Наталья Владимировна Александрович
Концептосфера художественного произведения и средства ее объективации в переводе (на материале романа Ф. С. Фицджеральда «Великий Гэтсби» и его переводов на русский язык)

Содержание

Глава 3. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ КОНЦЕПТОСФЕРЫ РОМАНА «ВЕЛИКИЙ ГЭТСБИ» В ПЕРЕВОДАХ Е. КАЛАШНИКОВОЙ И Н. ЛАВРОВА

3.1. Репрезентация концепта DREAM / МЕЧТА

Компонентный анализ семантики существительного мечтаобнаруживает, что с данной лексемой в ее основном значении связано представление носителя русского языка о работе воображения. В словаре В.И. Даля мечтаопределяется как «всякая картина воображения и игра мысли; пустая, несбыточная выдумка; призрак, видение, мара» [215, 844–845]. Современные толковые словари определяют мечтукак 1) нечто, созданное воображением, мысленно представляемое, сильно желаемое, а также мысль об этом [225, 293]. «Не вещь, а мечта», – говорят о чем-нибудь очень хорошем. В русскоязычном сознании МЕЧТА кодирует мысленный образ, предмет желаний и стремлений субъекта. В структуру имени концепта МЕЧТА одновременно входят семы 'желание' и 'несбыточность', что превращает соответствующие фрагменты русской и американской лингвокультур в зеркально противоположные и сближает русскоязычное и индивидуально-авторское представление Фицджеральда о МЕЧТЕ.

В переводе Е. Калашниковой реализуется весь синонимический ряд слова мечта( мечтание, грезы, желание, стремление, видение), образуется КПС, которая, как и в оригинале, состоит из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибутивные характеристики.

Субъектную позицию в КПС занимают лексемы мечта / мечтыи их синонимы: это был редкостный дар надежды; воображение ничего не могло преувеличить; самые дерзкие и нелепые фантазии одолевали его, когда он ложился в постель; эти ночные грезы служили ему отдушиной; только что рухнувшая мечта еще билась, оттягивая время, цепляясь за то, чего уже нельзя было удержать; долголетняя феерия пришла к концу; напрасная надежда – дай Михаэлис не сомневался, что друзей у Уилсона нет; когда его мечта так близко, стоит только протянуть руку; она навсегда осталась позади.

Очевидно, что МЕЧТА в переводе персонифицируется в соответствии с оригиналом, однако субъектная позиция представлена заметно шире, чем в оригинале, добавлены иные концептуальные признаки: так, надежда в русскоязычном сознании связывается не только с ожиданием, но и с уверенностью в осуществлении чего-нибудь желаемого [225, 315], феерия ассоциируется с театром.

Субъектами мечты являются также главный герой и героиня, предикат мечталвстречается в одном контексте: После замешательства, после не рассуждающей радости настала очередь сокрушительного изумления от того, что она здесь. Он так долго об этом мечтал, так подробно все пережил в мыслях, столько времени ждал, словно бы стиснув зубы в неимоверном, предельном напряжении[165, 75].

В объектной позиции в переводе Е. Калашниковой МЕЧТА, с одной стороны, представлена как материальный предмет, с другой стороны, как выдумка, видение, воздух, «которым дышат призраки»: ядовитая пыль, что вздымалась вокруг его мечты; остался верен этой выдумке до самого конца; слить с ее тленным дыханием свои не умещающиеся в словах мечты; таскать за собою давно забытые мечты; он еще цеплялся за шальную надежду, и у меня не хватило духу эту надежду отнять; он сознательно внушил Дэзи иллюзию твердой почвы под ногами; скрывая от всех свою непорочную мечту; он дорогой ценой заплатил за слишком долгую верность единственной мечте; жалкие призраки, дышащие мечтами; после смерти Гэтсби я не мог отделаться от подобных видений; был некогда музыкой последней и высочайшей человеческой мечты; стоит протянуть руку – и он поймает ее[ мечту]. Приведенная выборка показывает, что репрезентация концепта в переводе существенно отличается от оригинальной за счет полученного контраста, а также метафор иллюзия твердой почвы под ногамии музыка мечты.

Часть атрибутивных характеристик ( особо увлекательная, не умещающаяся в словах, рухнувшая, непорочная, единственная, последняя и величайшая) абсолютизирует мечту и тем самым передает интенцию оригинала, в сочетании с другими атрибутами МЕЧТА объективируется как продукт богатого воображения, что более соответствует русскоязычному сознанию, нежели индивидуально-авторскому представлению Фицджеральда, ср.: самые дерзкие и нелепые фантазии; эти ночные грезы; шальная, напрасная надежда; долголетняя феерия; фантастическое видение.

В переводе Н. Лаврова КПС концепта МЕЧТА, как и в оригинале, составляется из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибут. В качестве субъекта мечтапредставлена в следующих контекстах: идеальный образ превзошел реальный по всем статьям; его духовный образ возник из идеализации своей собственной натуры; самые затейливые и невероятные видения посещали его по ночам; болезненное воображение плело один замысловатый узор за другим; юношеские грезы Джеймса Гетца облеклись в плоть и в кровь; занавес опустился – сказочная феерия подошла к концу; меня еще долго мучили странные и пугающе реальные видения; его мечта была так близко; настанет день, когда мечта будет так близко.В позиции субъекта, таким образом, реализуется синонимический ряд русского слова мечтав сочетании с бытийными глаголами и глаголами действия, благодаря чему, с одной стороны, МЕЧТА персонифицируется, с другой стороны, акцентируется ее предельность, изменчивость, духовная основа. Встречается контекст, в котором переводчик представляет МЕЧТУ как театральное действо ( занавес, феерия), что не совсем точно отражает прагматику оригинала (в романе использована лексема extravaganza –нелепая пьеса).

В объектной позиции МЕЧТА, с одной стороны, репрезентируется как предмет материального мира, с другой – как произведение духовной сферы (воображения, вдохновения, чувства). Ср.: те ядовитые клубы зависти, ревности и недоброжелательства, которые клубились над его мечтой; под хрустальным куполом небес стало еще на одну мечту меньше; в своих юношеских фантазиях Джеймс Гетц воображал, будто достоин других родителей; Дейзи его мечты мало чем походит на оригинал; он творил свой идеал в порыве вдохновения; какое-то время ночное блуждание по звездам было для него потаенной дверцей в недоступный для него мир отдохновения и грез; стоит ему опалить бренным дыханием потаенную мечту; ему удалось внушить молодой и неопытной девушке чувство привязанности и иллюзию собственной надежности;[ Гэтсби] на всю оставшуюся жизнь стал Рыцарем Святого Грааля; куда покойнее было строить перед ней воздушные замки;[ Гэтсби] за напускным безразличием скрывал от нескромных взглядов свои пылкие юношеские мечты; грубый овеществленный мир обрушивался на него и теснил робкие фантомы призрачной мечты; вслушиваясь в торжественный гимн последней и величайшей мечты человечества – мечты о Земле Обетованной; казалось, протяни руку – и дотронешься до нее[ мечты] ; мы спешим в погоне за синей птицей удачи.

Предикатная позиция представлена видовременными формами глаголов мечтатьи мысленно принимать: молоденькие офицеры из Кемп-Тейлор мечтали провести вечер или« ну, хотя бы часик» в ее милой компании; долгие годы мечтал он об этом дне, мысленно принимал ее в своем огромном доме.Субъектами мечты в данных ситуациях выступают офицеры и Гэтсби.

В атрибутивной позиции МЕЧТА репрезентируется и как плод пылкого юношеского воображения, и как вечная мечта человечества, обреченная на несбыточность: идеальный, духовный образ; юношеские фантазии; самые затейливые и невероятные, пугающе реальные видения; болезненное воображение; юношеские грезы; потаенная, призрачная мечта; последняя и величайшая мечта человечества – мечта о Земле Обетованной; сказочная феерия; пылкие юношеские мечты.Концептуальные признаки, переданные в атрибутивной позиции Н. Лавровым, не искажают авторской интенции, но и не поддерживают ее, так как доминантный концептуальный признак, переданный автором с помощью атрибутивных параметров – МЕЧТА абсолютна, теряется среди других.

Проведенный анализ показывает, что в переводах позиции КПС сохранены, но структурированы они значительно объемнее, чем в оригинале. Часть исходных концептуальных признаков передана адекватно, в частности, МЕЧТА как иллюзия, воздух, тайна, сновидение, живое существо. Другая часть концептуальных признаков добавлена переводчиками: МЕЧТА как музыка, надежда, духовный мир, феерия. Все они уводят от исходной авторской интенции, которая заключается в том, что МЕЧТА главного героя – иллюзия, ведущая к гибели. В результате добавлений переводчиков концепт МЕЧТА перемещается из национально-культурной в личностную плоскость, а ее языковое воплощение теряет семантическую динамику, благодаря которой в романе-источнике создается ощущение приближающейся трагедии.

3.2. Репрезентация в переводах концептов приядерной зоны

3.2.1. Репрезентация концепта HOUSE / ДОМ

В русском, как и в английском, языковом сознании ДОМ существует как метонимический концепт, поскольку обозначает людей, находящихся в определенном пространстве и занятых какой-либо деятельностью. Кроме того, в русской лингвокультуре ДОМ означает средство устроения человеческой жизни, способ организации и обживания пространства, о чем свидетельствуют многочисленные сочетания: принять в дом кого-нибудь; отказать от дома; мы знакомы домами; держать дом; вести доми под.

Словари [213; 215; 225] определяют существительное домкак: 1) жилое (или для учреждения) здание; 2) свое жилье, а также семья, люди, живущие вместе, их хозяйство; 3) место, где живут люди, объединенные общими интересами, условиями существования; 4) учреждение, заведение, обслуживающее какие-нибудь общественные нужды: Торговый дом; Дом творчества; Дом ученых; 5) династия, род, поколение. По данным исследователей, русский язык сохранил и продолжил заданные в индоевропейском и праславянском тенденции, в частности, связь дома с семейным кругом и порождаемые ею коннотации интимности и тепла [143; 187 и др.].

В переводе Е. Калашниковой концепт ДОМ объективируется в виде КПС, включающей следующие позиции: субъект – объект – место действия – направление действия – атрибут. Субъектную позицию занимают лексемы дом / домик / резиденция,которые сочетаются с бытийными глаголами, глаголами действия и зрительного восприятия, что полностью соответствует авторской прагматике. Ср.: домик стоял у самой оконечности мыса; мой домик был тут как бельмо на глазу; их резиденция оказалась еще изысканней; веселый красный с белым дом смотрел фасадом в сторону приливаи др.

Встречаются контексты, в которых ДОМ репрезентируется как плавучее средство, ср.: The Buchanans' house floated suddenly towards us – дом Бьюкененов неожиданно выплыл нам навстречу; her porch was bright with the bought luxury of star-shine – веранда ее дома тонула в сиянье самых дорогих звезд.Исходя из того, что подобное осмысление частично подтверждается исходным текстом, такое переводческое решение можно признать оправданным. В переводе Е. Калашниковой так же, как и в оригинале, акцентируются внешний вид, расположение и огромные размеры дома.

В объектной и атрибутивной позициях ДОМ репрезентируется как неотъемлемая составляющая человеческой жизни, средство ее устроения, что полностью совпадает с соответствующим фрагментом русскоязычной картины мира и с индивидуально-авторским представлением Фицджеральда. ДОМ ассоциируется с родовым гнездом, переводчица выделяет размеры и самобытность как главные признаки дома.

Ср.: веселый красный с белым, чересчур гостеприимный, родной, собственный дом; огромный домина Гэтсби; Родовое Гнездо; чужой дом; нахохлившиеся от дождя белые домики поселка; такой прекрасный, богатый, таинственней и привлекательней всех других домов, дом[ Дэзи] ; сотни домов банальной и в то же время причудливой архитектуры, сгорбившихся под хмурым, низко нависшим небом.

Позиция места и направления действия замещается субстантивными сочетаниями с конкретно-пространственными предлогами, что совпадает с соответствующими позициями оригинала. В переводе Е. Калашниковой концепт HOUSE передан в соответствии с авторской интенцией, чему, очевидно, способствовало семантическое сходство в репрезентации русского и английского концептов.

В переводе Н. Лаврова концепт ДОМ объективируется в виде КПС, состоящей из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, т. е. в переводе сохранены все позиции исходного текста. Наиболее адекватно в КПС переданы три первые позиции.

Субъекты дом, жилище, вилла, апартаментысогласуются с бытийными глаголами, глаголами действия, местоположения и света, т. е. персонифицируются, в переводе акцентируются внешний вид, гостеприимство, расположение и освещение дома, что полностью соответствует авторской установке. Ср.: мое скромное жилище располагалось у оконечности выдающегося в океан« яйца» ; одна из вилл была вызывающе роскошна; мой собственный дом был форменным бельмом на глазу; дом[ Бьюкененов] оказался еще более вычурным; апартаменты располагались на последнем этаже и представляли собой тесную гостиную, маленькую спальню и узкую ванную комнату; это ее собственный дом; вилла Гэтсби ярко освещена сверху донизу; как будто дом подмигивал кому-то в темноте; неплохо выглядит отсюда мой доми др.

В объектной позиции в соответствии с оригиналом ДОМ репрезентируется как предмет гордости владельца, объект сделок, как неотъемлемая часть жизни субъекта. Ср.: я снял жилье в одном из уникальнейших уголков Северной Америки; я впервые переступил порог дома Гэтсби; представить себе размах гостеприимства дома Гэтсби; Гэтсби намеренно купил свой дом, чтобы жить рядом с Дейзи;[ Гэтсби] хотелось бы, чтобы Дейзи увидела его дом; его наследники продали дом; мне хочется показать вам свой дом; к веселью и свету гостеприимного дома; для этого нужно превратить собственный дом в свинарник; я вижу узкие щели кривых улиц и раскоряченные над ними дома; я пошел в последний раз взглянуть на его доми др.

Позиции места и направления действия представлены в КПС субстантивными словосочетаниями с конкретно-пространственными предлогами: в доме; в дом; из дома; у дома; над домоми под. В данных позициях акцентируются многообразные аспекты человеческого существования, связанные с домом: проживание, общение с людьми и животными, свадьба, прощание и похороны. ДОМ объективируется как центр притяжения и неотъемлемая часть бытия человека, ср.: [ дворецкий] служил в одном приличном доме в Нью-Йорке; это так мило – щенок в доме; такси остановилось у одного из многоэтажных многоквартирных домов; этот человек пришел в дом; если бы из дома не вышла Джордан Бейкер; мы были с ней на приеме в одном доме; такого человека можно пригласить в дом; телефон в их доме разрывался день и ночь;[ Гэтсби] хочет увидеться с ней в доме приятеля-соседа;[ гости] разбрелись по всему дому; среди промокших до самого фундамента беленых домиков; будто бы я силой удерживаю его в своем доме; прощальная церемония назначена на три пополудни – в его доме; звонкие трели птиц разносились в вышине над притихшим имениеми др.

Атрибутивные характеристики в переводе Н. Лаврова в целом соответствуют исходным – ср.: мое скромное жилище, приличный дом; уж слишком гостеприимный, огромный, пугающе громадный, уродливый дом, притихшее имение, роскошная загородная вилла Гэтсби; большой, таинственный, роскошный дом Дейзи; промокшие до самого фундамента беленые домики.Однако имеется ряд атрибутивных параметров, которые отличаются большей многословностью и эмоциональностью, присущими идиотехнологии переводчика. Ср.: a hundred houses, at once conventional and grotesque, crouching under a sullen, overhanging sky and a lusterless moon – сотня домов, обычных и в то же время нелепых, жмущихся к земле под неприветливым, нависшим небом и тусклой луной –пер. наш; раскоряченные дома – симбиоз традиционных представлений об архитектуре и модернистских изысков – дома, согбенные под нависшими над крышами небесами и давящей на психику луной –пер. Н. Лаврова; that huge incoherent failure of a house – это огромное, нескладное недоразумение, а не дом –пер. наш; его дом – памятник архитектурных излишеств и дурного вкуса его первого владельца-пивовара –пер. Н. Лаврова.

В описаниях Фицджеральд чаще всего использует лексические единицы с семантикой света, тем самым проявляя ведущую для себя форму восприятия – зрительную. В описании дома Дейзи это, в частности, прилагательные radiant –светящийся, сияющий, лучезарный; shining –светящийся, сверкающий; существительные hint –намек, оттенок; shades –тени, оттенки. Кроме того, в данном отрывке доминирует лексика с семантическими компонентами «запах» и «свежесть»: прилагательные cool –прохладный, musty –заплесневелый, с неприятным запахом, fresh –свежий, breathing –живой, redolent –благоухающий, глагол wither –лишать силы, свежести.

Ср.: There was a ripe mystery about it, a hint of bedrooms upstairs more beautiful and cool than other bedrooms, of gay and radiant activities taking place through its corridors, and of romances that were not musty and laid away already in lavender but fresh and breathing and redolent of this years' shining motor cars and of dances whose flowers were scarcely withered… He felt their presence all about the house, pervading the air with the shades and echoes of still vibrant emotions.

Все здесь манило готовой раскрыться тайной, заставляло думать о спальнях наверху, красивых и прохладных, непохожих на другие знакомые ему спальни, о беззаботном веселье, выплескивающемся в длинные коридоры, о любовных интригах – не линялых от времени и пропахших сухою лавандой, но живых, трепетных, неотделимых от блеска автомобилей последнего выпуска и шума балов, после которых еще не увяли цветы –пер. Е. Калашниковой.

« Тайна» – это было, пожалуй, лучшее слово для всего связанного с этим домом! Тайной дышали обычные, казалось бы, предметы богатой обстановки многочисленных салонов, гостиных, будуаров и кабинетов; тайна влекла на верхние этажи, в великолепно обставленные, источающие благоухание спальни – так непохожие на те, где ему доводилось бывать до сих пор; тайной веяло от длинных коридоров, хранящих память о роковых романах, но не заплесневевших в пыльных чуланах и пропитавшихся приторным запахом лаванды, а брызжущих безудержным весельем, пахнущих живыми цветами. Это была тайна сверкающих никелем и хромом скоростных автомобилей последнего выпуска, тайна феерических балов и званых обедов на сто персон… Мускусными запахами вожделеющих самцов была пропитана сама атмосфера этого дома, он физически ощущал их незримое присутствие, и это придавало романтическому увлечению совершенно новую, до сих пор незнакомую ему остроту ощущения –пер. Н. Лаврова.

В переводах встречается только один компонент с семантикой света – блеск автомобилей последнего выпуска(у Е. Калашниковой) и сверкающие никелем и хромом скоростные автомобили(у Н. Лаврова). В описании дома Дейзи у переводчиков доминирует лексика с семой «запах», причем Н. Лавров добавил подробности ( источающие благоухание спальни, мускусные запахи вожделеющих самцов и под.), которых нет в подлиннике. Известно, что люди обычно пользуются образами, связанными с ведущей для них формой восприятия: зрительной, слуховой или кинестетической, которая связывается у человека с конкретным психическим опытом. Представляется, что в переводе данного отрывка проявился более предпочтительный для переводчиков индивидуальный опыт, отличный от представленного в романе-источнике.

В переводах Е. Калашниковой и И. Лаврова концепт HOUSE объективируется как пространственно-метонимический и экзистенциально-значимый. Основные позиции КПС оригинала и переводов совпадают. Влияние русской лингвокультуры проявилось в выборе переводчиками одинакового эквивалента « Родовое Гнездо», которое в оригинальном тексте обозначается сочетанием to Found a Family –основать род, семью, но и в английской, и в русской лингвокультурах содержание исследуемого концепта имеет соответствующие признаки, так что такое переводческое решение представляется обоснованным. В репрезентации данного концепта проявился индивидуальный психический опыт переводчиков, который обусловил предпочтение лексики иного чувственного восприятия, нежели авторское.

3.2.2. Репрезентация концепта CAR / МАШИНА

Существительное машинаопределяется в словарях как «механическое устройство, совершающее полезную работу с преобразованием энергии, материалов или информации: например, электрическая, вычислительная, транспортная, швейная машина, машина времени. В переносном смысле машиной называют организацию, действующую подобно механизму, налаженно и четко» [225, 346].

В переводе Е. Калашниковой концепт МАШИНА реализуется в значении «транспортное средство» в виде КПС, состоящей из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, что совпадает с позициями Ф.С. Фицджеральда. Наиболее адекватно в КПС переданы субъектная и объектная позиции. В переводе Е. Калашниковой, вслед за оригиналом, в качестве предикатов с лексемами машина / машины / автомобиль / автомобилиупотребляются бытийный глагол и глаголы движения. Эти предикаты персонифицируют субъекты и осуществляют метонимический перенос, замещая людей или человека, управляющего автомобилем, благодаря чему адекватно передается авторская ментальная модель АВТОМОБИЛЬ – живое существо.

В объектной позиции перевода МАШИНА репрезентируется не просто транспортное средство, но и необходимая часть человеческой жизни, предмет восхищения, обсуждения и зависти, ценный и выгодный товар. Ср.: я могу поехать на машине следом за вами; я не стану продавать вам эту машину; мы можем ехать все в моей машине; о любовных интригах, неотделимых от блеска автомобилей последнего выпуска; я любуюсь его машиной; я ее видел не раз; все кругом знали эту машину; вплелось великолепное зрелище машины Гэтсби; они что-то продают – ценные бумаги, или страховые полисы, или автомобилии др. Наполнение данной позиции в переводе Е. Калашниковой полностью соответствует прагматике оригинала.

Атрибутивные параметры в переводе представлены шире, чем в романе-источнике: поломанный« форд» ; новенький автомобиль цвета лаванды, с серой обивкой; его многоместный« форд» торопливо бежал на станцию, точно желтый проворный жук; маленький белый, новенький двухместный автомобиль; сплошной поток фыркающих машин; роскошный лимузин Гэтсби; запоздавший автомобиль; машины, бодро сворачивающие в подъездную аллею, минуту спустя разочарованно выезжают обратно; машины, сгрудившиеся на дороге; большая желтая машина, совсем новая; проносившаяся мимо машина; катафалк, отвратительно черный и мокрый; шум подъезжающих и отъезжающих машин.В данной позиции, как и в оригинале, МАШИНА репрезентируется как живое существо, переводчик акцентирует внимание на внешнем виде, многофункциональности и ходовых качествах машин.

В переводе Н. Лаврова исследуемый концепт объективируется в виде КПС, состоящей из следующих позиций: субъект – объект – атрибут, т. е. отсутствует позиция места действия. Субъектную позицию в соответствии с оригиналом «занимают» автомобили и их детали, предикатная позиция замещается бытийным глаголом и глаголами движения, в результате чего адекватно передается авторская ментальная модель АВТОМОБИЛЬ – живое существо.В переводе Н. Лаврова автомобиль репрезентируется не только как транспортное средство, но и как насекомое (жук), животное (собака) и небесное тело (болид), что выходит за рамки авторской установки.

Ср.: With fenders spread like wings we scattered light through half Astoria – Букв.: С распростертыми крыльями мы освещали пол-Астории.

Fenders –амер. крылья автомобиля, поэтому в переводе опущена лексема wings –крылья; scattered light –рассеивали, разбрасывали свет. Распластав кремовые крылья, наш сверкающий болид пролетел через половину Астории –пер. Н. Лаврова.

В приведенном примере МАШИНА репрезентируется переводчиком как космическое тело, хотя в романе-источнике подобное осмысление не выявлено.

В объектной позиции автомобиль представлен как транспортное средство, что совпадает с аналогичным фрагментом обеих картин мира, а также как объект сделок, предмет гордости и внешний признак состоятельности владельцев, что полностью соответствует исходному тексту.

Атрибутивная позиция перевода Н. Лаврова существенно расширена, благодаря чему автомобиль объективируется как живое существо (в нескольких контекстах – собака), космическое тело, «оранжерея» на колесах, акцентируются красота, скорость, состояние машины. Как показывает выборка, переводчик особенно выделяет скоростные характеристики автомобиля.

Ср.: The 'death car' as the newspapers called it, didn't stop; it came out of the gathering darkness, wavered tragically for a moment, and then disappeared around the next bend. Mavromi-chaelis wasn't even sure of its colour – he told the first policeman that it was light green.

« Автомобиль смерти» , как его назвали газеты, не остановился; он выскочил из сгущавшейся темноты, трагически замер на мгновение и исчез за следующим поворотом. Михаэлис не мог с уверенностью сказать, какого цвета был автомобиль, и сказал полицейскому, что светло-зеленого –пер. наш.

« Автомобиль смерти» , как его потом назвали газеты, даже не остановился; вынырнув из густеющих сумерек, он дрогнул на миг в трагической нерешительности и скрылся за поворотом дороги. Михаэлис и цвета его не успел разглядеть толком – подоспевшей полиции он сказал, что машина была светло-зеленая –пер. Е. Калашниковой.

« Машина смерти» , как ее потом прозвали газетчики, даже не притормозила. Михаэлис рассказывал, что она вынырнула из сгущающейся полутьмы, а потом, словно в замедленном кино, поплыла над дорогой, и ее вроде бы повело в сторону обочины; за эти несколько полных драматизма мгновений, слив-для него в одно мрачное видение, он даже не успел разглядеть толком, какого цвета была промчавшаяся как пуля машина, в мгновение ока исчезнувшая за поворотом; грек только и смог сказать первому подоспевшему патрульному, что вроде она была светло-зеленая –пер. Н. Лаврова.

Приведенный пример показывает, насколько далеко отошел Н. Лавров от оригинального текста – кроме атрибутивных характеристик, представляющих МАШИНУ как пулю или стрелу, добавлены метафорические предикаты с иным концептуальным признаком вынырнула, поплыла,которые замедляют и утяжеляют действие, тогда как в оригинале выражена прямо противоположная интенция.

В ряде контекстов Н. Лавров добавил сравнение машины с собакой.

Ср.: Only gradually did I become aware that the automobiles which turned expectantly into his drive stayed for just a minute and then drove sulkily away.

Я заметил, хоть и не сразу, что машины, бодро сворачивающие в подъездную аллею, минуту спустя разочарованно выезжают обратно –пер. Е. Калашниковой.

Вначале я обратил внимание на то, что многочисленные авто, с бодрым фырканьем кружащие по серпантину его подъездной дороги, через считанные секунды возвращаются назад, неуверенно тычась бамперами, словно побитые псы –пер. Н. Лаврова.

Очевидно, что вариант перевода Е. Калашниковой полностью эквивалентен исходному тексту, в переводе Н. Лаврова добавлено сравнение с собакой, в котором переводчик акцентировал преданность, зависимость машины от хозяина, что не соответствует интенции оригинала. В русской лингвокультуре образ собаки многозначен, может нести и положительные, и отрицательные характеристики. Собака преданна хозяину, тяжело переживает разлуку с ним, тоскует. Побитая собака ассоциируется с ненужным, униженным, выглядящим жалким человеком [53, 152–159]. Возможно, в данном случае и следует говорить о противостоянии двух концептуальных картин мира – автора и переводчика, которые совпадают в позитивном отношении к машине как «другу человека», но по-разному осмысляют ее значение в человеческой жизни.

Таким образом, концепт CAR по-разному репрезентируется переводчиками: в переводе Е. Калашниковой сохранена когнитивно-пропозициональная структура концепта и, следовательно, адекватно передано авторское представление о том, что автомобиль – предмет национальной и личной гордости, признак благосостояния, жизненное пространство и носитель смерти. В переводе Н. Лаврова КПС концепта CAR упрощена, авторская прагматика в ней репрезентируется в объектной и частично атрибутивной позициях. В репрезентации субъектной и атрибутивной позиций КПС проявляется индивидуальное представление переводчика о концептуализированной реалии.

3.2.3. Репрезентация концепта MONEY / ДЕНЬГИ

Константа русского национального характера, составляющая одну из самых отчетливых духовных границ русской культуры, содержится в «нестяжательном» отношении к деньгам [143, 580]. Существование в русском языке уменьшительных форм денежки, деньжата, деньжишки, деньжонки(например, Завелись деньжонки; Плакали мои денежки) указывает на эмоционально-ироническое отношение к деньгам в русской лингвокультуре. В словарях существительное деньгиопределяется как 1) металлические и бумажные знаки (в докапиталистических формациях – особые товары), являющиеся мерой стоимости при купле-продаже, средством платежей и предметом накопления; 2) капитал, средства [225, 128]. Наиболее частотные сочетания с этим словом: большие, сумасшедшие, бешеные деньги; не при деньгах, полтинник – не деньги; время – деньги; делать деньги из воздухаи под. показывают, что в русскоязычном сознании концепт ДЕНЬГИ персонифицируется и кодирует не только финансовое средство, но и объект желаний, критерий оценки окружающих.

В переводе Е. Калашниковой концепт представлен КПС, состоящей из следующих позиций: субъект – объект – атрибут, т. е. не переданы позиции предиката и образа действия подлинника. Субъект деньгивстречается в следующих контекстах: вот откуда у него столько денег; эти деньги уже у них в кармане; очень нужны деньги; спешно понадобились деньги; деньги звенели в этом голосе.С одной стороны, ДЕНЬГИ в данной позиции репрезентируются как предмет острой необходимости, происхождение которого вызывает интерес, с другой стороны, как свойство, придающее уникальность голосу любимой женщины.

Ср.: – У Дэзи нескромный голос, – заметил я. – В нем звенит. Я запнулся. – В нем звенят деньги, – неожиданно сказал он.

Ну конечно же. Как я не понял раньше. Деньги звенели в этом голосе – вот что так пленяло в его бесконечных переливах, звон металла, победная песнь кимвал… Во дворце высоком, беломраморном, королевна, дева золотая…

Между тем в оригинальном тексте moneyтолько однажды встречается в субъектной позиции – деньги у Ф.С. Фицджеральда, несмотря на национально-культурный стереотип, не субъект, а объект действий. В указанном эпизоде подлинника moneyфункционирует как предикатив, ср.: was full of money –голос Дейзи был полон денег, заполнен деньгами. Представляется, что в данном случае влияние русской лингвокультуры оказалось для переводчицы сильнее, чем стремление следовать авторской установке.

Наиболее адекватно в КПС передана объектная позиция. В данной позиции ДЕНЬГИ репрезентируются как универсальное средство решения человеческих проблем, ср.: манера сорить деньгами; достаточно денег для подобных прихотей; близость больших и легких денег болезненно дразнила их аппетит; заработать деньги; наживают богачи денег полные мешки; разлучить его с его деньгами; из этих денег он не получил ни цента; нужна была какая-то сила денег; убегали и прятались за свои деньги.Метафоры сорить деньгамии денег полные мешкиэксплицируют иронично-негативное отношение переводчика к ДЕНЬГАМ, не подтвержденное романом-источником.

Атрибутивные параметры передаются в трех контекстах: выстроившись на книжной полке, отливая червонным золотом, точно монеты новой чеканки, они сулили раскрыть передо мной сверкающие тайны, известные лишь Мидасу, Моргану и Меценату; близость больших и легких денег болезненно дразнила их[ молодых англичан] аппетит, создавая уверенность, что стоит сказать нужное слово нужным тоном, и эти деньги уже у них в кармане; встает город нагромождением белых сахарных глыб, воздвигнутых чьей-то волей из денег, которые не пахнут.

Репрезентация данной позиции соответствует авторскому представлению о деньгах как предмете, способном нести и добро, и зло, в зависимости от субъекта, их владельца. Однако в переводе Е. Калашниковой когнитивно-пропозициональная структура концепта ДЕНЬГИ упрощена, она состоит из трех позиций, тогда как в оригинале их пять: переводчица не «увидела» ДЕНЬГИ в позициях предиката и образа действия, что помешало ей более адекватно передать авторские интенции. В отличие от подлинника, субъектная позиция структурирована не одним элементом, а несколькими, в результате чего ДЕНЬГИ в переводе Е. Калашниковой объективируются скорее как субъект, а не объект действий человека. Таким образом, в переводе частично сохраняется прагматика оригинала, однако эксплицируется влияние русской лингвокультуры, которое проявляется в иронично-негативном («нестяжательном») отношении к деньгам.

В переводе И. Лаврова концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибут. В субъектной позиции ДЕНЬГИ объективируются, с одной стороны, как предмет острой необходимости, дифференцирующий социальный признак, дающий обладателю привилегии, с другой – как уникальное свойство голоса любимой женщины.

Ср.: их баснословное богатство не казалось мне таким уж непреодолимым барьером для наших отношений; вот ваши деньги; наши денежки не дают покоя этой публике; поэтому у него такая уйма денег; денежки сами посыплются вам в карманы; миллионы Коди уплыли; в нем[ голосе Дейзи] звенит презренный металл; в нем действительно звенели деньги; деньги понадобились; всеми привилегиями, которые только может дать золото; что приведет ее под венец – любовь, деньги, жажда материнства или извечная женская меркантильность.

Метафорический предикат уплыливыделяет свойство денег исчезать бесследно, хотя в подлиннике подобный концептуальный признак отсутствует – ср.: what remained of the millions – миллионы Коди уплыли(пер. Лаврова); что осталось от миллионов(пер. наш). Субъектная позиция представлена в переводе Н. Лаврова объемнее, чем у Е. Калашниковой, что также указывает на концептуальные признаки, добавленные переводчиком.

Наиболее адекватно в КПС передана объектная позиция. В ней, в соответствии с оригиналом, ДЕНЬГИ объективируются как средство, дающее своему обладателю огромные силы и возможности, позволяющие, например, возвести город. Ср.: позволить себе потратить уйму денег на подобные причуды; близость по-настоящему больших денег; город, возведенный здесь мистической силой денег; я дал тебе деньги; вы несколько стеснены в средствахи под.

Как и в подлиннике, деньги становятся предметом человеческих вожделений и страстей – ср.: разлучить его с деньгами; я попробую заработать немного денег; спешка с деньгами; небылицы о мифических миллионах и дворцах; у молодого человека не было ни положения в обществе, ни денег; человек с устойчивым положением в обществе и… приличным состоянием; они без зазрения совести калечили жизни и судьбы, а потом прятались за своими деньгами.В последнем контексте ДЕНЬГИ в соответствии с авторской интенцией репрезентируются как убежище, где можно скрыться, совершив преступление.

В атрибутивной позиции перевода И. Лаврова акцентируются количество, способ получения и притягательность денег, а также факт, что деньги не пахнут – ср.: у набитых долларами денежных мешков; баснословное богатство; близость по-настоящему больших денег; силой денег, которые не пахнут; деньгами, добытыми ценой лишений и труда; о мифических миллионах; с приличным состоянием.Данная позиция представлена переводчиком шире, чем в оригинале, хотя авторская установка в отношении к деньгам им сохранена.

Предикатная позиция реализуется в одном контексте, в составе идиоматического выражения:

Ср.: 'Now, don't think ту opinion on these matters is final,' he seemed to say, 'just because I'm stronger and more of a man than you are – Даже не думайте, что это мое окончательное мнение по этим вопросам, – казалось, говорил он. – Ведь я сильнее и мужественнее, чем вы –пер. наш.

Казалось, что с ядовитой усмешкой он[ Том] про себя думает:« разумеется, что вы можете и в грош не ставить мое мнение, хотя я намного сильнее любого из вас, да и вообще не вашего поля ягода!» – пер. Лаврова.

В приведенном контексте идиома с денежным компонентом свидетельствует о стремлении переводчика, во-первых, сделать высказывание более эмоциональным, и, во-вторых, бессознательно, сильнее связать образ Тома с деньгами, что, в принципе, подкрепляет авторский замысел.

Можно отметить, что специфика авторского представления о ДЕНЬГАХ передана в переводах неоднородно: полноценнее она передана в переводе Н. Лаврова, что выражается в более близкой оригинальной структуре КПС, нежели у Е. Калашниковой. Сходство обоих переводов состоит в том, что их авторы, в отличие от Ф.С. Фицджеральда, чаще представляют ДЕНЬГИ субъектом, мотивирующим поступки человека, а не наоборот. По-видимому, в данном случае проявилась разная степень влияния русской лингвокультуры и субъективное представление переводчиков о ДЕНЬГАХ.

3.2.4. Репрезентация концепта SMILE / УЛЫБКА

По наблюдениям исследователей, улыбка в русской культуре является знаком душевного расположения в личном общении и в отличие от представителей западного культурного типа пока не входит в модели поведения русского общества [151; 152 и др.]. Лексикографические данные показывают, что в русскоязычном так же, как и англоязычном, сознании УЛЫБКА кодирует выражение человеческих чувств от радости до злости (например, добрая, веселаяили насмешливая, злая, горькая улыбка). В словарях слово улыбкафиксируется в значении «мимическое движение лица, губ и глаз, показывающее расположение к смеху, выражающее привет, удовольствие или насмешку и другие чувства» [225, 832]. Глагол улыбатьсясоответственно передает значения 1) улыбкой выражать какие-нибудь чувства; 2) перен.сулить удачу, счастье; 3) разг.быть предметом желания, стремления. Данные значения указывают на то, что субъектом улыбки в русской культуре могут быть не только конкретные лица, но и абстрактные имена (жизнь, судьба, удача и т. п.).

В переводе Е. Калашниковой УЛЫБКА образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – образ действия – атрибутивная характеристика, что совпадает с позициями Ф.С. Фицджеральда. В качестве субъекта улыбкасочетается со следующими предикатами: появилась, исчезла; вбирает в себя всю полноту внешнего мира; сосредоточивается на вас; относилась к беспокойной истории Черногорского королевства и выражала сочувствие; давала оценку целой цепи политических обстоятельств; нравится людям.Приведенная выборка показывает, что в данной позиции УЛЫБКА персонифицируется и актуализируется как выражение положительных человеческих чувств.

Предикаты – различные видовременные формы глаголов улыбнутьсяи улыбаться –сочетаются с субъектами и объектами, которыми являются персонажи романа. Объектная позиция КПС представлена следующими сочетаниями: отвечала нам ослепительной улыбкой; улыбались мне в ответ на мою улыбку; увидел знакомую уже улыбку; сияющее радостной улыбкой; улыбнется в ответ ласковой, бесцветной улыбкой.Данные примеры показывают, что в большинстве случаев УЛЫБКА является ответной реакцией на улыбку другого человека. Позиция образа действия встречается только в одном контексте: Джордан оглянулась на меня и спросила с улыбкой.

Достаточно широко в переводе Е. Калашниковой, как и в оригинале, представлена атрибутивная позиция КПС: самодовольная, радостная улыбка; презрительная усмешка Дэзи; ослепительная улыбка миссис Уилсон; ласковая, полная неиссякаемой ободряющей силы, знакомая, широкая, понимающая улыбка Гэтсби; холодная, дерзкая, ленивая усмешка Джордан; ласковая, бесцветная улыбка Уилсона.Атрибутивная сочетаемость имени исследуемого концепта показывает обширный диапазон человеческих чувств, выраженных не только улыбкой, но и «усмешкой», отмеченной в русскоязычном сознании негативной коннотацией (в романе слово усмешка[ smirk] встречается дважды). Улыбка служит одной из оригинальных характеристик персонажа, а в отдельных случаях и «визитной карточкой» героя (например, Гэтсби), что соответствует прагматике оригинала. В переводе Е. Калашниковой УЛЫБКА репрезентируется как универсальное выражение эмоций человека и адекватно передает соответствующий фрагмент художественной картины мира Ф.С. Фицджеральда.

В переводе Н. Лаврова УЛЫБКА образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – образ действия – атрибутивная характеристика, что полностью совпадает с позициями оригинала. Субъектная позиция реализуется в следующих контекстах: на миловидном личике зазмеилась жеманная улыбка; это была редкостная улыбка; она[ улыбка] предназначена только вам; она как бы исподволь убеждала вас; улыбка исчезла с его лица; улыбка эта адресовалась Черногории; людям нравится его улыбка; на губах зазмеилась угрожающая улыбка.В данной позиции улыбкасочетается с бытийными глаголами, глаголами убеждения и переводческим метафорическим предикатом змеиться,дериватом имени змея,которое в русской лингвокультуре используется при характеристике «внешности человека, предмета, чувства или ситуации, которые вопринимаются говорящим как зловещие и предвещающие опасность» [76, 80].

Ср.: she looked at me with an absolute smirk on her lovely face – as if she had asserted her membership in a rather distinguished secret society to which she and Tom belonged – она взглянула на меня с презрительной усмешкой на красивом лице – как будто в подтверждение того, что и она, и Том состоят членами некого избранного тайного общества –пер. наш.

На прелестном лице Дэзи появилась самодовольная улыбка, словно ей удалось доказать свое право на принадлежность к привилегированному тайному обществу, к которому принадлежал и Том –пер. Е. Калашниковой.

На миловидном личике зазмеилась жеманная улыбка, словно Дейзи уверилась, что убедила меня в том, что и она имеет честь принадлежать к некоему тайному обществу, как и ее благоверный –пер. Н. Лаврова.

В другом контексте с тем же предикатом переводчик использовал прием добавления: Вильсон отрицательно покачал головой, глаза его сузились и превратились в две пронзительно сверкающие щелки, на губах зазмеилась угрожающая улыбка; он даже хмыкнул с превосходством всезнающего человека.

Ср.: Wilson shook his head. His eyes narrowed and his mouth widened slightly with the ghost of superior, 'Hm!' – Вильсон покачал головой. – Глаза его сузились, рот слегка приоткрылся в презрительном хмыканье –пер. наш.

В приведенных высказываниях акцентируется «недоброе, злобное отношение к окружающему миру; при этом может подразумеваться, что этот человек потенциально опасен, готов к нападению» [76, 80]. Несмотря на то, что предикат змеиться,относящийся к прецедентным зооморфным образам русской лингвокультуры, не отмечен в оригинале, он полностью поддерживает авторскую интенцию. Таким образом, в данной позиции УЛЫБКА в соответствии с оригиналом репрезентируется как реакция на конкретную жизненную ситуацию, эксплицирующая тайные свойства человеческой натуры.

Предикатную позицию в переводе Н. Лаврова занимают глаголы улыбнутьсяи улыбаться,субъектами и объектами выступают персонажи романа. Позиция образа действия структурирована наречиями лениво, заразительнои субстантивом с улыбкой:[ Дейзи] подмигнула мне с хитрой улыбкой; пожилая леди взирает на вас с добродушной улыбкой; студент кивнул с меланхоличной и вместе с тем циничной улыбкой;[ незнакомка] смотрела на меня с загадочной улыбкой; возможность взирать на мир с холодной улыбкой;[ Дейзи] взирала на меня с ослепительно радостной улыбкой.В данной позиции УЛЫБКА актуализируется как способ восприятия людей и окружающего мира, что характерно для американской и русской лингвокультур.

В объектной позиции УЛЫБКА репрезентируется как вместилище теплых человеческих чувств, нечто драгоценное, что может стать наградой другому человеку – ср.: [ миссис Вильсон] наградила всех бриллиантовой улыбкой; в его улыбке было нечто большее, чем понимание; вы тонули во вселенской теплоте этой удивительной улыбки; в час рассвета, в час заката на улыбку не скупись;[ молодая леди] расцвела нежной и обольстительной улыбкой; не скрывая торжествующей улыбки на лице;[ Вильсон] ответит и улыбнется своей бесцветной, но приятной улыбкой.В оригинальном тексте объектная позиция структурирована гораздо уже и представлена другими концептуальными признаками, соответствующими национально-культурным представлениям об УЛЫБКЕ как основной черте 'self-made man: По-видимому, в данном случае можно говорить о проявлении в переводе принадлежности к иной лингвокультуре.

Ср.: It faced – or seemed to face – the whole eternal world for an instant, and then concentrated on you with an irresistible prejudice in your favour.

Она[ улыбка. – H.A.] обращалась – или казалась на мгновение обращенной – ко всему вечному миру, но потом сосредоточивалась на тебе с неизменной верой в твою удачу –пер. наш.

Какое-то мгновение она, кажется, вбирает в себя всю полноту внешнего мира, потом, словно повинуясь неотвратимому выбору, сосредоточивается на вас –пер. Е. Калашниковой.

Казалось, что она предназначена только вам, но только на одно мимолетное мгновение, потом вы тонули во вселенской теплоте этой удивительной улыбки, словно впитавшей в себя все невысказанное дружелюбие окружающего вас мира –пер. Н. Лаврова.

Как видно из примера, Н. Лавров актуализирует УЛЫБКУ как вместилище, жидкость, Е. Калашникова же персонифицирует, вслед за оригиналом, но добавляет новый концептуальный признак, отсутствующий в оригинале – возможность выбора. Исходный признак – УЛЫБКА как выражение веры в человека, опущен обоими переводчиками.

Атрибутивные параметры улыбки, в соответствии с оригиналом, служат средством создания образа: хитрая, жеманная, ослепительно радостная, торжествующая улыбка Дейзи; ленивая, бриллиантовая улыбка Миртл; добродушная улыбка пожилой леди; меланхоличная и вместе с тем циничная улыбка студента, гостя вечеринки; редкостная, удивительная, грустная улыбка умудренного жизнью человека, словно впитавшая в себя все невысказанное дружелюбие окружающего вас мира, заразительная улыбка Гэтсби; загадочная улыбка незнакомки; холодная улыбка Джордан; нежная и обольстительная улыбка молодой леди; бесцветная, но приятная, угрожающая улыбка Вильсона.Передача данной позиции в целом соответствует прагматике оригинала.

Итак, концепт SMILE в обоих переводах представлен достаточно близко установкам оригинала, поскольку задача переводчиков в данном случае облегчалась наличием сходного концепта в русской и английской лингвокультурах. Обоим переводчикам удалось сохранить позиции когнитивно-пропозициональной структуры. Однако ими же были добавлены иные концептуальные признаки, эксплицирующие принадлежность к другой лингво-культуре. Особенно заметно это проявилось в переводе И. Лаврова, который использовал прецедентный зооморфный образ и дополнительные концептуальные признаки, сделавшие перевод более эмоциональным.

3.2.5. Репрезентация концепта VOICE / ГОЛОС

Сопоставительный лексикографический анализ выявил существенное семантическое сходство русскоязычного существительного голоси английского существительного voice.В толковых словарях [213; 225] голосопределяется как: 1) совокупность звуков, возникающих в результате колебания голосовых связок: громкий голос; потерять голос, лишиться голоса; кричать в голос; кричать не своим голосом; во весь голос. 2) одна из двух или нескольких мелодий в музыкальной пьесе, партия в вокальном ансамбле; 3) перен.мнение, высказывание: голос читателя, подать голос (высказать свое мнение); голос протеста (выражение протеста); 4) внутреннее побуждение, осознание чего-нибудь ( книжн.): голос чести; голос разума; внутренний голос; 5) право заявлять свое мнение при решении государственных, общественных вопросов, а также само такое выраженное мнение: право голоса; голоса избирателей; решающий голос; подсчитать голоса; 6) голоса – о радиостанциях зарубежных стран, ведущих вещание на другие страны. В русскоязычном, так же как и в англоязычном, сознании концепт ГОЛОС кодирует не только звуки, производимые речевым аппаратом человека, но и внутренние побуждения носителя голоса, возможность их выражения.

В переводе Е. Калашниковой, как и в подлиннике, ГОЛОС образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – атрибут. Наиболее адекватно в КПС представлены позиции с субъектом и объектом голос / голоса,хотя встречаются и сочетания оперный хор голосов; с десяток голосов; звук ее голоса.Предикатную позицию по согласованию с субъектом занимают бытийный глагол, глаголы действия, говорения и звучания – ср.: глухо доносился чей-то взволнованный голос; голос задрожал; раскатился по всему саду; звенели ясные голоса детей; прозвучал голос Дэзи; ее голос притягивал его; мягко сбивался на речитатив; зазвучал; стал громче; был вполне здоровый; стал низким и грудным; взывал; скользил; звук ее голоса в телефонной трубке нес с собой прохладу и свежесть; голос мне показался жестким и скрипучим; послышался мужской голос; сказал голос скороговоркойи др. Выборка показывает, что в переводе Е. Калашниковой в соответствии с оригиналом голосперсонифицируется и осуществляет метонимический перенос, обозначая своего владельца или владельцев, что говорит о том, что переводчица адекватно передала авторскую установку, ср.: голос боролся с жарой; голос Дэзи поднял нас всех из-за стола и вывел на аллею; пронзительный голос миссис Мак-Ки тут же возвратил меня в тесную гостиную; оперный хор голосов зазвучал тоном выше; с десяток голосов принялись втолковывать ему; заспорили два голосаи под.

В объектной позиции голоссогласуется с глаголами говорения, звучания и слушания – ср.: в голосе у него всегда слышалась нотка снисходительности; стала задавать мне вопросы своим низким, волнующим голосом; слушая такой голос; сказала напевным, льющимся голоском; неестественно повысив голос; услышал сердитые голоса; понизив голос; журчание ее голоса влилось в шум дождя; глушили ее голос; звучала в этом голосе; не слышал его голоса; в его голосе зазвучала хрипловатая нежность; жалким голосом откликнулась; ловя знакомый голос; придавало очарование ее голосу; звук ее голоса.В переводе Е. Калашниковой не отражена специфика авторского представления о голосе как объекте-вместилище для денег, которые, в свою очередь, мыслятся писателем как объект действий и намерений Дэзи.

Атрибутивные параметры репрезентанта концепта в переводе так же многообразны, как в оригинале: резкий, хрипловатый, издевательский, полный откровенного недоверия тенор Тома; низкий, волнующий, напевный, льющийся, грудной, хрипловатый, странный, мелодичный, нескромный, жалкий, жалобно звучащий голос Дэзи, принуждавший меня слушать и верить; чей-то взволнованный голос; пронзительный голос миссис Мак-Ки; сердитые голоса Тома и миссис Уилсон; приглушенные голоса в саду; ясные голоса детей; ровные или возвышающиеся в порыве волнения голоса Дэзи и Гэтсби; громкий, злой голос миссис Уилсон; жесткий и скрипучий голос Джордан; почтительно приглушенный голос Вулфшима.Благодаря им каждый персонаж в переводе сохраняет индивидуальные особенности, передающиеся с помощью голоса. Переводчик также адекватно передает структурно-семантические целые, с описанием специфических особенностей голоса Дейзи:

Ср.:  I looked back at my cousin, who began to ask me questions in her low, thrilling voice. It was the kind of voice that the ear follows up and down, as if each speech is an arrangement of notes that will never be played again. Her face was sad and lovely with bright things in it, bright eyes and a bright passionate mouth, but there was an excitement in her voice that men who cared for her found difficult to forget; a singing compulsion, a whispered 'Listen', a promise that she had done gay, exciting things just a while since and that there were gay, exciting things hovering in the next hour[195, 8].

Я повернулся к кузине, которая начала задавать вопросы своим низким, переливающимся голосом. Ни один из звуков этого голоса не проходил мимо слуха, как будто ее речь складывалась в композицию из нот, и каждый раз она игралась по-новому. У нее было грустное и прекрасное лицо с яркими чертами, яркими глазами и ярким чувственным ртом, но в голосе был вызов, который с трудом могли забыть мужчины, которым она нравилась. Поющий зов, сказанное шепотом« Послушай» , обещание веселья и наслаждений, на которые она способна прямо сейчас, и веселья и наслаждений, которые ждут совсем скоро –пер. наш.

Моя кузина стала задавать мне вопросы своим низким, волнующим голосом. Слушая такой голос, ловишь интонацию каждой фразы, как будто это музыка, которая больше никогда не прозвучит. Лицо Дэзи, миловидное и грустное, оживляли только яркие глаза и яркий чувственный рот, но в голосе было многое, чего не могли потом забыть любившие ее мужчины, – певучая властность, негромкий призыв« услышь» , отзвук веселья и радостей, ожидающих впереди –пер. Калашниковой.

Я повернулся к племяннице, которая начала расспрашивать меня обо всем, умело играя своим чарующим низким голосом. Для меня всегда было наслаждением слушать ее восхитительный мелодичный обволакивающий голос, ловить каждый тон, каждую интонацию, как волшебную музыкальную импровизацию, которая вот-вот растает в воздухе и никогда более не прозвучит. Миловидное и грустное, в чем-то даже стандартное лицо Дейзи украшали только сияющие глаза и броский чувственный рот, но голос – это было нечто необыкновенное: в нем было то, что сражало наповал многих и многих мужчин, которые были к ней неравнодушны, – была в нем и напевная властность, и чувственный призыв« услышь и приди» , слышались в нем отголоски буйного веселья и шальной радости, и, главное, обещания еще более неземных блаженств, ожидающих вас в недалеком будущем –пер. Лаврова.

В КПС можно выделить и позицию места действия: среди приглушенных голосов; в голосе было многое; звенели в этом голосе; захлебнулись в ее мелодичном голос,которая не встречается в оригинале. В этой позиции переводчица как раз и передала специфику авторского представления о голосе как о вместилище.

Ср.: 'I'm glad, Jay.' Her throat, full of aching, grieving beauty, told only of her unexpected joy.[195, 57]

– Ну, как хорошо, Джей. – Боль и тоска захлебнулись в ее мелодичном голосе, и в нем прозвучало только радостное удивление.

Вслед за автором переводчица использует голоскак универсальный отличительный признак в характеристике персонажа, его чувств, эмоций, поступков и мыслей. Как и в оригинале, ГОЛОС в переводе Е. Калашниковой реализуется как метонимический концепт, обозначая звук вместо владельца. Однако в ее переводе ГОЛОС объективируется как вместилище, которое может наполниться болью и тоской (исконно русские культурные концепты, по мнению многих исследователей), а не деньгами, как у Фицджеральда.

В переводе Н. Лаврова ГОЛОС образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – образ действия – атрибутивная характеристика, причем первая, вторая и последняя позиции представлены практически равномерно. В субъектной позиции голосперсонифицируется, используется метонимически, сочетается с бытийными глаголами, глаголами действия и звучания, как и в оригинале, – ср.: под стать телу был и голос; но голос – это было нечто необыкновенное; голоса оперных певцов зазвучали на тон выше; голоса смолкли; ее низкий голос переплетался с напевными звуками и мягко ломался; голос зазвучал громче и раздраженнее; отчаянный и безнадежный голос-стон пульсировал в воздухеи др. Встречаются контексты, в которых голоссочетается с глаголами, обозначающими движение воды, хотя в исходном тексте такое осмысление встречается редко.

Ср.: Daisy leaned forward again, her voice glowing and singing – она снова наклонилась ко мне и сказала напевным, льющимся голоском –пер. Калашниковой.

Она опять наклонила головку в мою сторону, а ее волнующий голос зажурчал, заструился и заиграл, как драгоценный камень в изумительной оправе –пер. Лаврова.

Интересно отметить, что в данном случае оба переводчика представили ГОЛОС как жидкость, а Лавров добавил сравнение голоса Дейзи с драгоценным камнем, что, по-видимому, было обусловлено авторским предикатом glowing(переливался, сиял). Если первое осмысление ГОЛОСА встречается в оригинале, то второе осмысление в исходном тексте не встречается, следовательно, данный пример позволяет говорить о проявлении индивидуальных представлений переводчика.

В объектной позиции ГОЛОС материализуется и репрезентируется как теплая жидкость, погружаясь в которую человек чувствует себя спокойно и комфортно – ср.: я наслаждался журчанием ее голоса; он буквально утопал в волнах ее обволакивающего голоса; мне хотелось закрыть глаза и раствориться в ее теплом дыхании и обволакивающих волнах тихого голоса; ускользнуть через череду приливов и отливов восхищенных лиц и голосов.В большинстве контекстов ГОЛОС в соответствии с подлинником представлен и как средство влияния на других людей – ср.: умело играя своим чарующим низким голосом; для меня всегда было наслаждением слушать ее восхитительный мелодичный обволакивающий голос; не говорила, а почти что пела своим волшебным голоском; вымолвила она нежным голоском; сказала мужу тихим и неожиданно грубым голосом; Том попытался придать своему голосу отеческие нотки; ласково спросил Том чуть охрипшим голосоми др.

Атрибутивные характеристики: голос Тома – резкий хриплый тенор, последний штрих, дополнявший общее впечатление, недоверчивый и даже оскорбительный, чуть охрипший; чарующий, низкий, восхитительный, мелодичный, обволакивающий, который прямо-таки завораживал его, как пение Сирены, грудной, гипнотический, необыкновенный, волнующий, волшебный, странно изменившийся, невинный, ненатурально высокий и звонкий, обычный, жалобный голос, отчаянный и безнадежныйголос-стон Дейзи; ненатурально оживленный и излишне громкийголос Ника; мощный, слабый, безжизненный, встревоженныйголос Гэтсби; непривычно сухой и даже грубоватыйголос Джордан; тихий и неожиданно грубый, обволакивающийголос Миртл; визгливый голосок миссисМак-Ки; то тихие и безмятежные, то взволнованные и осекающиеся от избытка переполнявших их чувствголоса Дейзи и Гэтсби; нутряной голос мальчика-лифтера; приглушенные, беспечные, восхищенные голоса гостей; чей-то приглушенный, возбужденный, низкий и глухой голос; чистые и звонкие голоса веселящейся детворы.

Приведенная выборка показывает выразительность, яркую индивидуальность и динамику голоса каждого персонажа, передающую смены эмоциональной тональности действия, что полностью соответствует авторской прагматике. Можно отметить большую эмоциональность и ряд приемов добавления в репрезентации данного концепта Н. Лавровым, что предположительно должно вызвать соответствующий эмоциональный отклик у русскоязычного читателя. Данное положение подкрепляется также анализом позиции образа действия, не отмеченной в оригинале, но встречающейся в переводе Н. Лаврова:

Ср.: Suddenly, with a strained sound, Daisy bent her head into the shirts and began to cry stormily[195, 59] – Неожиданно, со сдавленным звуком, Дейзи опустила голову прямо на рубашки и зарыдала –пер. наш.

Глядя на все это великолепие, Дейзи вначале жалобно застонала, а потом разрыдалась по-женски – в голос, – уткнувшись головой в кипу хрустящей мануфактуры –пер. Лаврова.

В нескольких контекстах в переводе встречаются сочетания – нечто в ее голосе, позволявшее заподозрить ее во всех смертных грехах; с недоверием в голосе; в ее обволакивающем голосе; в напевных переливах ее голоса; в его голосе слышались нотки легкой паники;в которых ГОЛОС репрезентируется как объект-вместилище, в том числе и для денег, что адекватно передает авторскую интенцию.

Таким образом, концепт VOICE адекватно представлен в обоих переводах, что отчасти обусловлено совпадением соответствующего фрагмента русской и англоязычной картин мира. Перевод Н. Лаврова отличается большей эмоциональностью и субъективностью в репрезентации данного концепта, что характерно для идиотехнологии этого переводчика.

3.3. Репрезентация экзистенциально-значимых концептов

3.3.1. Репрезентация концепта WORLD / МИР

Лексикографический анализ существительного мирпоказывает, что в русскоязычном, как и в англоязычном, сознании он обладает экзистенциальной значимостью. В словарях фиксируются следующие значения имени мир:1) совокупность всех форм материи в земном и космическом пространстве, Вселенная; 2) отдельная область Вселенной, планета; 3) земной шар, земля, а также люди, население земного шара; 4) объединенное по каким-нибудь признакам человеческое общество, общественная среда, строй; 5) отдельная область жизни, явлений, предметов: мир животных, мир звуков, мир увлечений, внутренний мир человека; 6) светская жизнь, в противоположность монастырской жизни, церкви; 7) сельская община с ее членами (устар.): С миру по нитке – голому рубашка (поел.) [225, 296].

С последним значением связан и ряд идиоматических выражений: всем миром – все вместе, сообща; на миру и смерть красна – все можно перенести не в одиночку, вместе с другими; по миру( пойти, пустить, ходить)  – о нищенстве.В русском языке существует и принципиально иное семантическое наполнение субстантива мир:1) согласие, отсутствие вражды, ссоры, войны: жить в мире; в семье мир; сохранить мир на Земле; 2) соглашение воюющих сторон о прекращении войны: заключить мир; 3) спокойствие, тишина: мир полей; мир вашему дому; мир праху его [215, 857].

Таким образом, концепт МИР кодирует в русскоязычном сознании все, что связано с жизненным пространством человека, и в этом наблюдается совпадение русскоязычного и англоязычного представлений об окружающем мире. Кроме того, МИР в русской лингвокультуре актуализируется как отсутствие вражды, спокойная жизнь без споров и войн. Как отмечает Ю.С. Степанов, «особая черта русской культуры в том, что она в определенной мере сохраняет это совмещение, сменившееся в других европейских культурах более резким разделением. Вообще же, соединение двух рядов представлений – „Вселенная, внешний мир“ и „Согласие между людьми, мирная жизнь“ – в одном исходном концепте постоянно встречается в культуре, это одна из констант культуры» [143, 86].

В переводе Е. Калашниковой концепт МИР реализуется в виде КПС, составленной, как и в оригинале, из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут. Субъектная позиция представлена в следующих контекстах: весь мир был морально затянут в мундир и держался по стойке« смирно» ; развертывался перед ним ослепительно яркий мир; мир прочно и надежно покоится на крылышках феи; возможности, которых лишен ее упорядоченный мир; мир наступал на нее со всех сторон; старый уютный мир навсегда для него потерян; то был новый мир.Предикатная сочетаемость исследуемого субъекта показывает, что в переводе МИР персонифицируется и репрезентируется как некая подвижная трансформирующаяся сущность, что соответствует установке оригинала.

В объектной позиции перевода МИР актуализируется как предмет созерцания и размышления, а также как замкнутое или открытое пространство жизни человека – ср.: казался мне не кипучим центром мироздания, а скорее обтрепанным подолом вселенной; вбирает в себя всю полноту внешнего мира; взирать на мир; не считал мир и спокойствие самоцелью; принимать его как некий самостоятельный мир; взглянул на мир; нетронутое зеленое лоно нового мира; подумал о судьбе старого неведомого мира.МИР как поношенная одежда репрезентируется в переводе метафорой обтрепанный подол вселенной,не отмеченной в оригинале.

Ср.: Instead of being the warm centre of the world, the Middle West now seemed like the ragged edge of the universe[195, 4].

Перестав быть уютным центром мира, Средний Запад теперь казался заброшенным краем света –пер. наш.

Средний Запад казался мне теперь не кипучим центром мироздания, а скорее обтрепанным подолом Вселенной –пер. Е. Калашниковой.

Средний Запад перестал казаться мне пупом Вселенной, скорее пыльными и обветшавшими задворками нашего мироздания –пер. И. Лаврова.

В исходном предложении используется языковая метафора the ragged edge of the universe –это самый край, грань Вселенной. Как представляется, автор хотел подчеркнуть удаленность и заброшенность Среднего Запада, его экономическое отставание. Е. Калашникова же использовала метафору, в которой МИР репрезентируется как платье, поскольку подол – нижний край платья. Вариант И. Лаврова задворки нашего мирозданиявыглядит более близким авторскому, хотя и его нельзя назвать удачным, поскольку задворки – это часть двора за домом или место за двором. Если вслед за И.Д. Арутюновой интерпретировать такой «метафорический контраст» как создание «метафорического сюрприза» [8, 383], поскольку разряды противополагаемых объектов (одежда и окружающий мир) далеко отстоят друг от друга, то очевидно, что автор не склонялся к созданию подобного эффекта, и, следовательно, подобная инициатива переводчиков представляется неоправданной.

Позиция места действия представлена в КПС субстантивным сочетанием в мире,например: Когда с моста Куинсборо смотришь на город, это всегда так, будто видишь его впервые, будто он впервые безрассудно обещает тебе все тайное и все прекрасное, что только есть в мире.К позиции места действия следует отнести и сочетания: одни во вселенной; между чудовищной действительностью и тяжелыми кошмарами сновидений; в круговорот этой сумеречной вселенной.В данной позиции МИР, как и в оригинале, репрезентируется как вместилище всего прекрасного и удивительного и как сила, враждебная человеку.

Атрибутивные параметры репрезентантов концепта в целом соответствуют исходным: не кипучий центр мироздания, а скорее обтрепанный подол вселенной; внешний мир; ослепительно яркий мир; некий самостоятельный мир[ Уэст-Эгга] со своим мерилом вещей, со своими героями, мир совершенно полноценный, поскольку он себя неполноценным не сознавал; упорядоченный и искусственный мир Дэзи; чужой и далекий от Уилсо-на мир Миртл; чудовищная действительность; сумеречная вселенная; старый уютный мир Гэтсби; новый мир, вещественный, но не реальный; нетронутое зеленое лоно нового мира; старый неведомый мир.

Благодаря данным атрибутам МИР в переводе Е. Калашниковой, как и в оригинале, становится многограннее: он делится не только на старый и новый миры, но и на внешний, и совершенно самостоятельный мир Уэст-Эгга, индивидуальные миры Дэзи и Миртл, «ослепительно яркий мир» в воображении Гэтсби, сумеречную вселенную и чудовищную действительность. В переводе новый, еще неизведанный мир структурируется метафорой нетронутое зеленое лоно нового мира(т. е. актуализируется как девственница), тогда как в романе это свежий зеленый торс нового мира( a fresh green breast of the new world).

В переводе И. Лаврова концепт МИР реализуется в виде КПС, состоящей из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, что полностью совпадает с исходной КПС. В субъектной позиции МИР репрезентируется как окружающая человека, реальная или воображаемая, непредсказуемая и неподвластная ему сущность, акцентируется устройство МИРА, непонятное человеку – ср.: в юности мир казался бесконечным; весь огромный мир принадлежал только им двоим; причудливые миры и ослепительные протуберанцы, тысячи солнц мелькали перед ним; как тесен мир; чужой и враждебный мир окружал ее со всех сторон; опора, на которой держался весь его уютный мир; как нелепо устроен мир; грубый овеществленный мир обрушивался на него.

Наиболее адекватно передана в КПС объектная позиция, в которой акцентируются взаимоотношения человека с окружающим миром, МИР объективируется как вместилище, способное трансформироваться из изолированного мирка в само Мироздание, что поддерживает авторские интенции, несмотря на то, что в оригинале объектная позиция представлена значительно уже.

Ср.: я страстно желал бы видеть вокруг себя затянутый в военную униформу мир; все невысказанное дружелюбие окружающего вас мира;[ мы] отгородились от окружающего мира полудюжиной створок; обещая бросить к твоим ногам все тайны и красоты мира; ночное блуждание по звездам было для него потаенной дверцей в недоступный для него мир отдохновения и грез;[ я] привык воспринимать Вест-Эгг как некий самодостаточный мир; представилась редкая возможность взглянуть на этот изолированный мирок; там – у самого источника Мироздания – припасть к его живительным струям и глотнуть первозданной магической Силы самой матери При роды; правительство могло отправить его в отдаленный гарнизон, на другой конец светаи др.

В позиции места действия МИР объективируется как многоуровневое вместилище, в котором жизнь людей обусловлена разными приоритетами – ср.: в этом мире все ужасно; Миртл живет в другом, чуждом ему мире; офицерский мундир, служивший пропуском в этот мир;[ Дейзи] продолжала жить в своем эфемерном мире; она бросилась в этот мир, как в омути др. Абсолютные категории, составляющие индивидуально-авторское представление Фицджеральда о МИРЕ, в переводе И. Лаврова полностью сохранены.

Ср.: словно я был тем единственным на всем белом свете, кого она так страстно жаждала увидеть; один из самых знаменитых колледжей в мире; не было ничего более важного на свете, кроме затмевающего все и вся божественного образа его возлюбленной; изящная яхта показалась ему воплощением всего прекрасного, что только может быть на белом свете;[ Дейзи и Гэтсби] словно остались одни во всем миреи др. В данной позиции И. Лавров постарался максимально адекватно передать авторскую установку.

В атрибутивной позиции акцентируется разделение мира на реальный (материальный, самодостаточный и враждебный человеку) и воображаемый (эфемерный, яркий, уютный) миры, что полностью соответствует авторской интенции. Ср.: белый свет; затянутый в военную униформу упорядоченный мир; материальный, окружающий, иной, огромный, другой, чуждый, реальный, чужой и враждебный, грубый овеществленный; древний и совершенно незнакомый мне мир; мир темных улиц и пустых переулков; изолированный мирок[ Гэтсби] , построенный на патологически животном эгоцентризме; причудливые миры и ослепительные протуберанцы в воображении Гэтсби; недоступный[ для Гэтсби] мир отдохновения и грез; весь его уютный мир – мир юношеских мечтаний и грез; эфемерный мир Дейзи, где цвели орхидеи и раскачивались на ветках диковинные птицы; Вест-Эгг как некий самодостаточный мир со своей моралью, своими ценностями, своими героями и героинями; мир, ослепший и оглохший от упоения собой, – мир без комплексов неполноценности.

Итак, в обоих переводах сохранены позиции КПС исследуемого концепта. Основная интенция автора, которая заключалась в представлении о современном ему МИРЕ как нестабильном и нестатичном, неподвластном человеку, переводчиками передана. Субъективность перевода Е. Калашниковой проявилась в добавлении метафор, образная основа которых не нашла подтверждения в исходном тексте. Именно таким образом, по-видимому, проявилось иное (обусловленное другой лингвокульту-рой, временем, личным опытом) представление переводчицы об окружающем МИРЕ.

3.3.2. Репрезентация концептов LIFE / ЖИЗНЬ и DEATH / СМЕРТЬ

Семантическое наполнение субстантивов LIFE и ЖИЗНЬ в русской и английской лингвокультурах в целом совпадает, но в отличие от англоязычного концепта ЖИЗНЬ в русской лингвокультуре не ассоциируется с чем-то драгоценным, что важно для человека, чем надо дорожить. В словарях [213; 215; 225] существительное жизньтолкуется как: 1) совокупность явлений, происходящих в организмах, особая форма существования материи; 2) физиологическое существование человека, животного, всего живого; 3) время такого существования от его возникновения до конца, а также в какой-нибудь его период; 4) деятельность общества и человека в тех или иных ее проявлениях; 5) реальная действительность; 6) оживление, проявление деятельности, энергии. Очевидно, что в русскоязычном сознании концепт ЖИЗНЬ охватывает все экзистенциальные аспекты, кодируя бытие всего живого во времени и пространстве. Его содержание актуализируется семами 'состояние', 'действие', 'время', 'движение'.

В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, что соответствует исходному тексту. Субъектная позиция в переводе представлена шире, нежели в оригинале – ср.: жизнь начинается сызнова; жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной; жизнь забавами полна; жизнь пошла вкривь и вкось; жизнь начнется сначала; у Миртл есть другая, отдельная жизнь; кусочек его жизни утрачен навсегда.Это позволяет предположить, что Е. Калашниковой передано иное отношение к жизни, нежели авторское.

Например, в исходном тексте автор использует слова популярной в 20-е годы в Америке песни «The Love Nest» («Любовное гнездышко»): In the morning, / In the evening, / Ain't we got fun – По утрам, По вечерам Очень весело нам –пер. наш. Для данного контекста переводчица выбирает вариант перевода с лексемой жизнь: Днем и ночью, днем и ночью жизнь забавами полна…Ср.: Б час заката, В час рассвета на улыбку не скупись –пер. Н. Лаврова. В данном случае оба переводчика отошли от исходного текста, однако интуитивно выбрали для перевода песенки репрезентанты других концептов – ЖИЗНЬ (Е. Калашникова) и УЛЫБКА (Н. Лавров).

И Е. Калашниковой, и Н. Лаврову удалось адекватно передать авторское осмысление ЖИЗНИ как пути.

Ср.: His life had been confused and disordered since then, but if he could once return to a certain starting place and go over it all slowly, he could find out what that thing was…[195, 71]

С тех nop его жизнь запуталась и разладилась, но если бы он мог однажды найти конкретную отправную точку и все неспешно обдумать, то смог бы понять, что же такое жизнь на самом деле –перевод наш.

Вся его жизнь пошла потом вкривь и вкось, но если бы вернуться к самому началу и медленно, шаг за шагом, снова пройти весь путь, может быть, удалось бы найти утраченное… –пер. Калашниковой.

Да, судьба била его и ломала, и что-то навсегда осталось там – в начале пути, но если бы удалось вернуться к истокам и начать сначала, вероятно, и удалось бы еще повернуть все по-другому и понять, что же было безвозвратно утрачено – тогда, когда жизнь казалась бесконечной, и все еще было впереди… –пер. Лаврова.

В объектной позиции перевода Е. Калашниковой ЖИЗНЬ персонифицируется – ср.: чувствительность ко всем посулам жизни; человек, заезженный жизнью,и актуализируется как многоликая материя (пейзаж за окном, кузница, вместилище, совокупность ярких событий), что соответствует аналогичному фрагменту русскоязычной картины мира [177], мать-земля или природа (что соответствует архетипическим представлениям о жизни, но не соответствует авторской прагматике).

Ср.: Out of the corner of his eye Gatsby saw that the blocks of the sidewalks really formed a ladder and mounted to a secret place above the trees – he could climb to it, if he climbed alone, and once there he could suck on the pap of life, gulp down the incomparable milk of wonder[195, 71].

Краешком глаза Гэтсби увидел, что плитки тротуара образовали настоящую лестницу, которая ведет в скрытое где-то над деревьями место, и он может подняться туда, но подняться один. Только там и тогда он может отхлебнуть сладкой кашки жизни, вдоволь напиться ни с чем несравнимого чудо-молока –пер. наш.

Краешком глаза Гэтсби увидел, что плиты тротуара вовсе не плиты, а перекладины лестницы, ведущей в тайник над верхушками деревьев, – он может взобраться туда по этой лестнице, если будет взбираться один, и там, приникнув к сосцам самой жизни, глотнуть ее чудотворного молока –пер. Е. Калашниковой.

Мне вдруг открылось, рассказывал Гэтсби, что плитки тротуара – вовсе не плитки, а призрачные ступеньки бесконечной лестницы, теряющейся в листве над нашими головами, и можно было бы подняться вверх, но только в одиночку, а уже там – у самого источника Мироздания – припасть к его живительным струям и глотнуть первозданной магической силы самой матери Природы –пер. Н. Лаврова.

В авторском варианте предложения наряду с лексикой с семантикой волшебства ( secret, milk of wonder) использованы глаголы to suck – сосать, всасывать, впитывать, поглощатьи to gulp – жадно, быстро, с усилием глотать, давиться, to gulp down – выхлебать до дна.В американском сленге to suckимеет ряд негативных значений: обманывать, надувать( кого-либо) , прислуживаться, подлизываться, лебезить, воспользоваться ситуацией в корыстных целях.Оба переводчика в данном случае не передали авторскую интенцию, которая подразумевала хищническое, воровское отношение Гэтсби к ЖИЗНИ.

Говоря о серьезных, экзистенциально-значимых вещах, в выбранном примере, как и в ряде других контекстов, писатель пользуется приемом иронии, тем самым снижая пафос повествования и делая «великого» Гэтсби ничтожным.

И Е. Калашникова, и Н. Лавров постарались передать поэтику эпизода, созданную обширным контекстом и авторскими эпитетами a secret place above the trees(тайное место где-то над деревьями), the incomparable milk of wonder(ни с чем несравнимое чудо-молоко) и добавили ряд сказочно-возвышенной лексики – сосцы самой жизни, чудотворное молоко(Е. Калашникова), живительные струи самого источника Мироздания, первозданная магическая сила самой матери Природы(И. Лавров). С таким приемом добавления можно было бы согласиться, если бы не авторское снижение пафоса сленговыми единицами, которое переводчики не уловили и соответственно не передали.

Атрибутивная сочетаемость исследуемого имени выявляет два «полюса» – 'богатство, роскошь' и 'печаль жизни', тогда как в подлиннике это еще и 'разнообразие' и 'скоротечность' – ср.: жизнь вдруг показалась ей невыносимо печальной; в своей богатой, до краев наполненной жизни; жизнь молодого раджи: коллекционировал драгоценные камни, главным образом рубины, охотился на крупную дичь, немножко занимался живописью, просто так, для себя, – все старался забыть об одной печальной истории, которая произошла со мной много лет тому назад.

Место действия в КПС замещается субстантивными сочетаниями с конкретно-пространственными предлогами в, из, за,благодаря чему ЖИЗНЬ, как и в оригинале, репрезентируется как объект-вместилище, куда можно войти и откуда можно вернуться.

Ср.: / liked to walk up Fifth Avenue and pick out romantic women from the crowd and imagine that in a few minutes I was going to enter into their lives, and no one would ever know or disapprove[195, 37].

Мне нравилось слоняться no Пятой авеню, высматривать в толпе женщин с романтической внешностью и воображать: вот сейчас я войду в жизнь той или иной из них, и никто никогда не узнает и не осудит –пер. Е. Калашниковой.

Мне нравилось бродить по Пятой авеню среди вечно куда-то спешащих нью-йоркцев, выбирать взглядом женщин с изысканной романтической внешностью и загадывать: вот сейчас познакомлюсь с ней, войду в ее судьбу, и никто никогда ничего не узнает, – а если и узнает, то ни в чем не упрекнет –пер. Н. Лаврова.

В переводе Н. Лаврова достаточно часто, как в приведенном примере, вместо концепта ЖИЗНЬ актуализируется другой русский культурный концепт СУДЬБА. Уместно сослаться на результаты сопоставительного исследования Н.Д. Арутюновой, в котором установлено, что «понятию жизни как судьбы, пути которой таинственны и неисповедимы, противостоит концепт жизни как пути, ведущего к пункту назначения. Как и судьба, путь представляет жизнь как целостное, хотя и делимое на этапы, образование, но, в отличие от судьбы, человек начинает свой жизненный путь не в момент рождения, а в момент первой развилки и первого выбора. Судьба снимает с человека ответственность за прожитую жизнь, путь, напротив, ее возлагает» [8, 631].

В романе Ф. Фицджеральда СУДЬБА не является концептуально-значимой единицей – fate( судьба) встречается однажды, destiny( судьба, предназначение) имеет 3 словоупотребления. Взаимозаменяемость жизни и судьбы в переводе Н. Лаврова говорит о том, что переводчиком передан отличный от исходного набор концептуальных признаков, который уводит от авторского осмысления ЖИЗНИ как объекта, а не субъекта действий человека.

В переводе И. Лаврова КПС концепта ЖИЗНЬ составлена из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибутивная характеристика, то есть добавлена предикатная позиция, но не передана позиция места действия, имеющаяся в романе-источнике. В субъектной позиции акцентируется, с одной стороны, предельность человеческой жизни, с другой стороны, ее цикличность – ср.: жизнь продолжается; эта распроклятая жизнь грустна и безрадостна; когда жизнь казалась бесконечной; жизнь начнется осенью; жизнь проходит.Субъектная позиция в обоих переводах расширяется за счет репрезентации концепта VITALITY: в ней привлекала бьющая через край жизненная энергия, словно во всем ее естестве тлел неугасимый огонь; бьющая через край жизненная энергия, так поразившая меня в гараже, трансформировалась в надменность салонной львицы.В данных контекстах ЖИЗНЬ персонифицируется, актуализируется как водный поток, что подкрепляет интенцию Ф. Фицджеральда, однако следует признать, что в переводах теряется приращение смысла, которое создается репрезентацией периферийных концептов в одном контексте с мечтой.

Наиболее адекватно И. Лавровым передана объектная позиция КПС, в которой акцентируются многообразные проявления ЖИЗНИ как организованного человеческого существования, измеряющегося временем, ритмом, отношением окружающих, ср.: [ эти события] составляли главное содержание моей тогдашней; проходят лучшие мгновения и часы не только этого вечера, но и всей жизни; пульс живущего обычной суматошной жизнью города; иметь дело в этой жизни; общество состояло из золотой молодежи – бездельников и прожигателей жизни; ритм счастливой и беззаботной задавал модный джаз-банд; Дейзи тоже имеет право на что-то большое и чистое в своей жизни;[ тот разговор] вполне мог стать поворотным пунктом всей моей жизнии т. д. ЖИЗНЬ в переводе И. Лаврова актуализируется как орган – ср.: мощные меха земли раздували вечный орган жизни;вместилище тайн, моральных и материальных ценностей – ср.: [ Дейзи] вернулась к своей богатой, полной тайн жизни; я умен и многое постиг в этой жизни; они без зазрения совести калечили жизни и судьбы; рассеянный образ делал ее практически недосягаемой; странные бывают в жизни совпадения;необратимая череда мгновений – ср.: в последние мгновения своей жизни он не мог не понять; он старался успеть взять от жизни как можно больше.

В атрибутивной позиции акцентируются быстротечность (линейность) и разносторонность жизни, имеющей разных субъектов – от отдельного индивида до целого города, что полностью соответствует авторской прагматике – ср.: эта распроклятая, моя тогдашняя, увы, такая быстротечная; другая, неизвестная ему; своя собственная; обычная, повседневная; вся оставшаяся; богатая, полная тайн; счастливая и беззаботная жизнь; пульс живущего обычной суматошной жизнью города.В переводе Н. Лаврова реализуются дериваты имени исследуемого концепта, в частности: один из тех жизненных парадоксов; в безжизненном саду; с богатым жизненным опытом.В них акцентируются парадоксальность и цикличность жизни, сама же ЖИЗНЬ актуализируется как загадка, присутствие человека и процесс познания мира.

Как показал анализ, в репрезентации концепта ЖИЗНЬ выявились заметные расхождения переводов с оригиналом. В переводе Е. Калашниковой структурирование концепта совпадает с исходным, в переводе Н. Лаврова смещены две позиции – предиката и места действия. Оба переводчика передали иные концептуальные признаки, нежели в оригинале. Если Ф. Фицджеральд представляет ЖИЗНЬ объектом действий человека, то переводчики видят ее скорее субъектом, тем самым освобождая человека от ответственности за свои поступки, что характерно для русского культурного архетипа. В переводах «потерялось» и горько-ироничное отношение автора и к герою, и к самой ЖИЗНИ, созданное приемами контраста и иронии.

Антоним концепта ЖИЗНЬ – СМЕРТЬ в лексикографических источниках интерпретируется как 1) прекращение жизнедеятельности организма: клиническая смерть, биологическая смерть, насильственная смерть, скоропостижная смерть; погибнуть смертью героя; быть при смерти; смерти в глаза смотреть; бледен как смерть. 2) перен.конец, полное прекращение какой-нибудь деятельности: политическая смерть; творческая смерть [225, 735]. В исследовании Л.О. Чернейко и Хо Сон Тэ отмечается, что смерть в русском языковом сознании оценивается положительно, принимается как данность, но с некоторой насмешкой над ней [177, 58].

В переводе Е. Калашниковой концепт объективируется в шести высказываниях, в позиции субъекта, объекта и атрибута, что в целом соответствует оригиналу. Несовпадения выявляются в двух контекстах – ср.:  I tried very hard to die, but I seemed to bear an enchanted life( букв, я очень старался погибнуть, но, казалось, имел заколдованную жизнь)  – меня, словно заколдованного, смерть не брала(субъектная позиция) и если человек умирает не своей смертью(объектная позиция). В данных позициях перевода СМЕРТЬ, в отличие от оригинала, персонифицируется и репрезентируется как неподвластная человеку сила, то есть приобретает отличный от исходного концептуальный признак. Таким образом, в передаче экзистенциально-значимых концептов переводчица отошла от авторской прагматики.

В переводе Н. Лаврова СМЕРТЬ реализуется в двух позициях: объекта и атрибута. Субъектная позиция, в отличие от оригинала, не представлена, объектная же позиция структурирована более объемно: решил принять смерть на поле боя; упивались до полусмерти; с бледным как сама смерть лицом; понуждая пройти крестным путем из небытия в небытие; мы мчались вперед – навстречу смерти; на предварительном слушании обстоятельств насильственной смерти Миртл Вильсон;« машина смерти» , как ее потом прозвали газетчики; личность которого была абсолютно неинтересна окружавшим его при жизни, а уж после смерти – и подавно; когда люди свыкаются с мыслью о неизбежности смерти.В данной позиции, как и в оригинале, СМЕРТЬ актуализируется как некий неизбежный рубеж (порог) жизни человека, к которому, как конкретизирует переводчик, приближаются разными путями.

Встречаются два контекста, в которых реализуются дериваты имени смерть –ср.: Perhaps Daisy never went in for amour at all – and yet there's something in that voice of hers… – A может быть, Дэзи и не интересовали романы, – хотя есть у нее в голосе что-то такое –пер. Е. Калашниковой.

А может, она вообще никогда не разводила амуры, хотя было, было нечто в ее голосе, позволявшее заподозрить ее во всех смертных грехах –пер. Н. Лаврова.

В исходном тексте писатель напрямую не говорит о том, какие ассоциации должен вызывать голос Дейзи, а оставляет многоточие, которое Е. Калашникова адекватно передает синтаксической конструкцией, а Н. Лавров конкретизирует добавлением во всех смертных грехах,которое если не искажает авторскую установку, то явно становится излишним.

В другом контексте переводчик также использовал прием добавления и конкретизации – ср.:  I turned ту head as though I had been warned of something behind( букв, я оглянулся, как будто меня предупредили о чем-то находящемся за спиной)  – я испуганно оглянулся, словно интуитивно ощутил нечто угрожающее и смертельно опасное за спиной.В данных примерах СМЕРТЬ репрезентируется переводчиком как совокупность грехов и опасность, несовместимая с жизнью.

Очевидно, что концепт СМЕРТЬ в переводе Н. Лаврова объективируется с заметными различиями и с оригиналом, и с переводом Е. Калашниковой, что можно объяснить лишь заметным проявлением индивидуальности переводчиков. Концептуальный анализ, таким образом, приводит к выводу, что в репрезентации экзистенциально-значимых концептов расхождения между исходным и переводными текстами вызваны не различиями в соответствующих фрагментах русскоязычной и англоязычной картин мира, а субъективным отношением переводчиков к данным явлениям, что проявилось в различном структурировании и наполнении КПС.

3.4. Репрезентация архетипических концептов

3.4.1. Репрезентация концепта LIGHT / СВЕТ

Английский концепт LIGHT реализуется в русском языке несколькими лексемами: свет, огонь, огонек.В словарях существительное светинтерпретируется как 1) лучистая энергия, делающая окружающий мир видимым; электромагнитные волны в интервале частот, воспринимаемых глазом; 2) источник освещения; 3) освещенность, состояние, когда светло; 4) в некоторых выражениях: рассвет, восход солнца (например, ни свет, ни заря – рано утром); 5) как ласкательное обращение – свет ты мой ясный! Существует множество устойчивых выражений с этим словом: в свете чего – с точки зрения чего-нибудь; пролить или бросить свет на что-нибудь – разъяснить, сделать понятным; свет увидеть – почувствовать облегчение.О пользе учения говорят: Ученье свет, а неученье тьма; только и свету в окошке, что… – только это и радует.В словаре В.И. Даля светопределяется как «состоянье противное тьме, темноте, мраку, потемкам, что дает способ видеть; иные свет принимают за сотрясение малейших частиц вещества, разливаемое между солнцем и огнем» [215, 87].

СВЕТ в русской лингвокультуре связывается прежде всего с солнцем: «От солнца бегать, света не видать», «А что краше света? (красное солнышко)». Существует и иное семантическое наполнение имени свет:Вселенная, мир, земля наша, род людской; мир, община, общество; отборное, высшее общество, суетное в обычаях или условиях жизни. Покинуть свет – умереть; или удалиться, уединиться, жить одиноко; или уйти в монастырь [215, 88]. В русскоязычном сознании концепт СВЕТ обладает экзистенциальной значимостью, поскольку кодирует окружающий мир, людей в этом мире и основное условие жизнедеятельности человека.

В переводе Е. Калашниковой реализуются все лексикографические значения имени свет,образуется КПС, состоящая из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, такое структурирование заметно отличается от исходного, в котором представлены позиции предиката и времени действия. Субъектную позицию занимает светили блики светав сочетании со следующими предикатами: свет играл яркими бликами; свет десятка автомобильных фар выхватывал из ночной тьмы странное и беспорядочное зрелище; играют длинные блики света; вспыхнул яркий свет; пока не погас свет во всех комнатах; желтел небольшой прямоугольник света.В данной позиции перевода, как и в соответствующей позиции оригинала, репрезентанты концепта сочетаются с глаголами действия, благодаря чему СВЕТ персонифицируется, акуализируется как энергия, делающая окружающий мир видимым. Встречается контекст, в котором СВЕТ представлен Е. Калашниковой как человеческая масса, напоминающая пчелиный рой, Н. Лавров же использовал иной зооморфный образ.

Ср.: The world and its mistress returned to Gatsby's house and twinkled hilariously on his lawn. – Весь свет и его госпожа вернулись к дому Гэтсби и весело рассекали по газонам –пер. наш.

Весь большой и средний свет съезжался к Гэтсби и веселым роем заполнял его усадьбу –пер. Е. Калашниковой.

Оголодавшие светские львы и их львицы вернулись в дом Гэтсби, расцветив зеленые лужайки яркими и нарядными туалетами –пер. Н. Лаврова.

В русской лингвокультуре пчелиный рой как прецедентный зооморфный образ используется для кодирования «людей, которые живут в коллективе со строго установленным порядком, четко распределенными обязанностями» [19, 143]. Исходя из оригинального текста, можно сказать, что такой вариант переводчицы не противоречит авторской интенции, однако в англоамериканской лингвокультуре такая ассоциация не отмечена.

В объектной позиции в соответствии с оригиналом свет персонифицируется – ср.: впуская серый, но уже золотеющий свет –и репрезентируется как жидкость – ср.: в лужицах света торчали новенькие бензоколонки;лучистая энергия – ср.: после яркого солнечного света, в беспрестанно меняющемся свете;символ домашнего тепла – ср.: теплились мягким розовым светом окна Дэзи;счастья – ср.: Гэтсби верил в свет неимоверного будущего счастьяи как земное пространство – ср.: прихоть безликого правительства могла зашвырнуть его на другой конец света.

Позиция места действия структурируется предложными сочетаниями на свет / на свете,например: – Если тебе вдруг захочется осудить кого-то, – сказал он, – вспомни, что не все люди на свете обладают теми преимуществами, которыми обладал ты.

Атрибутивные параметры веселый прямоугольник света; беспрестанно меняющийся, яркий, солнечный, серый, золотеющий, тусклый, падающий из окон; мягкий розовый свет в окнах; свет неимоверного будущего счастья; большой и средний свет – гости Гэтсбидостаточно адекватно передают авторскую установку. Таким образом, в переводе Е. Калашниковой концепт LIGHT объективируется в соответствии с интенцией оригинала, несмотря на расхождение в структуре КПС и наполнении ее позиций.

Концепт СВЕТ в переводе Н. Лаврова объективируется как КПС, составленная из следующих позиций: субъект – объект – атрибутивная характеристика. Наиболее адекватно в КПС представлены субъектная и объектная позиции. В субъектной позиции репрезентанты концепта сочетаются с глаголами с семантикой света и глаголами движения, благодаря чему СВЕТ персонифицируется, приобретает признаки одушевленного существа: лучи света лампы играли на начищенных до зеркального блеска ботинках Тома, расцвечивали роскошную шевелюру мисс Бейкер в багрово-золотистые тона; отблески яркого света выхватывали из темноты заросли кустарника; свет горел в каждом окне; десятифутовый прямоугольник света из раскрытых дверей рассекал предрассветный мрак; мягкий электрический свет, лившийся из окон, с жадностью вылизывал лужицы ночного мрака; тускло светился желтый квадратик света; я все-таки дождусь, пока у Дейзи не погаснет свет.СВЕТ в данной позиции репрезентируется как оппозит мрака. Субъектная позиция в переводе Н. Лаврова заметно сокращена, так что в данном случае возможно говорить о несовпадении в осмыслении этого фрагмента мира автором и переводчиком.

Объектная позиция встречается в следующих контекстах: в озерцах яркого света; заслонив свет; ее, осиянную неземным светом; надо бы изменить освещение;[ ускользнуть] сквозь полутона зыбкого мерцающего света; подсвеченные мягким и рассеянным светом фасады 59-й стрит; затмив своим неземным светом; одежды, пропитанной влажными испарениями мертвенно-голубого лунного света; что только может быть на белом свете; видеть в истинном свете; к веселью и свету гостеприимного дома; освещенный тусклым светом; она включит и выключит свет; храню в своем сердце ослепительно-яркий свет в окнах и причудливые тени, ложащиеся на снег; очарованный волшебным великолепием Нового Света, человек преклонил колени.В данной позиции в соответствии с оригиналом акцентируются прозрачность, изменчивость и способность света делать окружающий мир видимым. Свет ассоциируется с уютом человеческого жилья. Кроме того, в объектной позиции реализуется и второе словарное значение имени свет – окружающий мир,сочетание Новый Светозначает Америку.

Атрибутивные параметры выделяют степень освещенности места действия: яркий, неземной, зыбкий, мерцающий; мягкий и рассеянный; мертвенно-голубой лунный; белый; истинный; тусклый; ослепительно-яркий / мягкий электрический свет, лившийся из окон.В данной позиции в целом сохранена авторская установка, хотя голубого оформления лунного света в романе-источнике нет.

Ср.: A universe of ineffable gaudiness spun itself out in his brain while the clock ticked on the washstand and the moon soaked with wet light his tangled clothes upon the floor[195, 63].

Какая-то невыразимо пестрая вселенная разворачивалась в его воображении, пока на умывальнике тикали часы, а влажный свет луны сочился сквозь разбросанную по полу одежду –пер. наш.

Под тиканье часов на умывальнике, в лунном свете, пропитывавшим голубой влагой смятую одежду на полу, развертывался перед ним ослепительно яркий мир –пер. Калашниковой.

Причудливые миры и ослепительные протуберанцы, тысячи солнц мелькали перед ним то ли в полусне, то ли в полубреду под вечное тиканье часов на умывальнике в душной комнате, на смятой постели или прямо на полу – на ворохе сваленной на пол одежды, пропитанной влажными испарениями мертвенно-голубого лунного света –пер. Лаврова.

По данным исследований, оптическое и эмоциональное воздействия цвета в практике тесно переплетаются, цвет может приобретать определенную эмоциональную окраску или вызывать чувства в зависимости от опыта, приобретенного человеком [171, 103]. В русской культуре голубой с давнего времени воспринимался как небесный, Божественный, трансцендентный цвет. По своему символическому значению голубой связан с розовым цветом как цветом мечты, неким мистическим идеалом. Голубой цвет – это «мужской» цвет (юного мужчины), поэтому одежда такого цвета предназначена для мальчиков [146, 39]. Такая интерпретация вполне соответствует интенции Ф. Фицджеральда, однако Н. Лавров применил к лунному свету атрибутивное добавление мертвенно-голубой,тем самым исказив исходный концептуальный признак.

Следует признать, что несмотря на различия в репрезентации концепта LIGHT / СВЕТ в английском и русском языках, переводчики Е. Калашникова и Н. Лавров адекватно передали данный фрагмент художественного мира Ф.С. Фицджеральда. Расхождения в структурировании КПС можно объяснить законами функционирования русского и английского языков. Расхождения в передаче концептуальных признаков в переводе Н. Лаврова могут быть связаны с индивидуальным представлением переводчика об исследуемом фрагменте мира.

3.4.2. Репрезентация планетарных концептов

Лексикографические источники определяют солнцекак 1) небесное светило – раскаленное плазменное тело шарообразной формы, вокруг которого обращается Земля и другие планеты; 2) свет, тепло, излучаемые этим светилом; 3) в переносном смысле – то, что является источником, средоточием чего-нибудь ценного, высокого, жизненно необходимого [225, 746]. С последними значениями связаны и русские фразеологизмы Что мне золото – светило бы солнышко; Без солнышка нельзя пробыть, без милого нельзя прожить; Ты – наше красное солнышко, кормилец или благодетель, радость и надеждаи другие. В русскоязычном сознании СОЛНЦЕ персонифицируется, о нем говорят ласково и любовно, с благодарностью за свет и тепло.

В переводе Е. Калашниковой выстраивается КПС концепта, состоящая из следующих позиций: субъект – объект – атрибут, т. е. в переводе не переданы позиции места и образа действия. В роли субъекта выступает не только солнце,но и десяток солнц, солнечные зайчики.В субъектной позиции СОЛНЦЕ персонифицируется и в соответствии с оригиналом репрезентируется как живое подвижное существо, дающее свет, тепло и благословение окружающему миру – ср.: солнце с каждым днем пригревало сильней; заходящее солнце коснулось порозовевшего лица Дэзи; утреннее солнце отбрасывало на Запад мою тень; отражался десяток солнц; солнце играет рябью бликов на проходящих машинах; солнце уже скрылось; солнце выглянуло из-за туч; по комнате прыгают солнечные зайчики; солнце становится горячее; солнце остывает; солнце простиралось в благоговении.

В объектной позиции акцентируется яркость солнечного света, который к тому же представляется как жидкость, способная залить окружающее пространство – ср.: подмигивая в сторону солнца; вывез нас на залитую солнцем улицу; квартира была залита солнцем; земля отворачивается от солнца; глаза, утомленные солнечным светом; сверкая на солнце; земля скоро упадет на солнце; в столовой, затененной от солнца; на солнце лицо у него было совсем зеленое; прикрыв глаза от солнца; поезд теперь уходил от солнца.В оригинале указанное метафорическое структурирование концепта не выявлено, так как оно скорее характерно для русскоязычного сознания.

В переводе атрибутивные параметры акцентируют яркость и время суток, в то время как в оригинале благодаря им СОЛНЦЕ объективируется как живое, подвижное, озорное существо – ср.: пламенеющее над горизонтом; заходящее; утреннее солнце; яркий солнечный свет.КПС перевода структурирована всего тремя позициями, в оригинале же их пять, что в итоге создает цельный и объемный образ СОЛНЦА.

В переводе Н. Лаврова концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – атрибутивная характеристика, что также не соответствует оригиналу. Наиболее адекватно в КПС передана субъектная позиция: солнце пригревало все сильнее и сильнее; солнце мягко отбрасывало мою верную тень на запад; отражалась тысяча солнц; солнце повисло в перекрестье ажурных форм моста; солнце стыдливо пряталось за роскошными дворцами кинозвезд; на голубом небе засияло ласковое солнце; тысячи солнц мелькали перед ним то ли в полусне, то ли в полубреду; солнце как бы нагревается с каждым годом; солнце становится холоднее с каждым годом, а потом куда-то упадет; закатное солнце повисло над горизонтом; безжалостное солнце опаляло тело и душу.В данной позиции акцентируется способность солнца давать тепло и свет, имя солнцесочетается не только с глаголами с семантикой света, но и с глаголами действия, благодаря чему СОЛНЦЕ персонифицируется, репрезентируется как живая подвижная сущность, что соответствует установке оригинала.

В объектной и атрибутивной позициях в переводе Н. Лаврова СОЛНЦЕ ассоциируется с плавящейся материей, способной залить окружающее пространство и измучить живые существа – ср.: источали пряный аромат изнуренные солнцем розы; указав подбородком в направлении плавящегося над линией горизонта светила; последний лучик заходящего солнца; чем больше отворачивала изнуренная Земля свой лик от утомившего ее за день Светила; прищуренные от солнца глаза; после залитых расплавленным солнцем городских улиц; весь фасад[ дома] обращен к солнцу; в ярких лучах предзакатного солнца; в хорошо затененной и надежно защищенной от солнца столовой; на солнце ему стало совсем невмоготу; первые нетерпеливые лучики ласкового утреннего солнца.

Такое представление о СОЛНЦЕ, не подтвержденное подлинником, смягчается другими атрибутивными характеристиками: ласковое в это время суток солнце мягко отбрасывало мою верную тень на запад; плавящееся над линией горизонта светило; заходящее, утомившее, расплавленное, предзакатное, ласковое утреннее, закатное, безжалостное.Приведенная выборка представляет явное соответствие определенной антропоморфной характеристики СОЛНЦА времени суток, что скорее эксплицирует индивидуальные предпочтения переводчика, нежели авторские интенции. В переводе также реализуется прилагательное солнечный: Гэтсби обратил внимание на солнечных зайчиков, беззаботно скачущих по комнате; при ослепительно ярком солнечном свете.

Таким образом, в репрезентации Е. Калашниковой и Н. Лавровым концепта SUN прослеживается влияние русской лингво-культуры, в которой СОЛНЦУ как источнику тепла и света отводится особое место. КПС концепта в оригинале представлена пятью позициями, в обоих переводах – тремя. Наиболее адекватно авторская прагматика передана в субъектной позиции, хотя в переводе Н. Лаврова эта позиция существенно расширена. Это позволяет говорить о том, что оба переводчика чаще представляют СОЛНЦЕ как субъект действий. Позиции места и образа действия в обоих переводах отсутствуют, субъективные представления переводчиков о СОЛНЦЕ как жидкой (Е. Калашникова) или агрессивной (Н. Лавров) материи эксплицировались в атрибутивных характеристиках.

С ЛУНОЙ в русской лингвокультуре связано множество народных примет: «Ясная, круторогая луна, зимой к стуже, летом к ведру. Красноватый круг около луны, скоро пропадающий, к ведру. Два таких круга, или один тусклый, к морозу; красный, к ветру; перерванный, к снегу» [215, 707]. В толковых словарях [215; 225] существительное лунаопределяется как 1) небесное тело, спутник Земли, светящийся отраженным солнечным светом; 2) мера времени в четыре недели; 3) свет, идущий от такого небесного тела; 4) спутник любой планеты. В словарях приводятся следующие наиболее частотные сочетания с этим словом: полет на Луну; серп луны; полная луна; молодая луна; с луны свалился( перен.:не знает того, что всем давно известно). Обо всем, что проходит, в шутку говорят: «Ничто не вечно под луной». В русском языке существует ряд дериватов этого имени – лунствовать, лунатизм, лунатик, лунатический –эксплицирующих влияние луны, вызывающее болезненное состояние, в котором человек, во время сна или бессознательно, «ходит и нередко проказит» [215, 707]. Таким образом, в русскоязычном сознании концепт ЛУНА кодирует спутник Земли, оказывающий существенное влияние на жизнь ее обитателей. В структуру его репрезентантов входят семы 'свет', 'отражение', 'спутник', 'время', 'сон'.

В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – место действия – атрибут, что совпадает с исходным текстом. Наиболее адекватно в КПС переданы субъектная и объектная позиции. В субъектной позиции ЛУНА персонифицируется и репрезентируется как сторонний наблюдатель – ср.: ее замечание могла принять на свой счет только скороспелая луна; луна уже поднялась высоко; облатка луны сияла над виллой Гэтсби; голубела луна; плывет тусклая луна; луна поднималась выше.В романе отсутствует предикат голубела,цветовое «оформление» луны здесь и далее – субъективное видение переводчика.

В объектной позиции и позиции места действия перевода ЛУНА актуализируется только как источник света – ср.: он смотрел на огонек как на звездочку, мерцающую в соседстве с луной; в лунном свете; при лунном свете; при луне; в полосе лунного света; мы шли через освещенную луной площадку перед домом; слово четко выделялось при свете луны.

Атрибутивные характеристики скороспелая луна, доставленная, должно быть, в корзине вместе с закусками; в лунном свете, пропитывавшим голубой влагой смятую одежду на полу; тусклая лунапредставляют ЛУНУ, с одной стороны, как источник света и, с другой стороны, как предмет, напоминающий продукт питания, что совпадает с авторской установкой.

В Главе 2 было показано, что ЛУНА в художественном мире Фицджеральда играет особую роль как концепт, эксплицирующий авторское восприятие мира как нереального и неспособного воплотить мечту. В переводе Е. Калашниковой не сохранено метафорическое структурирование концепта, ЛУНА теряет концептуальную значимость и превращается в рядовой образ.

В переводе Н. Лаврова концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – объект – атрибут, т. е. не отражена оригинальная позиция места действия. В субъектной позиции лунасочетается с глаголами действия, персонифицируется, что соответствует авторской прагматике – ср.: это язвительное замечание могла отнести на свой счет разве что надменная луна; к этому часу луна поднялась высоко над заливом; и пусть луна потупит взор; серебряный завиток луны уже парил в белесом небе; луна поднималась все выше.

В объектной позиции перевода ЛУНА репрезентируется как небесное тело, оказывающее существенное влияние на земные реалии, что полностью совпадает с аналогичным фрагментом русскоязычной картины мира, но заметно отличается от авторского представления. Ср.: небеса над виллой Гэтсби были словно запечатаны свинцовой печатью луны;[ улица] словно щерилась тротуаром, ослепительно белым в серебристом свете луны; дома, согбенные под нависшими над крышами небесами и давящей на психику луной.

Атрибутивные параметры акцентируют негативное влияние луны на человека, воспроизводится авторская метафора – ср.: надменная луна, неожиданно рано появившаяся сегодня над садом и попавшая сюда не иначе как по недосмотру поставщика – в корзине с провизией; давящая на психику луна.В ряде контекстов встречается атрибут лунный: на ворохе сваленной на полу одежды, пропитанной влажными испарениями мертвенно-голубого лунного света; их лица почти соприкоснулись, разделенные одной лишь голубой полоской лунного света; скользнет сейчас кленовый листок-кораблик со снастями из паутинок по серебряной лунной дорожке; по залитому лунным светом газону; осиянный призрачным лунным светом ангел-хранитель остался оберегать то, на что никто и не посягал.

В данных позициях акцентируется голубизна, влажность и призрачность лунного света, что частично соотносится с авторскими интенциями и совпадает с фрагментом русскоязычной картины мира. Примечательно, что оба переводчика «добавили» в репрезентации концепта голубой цвет, с которым в русской лингвокультуре ассоциируется МЕЧТА, связывается представление о жизни молодого мужчины, и тем самым бессознательно поддержали авторские интенции. В переводе Н. Лаврова точнее переданы авторские метафоры, хотя в объективации данного концепта достаточно четко проявилось влияние переводящей культуры.

3.4.3. Репрезентация концепта EYES / ГЛАЗА

В русском языковом сознании концепт ГЛАЗА занимает особое место как «зеркало души», «орудие чувственного зрения» (В.И. Даль). В словарях [213; 215; 225] существительное глазинтерпретируется как 1) орган зрения, а также само зрение, видение как чувство; 2) зрение как действие, смотрение, глядение, в некоторых сочетаниях: присмотр, надзор (например, нужен глаз да глаз); 3) дурной взгляд, сглаз; 4) глазами кого – с точки зрения кого-нибудь, в чьем-нибудь понимании. Существует множество деривационных образований от основы глаз:уменьшительные имена – глазок, глазик, глазки, глазенки;глаголы – глазеть, глазоебничать;прилагательные – глазной, глазковый, глазливый, глазастый, глазобитный, глазомерный, глазоутешный.Словарные данные указывают, что концепт ГЛАЗА относится к метонимическим, поскольку кодирует в русском языковом сознании не просто орган зрительного восприятия, но и мировоззрение, способ поведения человека и самого человека.

В переводе Е. Калашниковой концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибут, что совпадает с позициями подлинника. Выборка показывает, что субъект глазасочетается с бытийным глаголом, глаголами зрения, действия и говорения, благодаря чему соответствующий концепт персонифицируется и становится метонимическим, в соответствии с русскоязычной картиной мира и художественной картиной мира Ф.С. Фицджеральда.

Ср.: Over the ashheaps the giant eyes of doctor T.J. Eckle-burg kept their vigil, but I perceived, after a moment, that the other eyes were regarding us less than twenty feet away[195, 79].

Гигантские глаза доктора Т.-Дж. Эклберга бдительно несли свою вахту над горами шлака, но я скоро заметил, что за нами напряженно следят другие глаза, и гораздо ближе –пер. Калашниковой.

Огромные бдящие глаза доктора Т.-Дж. Эклберга парили в вышине над кучами золы и пепла, но я почувствовал, что за нами следят еще одни глаза, находящиеся менее чем в двадцати фунтах от нас, и следят не менее пристально –пер. Лаврова.

В субъектной позиции, как и показывает данный пример, оба переводчика адекватно передают интенцию оригинала, которая содержит информацию о том, что глаза служат средством познания, сравнения и оценки окружающего мира. В переводе Е. Калашниковой встречается и предикат глазел(в оригинале –  I stared at it) : Из-под дерева открывался один-единственный вид – огромный домина Гэтсби; вот я целых полчаса и глазел на него, как Кант на свою колокольню.

В объектной позиции ГЛАЗА репрезентируются как индикатор чувств, эмоций и мыслей человека. Переводчица часто использует русские фразеологизмы с этим компонентом в глаза не видал; не моргнув глазом; сделал большие глазаи др., то есть, по выражению В.Н. Телия, знаки-микротексты, воплощающие культурно-национальное содержание.

Ср.: Next day at five o'clock she married Tom Buchanan without so much as a shiver, and started off on a three months' trip to the South Seas[195, 49].

На следующий день, в пять часов, без малейшего колебания она вышла замуж за Тома Бьюкенена и уехала на три месяца в свадебное путешествие по южным морям –пер. наш.

А назавтра, в пять часов дня, она, не моргнув глазом, обвенчалась с Томом Бьюкененом и уехала в свадебное путешествие по южным морям –пер. Калашниковой.

На следующий день, в пять часов пополудни, она, как ни в чем не бывало, обвенчалась с Томом Бьюкененом, и молодожены уплыли на три месяца в круиз по южным морям – куда-то в Океанию –пер. Лаврова.

Приведенный пример показывает, что переводчица вербализует концепт ГЛАЗА и тогда, когда в оригинальном тексте использованы другие лексические средства, что позволяет предполагать влияние русской лингвокультуры, отводящей ГЛАЗАМ, взгляду, зрению особую роль.

Атрибутивные параметры репрезентантов концепта в соответствии с исходной установкой представлены в переводе Е. Калашниковой широко и разнообразно: блестящий дерзкий взгляд глаз; яркие, вызывающие, любимые, новые, испуганные глаза Дэзи; серые, утомленные солнечным светом глаза Джордан; равнодушные, не озаренные и проблеском желания глаза Дэзи и Джордан; голубые, выцветшие глаза Уилсона; слепые глаза щенка; слипающиеся глаза Ника; трагически скорбные глаза европейцев; узенькие глазки Вулфшима; трагические глаза Гэтсби; расширенные ревнивым ужасом глаза Миртл; большие черные глаза хорошенькой еврейки; выцветшие, гигантские, огромные блеклые глаза доктора Т.-Дж. Эклберга.

Таким образом, в репрезентации концепта EYE Е. Калашниковой удалось адекватно передать авторскую прагматику, что отчасти было обусловлено сходством аналогичных фрагментов русской лингвокультуры и художественной картины мира Фицджеральда.

В переводе Н. Лаврова, как и в оригинале, концепт образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – атрибут. Все позиции представлены в КПС практически равномерно. В субъектной позиции лексемы глаза / взглядысочетаются с бытийными глаголами, глаголами зрения, движения и действия, благодаря чему концепт персонифицируется, становится метонимическим, что соответствует исходной установке. В нескольких контекстах переводчик, как и его коллега, употребляет фразеологизмы с компонентом глаза: нужен глаз да глаз, глаза-омутыи др.

Ср.: Her grey sun-strained eyes looked back at me with polite reciprocal curiosity out of a wan, charming, discontented face[195, 9].

Ее серые глаза с ответным любопытством щурились на меня с хорошенького, бледного, капризного личика –пер. Е. Калашниковой.

Ее серые глаза-омуты смотрели на меня с лукавым прищуром и явным любопытством –пер. Н. Лаврова.

В объектной позиции концепт реализуется в сочетании с глаголами зрения и действия и в субстантивных сочетаниях с конкретно-пространственными предлогами. В переводе Н. Лаврова ГЛАЗА репрезентируются как орган восприятия окружающего мира, что совпадает с соответствующими фрагментами обеих картин мира и представлением писателя – ср.: Дейзи смотрела на него невидящими, полными слез глазами; Вильсон остекленевшими глазами таращился в окно; он безостановочно водил по комнате подслеповатыми слезящимися глазамии др. Кроме того, ГЛАЗА объективируются как зеркало, отражающее мир, – ср.: разыгравшаяся на наших глазах трагедия остается где-то там; я даже не попытался открыть ему глаза на происходящее; в ее глазах я выглядел мелким дешевым шулером;[ Вильсон] пристально смотрит в выцветшие глаза доктора Т.-Дж. Эклбергаи др. Чаще всего ГЛАЗА представляются как вместилище человеческих чувств и эмоций (грусти, потрясения, непонимания, растерянности, надежды, вызова, восхищения, укоризны и т. п.) – ср.: [ Гэтсби] посмотрел на меня с вызовом в глазах; в его тусклых глазах появилось прежнее выражение растерянности и озлобленности; она глядела на коронера честными глазами; он заснул прямо на моих глазах; она прямо-таки пронзила меня тяжелым взглядом громадных черных глазищ; на глаза навернулись крупные слезы; Гэтсби потрясение раскрыл глаза;[ Дейзи] , широко раскрыв испуганные глаза, уставилась на какую-то точкуи др. В данной позиции переводчик полностью сохранил авторскую установку, в основе которой лежит представление о ГЛАЗАХ (зрении) как ведущей системе восприятия мира человеком и в то же время средством его обратной связи с окружающим миром.

Атрибутивные параметры в соответствии с подлинником подчеркивают индивидуальность персонажей: дерзкий взгляд сверкающих глаз, сверкающие от злости, невидящие, остекленевшие глаза Тома; серые глаза-омуты Джордан; восхищенные, испуганные глаза Дейзи; холодные прекрасные глаза Джордан и Дейзи, в которых не было ни проблеска мысли и чувства; влюбленные, потухшие и несчастные, восхищенные глаза Гэтсби; невидящие и непонимающие глаза Дейзи и Гэтсби; пустые и колючие глаза Коди; светло-голубые, сразу же повлажневшие от избытка эмоций, ничего не выражающие, тусклые, остекленевшие глаза Вильсона; пара щелочек-глаз Вульфсхайма; честные глаза Кэтрин; подслеповатые слезящиеся глаза отца Гэтсби; громадные черные глазища хорошенькой еврейки; большие голубые, потускневшие, выцветшие глаза доктора Т.-Дж. Эклберга, возникающие словно из ниоткуда; задумчивые глаза прохожего; неподвижные и ничего не выражающие глаза полисменов; подслеповатые глаза щенка; горящие глаза красотки-цыганки.

Таким образом, в переводах адекватно передана авторская прагматика, что отчасти было предопределено сходством аналогичных фрагментов русской лингвокультуры и художественной картины мира Фицджеральда.

3.5. Концепт ДУША в концептосфере перевода Н. Лаврова

В концептосферу перевода Н. Лаврова как элемент дальней периферии включается концепт ДУША, не отмеченный в оригинале. Уникальность русского культурного концепта ДУША неоднократно являлась предметом рассмотрения лингвистов (А. Вежбицкой, Ю.С. Степанова, С.Г. Тер-Минасовой, О.Н. Кондратьевой и др.); ими доказано, что это важнейший концепт русского языкового сознания, ключевое слово русской культуры.

В словаре В.И. Даля существительное душаопределяется как «Бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею; в общем значении: человек с духом и телом; в более тесном: человек без плоти, бестелесный, по смерти своей; в смысле же теснейшем: жизненное существо человека, воображаемое отдельно от тела и от духа, и в этом смысле говорится, что и у животных есть душа» [225, 504]. Как считает Ю.С. Степанов, это определение – наилучшее, оно полностью отвечает тому концепту ДУША, который присутствует в русской культуре и сегодня [143, 569].

Исследуя объемы семантики русского слова душаи английских эквивалентов soul, heart, mind,С.Г. Тер-Минасова отмечает, что для русского народа, у которого в системе ценностей на первом месте стоит духовность, душа – главное, стержневое понятие, превалирующее над рассудком, умом, здравым смыслом, в то время как в англоязычном сознании превалирует здравый смысл (mind) [151, 204–221].

В переводе Н. Лаврова встречается 26 контекстов, включающих лексему душаи ее дериваты душевный, простодушный.В 7 высказываниях данная лексема используется как эквивалент heart: a heart-to-heart talk– поговорить по душам, as if her heart was trying to come out– словно душа ее рвалась наружу и др. В 7 высказываниях переводчик использует лексему душав качестве контекстуальной замены, например, для слов emotionи temperament,ср.: it wasn't a gesture, but an emotion– это было не притворство, а крик души. Такие замены вполне оправданы, поскольку основное значение имени душа– «внутренний, психический мир человека» [143, 569]. В большинстве же контекстов переводчик использовал добавление, один из наиболее частотных приемов в его идиотехнологии.

Ср.:  I tried to think about Gatsby then for a moment, but he was already too far away – Я попытался сосредоточиться на Гэтсби, но его бессмертная душа была так далеко от грешной земли; So he waited, listening for a moment longer to the tuning-fork that been struck upon a star – И он медлил, словно боялся спугнуть мгновение, прислушиваясь к самым чувствительным струнам своей души, камертонам Творца и хрустальным колокольчикам звезд.

В последней группе высказываний включение лексемы душапредставляется достаточно спорным, однако такой прием переводчика повышает эмоциональность переводного текста, его соответствие русскому национальному характеру и, следовательно, делает его более близким и понятным русскоязычному реципиенту.

Концепт в переводе образует КПС, состоящую из следующих позиций: субъект – предикат – объект – место действия – атрибут. Субъектная позиция встречается в следующих контекстах: душа ее рвалась наружу, стыдливо кутаясь в нелепые, но милые словесные одежды; хрустальное вместилище его души лопнуло с жалобным звоном; больше не появилось ни одной живой души; его бессмертная душа была так далеко от грешной земли; бессмертная душа его, алчущая благолепия, была умиротворена.В данной позиции душасочетается с бытийными глаголами и глаголами действия, благодаря чему концепт персонифицируется, акцентируется изменчивый, беспокойный характер человеческой души. В данной позиции акцентируются постижимость и уязвимость души, человеческая душа репрезентируется как вместилище эмоций, хрупкое, как хрусталь, и струнный музыкальный инструмент.

Предикатная позиция представлена в следующих контекстах: нашлись бы и такие, кому пришлась бы по душе пикантность создавшейся ситуации; Дейзи надумала поговорить с Ником по душам; новая[ машина] вам не по душе.Все контексты включают идиоматические выражения с компонентом душа,что эксплицирует сильное влияние национально-культурной концептосферы на переводческие решения (предпочтения).

Объектная позиция реализуется в следующих контекстах: плотское чревоугодие не питало более грешную душу неукротимого сластолюбца; я чувствовал одиночество, грызущее душу; все это тревожило и бередило душу; эта поездка оказалась для меня весьма важной в плане постижения загадочной души богатого соседа; на мгновение забыть боль, терзающую его[ Гэтсби] плоть и душу; это было не притворство, а крик души;[ Дейзи] была ошеломлена тем Вечным Призывом, который бередит бессмертную душу;[ Гэтсби] медлил, прислушиваясь к самым чувствительным струнам своей души; мягкая нежная ладошка сняла с души непосильное бремя внезапно обрушившихся на меня десятилетий; безжалостное солнце опаляло тело и душу.Как показывает выборка, объектная позиция КПС концепта ДУША оказывается у Н. Лаврова наиболее многочисленной. Это позволяет говорить о том, что в представлении переводчика ДУША служит скорее объектом человеческих действий, эмоций и мыслей, нравственным ориентиром, что совпадает с репрезентацией национально-культурного концепта.

Позиция места действия представлена субстантивными сочетаниями с конкретно-пространственными предлогами: занимательные экскурсы по потаенным уголкам человеческой души перестали доставлять мне какое-либо удовольствие; что творилось в душе Дейзи; что-то словно сломалось у него в душе, как лопнувшая пружинка в каминных часах; в душе его не было покоя;[ Том] возвращался, храня верность в душе только ей одной.В данной позиции человеческая ДУША объективируется как пространство, где можно путешествовать; механизм; вместилище эмоций. Эти концептуальные признаки, по-видимому, составляют субъективное представление переводчика о ДУШЕ.

Атрибутивные параметры – человеческая, грешная, загадочная, живая, бессмертная душа –репрезентируют ДУШУ как нематериальное бессмертное начало в человеке, его внутренний мир, мотивы действий, т. е. реализуют все концептуальные признаки, отмеченные в русской лингвокультуре. Таким образом, объективация в тексте перевода Н. Лаврова концепта ДУША служит средством повышения эмоциональной тональности переводного текста и, соответственно, большего эмоционального воздействия на русскоязычного реципиента.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Концептуальный анализ художественного текста предполагает выявление и реконструирование его концептосферы, т. е. индивидуально-авторской художественной картины мира, воплощенной в произведении. В результате такого анализа создается своеобразная «виртуальная» модель текста в виде сферы, в центре которой находится базовый концепт или концепты, выделенные языковым сознанием автора. Выбор концепта в качестве единицы исследования, а затем и перевода, обусловлен его лингвоментальной природой, поскольку для создания адекватного перевода необходимо решить проблемы понимания и интерпретации, что становится возможным при попытке моделирования языкового сознания автора.

Первоначальным этапом концептуального анализа служит предтекстовая пресуппозиция, то есть те сведения об авторе, истории создания произведения, документальные свидетельства, которые помогают в формировании концептуального пространства текста. Далее проводится анализ лексического состава текста с целью выявления слов одной тематической области с разной степенью экспрессивности. Следующим шагом является обобщение всех контекстов, в которых употребляются ключевые слова – носители концептуального содержания, с целью выявления характерных признаков концепта: его атрибутов, предикатов, ассоциаций, в том числе образных. Затем полученные данные сравниваются со словарными дефинициями на предмет выявления общих и специфических черт в репрезентации концепта. На основе всех данных проводится моделирование структуры концептосферы, т. е. выделение в ней ядра (базовой когнитивно-пропозициональной структуры), приядерной и периферийной зон.

Каждое художественное произведение уникально и само предлагает исследователю «ключи» для его адекватного анализа, поэтому, основываясь на современных методиках концептуальных исследований, мы взяли за исходное язык оригинального художественного текста. На первом этапе исследования романа Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби» были выделены ключевые слова текста, определена их концептуальная значимость. При этом концептами признавались только те ключевые знаки, которые выступали субъектами или объектами высказываний, имели атрибутивные характеристики и ассоциации, в том числе образные, т. е. реализовались в тексте в форме когнитивно-пропозициональных структур. Следующей ступенью исследования стало изучение словарных дефиниций и наиболее частотных выражений со словом-репрезентантом исследуемого концепта и сопоставление полученных данных с репрезентацией концепта в романе.

Проведенное исследование показало, что концептосфера художественного произведения структурируется по принципу поля, т. е. организуется послойно вокруг ядерного концепта. Ядерным концептом романа Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби» стал американский концепт-регулятив DREAM, один из базовых концептов американской лингвокультуры. В структуре концептосферы были выделены национально-культурный, экзистенциально-значимый и архетипический «слои».

Моделирование концептосфер двух переводов позволило выявить расхождения и в структуре концептосфер, и в способах объективации отдельных концептов. Так, Н. Лавров включил в концептосферу перевода русский национально-культурный концепт ДУША, что сделало его вариант перевода более эмоциональным и, значит, более привлекательным для русскоязычного читателя. В переводе Е. Калашниковой концепт ASHES представлен лексемой шлак,имеющей принципиально иные концептуальные признаки, что приводит к потере исходного приращения смысла и исключению данной единицы из концептосферы текста.

Концептуальный анализ позволил определить, что выбор переводчиков в каждом случае не был произвольным. В большинстве случаев решающим оказывалось не влияние переводящей лингвокультуры, как следовало предполагать, а индивидуальный психический опыт, который и диктовал переводчику то или иное предпочтение. Следует признать, что часто переводчики интуитивно выбирали разные, но концептуально близкие решения, что и позволило определить влияние русскоязычного сознания.

Рассмотрев два варианта перевода романа, можно сказать, что в каждом из них сохраняется большинство инвариантных концептуальных признаков наряду с дополнительными концептуальными признаками, добавленными языковым сознанием переводчиков. За каждым из них стоит свое эстетическое впечатление, свое истолкование оригинала и индивидуальный психический опыт. При этом очевидно, что каждый переводчик (без опоры на предпереводческий концептуальный анализ) ясно представлял степень смысловой сложности произведения, поэтому каждый из них интуитивно пытался «компенсировать» непереданные концептуальные признаки с помощью других элементов концептосферы романа.

Подводя итог сопоставительного концептуального исследования романа Ф.С. Фицджеральда «The Great Gatsby» и двух его переводов на русский язык, следует заметить, что за рамками монографии остался ряд формальных и содержательных особенностей произведения, в том числе интертекстуальные связи, биографический и культурно-исторический контексты. Однако использованный для анализа подход не отрицает этих специфических аспектов художественного текста, а включает их в сферу своего рассмотрения для максимально полного и адекватного моделирования концептуального каркаса.

В свете полученной модели стало возможным приблизиться к истокам «эстетического впечатления», в результате которого и рождается художественное произведение. Это значит, что становится возможным сделать еще один шаг на пути формализации процессов, скрытых от непосредственного наблюдения, но влияющих на создание и восприятие художественного текста, и следовательно, на его перевод.

БИБЛИОГРАФИЯ

1.  Алексеева И.С.Введение в переводоведение: Учеб. пособие для студ. филол. и лингв, фак. высш. учеб. заведений. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Академия, 2004. – 352 с.

2.  Алефиренко Н.Ф.Современные проблемы науки о языке: Учеб. пособие. – М.: Флинта: Наука, 2005. – 416 с.

3.  Алимов В. В.Теория перевода. Перевод в среде профессиональной коммуникации: Учебное пособие. – 3-е изд., стереотип. – М.: Едиториал УРСС, 2005. – 160 с.

4.  Алисова Т.Б.Опыт анализа концептуального мира Данте с позиций современной лингвистики // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология. 1996. № 6. С. 7–19.

5. Антология концептов / Под ред. В.И. Карасика, Н.А. Стернина. – М.: Гнозис, 2007. – 512 с.

6.  Арнольд И.В.Стилистика. Современный английский язык: Учебник для вузов. – М.: Флинта: Наука, 2002. – 384 с.

7.  Арутюнова Н.Д.Предложение и его смысл (логико-семантические проблемы). – М.: Едиториал УРСС, 2003. – 384 с.

8.  Арутюнова Н.Д.Язык и мир человека. – 2-е изд., испр. – М.: Языки русской культуры, 1999. – I–XV, 896 с.

9.  Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В.Лингвистический анализ художественного текста. Теория и практика: Учебник; Практикум. – М.: Флинта: Наука, 2004. – 496 с.

10.  Бабенко Л.Г.Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа: Учебник для вузов. – М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2004. – 464 с.

11.  Бахтин М.М.Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. – М.: Худож. лит., 1975. – 504 с.

12.  Белянин В.П.Основы психолингвистической диагностики (Модели мира в литературе). – М.: Тривола, 2000. – 248 с.

13.  Бердяев Н.А.Судьба России. – М.: Издательство ACT, 2004. – 333 с.

14.  Берман А.Фр. Шлейермахер и В. фон Гумбольдт: перевод в герменевтическо-языковом пространстве // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология. 2000. № 4. С. 118–128.

15.  Бидерманн Г.Энциклопедия символов: Пер с нем. / Общ. ред. и предисл. Свенцицкой И.С. – М.: Республика, 1996. – 335 с.

16.  Бок Ф.К.Структура общества и структура языка // Зарубежная лингвистика. Ч. 1. Новое в зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1999. – С. 303–351.

17.  Брандес М.П., Провоторов В.И.Предпереводческий анализ текста (для институтов и факультетов иностранных языков): Учеб. пособие. – 3-е изд., стереотип. – М.: НВИ-ТЕЗАУРУС, 2003. – 224 с.

18.  Бреус Е.В.Теория и практика перевода с английского языка на русский: Учебное пособие. – 2-е изд. – М.: Изд-во УРАО, 2003. – 104 с.

19.  Брилева И.С. Вольская Н.П. и др.Пчела // Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь. – Вып. 1. – М.: Гнозис, 2004. – С. 142–143.

20.  Быкова И.А.Перевод и межкультурная коммуникация: Учеб. пособие. Теоретический курс. – М.: Изд-во РУДН, 2003. – 49 с.

21.  Вежбицкая А.Понимание культур через посредство ключевых слов. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 288 с.

22.  Вежбицкая А.Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 272 с.

23.  Вежбицкая А.Язык. Культура. Познание. – М.: Русские словари, 1997. – 416 с.

24.  Вине Ж.-П., Дарбельне Ж.Технические способы перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. – М., 1978. – С. 157–167.

25.  Виноградов В.В.Проблемы русской стилистики. – М.: Высш. школа, 1981. – 320 с.

26.  Виноградов B.C.Перевод: Общие и лексические вопросы: Учеб. пособие. – М.: КДУ, 2004. – 240 с.

27.  Виссон Л.Синхронный перевод с русского на английский. – 5-е изд. – М.: Р. Валент, 2003. – 272 с.

28.  Вольф Е.М.Эмоциональные состояния и их представление в языке // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. – М.: Наука, 1989. – С. 55–75.

29.  Воркачев С. Г.Культурно-языковая специфика концепта любви в русском и испанском языках: опыт этносемантического анализа // Язык и антропологические сущности / Кубанский государственный университет; отв. ред. Г.П. Немец. – Краснодар: Издательство КубГУ, 1997. – С. 192–215.

30.  Воркачев С.Г.Счастье как лингвокультурный концепт. – М.: Гнозис, 2004. – 236 с.

31.  Выготский Л.С.Воображение и творчество в детском возрасте. – СПб.: СОЮЗ, 1997. – 96 с.

32.  Выготский Л.С.Мышление как особо сложная форма поведения // Педагогическая психология / Под ред. В.В. Давыдова. – М.: Педагогика-Пресс, 1999. – С. 150–171.

33.  Выготский Л.С.Психология искусства. – Ростов н / Д: Феникс, 1998. – 480 с.

34.  Гак В. Г.Сопоставительные исследования и переводческий анализ // Тетради переводчика. – Вып. 16. – М.: Междунар. отношения, 1979. – С. 11–21.

35.  Галь Н.Я.Слово живое и мертвое: из опыта переводчика и редактора. – М.: Книга, 1980. – 208 с.

36.  Гальперин И.Р.Текст как объект лингвистического исследования. – М.: Едиториал УРСС, 2005. – 144 с.

37.  Гарбовский Н.К.Теория перевода: Учебник. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2007. – 544 с.

38.  Гаспаров М.Л.Брюсов и буквализм // Поэтика перевода. – М.: Наука, 1988. – С. 29–62.

39.  Гачев Г.Национальные образы мира. – М.: Советский писатель, 1988. – 488 с.

40.  Григорьев В.П.Грамматика идиостиля. В. Хлебников // Будетлянин. – М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 61 – 205.

41.  Гудков Д.Б.Субъекты и предикаты «русского мира» // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. В.В. Красных, А.И. Изотов. – М.: МАКС Пресс, 2001. – Вып. 18. – С. 5–9.

42.  Дармодехина А.Н.Мир поэтической символики: проблемы интерпретации и перевода: Монография. – Краснодар: Изд-во КГУ, 2005. – 372 с.

43.  Дармодехина А.Н.Поэтический язык символизма: система, интерпретация, перевод. – Краснодар: Изд-во КГУ, 1999. – 258 с.

44.  Дейк ван Т.А.Язык. Познание. Коммуникация: Пер. с англ. / Сост. B.В. Петрова; Под ред. В.И. Герасимова; Вступ. ст. Ю.Н. Караулова и В.В. Петрова. – М.: Прогресс, 1989. – 312 с.

45.  Дейнан Э.Метафоры: Справочник по английскому языку / Пер. с англ. С.Г. Томахина. – М.: Астрель, 2003. – 251 с.

46.  Демьянков В.З.Понимание как интерпретирующая деятельность // Вопросы языкознания. 1983. № 6. С. 58–67.

47.  Демьянков В.З., Воронин Л.В., Сергеева Д.В., Сергеев А.И.Линг-вопсихология как раздел когнитивной лингвистики, или: Где эмоция – там и когниция // С любовью к языку: Сб. научных трудов. Посвящается Е.С. Кубряковой / Отв. ред. В.А. Виноградов. – М.: Институт языкознания РАН; Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2002. – C. 29–36.

48.  Джваршейшвили Р.Г.Психологическая проблема художественного перевода. – Тбилиси: Мецниереба, 1984. – 66 с.

49.  Донец П.Н.К вопросу об исследовательской единице межкультурной коммуникации // Вопросы языкознания. 2004. № 6. – С. 93–99.

50.  Залевская А.А.Психолингвистические исследования: Слово. Текст. Избранные труды. – М.: Гнозис, 2005. – 543 с.

51.  Зализняк А.А.Феномен многозначности и способы его описания // Вопросы языкознания. 2004. № 2. С. 20–42.

52. Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000–2000: Учеб. пособие / [Л.Г. Андреев, Г.К. Косиков, Н.Т. Пахсарьян и др.]; Под ред. Л.Г. Андреева. – М.: Высш. шк., 2001. – 335 с.

53.  Захаренко И.В.Собака // Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь: Вып. 1 / И.С. Брилева, Н.П. Вольская, Д.Б. Гудков, И.В. Захаренко, В.В. Красных. – М.: Гнозис, 2004. – С. 152–159.

54.  Злобин Г.П.По ту сторону мечты: Страницы американской литературы XX века. – М.: Худож. лит., 1985. – 335 с.

55.  Зусман В.Концепт в системе гуманитарного знания // Вопросы литературы. 2003. № 2. С. 3–29.

56.  Иванов Вяч. Вс.Лингвистика третьего тысячелетия: Вопросы к будущему. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 208 с.

57.  Илюхина Н.А.Роль метонимии концептосферы «человек» (на материале ментальной модели «вместилище») // Вестник СамГУ. Языкознание. 2002. № 3. С. 3–10.

58.  Имаева Е.З.Метатекст как средство понимания текста // Филологические науки. 2002. № 6. С. 70–77.

59.  Исаакян И.Л.Пространственные предлоги и альтернативные миры человека // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. – М.: Индрик, 1999. – С. 239–243.

60.  Казакова ТА.Художественный перевод. Теория и практика: Учебник / Т.А. Казакова. – СПб.: ИнЪязиздат, 2006. – 544 с.

61. Как переводить Деррида? Философско-филологический спор (с участием ОН. Зенкина и Н.С. Автономовой) // Вопросы философии. 2001. № 7. С. 158–170.

62.  Карасик В.И., Прохвачева О.Г., Зубкова Я.В. и др.Этноспецифические концепты // Иная ментальность. – М.: Гнозис, 2005. – С. 8–101.

63.  Карасик В.И., Слышкин Г.Г.Лингвокультурный концепт как элемент языкового сознания // Методология современной психолингвистики: Сб. статей. – М.; Барнаул: Издательство Алт. ун-та, 2003. – С. 50–57.

64.  Караулов Ю.Н., Петров В.В.От грамматики текста к когнитивной теории дискурса // Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989. – С. 5–11.

65.  Караулов Ю.Н.Русский язык и языковая личность. – 6-е изд. / Ю.Н. Караулов. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 264 с.

66.  Катфорд Д.Лингвистическая теория перевода: Об одном аспекте прикладной лингвистики: Пер. с англ. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 208 с.

67.  Кацнельсон С.Д.Содержание слова, значение и обозначение. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 112 с.

68.  Клобуков П.Е.Эмоции, сознание, культура (особенности отражения эмоций в языке) // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. редактор В.В. Красных, А.И. Изотов. – М.: Филология. – Вып. 4. – С. 110–122.

69.  Кнорина Л.В.Нарушения сочетаемости и разновидности тропов в генитивной конструкции // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста / Ин-т языкознания; отв. редактор Н.Д. Арутюнова. – М.: Наука, 1990. – С. 115–124.

70.  Кобозева И.М.Лингвистическая семантика: Учебник. – 2-е изд. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 352 с.

71.  Колесов В.В.Язык и ментальность. – СПб.: Петербургское востоковедение, 2004. – 240 с.

72.  Колшанский Г.В.Контекстная семантика. – М.: КомКнига, 2005. – 152 с.

73.  Комиссаров В.Н.Лингвистика перевода. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 176 с.

74.  Комиссаров В.Н.Общая теория перевода: Учеб. пособие. – М.: ЧеРо, 2000. – 136 с.

75.  Красных В.В., Гудков Д.Б., Захаренко И.В., Багаева Д.В.Когнитивная база и прецедентные феномены в системе других единиц и в коммуникации // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 1997. № 3. С. 62–75.

76.  Красных В.В.Змея // Русское культурное пространство: Лингво-культурологический словарь: Вып. 1-й / И.С. Брилева, И.П. Вольская, Д.Б. Гудков, И.В. Захаренко, В.В. Красных. – М.: Гнозис, 2004. – С. 79–82.

77.  Кристева Ю.Избранные труды: Разрушение поэтики / Пер. с франц. / Ю. Кристева. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. – 656 с.

78.  Кубрякова Е.С.Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика – психология – когнитивная наука // Вопросы языкознания. 1994. № 4. С. 26–34.

79.  Кузнецов А.Ю.Лирическое стихотворение и его перевод (от теории к практике сопоставительного лингвопоэтического исследования) // Теория и практика художественного перевода: Учеб. пособие для студ. лингв, фак. высш. учеб. заведений / Ю.П. Солодуб, Ф.Б. Альбрехт, А.Ю. Кузнецов. – М.: Академия, 2005. – 304 с.

80.  Кузнецов К.Концепт в теоретических построениях Ж. Делеза // Вопросы литературы. 2003. № 2. С. 30–46.

81.  Лакофф Дж., Джонсон М.Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А.Н. Баранова. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 256 с.

82.  Лангаккер Р.Модель, основанная на языковом употреблении // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология. 1997. № 4. С. 159–174; № 6. С. 101–123.

83.  Лебедева Л.Б.Бессознательное в языковом стиле // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. – М.: Индрик, 1999. – С. 135–145.

84.  Леонтьев А.А.Основы психолингвистики / А.А. Леонтьев. – М.: Смысл, 1997. – 287 с.

85.  Леонтьев А.А.Бессознательное и архетипы как основа интертекстуальности // Текст. Структура и семантика. Т. 1. – М.: Наука, 2001. – С. 92–100.

86.  Лидский Ю.Я.Скотт Фицджеральд. Творчество / Ю.Я. Лидский. – Киев: Наукова думка, 1982. – 366 с.

87.  Лихачев Д. С.Концептосфера русского языка // Русская словесность: от теории словесности к структуре текста: Антология / Ин-т народов России, Общество любителей российской словесности; Под общ. ред. В.П. Нерознака. – М.: Academia, 1997. – С. 280–287.

88. Логический анализ языка. Знание и мнение. Сб. науч. тр. / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. – М.: Наука, 1988. – 127 с.

89. Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.: Наука, 1991. – 204 с.

90. Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. – М.: Индрик, 1999. – 424 с.

91.  Лотман Ю.М.Внутри мыслящих миров // Семиосфера. – СПб.: Искусство-СПб., 2004. – С. 150–391.

92.  Лотман Ю.М.О поэтах и поэзии. – СПб.: Искусство-СПб., 1996. – 848 с.

93.  Лотман Ю.М.Структура художественного текста // Об искусстве. – СПб.: Искусство-СПб., 2005. – С. 14–281.

94.  Лукин В.А.Художественный текст: Основы лингвистической теории и элементы анализа: Учеб. для филол. спец. вузов. – М.: Ось-89, 1999. – 192 с.

95.  Лурия А.Р.Язык и сознание / А.Р. Лурия. – М.: Изд-во Моск. унта, 1979. – 319 с.

96.  Лысенкова Е.Л.О законе переводной дисперсии // Вестник Московского университета. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. № 1. С. 111–118.

97.  Любутин К.Н., Саранчин Ю.К.История западноевропейской философии. – М.: Академический Проект, 2002. – 240 с.

98.  Макарова Л. С.Прагматические модификации художественной информации в переводе // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 2004. № 4. С. 82–88.

99.  Маковский М.М.Удивительный мир слов и значений: Иллюзии и парадоксы в лексике и семантике: Учеб. пособие. – 2-е изд., стереотипное. – М.: КомКнига, 2005. – 200 с.

100.  Манерко Л.А.Новая методика исследования категоризации в лингвистике // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 2. С. 39–51.

101.  Маслова В.А.Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. – М.: Академия, 2004. – 208 с.

102.  Маслова В.А.Поэт и культура: концептосфера Марины Цветаевой: Учеб. пособие. – М.: Флинта: Наука, 2004. – 256 с.

103. Методологические проблемы когнитивной лингвистики: Научное издание / Под редакцией И.А. Стернина. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2001. – 234 с.

104.  Мирам Г., Гон А.Профессиональный перевод: Учеб. пособие. – К.: Эльга, Ника-Центр, 2003. – 136 с.

105.  Монелья М.Прототипические vs. непрототипические предикаты: способы понимания и семантические типы лексических значений // Вестник московского университета. Сер. 9. Филология. 1997. № 2. С. 157–173.

106.  Никитина СЕ.О концептуальном анализе в народной культуре // Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.: Наука, 1991. – С. 117–123.

107.  Никитина СЕ.Сердце и душа фольклорного человека // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. – М.: Индрик, 1999. – С. 26–38.

108.  Никитина СЕ.Устная народная культура и языковое сознание. – М.: Наука, 1993. – 189 с.

109.  Николина НА.Филологический анализ текста: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. – М.: Академия, 2003. – 256 с.

110.  Новиков А.И.История русской философии X–XX веков. – СПб.: Лань, 1998. – 320 с.

111.  Новиков А. И.Текст как объект исследования лингвопсихологии // Методология современной психолингвистики: Сб. статей. – М.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. – С. 91–99.

112.  Оболенская Ю.Л.Художественный перевод и межкультурная коммуникация. Учеб. пособие. – М.: Высш. шк., 2006. – 335 с.

113.  Ощепкова В.В.Язык и культура Великобритании, США, Канады, Австралии, Новой Зеландии. – М.; СПб.: ГЛОССА / КАРО, 2004. -336 с.

114.  Падучева Е.В.Говорящий: субъект речи и субъект сознания // Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.: Наука, 1991. – С. 164–168.

115.  Падучева Е.В.Метафора и ее родственники // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 187–203.

116.  Паршина О.Н.Концепт «чужой» в реализации тактики дистанцирования (на материале политического дискурса) // Филологические науки. 2004. № 3. С. 85–94.

117. Перевод как испытание культуры (материалы круглого стола) // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 6. С. 109–131.

118.  Попова 3.Д., Стернин И.А.Когнитивная лингвистика. – М.: ACT: Восток – Запад, 2007. – 314 с.

119.  Прохоров Ю.Е.К проблеме «концепта» и «концептосферы» // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. редакторы В.В. Красных, А.Н. Изотов. – М.: МАКС Пресс, 2005. – Вып. 30. -С. 74–94.

120.  Прохоров Ю.Е., Стернин И.А.Русские: коммуникативное поведение. – 3-е изд., испр. – М.: Флинта: Наука, 2007. – 328 с.

121.  Пшенкина Т.Г.«Бабье лето» vs «Indian summer»: перевод как взаимодействие когнитивных структур // Методология современной психолингвистики: Сб. статей. – М.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. – С. 100–120.

122.  Раевская М.М.Язык в ментальном пространстве: к проблеме постижения национальной логики мышления // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. № 1. С. 27–40.

123.  Райе К.Классификация текстов и методы перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. – М.: Междунар. отношения, 1978. – С. 202–228.

124.  Рахилина Е.В.Основные идеи когнитивной семантики // Современная американская лингвистика: Фундаментальные направления / Под ред. А.А. Кибрика, И.М. Кобозевой и И.А. Секериной. М.: Едиториал УРСС, 2002. – С. 370–389.

125.  Рецкер Я.И.Пособие по переводу с английского языка на русский. – М.: Просвещение, 1988. – 159 с.

126.  Робинсон Д.Перевод и табу // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 4. С. 129–136.

127.  Ройтер Т.ВСЕЛЕННАЯ, КОСМОС, НЕБО, УНИВЕРСУМ и их немецкие эквиваленты // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 654–663.

128. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б.А. Серебренников, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова и др. – М.: Наука, 1988. – 216 с.

129.  Романов К.С.Поэзия Т.С. Элиота в русских переводах // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2004. № 4. С. 153–161.

130. Русская словесность: от теории словесности к структуре текста: Антология / Ин-т народов России, Общество любителей российской словесности; Под общ. ред. В.П. Нерознака. – М.: Academia, 1997. – 320 с.

131.  Селиверстова О.Н.Когнитивная семантика на фоне общего развития лингвистической науки // Вопросы языкознания. 2002. № 6. С. 12–25.

132.  Сепир Э.Избранные труды по языкознанию и культурологии: Пер. с англ. / Общ. ред. и вступ. ст. А.Е. Кибрика. – М.: Изд. группа Прогресс, Универс, 1993. – 656 с.

133.  Симашко Т.В.Денотативный класс как основа описания фрагмента мира: Монография. – Архангельск: Изд-во Поморского государственного университета, 1998. – 337 с.

134.  Симашко Т.В., Литвинова М.Н.Как образуется метафора (деривационный аспект). – Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1993. – 218 с.

135.  Скобликова Е.С.Концептосфера человека и модели предложения // Филологические науки. 2001. № 4. С. 45–54.

136.  Слышкин Г.Г.Дискурс и концепт (о лингвокультурном подходе к изучению дискурса) // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. Сб. науч. тр. / Под ред. В.И. Карасика, Г.Г. Слышкина. – Волгоград: Перемена, 2000. – С. 38–45.

137.  Солодуб Ю.П.Текстообразующая функция символа в художественном произведении // Филологические науки. 2002. № 2. С. 46–55.

138.  Солодуб Ю.П., Альбрехт Ф.Б., Кузнецов А.Ю.Теория и практика художественного перевода: Учеб. пособие для студ. лингв, фак. высш. учеб. заведений. – М.: Академия, 2005. – 304 с.

139.  Сорокин Ю.А.Переводоведение: статус переводчика и психогерменевтические процедуры. – М.: Гнозис, 2003. – 160 с.

140.  Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю.Текст и его национально-культурная специфика // Текст и перевод. М.: Наука, 1988. – С. 76–84.

141.  Сорокин Ю.А., Михалева И.М.Цитаты как знаки прецедентных текстов // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. редакторы В.В. Красных, А.Н. Изотов. – М.: Филология, 1997. – Вып. 2. – С. 13–25.

142.  Спиридонов В.Ф.Психологическая теория деятельности и анализ индивидуального сознания // Познание. Общество. Развитие. – М.: Издательство РАН. Институт психологии, 1996. – С. 23–39.

143.  Степанов Ю.С.Константы: Словарь русской культуры: Изд. 3-е, испр. и доп. – М.: Академический Проект, 2004. – 992 с.

144.  Степанов Ю.С, Проскурин Е.Г.Константы мировой культуры. Алфавиты и алфавитные тексты в периоды двоеверия. – М.: Наука, 1993. – 158 с.

145.  Степанов Ю.С.Функции и глубинное // Вопросы языкознания. 2002. № 5. С. 3–18.

146.  Сурина М.О.Цвет и символ в искусстве, дизайне и архитектуре. – М.; Ростов н / Д: МарТ, 2005. – 152 с.

147.  Тарланов З.К.Методы и принципы лингвистического анализа. – Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1995. – 189 с.

148.  Телия В.П.Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. – М.: Языки русской культуры, 1996. – 288 с.

149.  Телия В.П.Фактор культуры и воспроизводимость фразеологизмов – знаков-микротекстов // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 674–684.

150.  Тер-Минасова СТ.Война и мир языков и культур: вопросы теории и практики. – М.: ACT: Астрель: Хранитель, 2007. – 286 с.

151.  Тер-Минасова СТ.Язык и межкультурная коммуникация. – М.: Изд-во МГУ, 2004. – 352 с.

152.  Токарева М.А.Традиции смеха и улыбки в русской и западной культурах // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. № 3. С. 91 – 103.

153.  Толмачев В.М.«Потерянное поколение» и творчество Э. Хемингуэя // Зарубежная литература XX века: Учеб. для вузов / Л.Г. Андреев, А.В. Карельский, Н.С. Павлова и др.; Под ред. Л.Г. Андреева. – М.: Высшая школа, 2003. – С. 342–356.

154.  Топер П.Перевод и литература: творческая личность переводчика // Вопросы литературы. – М., 1998. № 6. С. 178–200.

155.  Топоров В.Н.Пространство и текст // Текст: семантика и структура. – М.: Наука, 1983. – С. 227–284.

156.  Уорф Б.Л.Отношение норм поведения и мышления к языку // Зарубежная лингвистика. Ч. 1.: Новое в лингвистике: Избранное. М.: Прогресс, 1999. – С. 58–91.

157.  Урысон Е.В.Дух и душа: к реконструкции архаичных представлений о человеке // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. – М.: Индрик, 1999. – С. 11–25.

158.  Хализев В.Е.Теория литературы: Учебник. М.: Высш. шк., 2002. – 437 с.

159.  Федоров А.В.Основы общей теории перевода (лингвистические проблемы): Учеб. пособие. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ; 2002. – 416 с.

160.  Ферс Д.Р.Лингвистический анализ и перевод // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. – М., 1978. – С. 25–35.

161.  Филлипс Л. Д.и Йоргенсен М.В.Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. – Харьков: Гуманитарный Центр, 2004. – 336 с.

162.  Филлмор Ч.Основные проблемы лексической семантики // Зарубежная лингвистика. Ч. 3. Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1999. – С. 303–351.

163.  Филлмор Ч.Дело о падеже // Зарубежная лингвистика. Ч. 3. Новое в зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1999. – С. 127–257.

164.  Фицджеральд Ф.С.Великий Гэтсби; Ночь нежна: Романы / Пер. с англ. Н. Лаврова. – Ростов н / Д: Феникс, 2000. – 576 с.

165.  Фицджеральд Ф.С.Великий Гэтсби: Роман / Пер. с англ. Е. Калашниковой. – СПб.: Азбука – классика, 2003. – 256 с.

166.  Фицджеральд Ф.С.Портрет в документах: Худож. публицистика. Пер. с англ. / Предисл. и коммент. А. Зверева. – М.: Прогресс, 1984. – 344 с.

167.  Фол С.Эти странные американцы. Пер. с англ. А. Глебовской. – М.: Эгмонт Россия Лтд., 1999. – 72 с.

168.  Фрумкина P.M.Психолингвистика: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. – 2-е изд., испр. – М.: Академия, 2006. – 320 с.

169.  Цветкова М.В.«Ключевые слова» и перевод поэтического текста (на примере стихотворения Марины Цветаевой «Попытка ревности») // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 2002. № 2. С. 133–141.

170.  Цивьян Т.В.Модель мира и ее лингвистические основы. – М.: КомКнига, 2006. – 280 с.

171.  Цойгнер Г.Учение о цвете (популярный очерк). – М.: Изд-во литературы по строительству, 1971. – 160 с.

172.  Цыганков Ю.А.Полная симфония на канонические книги Священного Писания. – СПб.: Библия для всех, 2004. – 1520 с.

173.  Чарычанская И.В.К вопросу о переводческой интерпретации // Язык, коммуникация и социальная среда. – Вып. 3. – Воронеж: ВГУ, 2004. – С. 63–71.

174. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. – М.: Наука, 1991. – 240 с.

175.  Ченки А.Семантика в когнитивной лингвистике // Современная американская лингвистика: Фундаментальные направления / Под ред. А.А. Кибрика, И.М. Кобозевой и И.А. Секериной. – М.: Едиториал УРСС, 2002. – С. 340–369.

176.  Чернейко Л.О., Долинский В.А.Имя СУДЬБА как объект концептуального и ассоциативного анализа // Вестник Московского Университета. Сер. 9. Филология. 1996. № 6. С. 20–41.

177.  Чернейко Л.О., Хо Сон Тэ.Концепты жизньи смертькак фрагменты русской языковой картины мира // Филологические науки. 2001. № 5. С. 50–59.

178.  Чужакин А.П.Прикладная теория устного перевода и переводческой скорописи. Курс лекций. – М.: Р. Валент, 2003. – 232 с.

179.  Чуковский К.И.Высокое искусство. – М.: Советский писатель, 1968. – 384 с.

180.  Швейцер А. Д.Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. – М.: Наука, 1988. – 215 с.

181.  Шлейермахер Ф.О разных методах перевода (Лекция, прочитанная 24 июня 1813 г.) // Вестник Московского Ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 2. С. 127–145.

182.  Эйзенштейн С.Избранные произведения в шести томах. Т. 3. – М.: Искусство, 1964. – 672 с.

183. Энциклопедия символов, знаков, эмблем / Авт. – сост. В. Андреева и др. – М.: Астрель, 2002. – 556 с.

184.  Юнг К.Г.Дух в человеке, искусстве и литературе / Науч. ред. перевода В.А. Поликарпова. – Мн.: Харвест, 2003. – 384 с.

185.  Юнг К.Г.Mysterium Conjunctionis. Таинство воссоединения / Пер. А.А. Спектор. – Минск: Харвест, 2003. – 576 с.

186.  Юнг К.Г.Собрание сочинений. Психология бессознательного / Пер. с нем. – М.: Канон, 1994. – 320 с.

187.  Яворская Г.М.О концепте 'ДОМ' в украинском языке // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 716–728.

188. Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / Отв. ред. В.В. Красных, А.И. Изотов. – М.: МАКС Пресс, 2006. – Вып. 33. – 128 с.

189. Языки культур: Взаимодействия. – М.: Рос. ин-т культурологии; Сост. и отв. ред. В.Л. Равикович. 2002. – 396 с.

190. Языки культуры и проблемы переводимости / Отв. ред. Б.А. Успенский. М.: Наука, 1987. – 184 с.

191.  Яковенко Е.Б.Сердце, душа, дух в английской и немецкой языковых картинах мира (Опыт реконструкции концептов) // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. – М.: Индрик, 1999. – С. 39–51.

192.  Aoshuang Т.The Chinese Concept of Love in the Light of Western Linguistics // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 664–673.

193.  Dancygier В.Mental space embeddings, counterfactuality, and the use of unless // English language and linguistics. Vol. 6, part 2, 2002. – Pp. 347–377.

194.  Fielder E.America in close-up / E. Fielder. – Longman Group UK, 2004. – 284 pp.

195.  Fitzgerald F.S.The Great Gatsby / F.S. Fitzgerald. – Ghatham: Wordsworth Editions Limited, 1993. – 123 pp.

196.  Gartenfors P.Conceptual spaces: the geometry of thought / P. Gar-tenfors. – Cambridge: The MIT Press, 2000. – 303 pp.

197.  Geertz C.The impact of the concept of culture on the concept of man // Geertz C. The interpretation of culture. – N.Y.: Basic books, 1973. – Ch. 2. – P. 33–54.

198.  Keizer. E.Postnominal PP compliments and modifiers: a cognitive distinction // English language and linguistics. Vol. 8, part 2, 2004. – Pp. 323–350.

199.  Kravchenko A.V.Cognitive Linguistics As A Methodological Paradigm // B. Lewandowska-Tomaszczyk and K. Turewicz (Eds.). Cognitive Linguistics Today. Frankfurt / Main: Peter Lang, 2002. P. 41–54.

200.  Laurence S., Margolis E.Concepts and conceptual analysis // Philosophy and Phenomenological research. Vol. LXVII, No. 2, September 2003. – Pp. 253–282.

201.  Naiting D.Failures of intercultural communication caused by translating from Chinese into English // Studia Psychologica, 43, 2001, 3. – Pp. 11–16.

202.  Nesterchuk G.V., Ivanova V.M.The USA and the Americans / G.V. Nes-terchuk, V.M. Ivanova. – Минск, Вышайшая школа, 1998. – 238 с.

203.  Nida Е.А.Theories of Translation. // TTR, Volume IV, Number I, 1st. Semester 1991. Pp. 19–32.

204.  Reynolds G.The 'constant flicker' of the American scene // Fitzgerald F.S. The Great Gatsby. – Chatham, 2001. – Pp. 3 – 23.

205.  Robinson D.Becoming a translator: An accelerated course. – First published in 1997 / D. Robinson. – London; New York: Routledge, 2000. – 330 pp.

206.  Roussi P., Kiosseoglou G.Discriminative facility and its relationship to constructive thinking // Studia Psychologica, 43, 2001, 4. Pp. 295–312.

207.  Ruisell.Dichotomy in intelligence // Studia Psychologica, 43, 2001, 4. Pp. 255–274.

208.  Rupke N.Translation studies in the history of science: the example of Vestiges // The British Journal for the History of Science, 2000, Vol. 33, Part 2, N 116. – Pp. 209–222.

209. Thomas J. Translation, Language Teaching, and the Bilingual Assumption // TESOL Quarterly. Vol. 10, № 4, December 1976.

СЛОВАРИ

210. Англо-русский синонимический словарь / Ю.Д. Апресян, В.В. Ботякова, Т.Э. Латышева и др.; Под рук. А.И. Розенмана и Ю.Д. Апресяна. – 5-е изд., стереотип. – М.: Рус. яз., 2000. – 544 с.

211. Англо-русский словарь синонимов. Тезаурус. – М.: Оникс, 2005. – 412 с.

212.  Ахманова О.С.Словарь лингвистических терминов. – 2-е изд., стереотип. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 576 с.

213. Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб.: Норинт, 2002. – 1536 с.

214.  Гринбаум С, Уиткат Дж.Словарь трудностей английского языка / С. Гринбаум, Дж. Уиткат. – М.: Рус. яз., 1990. – 780 с.

215.  Даль В.И.Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. – М.: Прогресс, Универс, 1991.

216.  Кононенко Б.И.Большой толковый словарь по культурологии / Б.И. Кононенко. – М.: Вече 2000: ACT, 2003. – 512 с.

217.  Кортни Р.Английские фразовые глаголы. Англо-русский словарь. – 2-е изд., стереотип / Р. Кортни. – М.: Рус. яз., 2000. – 767 с.

218. Краткий словарь когнитивных терминов // Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузина. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1996. – 245 с.

219.  Кунин А.В.Англо-русский фразеологический словарь. – 3-е изд., стереотип. – М.: Рус. яз., 2001. – 512 с.

220.  Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б.Словарь по психоанализу / пер. с франц. И.С. Автономовой. – М.: Высш. Шк., 1996. – 623 с.

221. Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Сов. Энциклопедия, 1990. – 685 с.

222.  Литвинов П.П.Словарь наиболее употребительных синонимов английского языка. – М.: Яхонт, 2001. – 528 с.

223.  Мюллер В.К.Новый англо-русский словарь. – 9-е изд. – М.: Рус. яз., 2002. – 880 с.

224.  Нелюбин Л.Л.Толковый переводческий словарь. – 3-е изд., пере-раб. – М.: Флинта: Наука, 2003. – 320 с.

225.  Ожегов СИ.и Шведова Н.Ю.Толковый словарь русского языка: 80 ООО слов и фразеологических выражений / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. – 4-е изд., доп. – М.: Азбуковник, 1999. – 944 с.

226. Психологический словарь / Под ред. В.П. Зинченко, Б.Г. Мещерякова. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Астрель, 2004. – 479 с.

227.  Рахманов И.В.и др. Немецко-русский синонимический словарь: Ок. 2 680 рядов. – М.: Рус. яз., 1983. – 704 с.

228. Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь: Вып. первый / И.С. Брилева, Н.П. Вольская, Д.Б. Гудков, И.В. Захаренко, В.В. Красных. – М.: Гнозис, 2004. – 318 с.

229. Руднев В.П. Словарь культуры XX века / В.П. Руднев. – М.: Аграф, 1998. – 384 с.

230. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. – М.: Флинта: Наука, 2003. – 696 с.

231.  Томахин Г.Д.США. Лингвострановедческий словарь. – М.: Рус. яз., 2001. – 576 с.

232. Философский энциклопедический словарь. – М.: ИНФРА-М, 2002. – 576 с.

233.  Фоломкина С.К.Англо-русский словарь сочетаемости. – 3-е изд., стереотип. – М.: Рус. яз., 2001. – 1040 с.

234.  Юрчук В.В.Современный словарь по психологии / Авт. – сост. В.В. Юрчук. – Минск: Элайза, 2000. – 704 с.

235.  Hirsch E.D.Literature in English / E.D. Hirsch [Электронный ресурс] // The New Dictionary of Cultural Literacy, Third Edition. – Edited by E.D. Hirsch, Jr., Joseph F. Kett, and James Trefil. Copyright. – 2002. – Режим доступа: htth.:www.bartleby.com.

236. Macmillan English Dictionary for Advanced Learners. – Macmillan Publishers Limited, 2002. – 1690 p.

237. Longman Dictionary of Contemporary English. – Harlow: Pearson Education Limited, 1995. – 1668 p.

238. Longman Language Activator. – Harlow: Longman Group Limited, 1997. – 1587 p.

239. Longman Pocket Phrasal Verbs Dictionary. Pearson Education Limited, 2001. – 439 p.

240. Webster's Third New International Dictionary of the English Language Unabridged. – Konemann: Merriam-Webster, Incorporated, 1993. – 2662 p.

Конец.

Опубликовано в издании: на правах рукописи Волгоград, 2010.

Об авторе: автор диссертации.

Яндекс.Метрика