Ф. Скотт Фицджеральд
Великий Гэтсби
Глава 7
Именно в то время, когда разговоры и домыслы о Гэтсби достигли апогея, однажды субботним вечером в его особняке не зажглись огни – и его карьера Трималхиона закончилась столь же таинственно, как и началась. Я лишь чуть позже заметил, что автомобили, стремительно сворачивавшие на его подъездную аллею, задерживались там буквально на минуту, после чего неторопливо уезжали. Решив, что он заболел, я направился к нему, чтобы все разузнать. Незнакомый дворецкий с бандитским лицом подозрительно уставился на меня из-за входной двери.
– Мистер Гэтсби болен?
– Нет. – После некоторой паузы он неохотно выдавил из себя: – Сэр.
– Я давно его не видел, потому и забеспокоился. Передайте ему, что заходил мистер Каррауэй.
– Кто-кто? – грубо переспросил он.
– Каррауэй.
– Каррауэй. Ладно, передам.
И захлопнул дверь у меня перед носом.
Моя финка рассказала мне, что неделю назад Гэтсби уволил всех слуг, а взамен нанял пять-шесть новых, которые вообще не ходят в поселок и не принимают подношений от торговцев, а заказывают совсем немного продуктов по телефону. От посыльного из бакалейной лавки стало известно, что кухня сделалась похожей на свинарник; общее мнение в поселке было таково, что эти люди – никакая не прислуга.
На следующий день Гэтсби позвонил мне по телефону.
– Собираетесь уезжать? – поинтересовался я.
– Нет, старина.
– Слышал, что вы уволили всю прислугу.
– Мне нужны такие, кто не станет сплетничать. Дейзи частенько заезжает ко мне – после обеда.
Вот оно что: весь караван-сарай рассыпался, словно карточный домик, от одного ее неодобрительного взгляда.
– Это люди, которых Вольфсхайм хотел куда-то пристроить. Все они – братья и сестры. Когда-то они держали небольшую гостиницу.
– Понимаю.
Звонил он по поручению Дейзи – не мог бы я завтра приехать пообедать у Бьюкененов? Мисс Бейкер тоже ждут. Через полчаса позвонила уже сама Дейзи и с каким-то облегчением убедилась, что я приеду. Что-то определенно назревало. И все же я не верил, что обед им нужен как повод, чтобы устроить сцену, причем такую душераздирающую, какую Гэтсби описал мне той ночью у себя в саду.
Следующий день выдался просто удушающим, один из последних и самых жарких дней лета. Когда мой поезд выехал из туннеля на солнце, кипящую тишину полудня нарушали лишь раскаленные гудки завода «Нэшнл бискит компани». Соломенные сиденья вагона готовы были загореться; сидевшая рядом со мной женщина некоторое время терпеливо потела в своей белой просторной блузке, а затем, когда газета в ее руках промокла насквозь, перестала сопротивляться жаре, издав жалобный стон. Ее сумочка упала на пол.
– О Господи! – воскликнула она.
Я с трудом наклонился, поднял сумочку и протянул ей, держа за самый угол на расстоянии вытянутой руки, дабы продемонстрировать, что у меня нет никакого злого умысла. Однако все сидевшие рядом, включая владелицу сумочки, все равно заподозрили меня в чем-то предосудительном.
– Жара! – восклицал кондуктор, завидев знакомые лица. – Ну и погодка! Ну и жарища! Вам тоже жарко? А вам? Ну и жа…
Мой билет вернулся ко мне с темными отпечатками его потных пальцев. В такую жару кому какое дело, чьи губы целуешь, чья голова оставляет влажный след на пижамном кармане прямо над сердцем!
В просторном холле дома Бьюкененов гулял легкий ветерок, донося трели телефонного звонка до нас с Гэтсби, пока мы ждали у двери.
– Труп хозяина! – слышался голос дворецкого. – Прошу прощения, мадам, но мы не можем обрядить его, – ревел он в трубку, – в такую жару к нему не прикоснуться!
На самом же деле он говорил:
– Да… Да… Сейчас посмотрю…
Он повесил трубку и направился к нам с немного лоснящимся лицом, чтобы принять наши соломенные шляпы-канотье.
– Мадам ожидает вас в гостиной! – воскликнул он, указывая дорогу, в чем не было никакой необходимости. В такую жару каждый лишний жест грозил тепловым ударом.
В гостиной, затененной внешними тентами, царили полумрак и прохлада. Дейзи и Джордан возлежали на огромной тахте, словно серебристые куклы, придерживая подолы своих белых платьев, чтобы их не приподнял ветерок, исходивший от напевно жужжавших вентиляторов.
– Мы даже шевельнуться не можем, – хором сказали они.
Джордан на секунду задержала в моей руке свои загорелые пальцы, покрытые слоем белой пудры.
– А где же наш спортсмен, мистер Томас Бьюкенен? – поинтересовался я.
В тот же миг из холла донесся его хриплый приглушенный голос – он говорил по телефону.
Гэтсби стоял на темно-красном ковре посреди комнаты и зачарованным взглядом рассматривал ее убранство. Дейзи наблюдала за ним и рассмеялась своим дивным обворожительным смехом – с ее груди взлетело легкое облачко пудры.
– Есть предположение, – прошептала Джордан, – что на проводе – подружка Тома.
Мы замолчали. Голос в холле зазвучал громче и раздраженнее:
– Прекрасно, тогда я вовсе не стану продавать вам машину… Я вам вообще ничем не обязан… И я не намерен терпеть, когда вы меня беспокоите во время обеда!
– Вот-вот повесит трубку, – цинично заметила Дейзи.
– Отнюдь нет, – заверил я ее. – Речь действительно идет о сделке. Я краем уха слышал о ней.
Том распахнул дверь, на какое-то мгновение заполнив весь проем своим мускулистым телом, и широкими шагами прошел в комнату.
– Мистер Гэтсби! – С тщательно скрываемой неприязнью он протянул ему свою широкую, как лопата, ладонь. – Рад вас видеть, сэр… Ник…
– Сделай нам чего-нибудь холодного попить, – взмолилась Дейзи.
Как только он вышел из комнаты, она встала, подошла к Гэтсби, притянула его лицо к себе и поцеловала в губы.
– Ты же знаешь, как я люблю тебя, – прошептала она.
– Не забывай, что здесь дама, – вставила Джордан.
Дейзи недоуменно оглянулась.
– Так поцелуй Ника.
– Как тебе не стыдно, несносная девчонка!
– А мне все равно! – воскликнула Дейзи и начала приплясывать на полоске кирпичной кладки перед камином. Затем, вспомнив о жаре, она виновато уселась на диван как раз в тот момент, когда в комнату вошла благоухающая свежестью няня, ведя за руку маленькую девочку.
– Ах ты, моя прелесть! – проворковала Дейзи, протягивая к ней руки. – Иди к маме, мама тебя любит.
Ребенок, освободившись от няни, бегом ринулся к матери и застенчиво спрятался в пышных складках ее платья.
– Прелесть моя! Мамина пудра попала на твои золотистые волосики? Стань же прямо и скажи «Здрав-ствуй-те».
Гэтсби и я по очереди наклонились и пожали смущенно поданную нам крохотную ручку. После этого он с нескрываемым удивлением продолжал смотреть на ребенка. Мне показалось, что раньше он не до конца верил в его существование.
– Меня одели к обеду, – сказала малышка, нетерпеливо повернувшись к маме.
– Это потому, что мама хотела похвастаться перед гостями, какая ты красавица. – Дейзи нагнулась и поцеловала крохотную складочку на детской шейке. – Ты просто сказка. Маленькая волшебная сказка.
– Да, – спокойно согласилась крошка. – А у тети Джордан тоже белое платье.
– Тебе нравятся мамины друзья? – Дейзи повернула девочку лицом к Гэтсби. – Они хорошие? Красивые?
– А где папа?
– Она совсем не похожа на отца, – пояснила Дейзи. – Вылитая я. Мои волосы, мой овал лица – все.
Она снова села на диван. Няня шагнула вперед и протянула руку.
– Пойдем, Пэмми.
– Пока-пока, моя радость.
Тоскливо оглянувшись, благовоспитанное дитя ухватилось за руку няни, и его увели как раз в тот момент, когда вернулся Том. Тут же в комнату внесли четыре порции джина с лимоном и содовой, где позвякивали огромные кубики льда.
Гэтсби взял свой бокал.
– Свежесть и прохлада, – натянуто проговорил он.
Мы принялись пить большими, жадными глотками.
– Я где-то читал, что с каждым годом Солнце раскаляется все больше, – добродушно начал Том. – Похоже, очень скоро Земля упадет на Солнце… Нет, погодите… Как раз наоборот… Солнце с каждым годом остывает. Идемте на воздух, – предложил он Гэтсби. – Я хочу показать вам свое имение.
Я вышел на веранду вместе с ними. По зеленоватой глади пролива, ставшей почти плоской от жары, медленно двигался крохотный парус, стремясь к прохладе океана. Гэтсби несколько мгновений следил за ним, потом поднял руку и показал на противоположный берег бухты.
– Я живу прямо напротив вас.
– Да, действительно.
Наши взоры устремились ввысь над кустами роз, раскаленной лужайкой, выгоревшей от жары травой и спекшимися комками водорослей на берегу. Белые крылья парусника медленно приближались к прохладной черте горизонта. Впереди лежал океан с гребнями волн и бесчисленными благодатными островами.
– Вот это настоящий спорт! – Том кивнул в сторону парусника. – Я бы не отказался провести часок-другой на палубе.
Обедали в столовой с задернутыми от солнца плотными шторами, запивая напускное, какое-то нервное веселье холодным пивом.
– И что нам нынче весь день делать?! – вскричала Дейзи. – И завтра тоже, и следующие тридцать лет?
– Не обостряй, – ответила Джордан. – Жизнь начинается снова с первым осенним похолоданием.
– Но ведь так жарко, – стояла на своем Дейзи, чуть не плача. – И так все надоело. Поедемте все в город!
Ее голос упрямо боролся с жарой, сопротивлялся ей, пытаясь придать раскаленному мареву какую-то форму.
– Я слышал, что из конюшни можно сделать гараж, – говорил Том Гэтсби. – Но я первый переделал гараж под конюшню.
– Кто хочет ехать в город? – спросила Дейзи повелительным тоном.
Гэтсби перевел на нее взгляд.
– Ах! – воскликнула она. – Вы выглядите так свежо.
Их взгляды встретились, и они смотрели друг на друга, словно были одни во вселенной. Сделав над собой усилие, Дейзи посмотрела на стол.
– Вы всегда выглядите свежо, – повторила она.
На самом деле слова Дейзи означали признание в любви, и Том Бьюкенен понял это. Он был потрясен. Рот его слегка приоткрылся, он посмотрел на Гэтсби, потом снова на Дейзи с таким видом, словно только что узнал в ней какую-то свою почти позабытую знакомую.
– Вы напоминаете мне господина с рекламного плаката, – невинным тоном продолжила она. – Там он, знаете ли…
– Ну ладно! – быстро перебил ее Том. – Согласен – поехали в город. Ну же, мы все едем в город.
Он поднялся, его пылающий взгляд метался между Гэтсби и женой. Никто не шелохнулся.
– Ну же! – Он начинал терять терпение. – В чем дело-то, а? Если едем в город, так поехали.
Дрожащей рукой, выдававшей его попытки овладеть собой, он поднес ко рту бокал и допил остатки пива. Призывный голос Дейзи поднял нас на ноги и вывел на раскаленный гравий подъездной аллеи.
– Вот так прямо сейчас и поедем? – вдруг запротестовала она. – Прямо вот так? Неужели никому не дадут выкурить сигарету?
– Все вдоволь курили за обедом.
– Ну хорошо, давайте веселиться, – несколько виновато произнесла она. – Ссориться слишком жарко.
Том не ответил.
– Ну, будь по-твоему, – сказала Дейзи. – Пойдем, Джордан.
Они отправились наверх переодеваться, а мы втроем остались ждать, пиная ногами раскаленные камешки. На западе небосклона уже показался тонкий серебристый серп луны. Гэтсби хотел было что-то сказать, но передумал, однако Том резко повернулся и выжидающе уставился на него.
– У вас конюшни прямо здесь? – спросил Гэтсби с напускной небрежностью.
– Примерно метрах в четырехстах по дорожке.
– Ах, вот как.
Наступила неловкая пауза.
– Не понимаю, зачем это вдруг ехать в город, – внезапно выпалил Том. – Женщинам иногда в голову придет такое…
– Мы возьмем что-нибудь выпить? – раздался голос Дейзи из окна на втором этаже.
– Я прихвачу немного виски, – ответил Том, после чего отправился в комнаты.
Гэтсби резко, всем туловищем повернулся ко мне:
– Не получается у меня в этом доме светская беседа, старина.
– Дейзи выдает ее голос, – заметил я. – В нем слышен… – Я умолк, стараясь подобрать слова.
– Звон презренного металла, – вдруг закончил он за меня.
Вот оно! Как же я сам-то раньше не понял! Именно звон денег – вот в чем состояло неизбывное обаяние его переливов, призывной песни цимбал… Златая королевна в высокой башне белокаменного дворца…
Том вышел из дома, заворачивая в полотенце литровую бутылку виски, за ним следовали Дейзи и Джордан в миниатюрных шляпках из ткани с металлическим отливом и легкими накидками через руку.
– Поедем в моей машине? – предложил Гэтсби. Он пощупал раскаленные сиденья зеленой кожи. – Надо было поставить ее в тени.
– У вас обычная коробка передач? – спросил Том.
– Да.
– Ну, тогда возьмите мою машину, купе, а я, если позволите, поеду на вашем авто.
Подобное предложение пришлось Гэтсби явно не по душе.
– По-моему, там бензина маловато, – попытался возразить он.
– Вполне достаточно, – резко оборвал его Том. Он посмотрел на индикатор топлива. – Если кончится, можно остановиться у любой аптеки. Теперь в аптеках продают все что угодно.
После этой явно бессмысленной ремарки повисла неловкая пауза. Дейзи, нахмурившись, смотрела на Тома, а лицо Гэтсби на мгновение приняло какое-то непередаваемое выражение, определенно несвойственное ему и в то же время смутно мне знакомое, словно мне доводилось о нем от кого-то слышать.
– Поехали, Дейзи, – сказал Том и потянул ее к машине Гэтсби. – Повезу тебя в этой цирковой повозке.
Он открыл дверь, но Дейзи вырвалась из его цепкой хватки.
– Возьми Ника и Джордан. А мы поедем за вами в купе.
Она подошла к Гэтсби и прикоснулась к его руке. Мы вместе с Томом и Джордан расположились на переднем сиденье автомобиля Гэтсби. Том неуверенно подергал незнакомые рычаги, и мы рванули с места, рассекая плотный раскаленный воздух, почти сразу потеряв их из виду.
– Нет, ты видел?! – взорвался Том.
– Что – видел?
Он впился в меня острым взглядом, понимая, что мы с Джордан, очевидно, давным-давно все знаем.
– Может, вы меня считаете тупицей, а? – продолжал он. – Оно, наверное, так и есть, но у меня иногда случаются… ну, озарения… подсказывающие, что мне делать. Вы не поверите, но наука…
Он умолк, но очень скоро вернулся в действительность, не дав себе погрузиться в бездну теоретических рассуждений.
– Я провел небольшое расследование касательно этого субъекта, – произнес он. – Если бы знал, то копнул бы основательнее…
– Вы хотите сказать, что обращались к медиуму? – насмешливо спросила Джордан.
– К кому? – Он недоуменно уставился на наши смеющиеся лица. – К медиуму?
– Ну, насчет Гэтсби.
– Насчет Гэтсби? Нет. Я же сказал, что провел небольшое расследование касательно его прошлого.
– И выяснили, что он учился в Оксфорде, – с готовностью подсказала Джордан.
– В Оксфорде! – язвительно хохотнул он. – Как же, как же! Да в розовом костюме!
– И тем не менее он закончил Оксфорд.
– Оксфорд в штате Нью-Мексико, – с отвращением фыркнул Том. – Или что-то в этом духе.
– Послушайте, Том, если вы такой сноб, зачем пригласили его на обед? – с вызовом спросила Джордан.
– Его Дейзи пригласила. Она знала его до того, как мы поженились. Откуда – бог весть!
Мы все были раздражены, поскольку начало выветриваться выпитое за обедом пиво, так что какое-то время ехали молча. Когда вдали показались выцветшие глаза доктора Т. Дж. Эклберга, я вспомнил опасения Гэтсби насчет бензина.
– До города хватит, – заявил Том.
– Но вот же гараж, – возразила Джордан. – Я не хочу в такую жару застрять посреди дороги.
Том нетерпеливо нажал на тормоза, и мы свернули на пыльную площадку под вывеской Уилсона. Через секунду из глубин заведения показался его владелец и пустыми глазами уставился на автомобиль.
– Нам бы заправиться, – грубо крикнул Том. – Мы тут что, остановились видом полюбоваться?
– Мне плохо, – ответил Уилсон, не двигаясь. – Весь день плохо.
– В чем дело?
– Сил нет, и все тут.
– Так что же, мне самому заливать в бак? – удивился Том. – По телефону вы говорили вполне здоровым голосом.
Уилсон, с трудом оторвавшись от дверного косяка и выйдя из спасительной тени, тяжело дыша, отвернул крышку бензобака. На солнце его лицо было совсем зеленым.
– Я не хотел отрывать вас от обеда, – прохрипел он. – Просто мне позарез нужны деньги, и хотелось узнать, что вы собираетесь делать со своей старой машиной.
– А эта вам нравится? – поинтересовался Том. – Купил ее на прошлой неделе.
– Желтая – просто прелесть, – ответил Уилсон, налегая на рычаг.
– Хотите купить?
– Неплохо бы, – слабо улыбнулся Уилсон. – Нет, я и на вашей старой смогу заработать.
– А зачем вам вдруг позарез понадобились деньги?
– Да засиделся я здесь. Хочу уехать. Мы с женой думаем податься на Запад.
– И ваша жена тоже?! – изумленно воскликнул Том.
– Она десять лет твердит мне об этом. – Он на несколько секунд прислонился к насосу, прикрыв глаза рукой. – А теперь она все равно поедет – хочет или нет. Я увезу ее отсюда.
Мимо нас в облаке пыли пронеслось купе. Я мельком успел заметить махавшую нам руку.
– Сколько я вам должен? – резко спросил Том.
– Я тут за последние пару дней разузнал кое-что забавное, – заметил Уилсон. – Потому-то и хочу уехать. Потому-то и побеспокоил вас насчет машины.
– Сколько я вам должен?
– Доллар двадцать.
От безжалостной, бьющей по голове жары у меня путались мысли, и только через некоторое время я понял, что пока его подозрения не связаны напрямую с Томом. Он обнаружил, что Миртл живет другой жизнью в другом мире – вот почему ему стало плохо. Я пристально посмотрел на него, потом на Тома, который сделал аналогичное открытие меньше часа назад. И тут мне пришло в голову, что никакие различия – расовые, культурные или духовные – не идут в сравнение с разницей между здоровым и больным человеком. Уилсон был настолько болен, что выглядел виноватым, не заслуживающим никакого прощения, словно он только что обесчестил невинную девушку.
– Я продам вам старую машину, – произнес Том. – Ее доставят вам завтра днем.
Эта местность всегда вызывала во мне какое-то смутное беспокойство, даже среди бела дня, и я обернулся, как будто заметил сзади что-то опасное. Огромные глаза доктора Т. Дж. Эклберга по-прежнему зорко взирали на горы шлака, однако через мгновение я осознал, что за нами наблюдает еще одна пара глаз, находящаяся менее чем в шести метрах от нас.
В одном из окон над гаражом занавеска была чуть отдернута, и из-за нее на машину пристально смотрела Миртл Уилсон. Она так увлеклась этим занятием, что не отдавала себе отчета в том, что ее могут заметить. Обуревавшие ее чувства поочередно проявлялись на лице так, как проступают предметы на погруженной в проявитель фотопластине. Выражение ее лица было на удивление знакомым – мне часто доводилось встречать такие женские лица. Но на лице Миртл Уилсон к нему прибавлялись бессмысленность и какая-то несуразность, пока я не сообразил, что ее глаза, расширенные сжигавшей ее ревностью, обращены не на Тома, а на Джордан Бейкер, которую она приняла за его жену.
Нет смятения более разрушительного, нежели смятение ума, мыслящего незатейливыми штампами, и когда мы отъезжали от гаража, Тома словно подхлестывали бичи паники. Его жена и любовница, всего лишь час назад безраздельно принадлежавшие ему, теперь стремительно ускользали из-под его власти. Он инстинктивно вдавливал педаль газа, преследуя двойную цель – догнать Дейзи и как можно дальше уехать от Уилсона. Поэтому мы мчались к Астории на скорости где-то под восемьдесят километров в час, пока в паутине металлических ферм надземки не заметили неспешно ехавшее синее купе.
– В этих огромных кинотеатрах в районе Пятидесятых улиц всегда прохладно, – сказала Джордан, словно предлагая отправиться туда. – Обожаю Нью-Йорк летом, во второй половине дня, когда он пустеет. Он тогда становится каким-то чувственным, почти перезрелым, и тебе в руки вот-вот упадут самые неожиданные запретные плоды.
Слово «чувственный» еще больше вывело Тома из равновесия, но прежде чем он смог выразить свое раздражение, купе остановилось, и Дейзи помахала рукой, чтобы мы притормозили рядом.
– Куда теперь? – спросила она.
– Как насчет в кино?
– Там очень жарко, – заныла она. – Вы поезжайте, а мы просто покатаемся, а потом где-нибудь встретимся все вместе. – Усилием воли она вернула себе остатки прежней веселости. – Свидание на углу. Я буду курить сразу две сигареты.
– Здесь не место для споров, – нетерпеливо бросил Том, когда позади нас возмущенно загудел грузовик. – Поезжайте за мной к южной границе Центрального парка, напротив «Плаза».
Он то и дело оборачивался и смотрел на их машину, и если они вдруг застревали в потоке, притормаживал, чтобы не упускать их из виду. Мне кажется, он боялся, что они внезапно свернут на боковую улицу и навсегда исчезнут из его жизни.
Но этого не произошло. И непонятно почему мы сняли гостиную в апартаментах отеля «Плаза».
Я уже не помню подробностей долгого и бурного спора, в результате которого мы оказались в этой гостиной, но мне в память отчетливо врезалось пренеприятное ощущение, что мое нижнее белье обвило мои ноги, словно змеи, а по спине безостановочно стекали струйки пота. Идея возникла из предложения Дейзи снять пять ванных и понежиться в прохладной воде; потом она приняла более конкретную форму в виде «места, где можно выпить мятный джулеп». Все мы без умолку твердили, что это полная жуть, при этом одновременно обращаясь к сбитому с толку портье, полагая или притворяясь, что нам очень весело…
В большой комнате стояла нестерпимая духота, и, хотя было уже четыре часа дня, в распахнутое окно веяло лишь ароматами накаленной листвы из парка. Дейзи подошла к зеркалу и стала поправлять прическу, стоя спиной к нам.
– Шикарный апартамент, – уважительно прошептала Джордан, и все рассмеялись.
– Откройте другое окно, – скомандовала Дейзи, не оборачиваясь.
– Тут больше нет окон.
– Ну, тогда надо заказать по телефону топор…
– Надо постараться забыть о жаре, – нетерпеливо прервал ее Том. – Когда ты все время ноешь, становится в десять раз жарче.
Он развернул полотенце и поставил на стол бутылку виски.
– Может, оставите ее в покое, старина? – заметил Гэтсби. – Это ведь вам захотелось ехать в город.
В воздухе повисло неловкое молчание. Телефонный справочник сорвался с крючка и рухнул на пол. Джордан прошептала: «Прошу прощения», но на сей раз никто не рассмеялся.
– Я подниму, – предложил я.
– Не стоит. – Гэтсби с интересом посмотрел на лопнувший шнурок, хмыкнул и швырнул справочник в кресло.
– Это ведь ваше любимое словечко, да? – резко спросил Том.
– Какое именно?
– Да вот это ваше «старина». Где вы только набрались подобных словечек?
– Вот что, Том, – сказала Дейзи, отворачиваясь от зеркала, – если ты собираешься переходить на личности, я не останусь здесь ни минуты. Позвони-ка и закажи лед для джулепа.
Не успел Том снять трубку, как стоячий зной прорезали звуки музыки, и мы услышали торжественные аккорды «Свадебного марша» Мендельсона, доносившиеся из танцевального зала под нами.
– Подумать только – кто-то женится в такую жару! – жалобно вскрикнула Джордан.
– Ну и что… Я выходила замуж в середине июня, – вспомнила Дейзи. – Луисвилл в июне. Кто-то хлопнулся в обморок. А кто, Том?
– Билокси, – бросил тот.
– Точно, Билокси! Чурбан Билокси, он еще коробки делал – верно-верно, – а родом он из Билокси, штат Миссисипи.
– Его еще отнесли к нам, – подхватила Джордан, – поскольку мы жили через два дома от церкви. Он прожил у нас три недели, пока папа не велел ему убираться. Он уехал, а назавтра папа умер. – Немного подумав, она добавила, чтобы ее не упрекнули в непочтительности: – Ну, это никак не связано.
– Я в свое время знал некого Билли Билокси из Мемфиса, – заметил я.
– Это его двоюродный брат. Пока он жил у нас, я разузнала все про его семейство. Он подарил мне алюминиевую клюшку для гольфа, которой я пользуюсь и теперь.
Музыка внизу стихла, началась брачная церемония, после чего раздались радостные возгласы и крики «Да-а-а!». Затем грянул джаз, и начались танцы.
– Годы уже не те, – грустно констатировала Дейзи. – Будь мы помоложе, вскочили бы и пустились в пляс.
– Помни о Билокси, – предостерегла ее Джордан. – Откуда вы его знаете, Том?
– Билокси? – Том сосредоточенно размышлял. – Да не знаю я его. Это кто-то из приятелей Дейзи.
– Вовсе нет! – возмутилась та. – Я его до нашей свадьбы никогда не видела. Он приехал в одном из твоих вагонов, Том.
– Ну, мне он сказал, что вы знакомы. И добавил, что вырос в Луисвилле. Его в последнюю минуту притащил Эйса Берд и спросил, не найдется ли у нас для него местечка.
Джордан улыбнулась.
– Он, наверное, решил прокатиться домой за чужой счет. Мне он говорил, что был старостой вашего курса в Йеле.
Мы с Томом недоуменно переглянулись.
– Билокси?
– Во-первых, у нас не было никакого старосты…
Гэтсби отбивал ногой отрывистый, беспокойный ритм. Том вдруг впился в него взглядом.
– Кстати, мистер Гэтсби, как я понимаю, вы окончили Оксфорд.
– Не совсем так.
– Ах да. Я хотел сказать, что вы учились там.
– Да, учился.
Пауза. Затем Том произнес недоверчиво-издевательским тоном:
– Вы, очевидно, учились там примерно тогда же, когда Билокси учился в Йеле.
И снова пауза. В дверь постучали, вошел официант с толченой мятой и льдом, но томительного молчания не нарушили ни его «Спасибо», ни звук осторожно закрываемой двери. Наконец-то должна была проясниться одна из важнейших деталей биографии Гэтсби.
– Я же сказал, что учился там, – произнес Гэтсби.
– Это я слышал, однако хотелось бы знать – когда.
– В тысяча девятьсот девятнадцатом году. Я провел там всего пять месяцев, так что не вполне могу называть себя питомцем Оксфорда.
Том обвел глазами комнату, дабы убедиться, что мы разделяем его подозрения и недоверие. Но все мы смотрели на Гэтсби.
– После Перемирия 11 ноября такую возможность предоставили некоторым особо отличившимся офицерам, – продолжал он. – Мы могли выбрать любой из университетов Англии или Франции.
Мне захотелось встать и дружески хлопнуть его по плечу. Меня вновь охватило полное доверие к нему, что случалось уже не раз.
Дейзи встала, чуть заметно улыбнулась и подошла к столу.
– Открой виски, Том, – велела она, – а я сделаю тебе мятный джулеп. Тогда ты не станешь казаться себе таким идиотом… Смотри, какая мята!
– Минутку! – выпалил Том. – Я хочу задать мистеру Гэтсби еще один вопрос.
– Прошу вас, – учтиво отозвался Гэтсби.
– По какому праву вы пытаетесь учинить скандал в моем доме?
Они наконец вышли на открытое ристалище, и Гэтсби был доволен подобным поворотом.
– Он не учиняет никакого скандала. – Взгляд Дейзи в отчаянии метался между ними. – Это ты скандалишь. Пожалуйста, хоть как-то возьми себя в руки.
– Взять себя в руки! – взвился Том. – Сдается мне, что это последний писк моды: преспокойно сидеть и наблюдать, как мистер Никто из Ниоткуда крутит роман с твоей женой! Ну, если так, то эти веяния не по мне… Сегодня глумятся над семьей и семейными ценностями, а завтра выкинут за борт все моральные устои и разрешат браки между белыми и черными.
Распаленный своей страстной тирадой, он ощущал себя последним защитником бастионов цивилизации.
– Но мы же здесь все белые, – пробормотала Джордан.
– Я знаю, что не могу похвастаться популярностью. Я не закатываю шикарных вечеринок. Наверное, в нынешние времена нужно превратить свой дом в свинарник, чтобы обзавестись друзьями.
Несмотря на всю свою злость – а злились мы все, – меня так и подмывало расхохотаться всякий раз, когда Том открывал рот. Превращение распутника в резонера было окончательным и бесповоротным.
– Теперь позвольте кое-что сказать вам , старина… – начал Гэтсби, но Дейзи тотчас поняла его намерения.
– Пожалуйста, не надо! – робко вмешалась она. – Вот что, поедемте-ка домой. Поехали все домой, а?
– А что, неплохая мысль. – Я поднялся. – Поехали, Том. Пить уже всем расхотелось.
– Желаю знать, что мне соизволит сказать мистер Гэтсби.
– Ваша жена не любит вас, – заявил Гэтсби. – И никогда не любила. Она любит меня.
– Вы с ума сошли! – машинально выпалил Том.
Гэтсби вскочил на ноги, раскрасневшись от волнения.
– Она никогда не любила вас, слышите, вы?! – вскричал он. – А вышла она за вас только потому, что я был беден, а она устала меня ждать. Произошла ужасная ошибка, но в глубине души она никогда не любила никого, кроме меня!
В этот момент мы с Джордан попытались уйти, однако Том и Гэтсби изо всех сил начали наперебой настаивать, чтобы мы остались, словно никому из них нечего скрывать, и нам оказывается огромная честь, что мы приобщились к их искупительной исповеди.
– Сядь, Дейзи. – Том тщетно пытался взять отеческий тон. – Что происходит? Я хочу знать всю правду.
– Я же сказал вам, что происходит, – ответил Гэтсби. – И происходит уже пять лет – а вы ничего не знали.
Том резко повернулся к Дейзи.
– Ты что, пять лет встречалась с этим типом?
– Мы не встречались, – возразил Гэтсби. – Мы даже не виделись. Но все это время мы любили друг друга, старина, а вы ничего об этом не знали. Иногда я смеялся, думая о том, что вы ничего не знаете.
Но в глазах его не было и намека на смех.
– Ну, вот и все. – Том сложил вместе кончики своих толстых пальцев, словно священник, и откинулся на спинку кресла.
– Вы сумасшедший! – вдруг взорвался он. – Не могу говорить о том, что случилось пять лет назад, потому что тогда я даже не знал, кто такая Дейзи. И, черт меня побери, никак не возьму в толк, как вам вообще удалось приблизиться к ней, если вы не доставляли им бакалею ко входу для прислуги. Но все остальное – чистейшей воды ложь. Дейзи любила меня, когда за меня выходила, и любит сейчас.
– Нет, – ответил Гэтсби, качая головой.
– Однако это так. Беда в том, что иногда ей взбредет в голову бог весть что и она не понимает, что делает. – Он глубокомысленно кивнул. – И более того – я тоже люблю Дейзи. Время от времени я позволяю себе покутить или свалять дурака, однако я всегда возвращаюсь и в глубине души люблю только ее.
– Ты мерзкий, отвратительный тип, – сказала Дейзи. Она повернулась ко мне, и ее голос зазвучал на октаву ниже, заполнив комнату каким-то вибрирующим презрением: – Ты знаешь, почему мы уехали из Чикаго? Удивляюсь, что они там не поведали тебе историю об одном маленьком кутеже.
Гэтсби подошел и встал рядом с ней.
– Дейзи, теперь все кончено, – твердо сказал он. – Это уже не имеет никакого значения. Просто скажи ему правду – что ты никогда не любила его – и покончим с этим раз и навсегда.
Она посмотрела на него невидящим взглядом.
– Ну… как я могла любить его… вообще?..
– Ты никогда его не любила.
Она вдруг засомневалась. Ее взгляд обращался то к Джордан, то ко мне, словно взывая о помощи, как будто она наконец осознала, что делает, – и как будто никогда не намеревалась делать ничего подобного. Но жребий был брошен.
– Я никогда не любила его, – произнесла она с явной неохотой.
– Даже в парке Капиолани на Гавайях? – внезапно спросил Том.
– Нет.
Снизу, из танцевального зала, на волнах раскаленного воздуха до нас долетали приглушенные обрывки какой-то страстной мелодии.
– Даже в тот день, у водопада Панч-Боул, когда я нес тебя на руках, чтобы ты не намочила туфли? – В его охрипшем голосе зазвучала нежность… – Дейзи?
– Пожалуйста, не надо, – произнесла она холодно, но без прежней злости. Она взглянула на Гэтсби. – Вот, Джей… – начала она и стала дрожащей рукой прикуривать сигарету. Вдруг она швырнула сигарету и горящую спичку на ковер.
– Ты слишком многого от меня хочешь! – крикнула она в лицо Гэтсби. – Я люблю тебя сейчас – разве этого недостаточно? Я не могу изменить прошлое. – Она начала беспомощно всхлипывать. – Я любила его… когда-то… Но тебя я тоже любила.
Гэтсби широко открыл глаза, после чего устало опустил веки.
– Ты любила и меня… тоже? – повторил он.
– Даже тут она врет! – взвился Том. – Она даже не знала, живы ли вы! Так вот, у нас с Дейзи есть свое прошлое, которого вы никогда не узнаете, прошлое, которое мы с ней не в силах забыть.
Казалось, эти слова причиняли Гэтсби физическую боль.
– Я хотел бы поговорить с Дейзи наедине, – решительно произнес он. – Она так взволнована…
– Даже наедине я не смогу сказать, что никогда не любила Тома, – сквозь слезы призналась она. – Это была бы неправда.
– Конечно, неправда, – согласился Том.
Она повернулась к мужу.
– Как будто тебя это волновало, – сказала она.
– Разумеется – и до сих пор волнует. Теперь я окружу тебя еще большей заботой.
– Вы так ничего и не понимаете, – произнес Гэтсби, едва не впадая в панику. – Вы больше никогда не станете о ней заботиться.
– Неужели? – Том широко раскрыл глаза и рассмеялся. Теперь он мог себе позволить сохранять самообладание. – Это еще почему?
– Дейзи уходит от вас.
– Чепуха.
– Это действительно так, – выдавила из себя Дейзи.
– Никуда она не уходит! – Том обрушил словесный шквал на Гэтсби. – Уж конечно не к заурядному жулику, который украдет кольцо, а потом наденет ей на палец!
– Это невыносимо! – вскричала Дейзи. – Давайте же поскорее уедем!
– Кто вы вообще такой? – бушевал Том. – Что вы из шайки, увивающейся вокруг Мейера Вольфсхайма, – это я уже выяснил. Я тут провел маленькое расследование касательно ваших делишек – и завтра же его продолжу!
– Сколько вам будет угодно, старина, – ответил Гэтсби, не повышая голоса.
– Я разузнал, что собой представляют эти ваши «аптеки». – Он повернулся к нам и затараторил: – Они с этим Вольфсхаймом скупили множество аптек на окраинах Нью-Йорка и Чикаго и из-под прилавка торговали алкоголем. Это лишь одна из его афер. Как только я его увидел, я сразу принял его за бутлегера – и не очень-то ошибся!
– И что с того? – вежливо возразил Гэтсби. – Полагаю, что ваш друг Уолтер Чейз не побрезговал участием в нашем деле.
– А вы его выбросили за борт, верно? Вы допустили, что он на месяц угодил в тюрьму в Нью-Джерси! Боже мой! Слышали бы вы, что Уолтер порассказал о вас!
– Он пришел к нам без гроша в кармане. И был очень рад немного подзаработать, старина.
– Хватит называть меня «стариной»! – вскричал Том. Гэтсби промолчал. – Уолтер мог бы засадить вас и за букмекерство, но Вольфсхайм угрозами заставил его держать язык за зубами.
Лицо Гэтсби приняло необычное, но в то же время смутно знакомое выражение.
– Все эти махинации с аптеками – так, мелкие делишки, – медленно продолжал Том. – Однако сейчас вы задумали нечто такое, о чем Уолтер побоялся мне рассказать.
Я посмотрел на Дейзи, переводившую полный ужаса взгляд с Гэтсби на мужа, и на Джордан, сосредоточенно принявшуюся выполнять эквилибристические упражнения с невидимым предметом у себя на подбородке. Затем я снова повернулся к Гэтсби – и его вид поразил меня. Он выглядел так – и я говорю это с полным презрением к злобным сплетням, услышанным в его саду, – словно убил человека. В тот момент выражение его лица полностью отвечало этим двум словам, как бы фантастично это ни звучало.
Затем в лице что-то изменилось, и он возбужденно заговорил, обращаясь к Дейзи, отрицая все, защищая свое имя от только что брошенных ему в лицо обвинений. Но с каждым его словом она все больше замыкалась в себе, так что он вскоре умолк. Лишь несбывшаяся мечта продолжала сражаться на излете догоравшего дня, пытаясь дотянуться до того, что уже утратило свои очертания, с отчаянием обреченного прорываясь к голосу в другом конце комнаты, уже ставшему чужим.
И этот голос вновь взмолился:
– Ну, пожалуйста, Том! Уедем! Я больше не в силах это выносить!
Ее испуганные глаза говорили о том, что прежняя решимость и смелость испарились без следа.
– Отправляйся домой, Дейзи, – сказал Том. – С мистером Гэтсби в его машине.
Она метнула на Тома встревоженный взгляд, но тот продолжил великодушно-презрительным тоном:
– Поезжай. Он не станет тебе досаждать. Надеюсь, он понимает, что его беспардонная интрижка окончена.
Они ушли, не сказав ни слова, исчезли, будто случайные видения, лишенные всего – даже нашей жалости.
Спустя мгновение Том встал и начал заворачивать в полотенце неоткрытую бутылку виски.
– Выпить хотите? Джордан? Ник?
Я не ответил.
– Ник? – снова спросил он.
– Что?
– По глоточку, а?
– Нет… Я только что вспомнил, что у меня сегодня день рождения.
Мне исполнилось тридцать лет. Передо мной простиралась непредсказуемая, полная опасностей дорога длиной в десятилетие.
Было уже семь вечера, когда мы втроем уселись в синее купе и поехали на Лонг-Айленд. Том говорил, не умолкая ни на миг, смеялся и сыпал шутками, но его голос доносился до нас с Джордан словно издалека, наравне с шумом на тротуарах или грохотом надземки. Сочувствие имеет свои пределы, и нам хотелось, чтобы все их душераздирающие ссоры остались где-то там, в большом городе. Тридцатилетие – оно сулило все больше одиночества, все меньше знакомых-холостяков, все меньше энергии и энтузиазма, все меньше волос на голове. Но рядом со мной сидела Джордан, которая, в отличие от Дейзи, была слишком умна, чтобы тянуть за собой давно забытые мечты. Когда мы проезжали по темному мосту, ее бледное лицо неспешно приникло к моему плечу, и жуткий колокольный звон, возвестивший о моем тридцатилетии, смолк от ободряющего пожатия ее руки.
Итак, мы мчались навстречу смерти сквозь прохладные сумерки.
***
Молодой грек по фамилии Михаэлис, державший кофейню у подножия шлаковых холмов, стал главным свидетелем во время дознания. Он проспал самое жаркое время дня, а в начале шестого вечера прошелся до гаража, где увидел Джорджа Уилсона в его крошечной конторке. Уилсону было плохо, по-настоящему плохо: он был бледен, как его выгоревшие на солнце волосы, и его всего трясло. Михаэлис посоветовал ему лечь в постель, но Уилсон отказался, говоря, что иначе он упустит клиентов. Когда сосед пытался уговорить Уилсона, у них над головами раздались страшный шум и грохот.
– Это я жену запер наверху, – спокойно объяснил Уилсон. – Пусть посидит там до послезавтра, а потом мы уедем.
Михаэлис пришел в замешательство. Они прожили по соседству четыре года, и даже в мыслях Уилсон никогда не казался ему способным на такое. Вообще-то он относился к тем, кого называют «побитыми жизнью»: когда он не работал, то сидел на стуле у порога и глазел на прохожих и проезжавшие машины. Если с ним кто-то заговаривал, он в ответ всегда смеялся приятным, но каким-то бесцветным смехом. Он состоял при своей жене, а не она при нем.
Поэтому вполне естественно, что Михаэлис попытался разузнать, что же случилось, но Уилсон молчал как рыба. Он начал бросать на своего визитера косые, подозрительные взгляды и принялся допытываться, что тот делал в такой-то день и в такой-то час. Михаэлису уже надоел этот допрос, и тут мимо них прошли несколько рабочих, направлявшихся в его заведение, так что Михаэлис воспользовался возможностью убраться восвояси, намереваясь чуть позже заглянуть еще разок. Но так и не заглянул – похоже, просто забыл, и все. Когда он снова вышел на улицу в начале восьмого, он вспомнил разговор с Уилсоном, поскольку услышал раздававшийся из гаража громкий и злой голос миссис Уилсон.
– Бей, бей! – кричала она. – Повали и бей, бей, грязный, плюгавый трус!
Через секунду она выскочила в сгущавшиеся сумерки, размахивая руками и что-то крича. Но не успел Михаэлис отойти от двери, как все было кончено.
«Машина смерти», как ее потом окрестили газеты, даже не притормозила. Она появилась из сгущавшейся темноты, на какое-то мгновение с трагическим визгом завиляла на дороге и исчезла за поворотом. Михаэлис не смог даже точно определить ее цвет – первому из приехавших полицейских он сказал, что машина была светло-зеленая. Встречная машина, ехавшая в Нью-Йорк, проскочила метров сто, и ее водитель побежал туда, где лежала, поджав колени, Миртл Уилсон, чья жизнь была варварски оборвана, и кровь огромным черным пятном расплывалась в дорожной пыли.
Михаэлис и водитель подбежали к ней первыми, но, разорвав еще мокрую от пота блузку, они увидели, что ее левая грудь болтается, словно лоскут, и поняли, что нет смысла прикладывать ухо к сердцу. Рот ее был широко раскрыт и надорван по углам, как будто она захлебнулась, исторгая кипучую жизненную силу, которую так долго в себе копила.
***
Мы еще издали увидели три-четыре автомобиля и разраставшуюся толпу.
– Авария! – сказал Том. – Это хорошо. Уилсону наконец-то найдется работенка.
Он сбросил скорость, но останавливаться не собирался, пока мы не подъехали поближе и вид испуганных хмурых лиц не заставил его машинально нажать на тормоза.
– Посмотрим, что случилось, – неуверенно произнес он. – Взглянем и поедем дальше.
Тут я услышал несмолкающее глухое завывание, доносившееся из гаража. Когда мы вышли из машины и подошли поближе, в нем можно было разобрать слова «О боже мой!», беспрестанно повторявшиеся со сдавленным стоном.
– Тут что-то серьезное, – взволнованно сказал Том.
Он приподнялся на цыпочки и поверх голов заглянул в гараж, освещенный лишь болтавшейся на проводе тусклой желтой лампочкой, обтянутой металлической сеткой. Затем он натужно захрипел и, раздвигая толпу своими могучими плечами, подался вперед.
Толпа снова сомкнулась с недовольным ропотом, и прошла целая минута, прежде чем я смог вообще что-то увидеть. Люди продолжали подходить, и напиравшие сзади вдруг с силой втолкнули нас внутрь.
Тело Миртл Уилсон, завернутое в два одеяла, словно ее знобило душным вечером, лежало на верстаке у стены. Том, стоявший спиной к нам, неподвижно склонился над ней. Рядом с ним полицейский в мотоциклетном шлеме записывал фамилии свидетелей, что-то постоянно исправляя в блокноте взмокшей рукой. Сначала я не мог определить, откуда доносятся сдавленные стоны, гулким эхом отражавшиеся от стен пустого гаража. Потом я увидел Уилсона – он стоял на высоком пороге своей конторки, обеими руками вцепившись в косяк и раскачиваясь из стороны в сторону. Какой-то человек что-то тихо говорил ему, время от времени пытаясь положить руку на плечо, но Уилсон ничего не видел и не слышал. Его взгляд медленно блуждал от качавшейся лампочки к лежавшему на верстаке телу и обратно; при этом он нескончаемо издавал пронзительные, леденящие душу стоны:
– О бо-оже мо-о-й! О бо-оже мо-о-й! О бо-о-же! О бо-оже мо-о-й!
Наконец Том рывком поднял голову и, обведя гараж остекленевшими глазами, обратился к полицейскому, пробормотав что-то неразборчивое.
– М-а-й, – по буквам говорил полицейский, – о…
– Нет, «р», – поправил его какой-то человек. – М-а-в-р-о…
– Послушайте меня! – свирепо прохрипел Том.
– Р, – продолжал полицейский. – О…
– Г…
– Г… – Тяжелая ладонь Тома с силой ударила его по плечу, и он поднял на него глаза: – Чего тебе, парень?
– Что случилось? Я хочу знать, что случилось, и все.
– Ее сбила машина. Насмерть.
– Насмерть… – повторил Том, уставившись в пространство.
– Она выбежала на дорогу. А сукин сын даже не остановился.
– Там две машины было, – сказал Михаэлис. – Одна шла оттуда, другая туда.
– Куда это – туда? – нетерпеливо спросил полицейский.
– В разные стороны. Значит, она… – Он было поднял руку, чтобы показать на одеяла, но тотчас же опустил ее. – Она выбежала вон туда, а та машина, что шла из Нью-Йорка, врезалась прямо в нее. Шла она километров под пятьдесят-шестьдесят.
– Как называется это место? – спросил полисмен.
– Никак не называется.
К ним подошел хорошо одетый негр.
– Это была желтая машина, – сказал он, – большая желтая машина. Новая.
– Вы видели происшествие? – спросил полицейский.
– Нет, но машина обогнала меня дальше отсюда по шоссе, и шла она за шестьдесят. Где-то под восемьдесят, а то и девяносто.
– Идите сюда, я запишу вашу фамилию. Осади, осади назад! Мне надо записать его фамилию.
Очевидно, обрывки этого разговора долетели до Уилсона, по-прежнему раскачивавшегося в дверном проеме, потому что к его стонам добавились новые крики:
– Не надо мне говорить, что это была за машина! Я знаю, что это была за машина!
Глядя на Тома, я увидел, как у него под пиджаком налились стальные мышцы. Он быстро подошел вплотную к Уилсону и крепко схватил его за плечи.
– Возьмите же себя в руки, – прохрипел он, стараясь успокоить его.
Уилсон взглянул на Тома. Он приподнялся на цыпочки и непременно рухнул бы на колени, если бы Том не поддержал его.
– Послушайте, – начал Том, слегка встряхнув его. – Я подъехал сюда буквально минуту назад. Из Нью-Йорка. Я подогнал вам купе, о котором мы говорили. Та желтая машина, за рулем которой я был сегодня днем, – не моя. Слышите? С тех пор я ее не видел.
Только мы с негром стояли достаточно близко, чтобы расслышать эти слова, но полицейский уловил что-то в интонациях Тома и впился в него жестким взглядом.
– Что там еще за разговорчики? – вмешался он.
– Я его знакомый. – Том повернул голову к стражу порядка, продолжая крепко держать Уилсона руками. – Он говорит, что знает машину, которая все это натворила… Это была желтая машина.
Повинуясь профессиональному чутью, полицейский с подозрением посмотрел на Тома.
– А какого цвета ваша машина?
– Синее купе.
– Мы только что прямо из Нью-Йорка, – добавил я.
Кто-то из подъехавших сразу за нами подтвердил это, и полицейский повернулся к свидетелю.
– Так, давайте снова вашу фамилию по буквам…
Подняв Уилсона, словно тряпичную куклу, Том отнес его в конторку, усадил на стул и вернулся.
– Надо бы с ним посидеть… кому-нибудь из вас, – бросил он не терпящим возражений тоном. Он проследил, как двое стоявших ближе всех мужчин переглянулись и с явной неохотой вошли в конторку. Затем Том закрыл за ними дверь и шагнул вниз, стараясь не смотреть на верстак. Проходя мимо меня, он прошептал:
– Поехали отсюда.
С подавленным видом, следуя за Томом, который локтями прокладывал нам путь, мы продрались сквозь продолжавшую прибывать толпу. Навстречу нам спешил врач с чемоданчиком в руке, которого вызвали полчаса назад в отчаянной надежде на чудо.
До самого поворота Том ехал медленно, а потом вдавил в пол педаль газа, и автомобиль понесся, рассекая ночной мрак. Чуть позже я услышал глухое хриплое всхлипывание и увидел, как по его лицу текут слезы.
– Проклятый трус! – еле слышно причитал он. – Даже не остановился.
***
Дом Бьюкененов неожиданно надвинулся на нас из-за темных, шелестящих листвой деревьев. Том остановился у крыльца и посмотрел вверх, на второй этаж, где на увитой плющом стене горели два окна.
– Дейзи дома, – произнес он. Когда мы вышли из машины, он взглянул на меня и слегка нахмурился.
– Надо было забросить тебя в Уэст-Эгг, Ник. Делать-то сегодня все равно нечего.
Что-то в нем изменилось, и он говорил решительно и с достоинством. Пока мы шли к крыльцу по залитому лунным светом гравию, он разрешил сложившуюся ситуацию несколькими отрывистыми фразами.
– Я вызову по телефону такси, чтобы тебя отвезли домой, а пока ты ждешь, вам с Джордан лучше пройти на кухню и распорядиться, чтобы вам подали что-нибудь поужинать – если вы проголодались. – Он открыл дверь. – Заходите.
– Нет, спасибо. Буду рад, если ты вызовешь мне такси. Я подожду на улице.
Джордан положила мне руку на плечо.
– Так вы не зайдете, Ник?
– Нет, спасибо.
Меня чуть-чуть подташнивало, и хотелось побыть одному. Но Джордан задержалась еще на мгновение.
– Всего лишь полдесятого, – сказала она.
Будь я проклят, если зайду; за день я по горло нахлебался их компанией, и это «их» вдруг стало относиться и к Джордан. Она, очевидно, что-то заметила в выражении моего лица, поскольку резко повернулась и по ступенькам побежала в дом. Несколько минут я сидел, обхватив голову руками, пока из дома не донесся голос дворецкого, вызывавшего по телефону такси. Тогда я медленно пошел от дома по подъездной аллее, намереваясь подождать у ворот.
Не успел я сделать и двадцати шагов, как меня кто-то окликнул, после чего из кустов на аллею вышел Гэтсби. Наверное, к тому времени нервы у меня были на последнем пределе, поскольку я не смог подумать ни о чем ином, кроме как о том, что его розовый костюм ярко сияет в лунном свете.
– Что вы здесь делаете? – спросил я.
– Просто стою, и все, старина.
Его присутствие показалось мне по меньшей мере странным, если не подозрительным. Мне вдруг показалось, что он собирается ограбить дом, и я бы ничуть не удивился, увидев в кустах зловещие физиономии «людей Вольфсхайма».
– Вы видели какое-нибудь происшествие на дороге? – спросил он после недолгого молчания.
– Да.
Он замялся.
– Она погибла?
– Да.
– Я так и думал. Я так и сказал Дейзи. Лучше пережить потрясение сразу, одним ударом. Она его выдержала весьма неплохо.
Он говорил так, словно значение имела лишь реакция Дейзи – и ничего больше.
– Я добрался до Уэст-Эгга по объездной дороге, – продолжал он, – и оставил машину у себя в гараже. Не думаю, чтобы нас кто-то видел, однако, разумеется, нельзя быть абсолютно уверенным.
К этому моменту он стал мне настолько противен, что я не счел нужным сказать ему, что он ошибается.
– Кто была эта женщина?
– Ее звали Миртл Уилсон. Ее муж – владелец гаража. Черт подери, как это произошло?
– Ну, я попытался вывернуть руль… – Он умолк, и я вдруг понял, как все случилось на самом деле.
– Так за рулем была Дейзи?
– Да, – ответил он, помедлив. – Но, разумеется, я скажу, что машину вел я. Понимаете, когда мы выехали из Нью-Йорка, она ужасно нервничала, и ей казалось, что за рулем она успокоится, придет в себя. А эта женщина буквально ринулась на нас как раз тогда, когда мы разъезжались с встречной машиной. Все произошло в какие-то секунды, мне показалось, что она хотела нам что-то сказать, потому что приняла нас за своих знакомых. Ну, Дейзи сперва отвернула от женщины к встречной машине, потом у нее сдали нервы, и она крутанула руль в обратную сторону. Не успел я его перехватить, как почувствовал удар… она, наверное, погибла на месте…
– Разорвало…
– Не надо, старина. – Он содрогнулся. – Так вот, Дейзи продолжала гнать. Я пытался заставить ее остановиться, но она ни в какую, так что мне пришлось дернуть ручной тормоз. Тут она рухнула мне на колени, а дальше я повел сам. – Он помолчал и через несколько мгновений продолжил: – Завтра она окончательно придет в себя. А я просто останусь здесь на случай, если он попытается скандалить из-за того, что произошло днем. Она закрылась у себя в комнате, а если он вздумает силой вломиться к ней, она выключит, а потом снова включит свет.
– Он ее пальцем не тронет, – возразил я. – Сейчас он думает совсем не о ней.
– Я не доверяю ему, старина.
– И долго вы собираетесь ждать?
– Всю ночь, если нужно. В любом случае до тех пор, пока они не лягут спать.
И тут я увидел все в совершенно ином свете. А вдруг Том узнает, что за рулем была Дейзи? Он может подумать, что тут есть какая-то связь… он вообще может подумать что угодно. Я посмотрел на дом: внизу ярко горели два-три окна, а наверху от окон Дейзи исходило розоватое свечение.
– Ждите здесь, – сказал я. – А я посмотрю, все ли там тихо.
Я прошел вдоль самого края газона, неслышно пересек посыпанную гравием дорожку и на цыпочках подкрался к ступеням веранды. Шторы в гостиной были раздвинуты, и я увидел, что там никого нет. Миновав веранду, где мы ужинали июньским вечером три месяца назад, я приблизился к небольшому прямоугольнику света, лившегося, как я полагал, из окна буфетной. Штора была задернута, но я обнаружил крохотный просвет у самого подоконника.
За кухонным столом друг напротив друга сидели Том и Дейзи, между ними стояло блюдо с холодной жареной курицей и две бутылки пива. Он что-то сосредоточенно ей втолковывал, и в доказательство своей правоты то и дело сжимал ее руку в своей. Время от времени она поднимала на него глаза и согласно кивала.
Они не были счастливы, и ни один из них не притронулся ни к курице, ни к пиву. Но и совершенно несчастными их тоже нельзя было назвать. Во всей этой картине ощущалось несомненное родство душ, и любой решил бы, что они о чем-то сговариваются.
Когда я на цыпочках уходил прочь от веранды, я услышал, как мое такси неуверенно пробирается к дому по темной дороге. Гэтсби ждал меня на том же месте.
– Все спокойно? – нетерпеливо спросил он.
– Да, все спокойно. – Я замялся. – Вам лучше отправиться домой и немного поспать.
Он покачал головой.
– Я хочу дождаться, когда Дейзи ляжет. Спокойной ночи, старина.
Он засунул руки в карманы и снова стал пристально наблюдать за домом, отвернувшись от меня, словно мое присутствие оскверняло его священное бдение. Я повернулся и пошел прочь, а он продолжал стоять, озаренный лунным светом, оберегая то, на что никто не покушался.
Оригинальный текст: The Great Gatsby, by F. Scott Fitzgerald.