Джеймс Р. Меллоу
Зачарованный круг,
или Гертруда Стайн и компания (главы из книги)


Хемингуэй и Гертруда Стайн

Воспоминания Хемингуэя о начале их дружбы были по понятным причинам пронизаны горечью из-за опубликованных Гертрудой заметок о нем. По прошествии более чем тридцати лет в «Празднике, который всегда с тобой» он описывает идиллический Париж, рисуя себя исключительно чистым и цельным человеком. Этот персонаж во многом напоминает Джейка Барнса, героя его знаменитого романа «И восходит солнце». В те идиллические годы, вспоминает Хемингуэй, Гертруда никогда не говорила об Андерсоне-писателе; она лишь превозносила его как человека. Особенно ее восхищали «его прекрасные итальянские глаза, большие и бархатные». Только после того как Андерсон потерпел творческое фиаско, Гертруда принялась хвалить его сверх всякой меры. Хемингуэй намекает, что Гертруда ревниво относилась к чужому творчеству, если она видела в нем угрозу для своего собственного положения. На улице Флерюс, по его словам, было не принято говорить о Джойсе. «Стоило дважды упомянуть Джойса, и вас уже никогда больше не приглашали в этот дом».

Возможно, воспоминания Хемингуэя о том времени — прямое опровержение версии Гертруды, изложенной в «Автобиографии Алисы Б. Токлас». Там Гертруда ссылается исключетельно на беседы об Андерсоне-писателе и утверждает, что они с Хемингуэем расходились во мнениях по поводу его достоинств. Гертруда повторяла свои собственные слова: Андерсон «гениально использовал предложение для передачи прямой эмоции, в духе великой американской традиции», и «кроме Шервуда в Америке нет никого, кто мог бы писать такими четкими и страстными предложениями». Хемингуэй не соглашался; ему нравились рассказы Андерсона, но романы его он находил «странно бесцветными». Кроме того, ему не нравился андерсоновский вкус. «Вкус, — заявляла Гертруда, — не имеет ничего общего с предложениями».

Уже в 1923 году Хемингуэй возражал против попыток сравнивать его с Шервудом Андерсоном. Письмо звучало очень по-стайновски:

«Нет, я не думаю, что мой «Старик» берет начало от Андерсона. Это о мальчике, о его отце и о лошадях. Шервуд тоже писал о мальчиках и о лошадях. Но совсем иначе. Мой рассказ берет начало от мальчиков и от лошадей. Андерсон берет начало от мальчиков и от лошадей. Я не думаю, что в этом есть что-то похожее. Я знаю, что не он меня вдохновил».

Позже он добавляет, что, по его мнению, творчество Андерсона «полетело ко всем чертям, быть может, оттого, что в Нью-Йорке ему слишком часто твердили, как он хорош». В том же письме Хемингуэй гораздо более охотно признает влияние Гертруды. «Ее метод, — говорил он Уилсону, — неоценим для анализа, или для заметок о человеке или о месте…»

В следующем, 1924 году, в октябре, в журнале «Дайал» была опубликована статья Уилсона, где критик рассуждал о парижском издании хемингуэевского «В наше время». Уилсон отмечает, что Хемингуэй «единственный писатель, не считая Шервуда Андерсона, почувствовавший гениальность «Трех жизней» мисс Стайн и явно находящийся под ее влиянием. Мисс Стайн, Андерсон и Хемингуэй могут рассматриваться как отдельная литературная школа». Уилсон указывает на такую отличительную черту этой школы, как «наивность языка, характерную в том числе и для речи персонажей, которая призвана выражать глубокие эмоции и сложные состояния ума». Уилсон считал их творчество «ощутимым достижением американской прозы». Хотя Хемингуэй и откликнулся письмом, где хвалил рецензию и отмечал, что Уилсон «единственный критик, чьи статьи я могу читать даже в том случае, если мне знакома обсуждаемая книга», однако едва ли он остался доволен тем фактом, что его так прочно связывают с двумя писателями, от которых он теперь пытается отмежеваться.

Хемингуэю представилась возможность публичного разрыва с Андерсоном в 1925 году, когда тот напечатал «Темный смех». Хемингуэй заявил: книга Андерсона «так ужасающе плоха, так глупа и нарочита», что он «не мог удержаться от пародии». Так он порой поступал с людьми, которые, как ему казалось, представляли угрозу для его имиджа. В ответ на дружеское участие Эзры Паунда Хемингуэй тут же написал на него пародию, высмеивая богемный образ жизни поэта. Только аргументы Льюиса Галантьера убедили Хемингуэя не предлагать эту пародию издателям Маргарет Андерсон и Джейн Хип, которые в то время находились в Париже и просили у него что-нибудь для публикации. Льюис заметил, что вряд ли издатели «Ревью» примут произведение, высмеивающее человека, который убедил Джона Куинна вложить деньги в их журнал и который работал на них в Париже в качестве литературного редактора.

Пародия Хемингуэя на Андерсона имела форму романа, называлась «Вешние воды», была написана на скорую руку, за десять дней, и высмеивала все то, что Хемингуэй считал сентиментальным отношением американского писателя к американской жизни. В четвертой части романа объединились две темы — недовольство Хемингуэя Андерсоном и его разочарование в главном произведении Гертруды. Эта часть называлась «Уход великой расы, или Становление и упадание американцев». Гертруда, казалось, ничего не имела против шуток на свой счет, однако ее «очень рассердило» подобное отношение к Андерсону. Хемингуэй «напал на человека, который был частью ее окружения».

К удару, нанесенному Андерсону, Хемингуэй добавил оскорбление. Он предложил свою книгу Ливерайту. Ливерайт был их общим с Андерсоном издателем, по сути, это Андерсон уговорил издательство заключить соглашение с молодым писателем. Хемингуэй понимал, что Ливерайт, скорее всего, не станет печатать роман. Но он хотел издаваться у Скрибнера; у него была готова новая книга «И восходит солнце», и Хемингуэй рассудил, что в случае отказа сможет разорвать контракт с Ливерайтом и предложить обе книги Скрибнеру. После отказа Ливерайта Хемингуэй написал об успехе своего тактического маневра Ф. Скотту Фицджеральду, с которым познакомился в тот год в Париже и который подал ему идею перейти к Скрибнеру. «Я с самого начала знал, — писал Хемингуэй, — что они не смогут и не захотят опубликовать эту вещь, так как я выставил идиотом их драгоценного и популярного Андерсона… Я, однако, совсем не имел такого намерения».

История с Андерсоном не привела к немедленному разрыву с Гертрудой, только к некоторому охлаждению отношений. В своем новом романе, очень для него важном, Хемингуэй в качестве эпиграфа использовал недавнее высказывание Гертруды: «Вы все — потерянное поколение». Какое-то время он даже собирался назвать роман «Потерянное поколение». Различные версии рассказа Хемингуэя об эпизоде, вызвавшем к жизни замечание Гертруды, проливают некоторый свет на изменение их отношений. В неопубликованном предисловии, написанном в сентябре 1925 года, когда он только кончил править рукопись, он довольно прямолинейно рассказывает об этом эпизоде. Гертруда путешествовала летом по департаменту Эн и поставила свою машину в гараж в небольшой деревушке. Один молодой механик показался ей особенно старательным. Она похвалила его хозяину гаража и спросила, как ему удается находить таких хороших работников. Хозяин гаража ответил, что он сам его обучил; парни такого возраста учатся с готовностью. Это тех, кому сейчас от двадцати двух до тридцати, тех, кто прошел войну, — вот их ничему не научишь. Они — «une generation perdue», так сказал хозяин гаража. В своем предисловии Хемингуэй давал понять, что его поколение «потеряно» по-особому, не так, как «потерянные поколения» прошлых времен.

Вторая версия происшествия, данная Хемингуэем тридцать лет спустя в «Празднике, который всегда с тобой», рассказана с иным настроением, и само определение воспринимается весьма иронично. По этой более поздней версии, молодой механик — представитель «потерянного поколения», проведший год на фронте. Он был недостаточно «сведущ» в своем деле, и Гертруда пожаловалась на него хозяину гаража, может быть, предполагает Хемингуэй, потому что механик просто не захотел обслужить ее вне очереди. Патрон сделал ему выговор, сказав: «Все вы — generation perdue!» Согласно этой версии Гертруда обвиняла все «потерянное поколение» — включая Хемингуэя — в том, что у них ни к чему нет уважения и все они неминуемо сопьются. Хемингуэй предположил, что сам хозяин «в одиннадцать утра был уже пьян… Потому-то он и изрекал такие чудесные афоризмы».

«Не спорьте со мной, Хемингуэй. Это ни к чему не приведет. Хозяин гаража прав: вы все — «потерянное поколение». По пути домой в тот вечер Хемингуэй размышлял о Гертруде и Андерсоне, «об эгоизме и о том, что лучше — духовная лень или дисциплина». Он также задавался вопросом, кто же из них «потерянное поколение». Потом он отмел «ее разговоры о «потерянном поколении» и все эти грязные, дешевые ярлыки» и помнил только о том, каким добрым и заботливым другом она была. В конце концов он решил, что Гертруда «очень милая женщина», но «иногда она несет вздор».

Еще более поздняя версия в изложении Хемингуэя выглядит правдоподобнее. У Гертруды действительно было представление, что во Франции художникам и прочим людям искусства положены особые привилегии. Их обычно быстро обслуживают и находят места для парковки, даже когда все переполнено. От этого заблуждения она не избавилась до конца жизни. Поэтому она вполне могла пожаловаться, что механик заставил ее ждать. Кроме того, в двадцатые годы она действительно не одобряла поведение молодых американцев, собиравшихся в парижских кафе. Ей казалось, что соприкосновение с богемной жизнью таит опасность для художников и писателей. Следует поддерживать в себе постоянную готовность к писательскому труду, к «ежедневному чуду». Пьянство, наркотики, погоня за запретными «удовольствиями» — все идет во вред творческому процессу. Однако за свою жизнь она знала множество пьяниц и, по ее собственному утверждению, любила «многих людей, которые всегда находились в большей или меньшей степени опьянения. Ничего нельзя поделать, если они всегда более или менее пьяны». Опыт научил ее обращаться с ними так, «как если бы они были трезвы». Она пришла к ряду странных заключений относительно мужского пьянства. «Забавно, — писала она, — что мужчины чаще всего выбирают в качестве главных оснований для гордости две вещи, на которые способен любой мужчина и которые любой мужчина делает одинаково: это пьянство и рождение сына… Если подумать, становится ясно, насколько это удивительный выбор».

Рассказ Гертруды об истории с «потерянным поколением» менее подробен, чем у Хемингуэя. Впервые она услышала это выражение от владельца гостиницы «Пернолле» в Белле, городе в департаменте Эн: «Он сказал, что каждый мужчина становится цивилизованным существом между восемнадцатью и двадцатью пятью годами. Если он не проходит через необходимый опыт в этом возрасте, он не станет цивилизованным человеком. Мужчины, которые в восемнадцать лет отправились на войну, пропустили этот период и никогда не смогут стать цивилизованными. Они — «потерянное поколение». Обстоятельства похожи на те, что описывает Хемингуэй в первой версии. В гостинице «Пернолле» действительно был молодой автомеханик. По сообщению одного из тех, кто навещал Гертруду в гостинице, писателя Бравига Эмбса, молодой слесарь был «косоглаз и чрезвычайно мил», так что Гертруда вела с ним «нескончаемые» разговоры, покуда Алиса ждала во дворе и исходила злобой. Вторая версия хемингуэевского рассказа о «потерянном поколении», похоже, припоминалась не в спокойном состоянии духа, там явно чувствуются отголоски давней вражды.

Хемингуэй еще находился с Гертрудой в дружеских отношениях, когда в 1925 году впервые привел на улицу Флерюс Ф. Скотта Фицджеральда. Фицджеральд признался в своем дневнике, что это было лето «тысячи вечеринок и полного безделья». Он находился на гребне успеха, проснувшись знаменитым после выхода в свет первого же романа, «По эту сторону рая». Роман был опубликован в 1920 году, когда ему еще не исполнилось и двадцати четырех. И он, и его жена Зельда были красивые самовлюбленные люди; они постоянно находились в угаре непрекращающегося кутежа. В моменты трезвости Фицджеральд уже начинал с тревогой размышлять о своей беспутной жизни и о пьянках, которые превратили его с женой в знаменитостей мирового масштаба, хотя известность эта и была сомнительного свойства.

Гертруда прочла «По эту сторону рая» сразу по выходе, тогда она еще не переключила свое внимание на молодых писателей. Она считала, что Фицджеральд «по-настоящему создал новое поколение в глазах публики». Более того, ей казалось, что Фицджеральд — «единственный из молодых, кто естественно обращается с предложениями». Ее отношения с Фицджеральдом, как и многие из ее длительных привязанностей, сводились к ограниченному числу личных встреч и к восторженной переписке. Во время поездки в Америку в 1934 году Гертруда спланировала свое расписание так, чтобы провести с Фицджеральдом рождественский вечер в Балтиморе. К тому моменту его жизнь сильно изменилась: Зельда находилась в психиатрической лечебнице, а он сам страдал от чудовищных последствий своего бурного успеха. Гертруда оставалась в убеждении, что Фицджеральда, создавшего свою эпоху так же, как Теккерей создал эпоху «Ярмарки тщеславия», станут читать и тогда, «когда многие из его знаменитых сверстников будут забыты».

Фицджеральд, блестящий и тонкий писатель, видимо, был, несмотря на свое пребывание в Принстоне, малообразованным человеком. Не обладая уверенностью в собственном таланте, он с особым почтением относился к писателям с репутацией, в которых с легкостью обнаруживал талант. Его дружба с Хемингуэем — по всей видимости, более нужная Фицджеральду — складывалась непросто. Когда они вместе выпивали, Фицджеральд был попеременно то слезлив, то мстителен. «Я то дразню его, то заискиваю перед ним», — признавался Фицджеральд.

Фицджеральд обычно наносил визиты на улицу Флерюс в трезвом состоянии. «О его пьянстве много говорили, — вспоминает Алиса, — но он всегда был трезв, когда приходил в дом». К Гертруде он относился как к наставнице. Еще до встречи с ней он осознал ее значимость в качестве одной из «настоящих личностей» в литературе и даже попытался убедить редактора издательства «Скрибнер» Максвелла Перкинса напечатать ее «Становление американцев», хотя читал только отрывки в «Трансатлантик ревью». Когда Перкинс отказался, Фицджеральд написал ему: «Меня удивляет то, что ты говоришь о Гертруде Стайн. Я думал, критики и издатели считают своей обязанностью поднимать читателей до уровня писательского труда». Его более поздний взгляд на роман, когда тот вышел в виде книги, совпал со взглядом Хемингуэя. В письме Перкинсу, признавая свое заблуждение, Фицджеральд заметил, что только первые куски романа «вообще можно было понять».

Гертруда похвалила его за новый роман — «Великий Гэтсби», экземпляр которого Фицджеральд подарил ей во время их первой встречи. Фицджеральд написал Перкинсу, что и Хемингуэй, и Гертруда «в восторге» от его новой книги. «Настоящие личности, такие, как Гертруда Стайн (с которой я разговаривал) и Конрад (см. его эссе о Джеймсе), уважают людей, чье творчество не похоже на их собственное».

Вскоре после встречи с Гертрудой он написал ей восторженное письмо: «Мы с женой думаем, что вы очень красивая, очень галантная, очень добросердечная леди, — думаем так с первого дня знакомства с вами». Все его письмо было исполнено великодушия:

«Я счастлив, что вы и еще один-два тонко чувствующих человека считаете меня и таких, как я, художниками… — так же как человек 1901 года был бы счастлив, если бы Ницше считал его интеллектуалом. Я в высшей степени второсортный человек по сравнению с людьми первого сорта — во мне гнездится нетерпимость и другие пороки, — и я воистину трепещу, когда думаю, что писатель вроде вас приписывает такое значение моему искусственному роману «По эту сторону рая». Я чувствую, что это ставит меня в ложное положение. У меня, как у Гэтсби, только одна надежда».

Комплименты Гертруды молодому писателю стали впоследствии чем-то вроде ритуальной шутки при их встречах. Фицджеральд утверждал, что ее искренность его глубоко ранит. Он добавлял, что в жизни не встречал большей жестокости. Однажды, в свой тридцатый день рождения, он пришел к Гертруде и Алисе в угнетенном состоянии. Он чувствовал, что в его жизни наступает трагическая перемена — молодость кончается. Что с ним станет, спрашивал он, что ему делать. Гертруда посоветовала не беспокоиться: он «пишет как тридцатилетний уже много лет». Она сказала, что ему следует пойти домой и написать роман, еще более великий, чем предыдущие. Она даже нарисовала линию на листе бумаги и сказала, что следующая книга должна быть такой толщины. Когда восемь лет спустя вышел роман «Ночь нежна», Фицджеральд послал экземпляр Гертруде с надписью: «Это та книга, о которой вы просили?»

Были, однако, случаи, когда комплименты Гертруды заставляли его обороняться. В 1929-м он пришел на улицу Флерюс с Хемингуэем, который только что опубликовал «Прощай, оружие» — и эта книга хорошо распродавалась. Фицджеральд находился в угнетенном состоянии и был раздражителен. Подойдя к Алисе, чью неприязнь к Хемингуэю он, видимо, чувствовал, он сказал ей: «Мисс Токлас, я уверен, вам будет интересно услышать, как к Хему приходят его великие замыслы». Хемингуэй с подозрением спросил: «Ты к чему это, Скотти?» — «Расскажи ей», — настаивал Фицджеральд. «Дело вот в чем, — начал объяснять Хемингуэй. — Когда у меня возникает идея, я уменьшаю пламя, как будто на спиртовке, насколько возможно. Потом происходит вспышка. Это и есть моя идея». На этом Фицджеральд развернулся и отошел от них. Алиса, крайне редко хвалившая Хемингуэя, заметила, что отступление из Капоретто было очень хорошо описано.

Возможно, чтобы польстить самолюбию Фицджеральда, Гертруда сказала, что «пламя» Фицджеральда и Хемингуэя — не одно и то же. Фицджеральд долго размышлял над этим разговором и в конце концов пришел к выводу, что Гертруда хотела подчеркнуть превосходство «пламени» Хемингуэя над его собственным. Он написал Хемингуэю озлобленное и жалобное письмо, побуждая его доказать свое превосходство. Хемингуэй был вынужден ответить ему крайне осторожно: Гертруда, дескать, не имела в виду ничего такого и вообще сравнивать две разновидности выдуманного пламени — полная чепуха.


Оригинальный текст: Charmed Circle: Gertrude Stein and Company, by James Mellow.


Яндекс.Метрика