение — она направлялась в загородный дом юного Карлоса Дэвиса; до сих пор ей доводилось видеть его лишь в мерцающем свете кинопроектора, да еще разок в системе «техниколор». С сердцем Карлоса Дэвиса было все в порядке, оно работало как часы, а кардиограмму она везла к его жильцу, занимавшему небольшой домик на территории имения Дэвиса, изначально предназначавшийся для его матери. И если Дэвис был не на студии, она вполне могла случайно его там повстречать!
Но этого не произошло; доставив кардиограмму по адресу, девушка на время исчезает из нашего повествования.
А сейчас, как обычно пишут в сценариях, камера перемещается внутрь дома, а мы следуем за ней.
Этим жильцом был Эммет Монсен. Он сидел в кресле и глядел на залитый майским солнцем сад, а доктор Генри Кардиф в это время вскрывал своими большими руками конверт, чтобы посмотреть на кардиограмму и ознакомиться с приложенным к ней медицинским заключением.
— Я прожил там на год больше, чем нужно, и пил воду, как последний дурак! — сказал Эммет. — Мой тамошний коллега как-то раз поделился со мной своим правилом: за двадцать лет он не выпил ни капли местной воды — он пил только виски! Выглядел он слегка подсушенным, кожа была как у мумии; впрочем, он мало чем отличался от среднего англичанина.
В дверях столовой из темноты промелькнула горничная, и Эммет её окликнул.
— Маргерилла! Вас ведь так зовут?
— Да, мистер Монсен!
— Маргерилла, если позвонит мисс Эльза Халлидей, позовите меня; для всех остальных меня нет дома. Запомните: мисс Эльза Халлидей!
— Слушаюсь, сэр. Я видела её в кинокартине. Мы с Фрэнком…
— Вот и хорошо, Маргерилла! — вежливо перебил он.
Доктор Кардиф, закончив читать, встал и сделал с полдюжины гигантских шагов; его взгляд остановился на люстре, словно именно там, как ангелы-хранители, притаились годы его врачебной практики.
— И что? — спросил Эммет. — Опухоль? Однажды я по ошибке проглотил кусочек гриба — перепутал с креветкой. Может, он пророс у меня внутри? Знаете, они ведь как женщины, прицепятся и… Ну, я имею в виду, как обычно говорят о женщинах…
— Это не рентгеновский снимок, — произнес доктор Кардиф каким-то чересчур приятным голосом, — это кардиограмма. Помните, вчера я попросил вас прилечь и прикрепил к вам датчики?
— Да, — ответил Эммет. — Можно, я открою окно?
Он хотел было встать, но над ним тут же, не давая ему подняться, нависла рослая фигура доктора.
— Мистер Монсен, вам сейчас следует оставаться в полном покое на этом самом месте. Чуть позже мы решим вопрос о средствах транспортировки.
Он окинул взглядом все вокруг, словно где-то тут мог притаиться вход в метрополитен или откуда-нибудь из угла могла вдруг вылезти стрела небольшого подъемного крана. Эммет продолжал сидеть, ожидая, что будет дальше; его красивые глаза широко раскрылись и смотрели с тревогой.
— Жар я почувствовал ещё на корабле, поэтому решил отлежаться в Калифорнии. Но если эта картинка доказывает, что у меня что-то серьёзное, я желаю об этом знать!
Доктор Кардиф решил говорить без утайки.
— Ваше сердце увеличилось в размерах до… — он замялся.
— До опасной степени? — продолжил за него Эммет.
— Но не до критически опасной! — ответил доктор Кардиф.
— Продолжайте, доктор! — произнес Эммет. — И что? Оно скоро откажет?
— Ну что вы! — возразил Кардиф. — Разве можно делать такие выводы? У меня были случаи, когда казалось, что пациент и двух часов не проживет…
— Ближе к делу! — воскликнул Эммет. — Простите, доктор, но я уже не ребенок. Я сам лечил людей от тифа и дизентерии! Какие у меня шансы? Десять процентов? Один процент? Когда и при каких обстоятельствах я покину этот прекрасный пейзаж?
— В целом, всё зависит только от вас, мистер Монсен.
— Хорошо. Я сделаю все, что вы скажете. Думаю, мне противопоказана физическая активность, мне нельзя пить, и нельзя выходить из дома, пока не станет ясна точная причина заболевания…
В дверях появилась горничная.
— Мистер Монсен, звонит Эльза Халлидей, и меня аж до костей пробрало…
Эммет вскочил еще до того, как доктор успел встать со стула, и мигом очутился у телефона в буфетной.
— Эммет, я все утро думала о тебе, — произнес голос в трубке, — но сегодня днем у меня дела. Что говорит доктор?
— Говорит, что я в порядке, просто чуть-чуть переутомился, так что надо несколько дней отдохнуть. Знаешь, Эльза, если не считать нескольких минут в порту, я тебя не видел вот уже два года!
— Два года — это очень много, Эммет!
— Не говори со мной так! — попросил он. — Приезжай сразу, как только сможешь!
Повесив трубку, он понял, что в буфетной он не один. Он заметил лицо Маргериллы, а за плечом у неё маячило совсем другое лицо, на которое он посмотрел рассеянно и равнодушно, словно оно было ненастоящим, как картинка с журнальной обложки. Лицо принадлежало девушке, оно было круглым и с круглыми глазами — в общем, ничего из ряда вон, хотя выражение, с которым девушка на него смотрела, было исполнено чудесного внимания и такого приятного и зачарованного удивления, что ему даже захотелось сказать что-нибудь в ответ. Не то чтобы оно спрашивало: «Неужели это ты?», как это иногда бывает у девушек; скорее, это был вопрос: «Неужели вас занимает вся эта чепуха?». Или это было утверждение: «Мы, кажется, протанцуем вместе до конца этой песни», добавляя: «и этого танца я ждала всю жизнь!». На все эти вопросы и утверждения, читавшиеся в улыбке девушки, Эммет ответил немигающим взглядом.
— Чем могу вам помочь? — наконец, произнес он.
— Скорее, наоборот, мистер Монсен! — девушка говорила с придыханием. — Чем я могу вам помочь? Меня прислали из агентства «Секретарские услуги мистера Расти», я мисс Трейнор. У меня есть рекомендации от мистера Рачоффа, композитора, который на той неделе отбыл в Европу…
Она протянула ему рекомендательное письмо, но Эммет был всё ещё не в настроении.
— Никогда о нем не слышал, — объявил он, но затем добавил: — То есть, я о нем слышал! Но в рекомендации я не верю. — Он посмотрел на неё пристально, почти с осуждением, но она вновь улыбнулась; казалось, она была согласна, что рекомендации — это чепуха, да и сама она всегда так думала и была рада, что кто-то произнес это вслух.
Эммет встал.
— Печатать будете здесь, в комнате на первом этаже. Маргерилла вас проводит.
Он кивнул и вернулся в гостиную, где обнаружил доктора Кардиффа; тот был занят какими-то тайными переговорами с дамой в накрахмаленном белом халате. Переговоры шли столь напряженно, что их не прервало даже появление Эммета — еще некоторое время после того, как Эммет уселся на стул, разговор в виде назойливого бормотания продолжался.
— Это мисс Хэпгуд, ваша дневная сиделка, — произнес, наконец, вслух доктор Кардиф.
Скромная дама, фигура которой напоминала колокол, бросила оценивающий взгляд и улыбнулась Эммету.
— Я ей обо всем рассказал, — продолжил доктор.
Сиделка это подтвердила, показав испещренный записями блокнот.
— И попросил её периодически звонить мне в течение дня. Так что можете быть уверены, что уход за вами будет самый лучший, ха-ха!
Сиделка тоже издала смешок. Эммет так и не понял, в чем была шутка.
Затем доктор «побежал» — этот процесс состоял из нескольких этапов: доктор несколько раз хватал свою сумку, ставил её обратно, писал какие-то дополнительные предписания, отправил сиделку искать забытый где-то стетоскоп; в конце концов, доктор блокировал гостиную, застыв в дверях всей своей грузной фигурой. К этому времени Эммет, у которого не было под рукой секундомера, заключил, что «бежать» было лишь фигурой речи, обычно употребляемой докторами у одра больного.
— Мистер Моппет! — произнесла сиделка. — Думаю, для начала нам следует получше познакомиться.
Эммет уже почти было приготовился произнести вслух своё настоящее имя, но она добавила:
— Думаю, вам обязательно надо знать, что я слегка неуклюжа. Понимаете, о чем я?
Много путешествовавшему Эммету доводилось слышать вопросы на языках, которых он не понимал, но ответить на которые можно было знаками; на этот раз он оказался в тупике. «Сожалею» было не совсем то, что требовалось, «Как жаль!» — тоже. Из затруднительного положения его выручило появление в дверях юного Карлоса Дэвиса вместе с мисс Трейнор. Дэвис родился в захолустном городке, в штате Дакота, и не обладал никакими актерскими талантами, которые ему приписывали — ему никак нельзя было поставить в вину то, что он родился со скромным даром к имитации и был необычайно красив.
Эммет встал.
— Привет, привет! — произнес Дэвис. — Случайно наткнулся на доктора, и вот пришел спросить, не могу ли я чем-нибудь помочь?
— Право, вы так добры…
— Знайте, что я всегда к вашим услугам! Я оставил свой личный номер вашей… вашей… — его глаза с явным удовольствием остановились на миссис Трейнор, — … секретарше! В телефонной книге его нет, а у неё теперь есть! — Он умолк. — То есть, у неё теперь есть мой телефон! Ну, я побежал. Мне сегодня еще на радио выступать, боже ж ты мой!
Он меланхолично покачал головой, церемонно, словно придворный королевы Елизаветы, поклонился на прощание и удалился, переместившись в прихожую широкими шагами атлета. Эммет взглянул на мисс Трейнор.
— Вы даже бровью не повели, — сказал он, — словно не заметили эту воплощенную девичью грезу!
— Старалась не замечать, — холодно произнесла она, — но это было невозможно физически. Будут какие-нибудь указания?
— Да. Садитесь, я расскажу в общих чертах о предстоящей работе.
Она напомнила ему девочку, по которой он «сох» в возрасте семи лет; ему очень захотелось спросить, не она ли та самая девочка, пусть ни имя, ни возраст совпасть никак не могли.
— Я написал нечто вроде научного трактата. Уже прислали несколько экземпляров, лежат на кухне. Книга завтра выходит в свет, но никто не станет её читать. — Он вдруг посмотрел ей прямо в глаза. — Вас сильно волнует вопрос о том, как зарождаются приливные волны? В смысле, вы бы купили книгу об этом?
— Ну, — последовала пауза, — при определённых обстоятельствах, да!
— Хм, да вы дипломат?
— Честно говоря, не купила бы, если бы знала, что могу получить её в подарок от автора!
— Ну да, дипломат, без сомнений! — хмыкнул он. — Полномочный посол! Ну, неважно. Как бы там ни было, эта книга затеряется в географических отделах нескольких сотен библиотек. А между тем у меня родилась идея приключенческого романа, и я кое-что набросал — несколько тысяч листов. Посмотрите, там в холле стоит портфель?
— Мистер Моп… — неодобрительно вклинилась в разговор сиделка, но Эммет тут же произнес: — Минуточку, мисс Хэпгуд! — И когда мисс Трейнор принесла портфель, он продолжил: — То, что отмечено красным карандашом, нужно перепечатать на машинке, а затем я еще раз просмотрю материал.
— Хорошо.
— Вы, кажется, из Бостона? — спросил он.
— Да. По акценту догадались?
— Я сам родился в Нью-Гемпшире.
Они непринужденно посмотрели друг на друга; их мысли сейчас витали далеко, на другом конце страны. Очевидно, мисс Хэпгуд неверно истолковала выражение их лиц, поскольку решительно прервала разговор.
— Мистер Моп! У меня инструкции, и прежде всего нам с вами следует начать лечение!
Она бросила взгляд на дверь, и мисс Трейнор, уразумев, кого именно она имела в виду, говоря «прежде всего», подхватила портфель и удалилась.
— Для начала нам следует лечь в постель! — произнесла мисс Хэпгуд.
Несмотря на двусмысленность этой формулировки, мысли Эммета, поднимавшегося вслед за сиделкой по лестнице наверх, вполне годились для публикации даже в «Друге детей».
— Я не стану вам помогать идти, мистер Моппет, потому что я неуклюжа, но знайте, что доктор рекомендует вам передвигаться медленно, крепко держась за перила — смотрите, вот так!
Оказавшись на лестнице, Эммет не смотрел по сторонам, но до него тут же донесся скрип дерева, за которым последовал короткий извиняющийся смешок.
— Тут, в Калифорнии, строят так непрочно, да? — хихикнула она. — Не то, что в восточных штатах!
— А вы с востока? — спросил он, стоя на верхней ступеньке лестницы. — Ах, да! Вы ведь родились и выросли в Айдахо!
Он присел на край кровати и развязал шнурок на ботинке, разозлившись от того, что совсем не чувствует себя больным, несмотря на болезнь.
— Болезни должны проявляться внезапно, — вслух произнес он, — как бубонная чума!
— А я никогда не брала пациентов с бубонной чумой! — самодовольно отозвалась мисс Хэпгуд.
Эммет посмотрел на неё.
— Да? Никогда не брали?
И вновь склонился к ботинкам, но она уже стояла на коленях и умело возилась с его шнурками, словно играла пальцами в «веревочку».
— Брюки я сниму сам! — быстро проговорил он. — Пижама в чемодане. Я ещё не все вещи успел распаковать.
После поисков мисс Хэпгуд вручила ему парадную сорочку и вельветовые брюки — к счастью, Эммет заметил блеск запонок до того, как сорочка оказалась на нем.
Когда он, наконец, очутился в постели, выпив пару таблеток и засунув в рот термометр, мисс Хэпгуд, глядя в зеркало и водя его расческой по своим аккуратным блестящим волосам, произнесла:
— Красивые у вас вещи… Я последнее время работала в домах, где на вещи было даже плюнуть противно! Хорошо, что я попросила доктора Кардифа подыскать мне настоящего джентльмена — я ведь истинная леди!
Эммет сел в постели и вытащил термометр.
— Послушайте! Я собирался лечь в постель лишь только после ухода мисс Эльзы Халлидей, а она еще даже не успела прийти!
— Я дала вам две таблетки снотворного, мистер Моп!
Он свесил ноги с кровати.
— Дайте рвотное! Как сделать так, чтобы эти таблетки вышли?
— У пациентов с сердцем нельзя вызывать спазмы!
— Что ж, тогда посплю немного, — смирился отчаявшийся Эммет. — Мисс Халлидей все равно придет только где-то через пару часов.
— Но в таком положении вы не сможете спать!
— Я всегда засыпаю, лежа на локте.
Она уложила его на спину, впервые за время их знакомства проявив ловкость.
Проснулся он на следующее утро и слегка испугался, едва открыв глаза. На дворе был все тот же май, но сад в имении Дэвиса за ночь расцвел; повсюду распустилось множество роз, распространявших и на крыльце, и за каждым окном клубок сладких пронизывающих ароматов. Но Эммет всё ещё был под воздействием своего вчерашнего бессильного и вынужденного согласия.
Он дважды позвонил; об этом сигнале он условился с секретаршей. Когда она явилась, он сел, опираясь на подушку — а затем, под действием её заразительного взгляда, тоже посмотрел за окно.
— Как их много, правда?
— Я бы не возражала, если бы они росли прямо в этой комнате! — сказала мисс Трейнор.
— Мисс Халлидей вчера приходила? — с нетерпением спросил он.
— Да, но вы спали. А сегодня утром она прислала цветы.
— Какие?
— Розы. «Красоту по-американски».
— А у крыльца какие растут?
— Вон там «Талисманы», а там — немного «Сесиль Брюнер».
— Хорошо. Главное, следите, чтобы меня будили, если приходит мисс Халлидей! А то я уже чувствую себя как «несчастный больной»; мне даже кажется, что доктор и сиделка сговорились держать меня в «замороженном» состоянии.
Она открыла окно, сорвала розу и бросила её ему на подушку.
— Вот во что можно верить, — сказала она, а затем с оживлением добавила: — Вам принесли почту, она внизу. Некоторые любят начинать день с просмотра почты, хотя мистер Рачофф, например, всегда предпочитал планировать работу на день до чтения газет.
Эммет, почувствовав легкую злость по отношению к мистеру Рачоффу, взвесил все варианты.
— Я бы хотел, чтобы вы выяснили, когда она приедет, но постарайтесь не привлекать внимания. Что же касается работы… Пока не узнаю, что планирует этот доктор, мне не до неё. Как бы мне взглянуть на блокнот сиделки?
— Я сейчас вызову мисс Хэпгуд. Она завтракает.
— О, нет! — твердо сказал он.
Он почти встал с кровати, и вдруг мисс Трейнор уступила. Завладев медицинским заключением, Эммет несколько минут внимательно его изучал; затем он торопливо встал с постели, одной рукой схватил домашний халат и три раза позвонил, вызывая сиделку. И еще выругался — надеясь, что мисс Трейнор не разобрала его слов.
— Сами почитайте! Я должен лежать три часа на правом боку, а затем просить сиделку осторожно перевернуть меня на левый! Это же инструкции для гробовщика — Кардифф только забыл туда вставить пункт о бальзамировании! Немедленно ему позвоните, уж я с ним поговорю!
***
С того момента, как мисс Трейнор дала Эммету прочитать заключение, общий характер заболевания изменился. Позднее она признавалась, что ей очень хотелось схватить бумагу и броситься вон из комнаты, но её остановила лишь возможность преследования — это была большая из двух зол.
Час спустя в гостиной Эммет говорил доктору Кардифу:
— Я ознакомился с заключением. Я не смогу прожить в таком режиме полгода!
— Мне уже доводилось слышать подобное, — сухо отвечал доктор Кардиф. — Множество людей говорили: «Если вы всерьез считаете, что я буду лежать в этой… постели, то вы, должно быть, сошли с ума!» А через несколько дней, испугавшись, становились послушными, словно…
— Да не могу я целыми днями смотреть в потолок! И эти обмывания в постели, и это судно, и диета из каш — вам же потом придется лечить чокнутого!
— Раз вы сами настояли на ознакомлении с медицинским заключением, мистер Монсен, то могли бы дочитать его до конца! Там есть рекомендация о чтении — сиделка будет читать вам вслух; по утрам в течение получаса вы будете знакомиться с почтой, подписывать чеки и так далее. Я лично считаю, что вам повезло, что вы заболели именно здесь, посреди этого прекрасного сада…
— Я с вами согласен, — перебил его Эммет, — но к делу это отношения не имеет! Я просто не смогу — я в двенадцать лет сбежал из дома и смог сам добраться до Техаса!
Доктор встал.
— Но вам уже не двенадцать лет! Вы взрослый человек! — Он стянул с Эммета халат. — Так что, сэр… — Он надел ему на руку манжету аппарата для измерения давления и метроном принялся уныло отсчитывать секунды. Доктор Кардиф посмотрел на шкалу и выпустил воздух из манжеты; затем рядом с пациентом возникла мисс Хэпгуд, и Эммет почувствовал укол в руку.
— А теперь ведем мистера Монсена наверх, — сказал доктор Кардиф.
— Я вполне смогу дойти наверх сам…
Мисс Трейнор, несмотря на всё читавшееся у неё на лице очарование, была девушкой серьёзной, вдумчивой и редко шла на поводу у интуиции. Но и она никак не могла отбросить настойчивых сомнений: не заблуждается ли доктор Кардиф? Сомнения еще больше усилились, когда на следующий день она замешкалась в дверях у кухни.
У Маргериллы был выходной, и до мисс Трейнор донесся ставший еще более беспомощным голос мисс Хэпгуд.
— Мистер Монсен, да разве можно готовить с температурой 103 градуса?
— Вспомните гуннов, — ни к селу, ни к городу произнес Эммет, прокручивая мясо. — Они засовывали куски мяса под седла и так и ездили целый день, а мясные волокна при этом разрушались.
— Мистер Монсен!!!
Мисс Трейнор вздохнула — он казался ей очень привлекательным мужчиной — и вошла сообщить свои новости.
— Звонила секретарша мисс Халлидей. Сказала, что мисс Халлидей полчаса назад сюда выехала.
— Пусть подождет внизу! — воскликнул Эммет, тут же бросив мясорубку.
В спальне мисс Хэпгуд протерла его влажным полотенцем, и он, приклеившись к ней, словно рыба-лоцман к акуле, выбрал себе одежду.
В его жизни это был важный момент. Именно лицо Эльзы на киноэкране в Цейлоне открыло ему, что он свалял дурака, бросив её, и выражение лица встречавшей его в порту три дня назад Эльзы это подтвердило. И вот теперь он должен смотреть ей прямо в глаза лишь для того, чтобы увильнуть, спрятаться и уклониться — и все потому, что он не знал, что ждет его во мраке следующего дня и следующего часа.
— А у нас нормальная температура! — произнесла мисс Хэпгуд, и словно эти слова стали сигналом, вся безупречная одежда Эммета вмиг вымокла от пробившей его испарины.
— Постарайтесь подобрать все, как на мне, — велел он. — Она приедет с минуты на минуту!
В дверь постучалась мисс Трейнор и объявила, что гостья ждет внизу; Эммет и её привлек к поискам чистой одежды. Он осторожно переоделся в ванной и спустился вниз.
Эльза Халлидей была брюнеткой с теплым румянцем, отлично выходившим на пленке; глаза её под длинными ресницами были исполнены неги, тишины и обещаний. Не считая Хейди Ламарр, за последние два года никто не взмывал на вершины кинокарьеры быстрее неё. Эммет её не поцеловал, а просто молча встал рядом с креслом, где она сидела, взял её за руку и посмотрел в глаза — а затем отошёл и сел в кресло напротив, на мгновение задумавшись не о ней, а о том, сможет ли он удержать под контролем испарину у себя на лице и на груди?
— Ну, как ты? — спросила Эльза.
— Гораздо лучше. Давай не будем об этом говорить. Еще чуть-чуть, и я совсем выздоровею и снова буду в порядке.
— А доктор Кардиф сказал иначе.
При этих словах майка на Эммете внезапно взмокла.
— Ты разговаривала с этим ослом обо мне?
— Совсем немного. Он сказал, что ты сейчас должен быть очень внимательным к себе.
Эммет решил сменить тему разговора.
— Твои последние работы, Эльза, великолепны! Я это знаю, хотя думаю, что отстал на пару фильмов. Я смотрел их в кинотеатрах среди публики, в которой мало кто мог даже прочесть титры — но я видел, как они на тебя смотрели, и как их губы двигались вместе с твоими. Я видел, что ты смогла увлечь даже их!
Её взгляд словно устремился куда-то вдаль.
— Да, это самая романтическая часть моей работы, — сказала она. — Доставлять радость людям, которых никогда не узнаешь.
— Да! — согласился он.
Нельзя ей такие вещи говорить, подумал он, вспоминая сюжеты «Женщины из Порт-Саида» и «Девушки для праздников».
— У тебя большой талант: ты умеешь быть живой, — сказал он через некоторое время. — Ты словно те художники пятнадцатого века, которые открыли движение там, где движения быть не могло…
Он понял, что говорит слишком сложные для её понимания вещи, и тут же отступил:
— Когда мы с тобой были близки, твоя красота слегка меня пугала.
— А я мечтала, что мы с тобой поженимся, — отозвалась Эльза, словно очнувшись.
Он кивнул.
— Я чувствовал себя, словно те банкиры, что везде появляются с оперными певицами — будто купили себе их голоса, как грампластинки!
— Да, ты многое сделал для моего голоса, — сказала Эльза. — Я все ещё храню и пластинки, и фонограф, и в следующей картине я буду петь сама. И те репродукции Пикассо — я всем говорю, что это подлинники, хотя теперь у меня очень развился вкус: я получаю кое-какую информацию о том, какие картины вскоре будут в цене. Помню, как ты говорил мне о том, что картина может быть лучшим вложением денег — даже лучше, чем драгоценности…
Она вдруг умолкла.
— Послушай, Эммет, я приехала сюда вовсе не затем, чтобы вспоминать о прошлом. Возможно, завтра опять начнутся съемки, и мне хотелось с тобой повидаться, пока у меня есть время. Ну, как бы наверстать, понимаешь? Поговорить по-настоящему обо всем, да?
На этот раз едва прислушивался уже Эммет. Его сорочка взмокла от пота и он, думая, что на воротничке вот-вот появится предательское темное пятно, застегнул свой легкий пиджак на все пуговицы. Затем опять стал внимательно слушать.
— Два года есть два года, Эммет, и мы вполне можем перейти прямо к делу. Ты мне очень помог, и я всегда полагалась на твои советы. Но два года…
— Ты вышла замуж? — вдруг спросил он.
— Нет, не вышла.
Эммету стало спокойней.
— Это все, что мне хотелось знать. Я уже не ребенок. С тех пор, как я уехал, ты, наверное, успела закрутить романы с половиной голливудских актеров…
— Вот именно этого я и не делала! — почти резко ответила она. — И это показывает, как мало ты меня на самом деле знаешь. И как далеко могут разойтись два человека!
Мир Эммета зашатался, когда он ответил:
— И это может значить как то, что у тебя никого нет, так и наоборот — что у тебя есть кто-то?
— И очень даже кто-то! — словно устыдившись ударения, её голос стал звучать не так оживленно. — Ужасно, что мне приходится это говорить, когда ты болен и, может, собрался… Я хотела сказать, что это ужасная ситуация для девушки. Но я очень занята: в кино артист — словно солдат, его время ему не принадлежит, будто он работает в лавке каким-нибудь приказчиком или…
— Так ты хочешь выйти за него замуж? — перебил её Эммет.
— Да! — с вызовом ответила она. — Но не знаю, скоро ли. И не спрашивай, как его зовут, потому что ты можешь впасть в забытье, а всякие журналисты могут подслушать и свести с ума любую!
— Ты ведь не на той неделе все это решила, надеюсь?
— Ах, я решила уже год тому назад, — с некоторым раздражением ответила она. — Пару раз мы чуть не уехали в Неваду, там по закону нужно пробыть всего четыре дня, и можно…
— Он надежный человек? Хоть это ты можешь мне сказать?
— Надежность — его второе имя! — ответила Эльза. — Стала бы я связываться с каким-нибудь «жучилой» или пьяницей! В следующем году я сама буду считаться весьма богатой дамой.
Эммет встал. В тот миг он мог с точностью предсказать, через сколько секунд влага проступит наружу сквозь подкладку его пиджака.
— Прости, я на минутку, — сказал он.
В буфетной он сначала оперся о раковину, а затем постучал в дверь комнаты секретарши.
— Избавьтесь от мисс Халлидей! — произнес он, бросив взгляд на бледное, застывшее и усталое лицо девушки в зеркале. — Скажите, что мне стало хуже, что угодно ей скажите, только чтобы её сейчас же в доме не было!
Не желая ни от кого сочувствия, он не хотел видеть лица вставшей из-за стола мисс Трейнор.
— И побыстрее! — без всякой необходимости прибавил он.
— Я поняла, мистер Монсен.
И он пошел, сначала держась за раковину в буфетной, затем — ухватившись за дверь, а потом – за спинку стула на кухне. В голове дикарским ритмом звучали презрительные слова: «Я думать не хочу о человеке, который хватается за стакан с виски всякий раз, когда что-то идёт не так».
Но он подошел к шкафу, где была бутылка бренди.
Безрассудного юношу, впервые глотнувшего спиртного, уносит вульгарная тяга к самовыражению: англичанина тянет ввысь, ирландца тянет подраться, француза — плясать, а американец склонен «колобродить», хотя это слово найдется не во всяком словаре.
Так вышло и с Эмметом: он принялся «колобродить». Это было предопределено с момента, когда коньяк вошел в соприкосновение с его жаром, и кульминация произошла, когда он сидел на кровати рядом с мисс Хэпгуд, пытавшейся извлечь его из насквозь промокшей одежды. Он вдруг куда-то испарился, и почти столь же внезапно объявился из гардероба, облаченный в нечто вроде саронга на бедрах и с цилиндром на голове.
— Я царь каннибалов! — произнес он. — Я сейчас спущусь в кухню и сожру Маргериллу!
— У неё сегодня выходной, мистер Монсен!
— Тогда я съем Карлоса Дэвиса!
Через мгновение по телефону из прихожей он уже говорил дворецкому мистера Дэвиса, что желает как можно скорее увидеть его хозяина.
Повесив трубку телефона, Эммет проворно отпрыгнул вбок, уклонившись от иглы шприца мисс Хэпгуд.
— Ничего не выйдет! — отрицательно помахал он пальцем у нее перед носом. — Чтобы действовать, я должен полностью себя контролировать. Мне нужны все мои силы!
Чтобы проверить последнее утверждение, он внезапно нагнулся и вырвал одну из балясин, поддерживавших лестничные перила.
Простота этого действия его очаровала. Он потянулся и вырвал ещё одну, а затем и следующую. Это было похоже на кошмар, в котором вырываешь собственные зубы с тревожным и благоговейным страхом.
Продолжение этой операции увлекло его вниз, на первый этаж. В руках у него оказалась одна из балясин, которой он намеревался оглушить мистера Дэвиса, как только тот войдет в дверь — в преддверии его приготовления и поглощения.
Но он допустил одну-единственную ошибку. Оказавшись вблизи кухни, он вспомнил о бутылке бренди и торопливо к ней приложился, практически тут же обнаружив себя (точнее, потеряв себя) у мешка картошки под кухонной раковиной; дубинка лежала рядом, а черная шелковая корона съехала набекрень.
К счастью, его сознания не достигли события нескольких последующих минут: он не заметил ни как мисс Трейнор выглянула в сумеречный сад и увидела там Карлоса Дэвиса, который шел напрямик, собираясь войти в дом к жильцу через черный ход, ни как мисс Трейнор шагнула наружу через кухонное окно, чтобы его перехватить.
— Привет, привет! Эй, всем привет, и все такое! Монсен желал меня видеть, а я считаю, что больным всегда нужно доставлять радость!
— Ах, мистер Дэвис, после того как вам позвонил мистер Монсен, позвонил его брат из Нью-Йорка! И мистер Монсен просил вам передать, что будет счастлив повидаться с вами позже, а лучше завтра.
Взмолившись, чтобы из кухни не раздалось ни звука, она услышала звук медленно катящейся по полу картофелины.
— Отлично, никаких проблем! — с жаром воскликнул Дэвис. — А у нас сценарий застрял. Сценарист загулял!
Он присвистнул, а затем бросил восхищенный взгляд на мисс Трейнор.
— Хотите, покажу вам свой бассейн? Я хотел сказать…
— Очень хочу! — сказала мисс Трейнор, а затем, чтобы заглушить похожие на стоны звуки из дома, произнесла изумительное: — Ах, слышите? Как раз от него звонок!
По лицу Дэвиса пробежало изумление, которое вскоре исчезло. Мисс Трейнор облегченно вздохнула.
— Ну, тогда всего хорошего, выше голову и все такое! — пожелал он ей.
Когда он удалился своим быстрым спортивным шагом, она шагнула обратно в кухню. Эммета Монсена под раковиной уже не было, но не было и никаких сомнений в том, где он был, поскольку было слышно, как из перил выдираются остальные балясины, как бьются оконные стекла, после чего раздался вопль:
— Я знаю, что это! Это хлоралгидрат, это клофелин, я его узнал по запаху! А ну-ка, сами сначала пейте!
Мисс Хэпгуд стояла на лестнице, беспомощно улыбаясь и протягивая ему стакан.
— Пей до дна! — воскликнул Эммет, все также безостановочно занимаясь разрушением лестничных перил, к которому теперь прибавилось вышвыривание вырванных балясин в сад через разбитое окно. — Когда заявится Кардиф, вы все будете лежать ровно в ряд в отключке еще до того, как он выпьет свою порцию! Неужели человеку нельзя и помереть спокойно?
Мисс Трейнор включила свет в холле, потому что на улице стемнело, и Эммет Монсен с неприязнью на нее посмотрел.
— Опять вы с этой вашей калифорнийской улыбочкой!
Слова сопровождались продолжительным треском доламываемых вверху лестницы перил.
— Я из Новой Англии, мистер Монсен!
— Да неважно это, вы тоже можете выписать себе чек. И выпишите чек мисс Хэпгуд!
Мисс Хэпгуд оказалась на высоте — возможно, призрак Флоренс Найтингел что-то нашептал ей прямо в ухо?
— Мистер Монсен, а если я выпью микстуру, вы ляжете в постель?
Она с надеждой подняла стакан хлоралгидрата.
— Да! — согласился Эммет.
Но как только она поднесла стакан к губам, мисс Трейнор бросилась вверх по лестнице и ударила её по руке, пролив жидкость.
— Кто-то должен здесь дежурить! — возразила она.
Вдруг показалось, что прихожая внизу заполнилась множеством людей — но это был лишь массивный доктор Кардиф и садовник Дэвиса с запиской в руках.
— Вон отсюда, доктор Гиппократ! — крикнул Эммет.
Его руки были заняты обломками дерева, он сделал несколько шагов назад и оперся спиной о то, что осталось от разломанных перил лестницы.
— Вас высадят в ближайшем порту! Выпишите ему чек, мисс Хэпгуд! Вы больше не лечащий врач, я сам буду себя лечить! Выписывайте чеки! И все убирайтесь!
Доктор Кардиф сделал шаг по лестнице, но Эммет помахал толстым поленом, с удовлетворением прорычав:
— Прямо по этим очкам! Без подкручиваний, прямо в цель! Надеюсь, ваши глазенки застрахованы?
Доктор остановился, а Эммет совершил тренировочный прицельный бросок, выключив небольшим обломком дерева свет в верхнем холле.
Затем вверх по ступеням медленно двинулся семидесятилетний садовник, протягивая Эммету конверт с запиской. Рука Эммета крепко сжала большое полено, но бесстрашное лицо старика напомнило ему об отце.
— Это вам от мистера Дэвиса, — произнес садовник без всякого выражения и сунул конверт в балконную щель, а затем двинулся по лестнице вниз.
Мир кружился вокруг Эммета, словно он находился в циклораме — и вдруг он заметил, что в холле уже никого нет. В доме не было слышно ни звука. Во власти последней волны напряжения, он поковылял вниз по лестнице, прислушиваясь. Издалека донесся звук хлопнувшей двери, затем послышался звук автомобильных моторов. Вытянувшись и прикоснувшись руками к ступеням, Эммет пополз обратно наверх.
Оказавшись на верхних ступеньках лестницы, он нащупал рукой конверт; улегшись на спину на полу, он разорвал конверт и достал письмо.
Уважаемый мистер Монсен! Я и не предполагал, в каком вы состоянии. Я видел, как балясины вылетали из окна, а одна даже попала в меня. Вынужден просить вас покинуть мой дом в срок до девяти утра завтрашнего дня.
Искреннее ваш, Карлос Дэвис.
Эммет сел, и его ноги случайно попали в пустое пространство, где раньше были поддерживавшие перила балясины. В доме теперь стояла абсолютная тишина — было слышно даже эхо, когда он на пробу швырнул последний обломок перил вниз с лестницы. Я сейчас же, сказал он себе, лягу в постель. В доме больше никого нет! Я победил!
***
Когда Эммет проснулся, ему показалось, что кругом совсем темно; чуть-чуть света было лишь в холле на первом этаже, а по темному дому разгуливал убаюкивающий призрак какого-то далекого звука. Эммет лежал в молчании, и полная луна в окне говорила о том, что час был поздний — где-то от полуночи до двух.
Слабый звук возник снова, и его тон взывал к осторожности. Эммет, оглядываясь, сел в постели. Затем на цыпочках прошел по спальне, надел халат и на цыпочках спустился по лестнице.
В дверях погруженной во мрак гостиной он опять прислушался, затем прислушался у кухни и у двери кабинета; он опять услышал звук где-то позади. Он прокрался обратно к двери гостиной…
И вдруг из угла раздался голос.
— Мистер Монсен, это я, мисс Трейнор! Выключатель прямо у вашей руки.
Замигав от света, он увидел, что она сидит, свернувшись калачиком в большом кресле, словно только что проснулась.
— Я никого не нашла на ночную смену, — сказала она, — вот и осталась сама.
— Здесь кто-то есть, — сказал Эммет. — Т-с-с!
Он выключил свет. Через мгновение она прошептала:
— Я только что сама прошлась по всему дому.
Эммета это не успокоило — то ли у него всё ещё были не в порядке нервы, то ли он и правда слышал какой-то повторяющийся шорох, напоминавший шаги?
— Это ведь не доктор и не сиделка? Говорите честно!
— Они уехали, мистер Монсен. — Она помолчала. — Здесь был плотник, и он еще придет к половине седьмого утра, с балясинами для перил и с новой оконной рамой. Мы собрали все балясины в саду.
Эммет задумался.
— Мистер Дэвис написал, что одна попала в него, — сказал он. — И написал, чтобы я съезжал!
— Ну, по крайней мере, она к нему не приклеилась, потому что все балясины были в саду.
— А как же вы отыскали плотника посреди ночи?
— Да это мой отец, он работал плотником на верфи! — сказала она.
Он вновь произнес: «Т-с-с!» и они прислушались, но она отрицательно покачала головой и грустно улыбнулась, словно очень хотела бы согласиться, что что-то слышала, но, будучи честной, никак не могла.
— В этом доме водятся призраки! — вдруг решительно заявил он. — Я пойду на улицу, подышу свежим воздухом полей…
Он уже был в прихожей, когда мисс Трейнор сказала:
— Можно мне с вами прогуляться?
— Вы ведь не станете указывать, что мне делать? — Устыдившись, он сменил тон: — Ну, конечно, пойдемте!
Они пошли по грязной дороге прочь с участка Карлоса Дэвиса. Дорога шла под горку; вскоре, не чувствуя никакой усталости, он растянулся на стогу свежескошенного сена, которым было усеяно все поле.
— А вы давайте в соседний стог, — сказал Эммет. — В конце концов, надо ведь позаботиться о вашей чести, которая сейчас целиком и полностью в моих руках!
Вскоре она отозвалась из стога футах в десяти от него.
— Ах, я всегда мечтала это сделать!
— И я тоже! Но как это делают правильно? Надо набрасывать на себя сено, или нужно в него зарываться? — Он помолчал. — Главное, чтобы там не обнаружилась мисс Хэпгуд!
Ответа не последовало. Он посмотрел на луну и мечтательно пробормотал:
— Как хорошо пахнет! А вам уже снится Бостон?
— Нет, я совсем не хочу спать!
— Я с каждой минутой чувствую себя все лучше и лучше. Сознание проясняется!
— Да ведь вы не были так уж больны!
Эммет возмущенно сел, стряхивая с ушей блестящие травинки.
— Меня попросили съехать, верно?
— Нужно съехать с этого сена, — ответила мисс Трейнор. — Очень сильная роса.
— Мне кажется, вы сами напросились со мной погулять?
— А вдруг взломщик испугается, оставшись в доме в одиночестве?
Эммет вздохнул.
— Я всегда был отличным хозяином и умел принимать гостей!
Обратно нужно было идти в гору, и они останавливались через каждые несколько минут, чтобы он отдохнул.
— Как мы объясним это взломщику? — произнес он, когда они дошли до дома. — Может, нам стоит отряхнуться?
У двери они оглянулись и увидели луну, и залитое серебром поле внизу; затем вошли в кухню, и она включила свет. Её улыбка была ярче, чем все, что осталось снаружи и все, что было внутри.
Вот они, земля и поля — казалось, говорила её улыбка. Они были именно такими, как обычно показывают в рекламе, но без тебя я бы этого не увидела. Увы! Тем труднее теперь будет покинуть этот дом.
***
Камера перемещается; в кадре шикарная спальня, где ото сна пробуждается Карлос Дэвис. Утро; он всё ещё слегка огорчен событиями вчерашнего вечера и начинает делает зарядку; в комнату входит служанка-филиппинка.
— Вам звонит доктор, который лечит мистера Монсена. Хочет с вами поговорить!
Пока она несет телефон, Карлос Дэвис снимает с живота толстый том энциклопедии. Парой фраз Карлос и доктор Кардиф констатируют известные обоим факты поведения Эммета Монсена.
Затем доктор начинает говорить тихим доверительным тоном.
— Мистер Дэвис, не приходило ли вам в голову, что у этого случая коронарного тромбоза может быть некая особая причина?
— Это вы так называете, когда человеку швыряют в башку деревянной балясиной?
— Мы знаем, что у него была всего одна бутылка бренди, — медленно продолжил доктор Кардиф, — и он выпил из нее меньше половины. Позвольте, я выскажусь иначе: когда врач бросает лечение при первом же капризе пациента…
— Капризе?! — перебил Дэвис. — Ничего себе каприз!
— … врач желает знать абсолютно все факты, чтобы сообщить о них следующему лечащему врачу!
Карлос Дэвис совершенно запутался, и доктор Кардиф резко спросил:
— Что вам известно о Монсене, мистер Дэвис?
— Ничего. Знаю только, что он, в некотором роде, знаменитость…
— Я имею в виду, о его личной жизни? Не приходило ли вам в голову, что есть на свете вещи, которые спрятать проще, чем спиртное?
Карлос Дэвис решил, что этот вопрос слишком сложен для столь раннего часа.
— Вы имеете в виду какой-нибудь кинжал или динамит? — предположил он, а затем добавил: — Заходите ко мне днем, потолкуем!
Он оделся, слегка волнуясь, и еще не закончил завтракать, а уже решил созвать отряд садовников и отправиться посмотреть, съехал ли жилец. Был уже десятый час; назначенный им самим срок миновал. Но, чтобы ни в коем случае не вышло скандала, он оставил прислугу на улице и сам вошел в дом через черный ход.
В доме стояла тишина. Он заглянул в кабинет, а затем застыл в дверях гостиной как вкопанный. На диване лежала, распростершись — но явно живая и полностью погруженная в мирный сон — мисс Трейнор. Он окинул её быстрым взглядом, нахмурился, вздохнул — его так и подмывало разбудить её и спросить адресок, но он заставил себя поступить благородно, развернулся и пошел наверх по лестнице.
В спальне он увидел Эммета Монсена — также во власти мирных грез. Слегка озадаченный, Дэвис удалился, но вдруг вспомнил о вылетавших из окна балясинах — и ошеломленно уставился на перила: все балясины были на месте! Он несколько раз подпрыгнул и, чувствуя легкое головокружение, старательно посмотрел по сторонам. Затем торопливо вернулся обратно в кухню. Здесь к нему вернулась присущая ему уверенность: на виду, на полке в шкафу стояла та самая, наполовину пустая бутылка. Ему стало легче, и тут же вспомнился разговор с доктором Кардифом — на этот раз он уловил его смысл. «Вещи, которые спрятать проще…»
Карлос Дэвис бросился на улицу и перед гаражом глубоко вдохнул чистый воздух Калифорнии.
Вот те на! Так вот оно что! Наркота! Эммет Монсен тайком баловался наркотиками! Этот предмет в голове Дэвиса почему-то ассоциировался с Фу Манчу, но это все объясняло: лишь наркоман мог обладать столь дьявольской изобретательностью, чтобы вечером сломать перила, а к утру вернуть все в прежнее состояние.
А эта спящая на диване девушка! Тут Карлос Дэвис застонал. Она ведь вела достойную жизнь, пока не повстречалась с этим Монсеном, притащившим из тропиков всяких штучек и обманом заставившим её несколько дней назад впервые вдохнуть ядовитый дым из трубки с опиумом…
Вместе со старшим садовником он пошел к дому, и поскольку говорить был не мастак, процитировал доктора Кардифа.
— Есть вещи, которые спрятать проще, чем спиртное! — загадочным тоном произнёс он.
Садовник его понял и ответил изумленным взглядом.
— Черт возьми! Неужто наркоша?!
— И еще американская женщина! — таинственным тоном добавил Дэвис.
Садовник связи не уловил, а мысль его тут же перескочила на другое:
— Мистер Дэвис, давно уже хотел рассказать… Может, вы и сами заметили, вон там, у старой конюшни…
Дэвис его не слушал; он спешил к телефону, чтобы поскорее позвонить доктору Кардифу.
—… трава растет, так это конопля; её надо обязательно скосить и сжечь. В газетах пишут, что ФБР её выкашивает, потому что парни собирают и продают школьникам. Мне как-то раз даже пришлось гонять оттуда ребят…
Дэвис остановился.
— Ты о чем?
— Да там вон марихуана растет, мистер Дэвис! Парни крутят из нее «косячки», а у школьников потом крышу сносит. Коли всплывет, что трава растет на вашей земле…
Карлос Дэвис застыл на месте и издал долгий горестный крик.
***
Мисс Трейнор проснулась около полудня и почувствовала, что в комнате люди, и все смотрят на неё. Она встала, по привычке, хотя и без особого успеха, попытавшись пригладить рукой волосы.
Находившаяся в комнате группа людей состояла из доктора Кардифа и двух мужчин помоложе и покрепче; их штатские костюмы не скрывали их профессиональной бульдожьей хватки. На заднем плане тенью маячила знаменитость — Карлос Дэвис.
Доктор Кардиф сухо пожелал девушке доброго утра и продолжил разговор с молодыми людьми.
— В районной больнице вас проинструктировали; я нахожусь здесь исключительно по просьбе мистера Дэвиса. Изобретательность этих людей вам известна; знаете вы и о том, как мало места нужно для того, чтобы спрятать то, что мы ищем!
Молодые люди покивали, а один из них произнес:
— Мы все понимаем, доктор. Я много «дури» нашел под матрасами, в сливных бачках, в книжках…
— И за ушами! — прибавил второй молодой человек. — Иногда они прячут наркоту за ушами!
— Лучше начните проверку с балясин на лестнице, — сказал доктор Кардиф. — Возможно, Монсен пытался отыскать там свою «дурь»? — Он ненадолго задумался. — Жаль, у нас нет ни одной выломанной балясины!
Карлос Дэвис неуверенно произнес:
— Только никакого насилия! Не вздумайте обыскивать его уши, пока вы его отсюда не увезли!
Из дверей донесся новый голос.
— Зачем это вам понадобились мои уши?
Обессиленный после бритья Эммет дошёл до стула и посмотрел на доктора, ожидая объяснений, которых не последовало; на других лицах он тоже ничего не прочел, пока не встретился глазами с мисс Трейнор, которая грустно ему подмигнула. И в её глазах он прочитал призыв к осторожности.
Последовали и другие сигналы. Молодые люди обменялись загадочными взглядами, после чего один вышел из комнаты, а второй сел на стул, подвинув его поближе к Эммету.
— Меня зовут Петтигрю, мистер Монсен!
— Привет, — ответил Эммет. — Садитесь, Дэвис; вы, должно быть, устали? Я видел вас из окна час тому назад, вы косили траву у конюшни. Ах, с каким же жаром вы там работали!
На лбу у юного актера неожиданно выступил пот.
— Мистер Монсен, — произнес Петтигрю, похлопав Эммета по коленке, — я знаю, что вы заболели, а больные не всегда принимают правильные лекарства. Не правда ли, доктор? — Доктор Кардиф согласно кивнул. — Я полномочный представитель районной полиции, и еще я медбрат…
В этот момент зазвенел дверной звонок. Поскольку всеобщее внимание было приковано к стулу, на котором сидел Эммет, в прихожую вышла мисс Трейнор.
На крыльце стояла довольно симпатичная девушка, в смятении сжимавшая в руках конверт.
— Вы — хозяйка дома? — спросила она.
— Я секретарша мистера Монсена.
Взгляд вновь прибывшей выразил облегчение.
— Раз уж вы тоже работаете по найму, вы меня поймете. Я из лабораторного центра «Иоханес», у нас произошла путаница из-за спешки, и… сюда отправили не ту кардиограмму, с неправильным медицинским заключением.
Мисс Трейнор кивнула — она была так сильно сосредоточена на том, что происходит в доме, что едва прислушивалась к тому, что говорила девушка.
— Были почти серьёзные последствия, — дрожащим голосом продолжала девушка. — Больной, к которому попала кардиограмма мистера Монсена, вчера решил вновь начать играть в поло и упал с лошади… — У неё перехватило дыхание, но мисс Трейнор её услышала и тут же спросила:
— А настоящая кардиограмма мистера Монсена в этом конверте?
— Да.
— Тогда можете не беспокоиться, я сама обо всем позабочусь. Доктор Кардиф больше этим пациентом не занимается.
После того, как девушка торопливо удалилась, мисс Трейнор открыла большой конверт. Кардиограмма была ей непонятна, но прежде, чем вернуться в гостиную, она самым бесцеремонным образом прочитала медицинское заключение.
А в доме воцарилось еще большее напряжение. После обыска вернулся второй молодой человек; он навис над Эмметом, держа в руке несколько разноцветных капсул.
— Эти пилюли выписал мне доктор Кардиф! — ответил Эммет; его прервал новый утомленный голос, донёсшийся от дверей.
— Привет, Чарли!
Петтигрю взглянул на стоявшего в дверях третьего молодого человека и узнал его.
— Привет, Джим! — воскликнул он. — Какими судьбами?
— Да я тут дежурю, — сказал он и с упреком указал на мисс Трейнор: — Вчера вечером меня сюда вызвала вот эта леди, но, видно, позабыла про меня. Пришлось спать в машине.
Мисс Трейнор объяснила.
— Он тоже медбрат, — сказала она. — Я испугалась, что мистер Монсен может покалечиться, вот вчера его и вызвала.
— Она сказала, чтобы я не мешался, — пожаловался медбрат по имени Джим. — Сказала, чтобы ходил по комнатам и прятался, а потом они ушли гулять! А я до семи утра не мог заснуть!
— Нашел какую-нибудь «дурь»? — с рвением спросил Петтигрю.
— Дрянь? Да я в ней спал! 1932 год, антиквариат!
— Это моя машина! — возразила мисс Трейнор.
Она сделала шаг вперед, скривила губы так, что лишь Эммет понял, что это была улыбка, и передала доктору Кардиффу правильную кардиограмму.
Напыщенный зануда, казалось, говорила она; всегда тебя таким считала, а теперь убедилась.
***
Прошла неделя; по-прежнему за дверью дома были розы: «Перне» и гладкие «Сесиль Брюнер» цвели на дворе, «Талисманы» и «Черная магия» вились у крыльца, будто разноцветные волны. Казалось, цветы обладали любопытным целебным эффектом, который обычно у роз не наблюдается, поскольку Эммету не понадобилось даже щепотки хинина, чтобы его малярия совсем прошла.
Наоборот, он диктовал — и поскольку это слово обычно звучит грубовато, добавим, что временами слова для общения этим двоим вовсе не были нужны. И пусть вскоре розы отцветут до следующего года — то, другое, цветение вполне может продолжаться целую вечность.
Примечание к тексту:
Рассказ написан в 1939 году. Впервые опубликован в 2015 году в журнале «Стренд».
"Друг детей" - американский развлекательный журнал для всей семьи, издававшийся в Бостоне с 1827 года "Компанией Перри Мейсона"; в 1929 году журнал слился с изданием "Юный американец". Писатель Э.С. Гарднер в детстве был большим поклонником этого издания и позаимствовал для своего персонажа имя издателя этого журнала.
"Красота по-американски" - гибридный сорт розы с цветком темно-розового цвета, выращенный во Франции в 1875 году; в этом же году сорт попал в Америку и вплоть до 1920-х годов являлся одним из самых популярных в США.
"Талисман" - разноцветный сорт розы, это золотисто-желтые розы с розовой окантовкой.
"Сесиль Брюнер" - сорт вьющихся садовых роз, выведенный в 1894 году; светло-розовые мелкие цветки с сильным сладким ароматом чая и специй.
103 градуса - по шкале Фаренгейта, а по привычной шкале Цельсия это около 39,5 градусов.
Хейди Ламарр - американская киноактриса.
Оригинальный текст: Temperature, by F. Scott Fitzgerald.