Ф. Скотт Фитцджеральд
Дэлиримпл сбивается с пути
Еще в нашем тысячелетии какой-нибудь гений педагогической мысли напишет книгу, которую можно будет вручать каждому молодому человеку, вступившему в пору крушения иллюзий. В этой книге будет аромат «Опытов» Монтеня и «Записных книжек» Сэмюэла Батлера, а также кое-что от Толстого и от Марка Аврелия. Читать ее едва ли будет приятно или весело, несмотря на обилие мест, исполненных разящего юмора. И поскольку лучшие умы не склонны обычно принимать на веру то, чего не изведали сами, практическая ее польза будет относительной… все, кому уже перевалило за тридцать, скажут о ней: «Скучища».
Эти строки служат вступлением к истории одного молодого человека, жившего, как и мы с вами, когда такой книги еще не было.
2
Поколение, к которому принадлежал Брайен Дэлиримпл, вышло из отроческого возраста под мощные звуки фанфар. Брайену досталась главная роль в эпизоде, где фигурировал ручной пулемет Льюиса и девятидневное мыканье по тылам отступающего противника; в пылу победы и от избытка чувств его наградили целой кучей медалей, а когда он вернулся в Соединенные Штаты, пытались ему внушить, что по военным заслугам он уступает разве только генералу Першингу и сержанту Йорку. Все это было очень увлекательно. На пристани в Хобокене губернатор штата, какой-то случайно затесавшийся конгрессмен и местный гражданский комитет в полном составе щедро расточали ему улыбки и восторженные возгласы; кругом суетились репортеры, и газетные фотографы со cвоими «Одну минуточку!» и «Не будете ли вы так любезны?»; а в родном городке его сразу окружили почтенные старушки, готовые прослезиться при первом же его слове, и девицы, сохранившие о нем только смутное воспоминание, поскольку его отец обанкротился задолго до начала войны.
Но прошло время, шумиха улеглась, и он стал чаще задумываться о том, что вот уже целый месяц живет в доме у мэра на положении гостя, что все его земное достояние равняется четырнадцати долларам и что имя, которое должно было «жить вечно в анналах и преданиях этого штата», уже сейчас занимает там весьма скромное место.
Как-то утром, лежа в постели, он услышал за дверью разговор, который вели между собой горничная и кухарка. По словам горничной, выходило, что миссис Хоукинс, супруга мэра, уже вторую неделю пытается внушить гостю мысль, что пора бы и честь знать, а тот все не понимает. Через час изнывающий от стыда Дэлиримпл покинул дом, попросив переслать его чемодан в пансион миссис Биб.
Дэлиримплу было двадцать три года, и он никогда нигде не работал. Два года он успел проучиться на отцовские деньги в университете штата, а за время его подвигов в немецком тылу отец умер, оставив после себя кое-какую допотопную мебель и тоненькую пачку аккуратно сложенных бумажек, оказавшихся счетами из бакалейной лавки. Молодой Дэлиримпл отличался проницательным взглядом светло-серых глаз, сообразительностью, восхищавшей армейских психоневрологов, умением при любом разговоре делать вид, будто все это — о чем бы ни шла речь — он уже читал где-то, и способностью сохранять хладнокровие, как бы жарко ни приходилось. Но тем не менее он не удержался от строптивого вздоха, решив в конце концов, что нужно искать работу — и чем скорей он ее найдет, тем лучше.
Солнце еще высоко стояло на небе, когда он вошел в контору Тирона Дж. Мэйси, самого крупного в городе бакалейщика-оптовика. Мистер Мэйси, толстенький, благополучный, украшенный любезной, хоть и совершенно пресной улыбкой, встретил его очень ласково.
— А, Брайен — какими судьбами? Что скажете?
Дэлиримпл с натугой выдавил из себя ответ, причем собственный голос показался ему плаксивым, как у дервиша, выпрашивающего подаяние.
— Я, собственно… в рассуждении работы. («В рассуждении работы» выглядело словно бы несколько благопристойнее, чем голое «ищу работы».)
— Работы? — неуловимый ветерок что-то сдул с лица мистера Мэйси.
— Видите ли, мистер Мэйси, — продолжал Дэлиримпл, — я чувствую, что теряю драгоценное время. Надо мне взяться за какое-то дело. Месяц назад мне предлагали и то, и другое, но все эти предложения как-то… не осуществились…
— Погодите-ка! — перебил мистер Мэйси. — А что именно вам предлагали?
— Ну… во-первых, губернатор тогда упоминал, что у него в канцелярии есть вакантное место. Я вроде бы даже понадеялся на это место, но вдруг слышу, что его получил Аллен Грег — знаете, сын Дж. П. Грега. А обо мне губернатор позабыл — верно, это просто так, к слову говорилось.
— В таких случаях нужно напоминать, подталкивать.
— Еще меня приглашали тогда в одну научную экспедицию, но потом выяснилось, что требуется специалист по гидравлике, а мне предложили ехать за собственный счет.
— Вы только год проучились в университете?
— Два. Но я не занимался ни математикой, ни естественными науками. В день, когда был парад батальона, мистер Питер Джордан что-то говорил насчет места у него в магазине. Я туда пошел сегодня, но, оказывается, там нужен опытный администратор. А еще — вы тоже говорили однажды… — он остановился, ожидая, что бакалейщик подхватит его слова, но тот лишь едва заметно моргнул глазами, и он поспешил договорить: — …что у вас есть место, вот я и решил зайти.
— Было место, — неохотно признался мистер Мэйси, — но за это время мы успели взять человека. — Он откашлялся, прочищая горло. — Очень уж вы долго выжидали.
— Да, видно, так. Все мне говорили, что торопиться некуда, — и казалось, у меня столько возможностей.
Мистер Мэйси разразился тирадой на тему о возможностях в современном мире — тирадой, не оставившей никакого следа в сознании Дэлиримпла.
— Что вы умеете делать?
— Я два лета работал объездчиком на ранчо.
— Ну, это… — Мистер Мэйси сделал пренебрежительный жест. — На какое жалованье вы рассчитываете?
— Не знаю.
— Так вот что, Брайен, я, так и быть, рискну, дам вам попробовать свои силы.
Дэлиримпл поклонился.
— Много я вам платить не могу. Для начала займетесь изучением товара на складе. Потом поработаете в конторе. А там и разъездным агентом станете. Когда бы вы могли приступить?
— Хоть с завтрашнего дня.
— Отлично. Пойдете на склад и обратитесь к мистеру Хэнсону. Он вас введет в курс дела.
Мистер Мэйси продолжал в упор смотреть на Дэлиримпла, пока тот не догадался, что аудиенция окончена, и не поспешил смущенно откланяться.
— Спасибо, мистер Мэйси. Я вам очень признателен. После минутного замешательства Дэлиримпл очутился в передней. На лбу у него выступили крупные капли пота — а между тем в конторе не было жарко.
— Какого черта я еще благодарил эту сволочь, — пробормотал он себе под нос.
3
Наутро мистер Хэнсон предупредил Дэлиримпла, что нужно являться ровно к семи и пробивать табельную карточку на контрольных часах, после чего поручил рабочему по имени Чарли Мур заняться его обучением.
Растянувшись на ящиках с кукурузными хлопьями, Чарли пустился в пространное изложение недостатков фирмы «Тирон Дж. Мэйси и Ко».
— Крохоборы, скряги! Работать за такие гроши — да провались они совсем! Через месяц ухожу отсюда. К черту! Не желаю больше иметь дела с этой шайкой!
— А сколько вы получаете? — спросил Дэлиримпл,
— Я? Шестьдесят. — Сказано это было не без вызова.
— И с самого начала получали шестьдесят?
— Я? Нет, вначале я получал тридцать пять. Он мне пообещал сделать меня разъездным агентом — потом, когда я изучу товар. Он всем это обещает.
У Дэлиримпла екнуло сердце:
— А вы давно здесь?
— Я? Пятый год. И последний, даю голову на отсечение.
Дэлиримпла коробило от контрольных часов, коробило от присутствия на складе детектива фирмы, с которым у него сразу же вышло столкновение из-за правила, запрещающего курить. Это правило было для него бельмом на глазу. Он привык с утра выкуривать три-четыре сигареты и три дня промучился, отказывая себе в этом, а на четвертый день Чарли повел его обходным путем на балкончик этажом выше по лестнице, где можно было спокойно накуриться всласть. Но это счастье длилось недолго. На следующей неделе, когда он в одно прекрасное утро спускался с лестницы, навстречу ему вынырнул детектив и пригрозил, что в следующий раз доложит мистеру Мэйси. Дэлиримпл почувствовал себя школьником, сбежавшим с урока.
Он узнал кое-что, неприятно поразившее его. Среди «пещерных жителей», работавших внизу, в подвале, были люди, которые уже по десять, по пятнадцать лет за шестьдесят долларов в месяц таскали ящики и перекатывали бочки в гулкой полутьме сырых бетонированных коридоров, не выходя оттуда с семи утра до половины шестого вечера, а нередко, как это случалось и с ним, задерживаясь до девяти.
В конце месяца он встал в очередь к кассе и получил сорок долларов. Он заложил портсигар и полевой бинокль и кое-как просуществовал — ел, спал, курил. Но это было лишь балансированием на краю пропасти.
— Поговори со стариком, может, он тебе и прибавит по знакомству, — не слишком обнадеживающе заметил Чарли. — Но я, например, дождался прибавки только к концу второго года.
— Как же мне жить? — простодушно спросил Дэлиримпл.
Чарли скептически покачал головой, а то, что Дэлиримпл на следующий день услыхал от самого мистера Мэйси, было еще менее утешительным.
Он вошел в контору перед концом рабочего дня.
— Мистер Мэйси, не могли бы вы уделить мне несколько минут?
Мистер Мэйси кивнул головой.
— Ну что ж, — сказал он, слегка замявшись. — Только я, собственно, не знаю, чем вы у нас сейчас занимаетесь. Я поговорю с мистером Хэнсоном.
Он отлично знал, чем сейчас занимается Дэлиримпл, и Дэлиримпл знал, что он это знает.
— Я работаю на складе, сэр, и я как раз хотел спросить у вас, долго ли мне еще там оставаться.
— Мм… точно не скажешь. Конечно, чтобы изучить товар, требуется время.
— Когда я поступал, речь шла о двух месяцах.
— М-да. Хорошо, я поговорю с мистером Хэнсоном.
Дня через два Дэлиримплу снова случилось зайти в контору — мистеру Хессу, бухгалтеру, понадобились какие-то накладные. Мистер Хесс был занят, и, дожидаясь, когда он освободится, Дэлиримпл рассеянно листал счетную книгу, лежавшую на соседнем столе.
Вдруг что-то привлекло его внимание — это была платежная ведомость.
Взгляд его задержался…
Эверетт — 60.
Значит, Том Эверетт, лопоухий племянник самого Мэйси, поступил сразу на шестьдесят долларов, а три недели спустя его уже перевели со склада в контору.
Так вот что его ждет! Один за другим станут обгонять его сынки, племянники, дети добрых знакомых, получая повышение независимо от своих способностей — а его все будут держать здесь, в подвале, помахивая у него перед носом карьерой разъездного агента и походя отделываясь стандартными «выясню, узнаю». А годам этак к сорока он дослужится до бухгалтера и сделается таким же, как старик Хесс, отупелый, измотанный Хесс, вся жизнь которого — нудная конторская рутина, и все развлечения — нудные разговоры за табльдотом.
Волна протеста, готового вылиться в открытый бунт, поднялась в Дэлиримпле. Преуспеть — вот закон жизни, все остальное не имеет значения. Как, каким способом преуспеть, неважно, лишь бы не уподобиться Хессу или Чарли.
— Ни за что! — услышал он вдруг собственный голос. Бухгалтер и стенографистки удивленно подняли головы:
— Что с вами?
Дэлиримпл на мгновение замер — потом решительно шагнул к бухгалтерскому столу.
— Вот ваши накладные, — рявкнул он. — Некогда мне дожидаться.
Мистер Хесс уставился на него в полном недоумении.
Но Дэлиримплу было уже все равно, только бы выбраться из этой вязкой колеи.
Когда в половине шестого он вышел на улицу, дождь лил, как из ведра, но он не пошел по направлению к пансиону, а повернул в противоположную сторону. Вместе с зябким ощущением сырости, сразу же пробравшей его сквозь поношенный костюм, пришло какое-то странное, бодрящее чувство.
Нужно идти напролом — вот в чем суть. Связи… знакомства… брак по расчету.
«Идти напролом» значило отказаться от усвоенных с малолетства нравственных правил: что залог успеха в верности долгу, что порок всегда терпит заслуженную кару, а добродетель увенчивается заслуженной наградой, что честный бедняк счастливее неправедного богача.
«В самом деле, — заключил он свои размышления, — стоит ли себя мучить, стараясь разобраться, что дурно, а что хорошо. Добро и зло — понятия, с которыми я не обязан считаться, но они могут стать досадной помехой, когда мне что-нибудь нужно. Когда мне что-нибудь очень-очень нужно, здравый смысл говорит мне: ступай и возьми это — только смотри не попадайся».
И Дэлиримпл вдруг отчетливо понял, что ему сейчас больше всего нужно. Пятнадцать долларов, чтобы уплатить долг в пансионе, — вот что.
В неистовой поспешности он сорвал свой пиджак и перочинным ножом отхватил лоскут черной подкладки дюймов в пять. Прорезал два отверстия почти в середине, наложил на лицо, заправил край под надвинутую пониже шляпу. Лоскут нелепо мотнулся раз-другой, потом намок и прилип ко лбу и щекам.
Пора… Сумерки уже перешли в сочащийся сыростью вечер… темь непроглядная. Дэлиримпл торопливо зашагал обратно в город; лохматые края прорезей мешали видеть дорогу, но он не останавливался и не снимал маску. Он не чувствовал волнения… только желал всеми силами, чтобы все свершилось как можно скорее.
Минуту спустя послышались шаги — он замер в ожидании, — шаги приближались, звучали все громче.
Дэлиримпл собрался с духом:
— Руки вверх!
Прохожий остановился, как-то смешно хрюкнул и вскинул к небу короткие толстые руки. Дэлиримпл проворно обшарил карманы его жилета.
— А теперь беги, мозгляк, — сказал он, выразительно взявшись рукой за свой брючный карман. — Да смотри, топай погромче! Если я перестану слышать твои шаги, я пущу тебе пулю вдогонку.
И он весь затрясся от неудержимого смеха, слушая, как панически сбивчивый топот постепенно затихает в темноте.
Потом он сунул пачку банкнот в карман, сдернул маску и, перебежав мостовую, нырнул в переулок.
4
На следующий день после своего первого опыта он завтракал в небольшой закусочной вместе с Чарли Муром и, увидев, что тот развернул утреннюю газету, приготовился услышать что-нибудь по поводу вчерашнего происшествия. Но или происшествие не попало в газеты, или оно не привлекло внимания Чарли. Он равнодушно перевернул несколько страниц, задержался на спортивных новостях, просмотрел врачебные советы доктора Крэйна, минуты две-три вчитывался, слегка разинув рот, в передовицу на тему о честолюбии, а потом сразу перескочил на страницу юмора…
«Как же все это отзовется на мне? — снова и снова спрашивал себя Дэлиримпл. — Может быть, вместе с честностью уйдет и вкус к жизни? Может быть, иссякнет мужество, притупится разум? Начисто отомрут все стремления души или все кончится внутренней пустотой, укорами совести и тягостным чувством поражения?..»
Счастья — вот чего он хотел — и он был глубоко убежден, что если не само счастье, то во всяком случае, материальная основа его покупается за деньги.
5
И вот настала ночь, которая выманила его для нового опыта. Шагая по темной улице, он чувствовал в себе нечто кошачье — этакую пружинистую гибкость и увертливость. Под здоровой, почти лишенной жировой прокладки кожей играли, перекатывались мускулы, и у него вдруг являлись несуразные желания — вприпрыжку бежать по улице, шнырять между деревьями, колесом кувыркаться в мягкой траве.
На Филмор-стрит, куда он скоро вышел, было совсем темно. Спасибо муниципалитету, что, несмотря на специальные бюджетные ассигнования, здесь так и не удосуживались поставить новые фонари. Вот и красный кирпичный особняк Стернера — отсюда начинается фешенебельный квартал.
Он замер, весь дрожа; какая-то тень метнулась в дальнем конце улицы — человек, может быть, полицейский. Секунда, длившаяся вечность, — и вот он уже крадется, пригнувшись чуть не к самой земле, вдоль газона, по которому протянулась изломанная тень фонарного столба. А еще через секунду останавливается перед плитняковым фасадом, за которым скрыта намеченная добыча.
Его тело, которое била мелкая дрожь, вдруг натянулось стальной пружиной; потом пружина ослабла, мышцы стали податливыми и гибкими, как ремни: он пошевелил руками, радостно ощущая вернувшуюся свободу движений, достал плоскогубцы и нож и занялся деревянным щитом, заменявшим ставни.
Он был настолько уверен, что никто его не видал, что, оказавшись минутой позднее в столовой дома, высунулся в окно и осторожно водрузил щит на прежнее место, с таким расчетом, чтобы он не свалился сам собой, но в то же время не помешал ему выскочить в окно, если понадобится.
Затем он спрятал нож, не закрывая его, достал карманный фонарик и на цыпочках обошел комнату.
Здесь не было ничего, что могло бы ему пригодиться; впрочем, он и не рассчитывал на это — в таком маленьком городке было бы невозможно сбыть столовое серебро, не привлекая внимания.
Он задел за подвернувшийся стул, прислушался, затаив дыхание, двинулся дальше, вышел в холл, добрался до лестницы, стал подниматься; седьмая ступенька скрипнула под ногой, и девятая тоже, и четырнадцатая. Он считал машинально. Когда лестница скрипнула в третий раз, он снова застыл на минуту на месте — еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, как в эту минуту.
Лестница кончилась, впереди была отворенная дверь; он вошел и прислушался к мерному дыханию спящего человека. Стараясь лишний раз не переступить с ноги на ногу, изгибаясь так, что с трудом удавалось сохранить равновесие, он обшарил стоявший в углу секретер и рассовал по карманам все, что показалось достойным внимания, — десять секунд спустя он уже не помнил, что именно.
Вернувшись в пансион, он произвел тщательную ревизию своих новых приобретений:
Шестьдесят пять долларов бумажными деньгами.
Платиновое кольцо с тремя бриллиантами средней величины — долларов семьсот, бриллианты сейчас в цене.
Дешевое позолоченное колечко с выгравированными внутри инициалами О. С. и датой: 1903, — вероятно, память школьных лет. Три доллара красная цена
Вставная челюсть в цветном байковом чехольчике.
Серебряные часы.
Золотая цепочка, дороже самих часов.
Футляр из-под кольца.
Маленький китайский божок слоновой кости — безделушка для украшения секретера.
Один доллар шестьдесят два цента мелочью.
Он спрятал деньги под подушку, а все остальное затолкал в старый армейский башмак и сверху заложил носком. А потом часа два мозг его работал, как мощный мотор, перетряхивая всю его жизнь, прошлое и будущее, страшное и смешное. И закончив свои раздумья смутным и неуместным сожалением о том, что до сих пор не женат, в шестом часу утра он заснул крепким сном.
6
Хотя в газетной заметке, сообщавшей о грабеже, ни слова не было сказано про вставную челюсть, Дэлиримплу эта челюсть положительно не давала покоя. Он представлял себе чье-то пробуждение в холодный предутренний час, тщетные поиски ощупью на пустом столе, невеселый беззубый завтрак, странный шамкающий голос в телефонной трубке у полицейского комиссара, томительное ожидание в приемной зубного врача — и сердце его переполнялось отеческой жалостью.
Чтоб узнать хотя бы, женская это челюсть или мужская, он осторожно вынул ее из чехольчика и приложил к лицу. Подвигал собственной челюстью, измерил пальцами ту и другую, но не пришел ни к какому выводу: могла быть большеротая женщина, а мог быть и мужчина с маленьким ртом.
В порыве сострадания он завернул челюсть в толстую серую бумагу, извлеченную из солдатского ранца, и карандашными каракулями вывел сверху: «ЗУБЫ». А когда стемнело, отправился на Филмор-стрит и подбросил пакет в палисадник, поближе к дверям дома. На утро газеты сообщили, что полиция напала на след — у нее в руках неопровержимые доказательства, что преступник в городе. О том, какие именно доказательства, не говорилось ничего.
7
К концу месяца все местные няньки уже пугали не в меру расшалившихся детей «разбойником Биллом из Силвер-дистрикт». Ему приписывались пять краж со взломом, и хотя Дэлиримпл совершил только три, он решил, что глас народа — глас божий, и мысленно принял полученное за глаза звание.
Иногда Дэлиримплу удавалось раскалить свое воображение добела, и тогда он казался себе смельчаком, сумевшим стать выше мелочных сомнений и укоров совести, но как только спадала эта защитная броня мыслей, его одолевали тоска и навязчивый страх. Чтобы успокоиться, приходилось снова передумывать все с самого начала. И в конце концов он пришел к выводу, что не стоит воображать себя бунтарем. Куда проще всех других считать дураками.
Будущее больше не страшило его. Скопив несколько тысяч долларов, он намерен был отойти от дел и поселиться на покое где-нибудь на востоке страны, а то и во Франции или в Южной Америке. За последнее время он уже стал подумывать о том, чтобы бросить работу, но удерживала боязнь, как бы это не вызвало интерес к источнику его неожиданного благосостояния. И он продолжал тянуть лямку, только не в унылой безнадежности, как прежде, а презрительно посмеиваясь про себя.
8
И вдруг произошло нечто совершенно непредвиденное, что изменило все его планы и положило конец его ночным вылазкам.
Как-то после обеденного перерыва мистер Мэйси вызвал его к себе и со всякими таинственными ужимками осведомился, свободен ли он нынче вечером. Если да, то мистер Элфред Дж. Фрэзер будет ждать его у себя дома ровно в восемь часов. Приглашение не только озадачило, но и встревожило Дэлиримпла. Не значит ли это, что ему самое время уложить чемодан и с первым же поездом дать тягу из города? Но поразмыслив, он признал свой испуг неосновательным и в восемь часов звонил у подъезда фрэзеровского особняка на Филмор-стрит.
Мистер Фрэзер был, по общему мнению, самой влиятельной политической фигурой в городе.
У него было широкое мясистое лицо, глубоко запрятанные глаза, а верхняя губа напоминала крышку амбарного люка; законченность этому своеобразному сочетанию придавал тяжелый боксерский подбородок.
В разговоре с Дэлиримплом выражение его лица несколько раз приближалось к улыбке, но, замешкавшись на стадии благосклонного одобрения, снова отступало в привычную невозмутимость.
— Рад вас видеть, сэр, — сказал он и протянул гостю руку. — Садитесь. Вы, наверное, недоумеваете, для чего я вас пригласил. Садитесь.
Дэлиримпл сел.
— Скажите, мистер Дэлиримпл, сколько вам лет?
— Двадцать три года.
— Вы молоды. Однако из этого еще не следует, что вы глупы. Мистер Дэлиримпл, наш разговор не займет много времени. Я намерен сделать вам одно предложение. Начнем по порядку. Давно уже я приглядываюсь к вам — с той речи, которую вы произнесли на празднике Четвертого июля, принимая круговую чашу.
Дэлиримпл забормотал что-то самоуничижительное, но Фрэзер жестом заставил его замолчать.
— Ваша речь запомнилась мне. Это была речь человека, имеющего голову на плечах, и на толпу она произвела впечатление. Я знаю, что такое толпа. У меня многолетний опыт. — Он откашлялся, словно готовясь к небольшому отступлению на тему о психологии толпы, однако продолжал: — Но должен вам сказать, мистер Дэлиримпл, мне слишком часто приходилось встречать многообещающих молодых людей, из которых потом ничего не вышло — не хватило упорства, желания трудиться, или набрались ненужных идей. Мне хотелось посмотреть, что вы станете делать. Пойдете ли работать, сумеете ли проявить выдержку и терпение.
Дэлиримпла слегка бросило в жар.
— И после того, как вы поступили на службу к Тирону Мэйси, — продолжал Фрэзер, — я не упускал вас из виду. От него я получил все сведения о вас. В первый месяц эти сведения заставили было меня насторожиться. Я узнал, что вы нервничаете, гнушаетесь своей должностью, намекаете, что достойны повышения…
Дэлиримпл вздрогнул.
— Но затем, по словам Мэйси, вы, как видно, решили смириться и делать порученное вам дело. Похвальное качество для молодого человека! Качество, которое в конечном счете ведет к успеху. Вы не думайте, что я ничего не понимаю. Я прекрасно знаю, что вам было нелегко, особенно после того, как вы наслушались славословий разных старых дур. Прекрасно знаю, какую борьбу вам пришлось выдержать с самим собой…
Щеки Дэлиримпла горели огнем. Он чувствовал, что молод, что все может.
— Дэлиримпл, у вас есть выдержка и есть голова на плечах — это именно то, что мне нужно. Я вас сделаю сенатором штата.
— Что-о?
— Сенатором штата. Нам нужен человек молодой, с головой на плечах, но не ветреник и не бездельник. Я пока говорю о сенате штата, но я смотрю и дальше. Такова сейчас насущная задача, Дэлиримпл. Нужен приток молодой крови в политику — довольно уже выставлять ежегодно одних стариков в список кандидатов от нашей партии.
Дэлиримпл облизнул пересохшие губы.
— Вы хотите, чтобы я баллотировался в сенаторы штата?
— Я хочу, чтобы вы стали сенатором штата, и я это сделаю.
Лицо мистера Фрэзера уже почти улыбалось, и Дэлиримпл поймал себя на том, что в пылу восторга позволяет себе мысленно понукать его, но что-то дрогнуло, погасло на этом лице, и улыбка так и не состоялась. Крышка люка была прихлопнута, оставалась только узенькая прямая щелка шириной в ноготь. Дэлиримпл с усилием вспомнил, что это человеческий рот, и обратился к нему.
— Но ведь моя песенка спета, — сказал он. — Все уже забыли обо мне, никому я не интересен.
— Это дело техники, — возразил мистер Фрэзер. — Линотип может возродить любую славу. Читайте «Вестник», начиная с будущей недели — если, конечно, мы найдем общий язык и если, — тут его голос зазвучал чуть пожестче, — у вас не слишком много своих идей насчет того, как управлять страной.
— Нет, — сказал Дэлиримпл, глядя ему в глаза ясным взглядом. — Вам придется наставлять меня во всем.
— Отлично. В таком случае я займусь созданием вам славы. А вы только помните одно: с какой стороны барьера ваше место.
Дэлиримпл вздрогнул, услышав слова, которые так часто говорил себе сам последнее время. Раздался звонок у парадной двери.
— Это Мэйси, — сказал Фрэзер, поднимаясь. — Пойду, отворю. Прислуга уже спит.
Дэлиримпл, оставшись один, почувствовал себя как во сне. Мир вдруг распахнулся перед ним во всю ширь: сенат штата, а там и сенат США — вот это и значит жить — напролом, напролом, надо только знать, что делаешь, таково основное правило. Больше никаких рискованных авантюр без крайней необходимости, а главное, очерстветь душой, чтоб никогда жалость или угрызения совести не мешали спать по ночам, чтоб вся жизнь была, как клинок, сжимаемый твердой рукой, а возмездие — это все басни для слюнтяев. Он вскочил, победно сжимая кулаки.
— Итак, Брайен, — сказал мистер Мэйси, раздвигая портьеры у входа.
Они стояли в дверях, двое старших мужчин, и смотрели на младшего все с той же полуулыбкой.
— Итак, Брайен, — снова начал мистер Мэйси.
Дэлиримпл улыбнулся в ответ:
— Привет, мистер Мэйси.
Мистер Мэйси протянул руку:
— Очень рад, Брайен, что у нас теперь общая цель, — я всегда сочувствовал вам, особенно последнее время. Очень рад, что мы с вами по одну сторону барьера.
— Благодарю вас, сэр, — просто сказал Дэлиримпл. Предательская влага застлала ему глаза.
От редакции «Литературной Газеты»: Имя выдающегося американского писателя Ф. Скотта Фитцджеральда (1896—1940) известно советским читателям по роману «Великий Гэтсби». Рассказ, который мы публикуем сегодня, печатается на русском языке впервые.
Оригинальный текст: Dalyrimple Goes Wrong, by F. Scott Fitzgerald.
Публикация перевода в газете «Литературная Газета», 1967.
Иллюстрации В. Красновского.