Ф. Скотт Фицджеральд
Предисловие
(к роману «Великий Гэтсби»)
Тому, кто провел всю свою профессиональную жизнь в мире художественной литературы, просьба «написать предисловие» являет в себе множество искушений. Писатель, чью книгу вы сейчас открыли, не устоял перед одним из них; призвав на помощь всё своё самообладание, он приступает к обсуждению наших критиков, стараясь по возможности не отходить далеко от романа, который вы сможете прочесть чуть позже в этом томе.
Для начала должен сказать, что у меня нет причин жаловаться на отзывы прессы о любой моей книге. Если Джеку (которому понравилась моя последняя книга) не нравится эта, всегда найдется Джон (решивший, что моя последняя книга — пустышка), которому эта книга понравилась; так что в сумме всегда выходит одно и то же. Однако мне кажется, что писатели моего поколения были избалованы в этом отношении, живя в те славные времена, когда на любой полосе было практически неограниченное количество места для размышлений о художественной литературе — и всё это место появилось благодаря Менкену с его отвращением к тому, что сходило за критику до того, как появился он и объявил об этом во всеуслышание. Он заразил всех своей смелостью, а также громадной и беззаветной любовью к слову. И пусть сегодня шакалы уже пытаются оторвать по кусочку от того, кого они опрометчиво сочли умирающим львом — я не думаю, что большинство представителей моего поколения относятся к нему без глубокого уважения и уж тем более не сожалеют, что он покинул наш эшелон. Он формировал точку зрения на всё новое, создаваемое новыми людьми; он сделал много ошибок — например, он не признал Хемингуэя сразу — но он всегда был во всеоружии; ему никогда не приходилось долго шарить в поисках необходимых инструментов.
Теперь, когда он оставил американскую литературу плыть собственным курсом, его место так и осталось незанятым. Если писатель, чью книгу вы сейчас открыли, когда-либо будет замечен в том, что прислушивается к тому, что рассказывают ему политизированные тупицы о ценностях ремесла, которым он занимается с детства — ну что ж, дети мои, тогда вычеркивайте его из списков и расстреливайте на рассвете.
Но последние несколько лет даже это вызывает гораздо меньшие опасения, нежели прогрессирующая трусость рецензентов. Малооплачиваемым и работающим сверхурочно, им, кажется, нет никакого дела до книг — последнее время всё большую печаль вызывает сокращение количества молодых талантов, вызванное отсутствием сцены, на которой можно было бы выступить: взгляните на Уэста, Мак-Хью и множество остальных.
Я возвращаюсь к своей основной теме, а именно: мне очень хочется передать тем из них, которые прочтут этот роман, немного здорового цинизма по отношению к современным рецензентам. Если не считать случаев нездорового тщеславия, то нарядиться в такую кольчугу может позволить себе представитель любой профессии. Всё, что у вас есть — это ваша гордость, и если вы позволите обмануть вашу гордость человеку, который обрабатывает десяток таких, как вы, до обеда — вы гарантируете себе много разочарований, которых прожженный профессионал научился избегать.
Ярким примером является этот роман. Поскольку его страницы не были заполнены важными названиями важнейших вещей, а сюжет не имел ничего общего с фермерами (которые являлись на тот момент героями), мнение о нем вышло очень простым и не имеющим ничего общего с критикой, а по сути являлось всего лишь попыткой самовыражения людей, которым почти не выпадает шансов выразить себя. Каким образом кому-либо без четкой и осознанной жизненной позиции может прийти в голову взять на себя такую ответственность и стать писателем, и по сей день остается для меня загадкой. Ну а способность критика за пару часов выработать точку зрения, включающую двенадцать различных аспектов современного общества, представляется мне сродни очертаниям бронтозавра над исполненным страха одиночеством молодого автора.
Возвращаясь к этой книге: одна дама, которая вряд ли была способна написать хотя бы одно связное письмо по-английски, описала её как книгу, которую читают, собираясь провести вечер в ближайшем кино. Появление большинства молодых авторов приветствует критика как раз такого типа, и это вместо благодарности за преподнесенный мир воображения, в который они (писатели) попытались — с большим или меньшим успехом — открыть новую дверь — тот мир, который Менкен сделал осязаемым в те времена, когда он еще за нами присматривал.
Сегодня, когда эта книга издается заново, автору хотелось бы заявить, что еще никто никогда не пытался сохранить свою совесть художника в такой чистоте, как это делал он в течение десяти месяцев, ушедших на эту книгу. Перечитывая её заново, можно заметить, что книгу можно было сделать еще лучше — однако при этом нигде не возникает чувства отступления от правды, по крайне мере, на мой взгляд; это правда или, лучше сказать, эквивалент правды, попытка честной фантазии. Я только что перечитал предисловие Конрада к «Негру с Нарцисса», а недавно еще и выслушал испортившие мне настроение поучения критиков, которым показалось, что мой материал полностью исключал возможность иметь дело со взрослыми людьми во взрослом мире. Но, Боже мой! — это был мой материал, и это было все, что у меня было.
Того, что я вырезал отсюда — как в отношении физическом, так и умозрительном — хватило бы на еще один роман!
Я считаю, что это честная книга; говоря иначе — что никто не использовал никаких наработанных приемов для достижения эффекта, и, да простится мне хвастовство, эмоциональная сторона подвергалась такому малому давлению, что слез из левого глаза читателя удалось избежать, как удалось избежать и огромной искусственной личины, выглядывающей из-за плеча персонажа.
Если вы не покривили душой, книга будет жить — хотя бы в виде впечатлений, остающихся от неё. И наоборот — если совесть не чиста, то в ней можно вычитать все то, что написано в рецензиях. Остается добавить, что если вы молоды и готовы учиться, то практически любая рецензия будет иметь ценность — даже та, которая кажется несправедливой.
Писатель, чью книгу вы сейчас открыли, обрел свою профессию буквально от рождения — для него всё это настолько естественно, что он считает, что никогда не смог бы заниматься ничем иным настолько же эффективно — так глубоко живет он в мире фантазии. На свете много людей, устроенных так же, как он, обладающих способностью выражать глубинные движения, все эти:
— Смотри — вот оно!
— Я видел это своими глазами.
— Вот так это всё и случилось!
— Нет, всё произошло вот так.
«Смотри! Вот оно, пятно крови, про которое я говорил».
—«Пусть все замрет! Вот тот блеск девичьих глаз, вот то отражение, которое я буду видеть всегда, вспоминая её глаза».
— Если захочется снова найти это лицо на матовой поверхности умывальника, если захочется сделать образ более тусклым за счет дополнительных усилий, то прямая обязанность критика распознать это намерение.
— Никто никогда еще не чувствовал так, как я, — говорит молодой автор, — но я — чувствовал; моя гордость сродни гордости солдата, идущего в битву; неизвестно, будет ли там вообще кто-нибудь, кто раздаст медали или хотя бы всё опишет.
Но помни еще кое-что, юноша: ты не первый, кто находился один в полном одиночестве.
Ф. Скотт Фицджеральд,
Балтимор, Мэриленд.
август 1934.
Первая глава романа «Великий Гэтсби»: (перевод Е.Д. Калашниковой) или (перевод Н. Лаврова)
Оригинальный текст: Introduction to The Great Gatsby, by F. Scott Fitzgerald.