Джеймс Олдридж
Последний взгляд (дополнения)
Н. Толкунова
Наши авторы: Джеймс Олдридж (Великобритания)
Нет нужды представлять советскому читателю Джеймса Олдриджа — английского писателя, лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». Книги Олдриджа пользуются в нашей стране заслуженной популярностью. Он частый гость и на страницах журнала «Иностранная литература», где публиковались его романы «Не хочу, чтобы он умирал» (№ 11, 1959), «Сын земли чужой» (№ 3-6, 1969), «Горы и оружие» (№ 1-3, 1975), критические статьи и эссе.
Во время недавней встречи в редакции нашего журнала речь шла о проблемах современной Англии, о положении писателя в английском обществе, о советско-английских отношениях. Обсудили мы и книгу «Последний взгляд», которая обещает стать крупным литературным событием. Вот что рассказал о ней писатель:
— Герои моего нового романа — Эрнест Хемингуэй и Скотт Фицджеральд. Я пытаюсь вскрыть корни их непростой дружбы, разобраться в сути их отношений. Я сталкиваю героев, чтобы они могли поспорить о нравственности, о дружбе, о романтизме.
Роман повествует о путешествии в Бретань, совместно предпринятом Хемингуэем и Фицджеральдом. Рассказ ведется от лица юноши, почти мальчика, чистого и наивного, который напоминает писателям об их молодости. В разворачивающихся событиях участвует также жена Фицджеральда — Зельда, супруги Мерфи, его близкие друзья, выведенные в романе «Ночь нежна», и молоденькая англичанка.
Это психологический роман. Психологический в том смысле, что оба писателя критически относятся к жизни, к окружающей действительности. Это и роман о дружбе. Я пытаюсь разобраться в том, что связывало этих людей, что значили они друг для друга. Любопытно, что Хемингуэй относился к Фицджеральду чуть свысока и в то же время завидовал ему, что проясняет «Праздник, который всегда с тобой». Фицджеральд же на протяжении всей жизни оставался пылким почитателем таланта Хемингуэя. Почему именно так складывались их отношения? В своей книге я и пытаюсь дать ответ на этот вопрос — романтический ответ.
Совместное путешествие предлагает Фицджеральд. У него поистине классический подход к дружбе. Он говорит Хемингуэю: «Если нам удастся это путешествие, мы больше узнаем о нашем подлинном «я». Хемингуэй относится к предложению Скотта немного цинично, но в конце концов соглашается ехать.
Описываемое время — переломный момент в жизни обоих. Хемингуэй идеализирует образ крепкого, несгибаемого человека и старается соответствовать ему всем стилем жизни. Фицджеральд, напротив, уходит в себя, много пьет. Возникающий между ними спор вызван именно этими особенностями характеров Скотт пытается уберечь Эрнеста от конца, который он предвидит. Ведь, по сути дела, самоубийство Хемингуэя — это результат несоответствия личности тому образу сильного человека, который он сам себе навязал. Старость, физическая немощность — и он уже не может жить в этом образе, а значит — ибо для Хемингуэя это всегда так — и не может писать по-прежнему. А он как-то сказал: «Если я не смогу писать, я погиб».
Фицджеральд в романе говорит Хемингуэю: «Ты на самом деле не такой несгибаемый, не сильный, ты — поэт. Если только поверишь в то, что ты сильный, ты погибнешь. Не надо пытаться переломить себя, ты поэт — и это прекрасно». Фицджеральд стремится спасти Хемингуэя, которым он бесконечно восхищается. А у Хемингуэя другая позиция: я должен себя защитить, поставить барьер между собой и внешними обстоятельствами. Поэтому я должен стать сильной личностью, борцом.
Книга моя, — говорит Джеймс Олдридж, — кроме того — спор о романтизме. В ней, как это и было в действительности, два Хемингуэя и два Фицджеральда — писатель и человек. Если прочесть все, что было написано о Хемингуэе до 1928 года, то мы видим, что его воспринимали как художника романтического склада. Да и потом считалось, что Хемингуэй в основном писатель-романтик, а Фицджеральд — реалист, своего рода Гюго и Бальзак. В жизни же все было наоборот: Скотт — романтик, а Эрнест — трезвый реалист. Это проявляется и в их подходе к дружбе.
Обычно, когда я кончаю книгу, — заметил Олдридж, — в голове уже складываются контуры следующей, но не так обстоят дела в данном случае. Книга писалась трудно, долго, требовала большого напряжения сил, поэтому новых замыслов у меня не возникало. Я очень много вложил в этот роман, и, надеюсь, он найдет отклик у читателя.
«Иностранная литература», 1977, № 2.
Дж. Олдридж
О Хемингуэе и Фицджеральде
Новой книгой Джеймса Олдриджа стала романизированная биографий двух крупнейших американских писателей XX столетия — Эрнеста Хемингуэя и Скотта Фицджеральда, с которыми автор был лично знаком в юности.
«Последний взгляд» — так называется произведение Дж. Олдриджа, оно вышло в издательстве «Майкл Джозеф» я сразу же привлекло внимание британских критиков.
В книге, пишет рецензент «Таймс литерари сапплмент» Г. Бивер, описывается 1929 год — время, когда обоим писателям было Но тридцать. Скотт Фицджеральд успелужеопубликовать«Великого Гэтсби» и преступил к работе над романом «Ночь нежна», а Э. Хемингуэй прославился книгой «Прощай, оружие!».
Изображенную жизненную и творческую ситуацию Скотта Фицджеральда и Эрнеста Хемингуэя, пишет рецензент, Дж. Олдридж рассматривает как современную модификацию история двух героев Л. Кэрролла из «Алисы в стране чудес»: Твидалдама и Твидалди. Только вместо знаменитой погремушки, из-за которой между ними и разгорелась ссора, у героев Олдриджа — «другие игрушки»: у Скотта Фицджеральда бутылка (намек па его трагические запои), у Хемингуэяружье — каксимвол его увлечения охотой и будущего самоубийства, а причина ссоры, продолжавшейся всю жизнь, разные взгляды на искусство.
Основываясь на личности и характере писателей, Дж. Олдридж, пишет рецензент, создает в своей книге определенную литературную теорию. Один тип художника — это Хемингуэй, убежденный в нужности и правильности изображения жизни такой, какой она видятся, а второй тип художника — Фицджеральд, верящий во власть и силу воображения и интуиции.
Несомненной заслугой книги Дж. Олдриджа, считает Бивер, можно считать мастерское изображение творческого кризиса в жизни я Хемингуэя и Фицджеральда. Причину этого кризиса Дж. Олдридж в значительной степени видит в шумихе, «паблисити», которые были созданы вокруг имен этих писателей и которые извратили личную сторону их жизни. В такой ситуации, пишет Бивер, для Хемингуэя выходом стало сознательное подавление личности, импульсов, для Фицджеральда, напротив, выведение всего подсознательного наружу. Но, считает Дж. Олдридж, источник их поведения был общим — страх за потерю их нравственной цельности — и общим стал конец: преждевременная смерть.
«Иностранная литература», 1977, № 8.
Джеймс Олдридж, английский писатель
Раздумья о судьбах молодежи на Западе
Безвременная кончина людей всегда казалась мне страшной трагедией. Должно быть, потому, что я сам литератор и мне особенно горько читать о смерти какого-нибудь писателя, которого люблю и который умер слишком рано, не исчерпав всех возможностей своего дарования. Именно с таким чувством я всегда думаю о Джеке Лондоне, погибшем так бессмысленно, едва достигнув сорока лет, и о Скотте Фитцджералде — другом великом американском писателе, умершем в начале войны в расцвете творческих сил. То же самое можно сказать и о Маяковском, а ив писателей прошлого — о Шелли, Марлоу и бог знает, о скольких других.
Но, собственно говоря, это ничего не доказывает, да и погибших писателей не воскресишь. Однако если говорить не об отдельных людях, а о целых поколениях, то мысль эта обретает реальность и трагизм: сколько людей погибает безвременно! Я хочу этим сказать не то, что они умирают слишком рано, а то, что молодость их раздавлена суровыми требованиями, которые предъявляет им эпоха, а зрелость нелепо проходит в борьбе за существование, тогда как дни должны были бы наслаждаться всеми радостями творческого восприятия и созидания жизни.
Конечно, жизнь целых поколений губит главным образом война. Когда Гертруда Стайи после первой мировой войны сказала Хемингуэю: «Все вы — потерянное поколение», и Хемингуэй взял эти слова эпиграфом к своему роману «Фиеста», то оба они хотели показать, что сделала война с представителями молодого поколения Запада, многие из которых так бессмысленно погибли, а те, кому посчастливилось вернуться, оказались перед настоящей катастрофой. Разумеется, я говорю о Западе и о буржуазных писателях, выразивших мысли и чувства своего поколения. В России в то время происходила революция, а рабочий класс западных стран начал длительную борьбу за улучшение своей жизни, и все это также определяло судьбы поколения. После войны молодое поколение тратило попусту свои силы не только в борьбе за существование: массу времени и умственной энергии отнимали у него поиски выхода из всей этой путаницы, которой вообще не должно было быть. Вот это и губит целые поколения.
Вспоминая про Скотта Фитцджералда, Хемингуэя и других писателей «потерянного поколения», я не перестаю думать о том, что, несмотря на ощущение бесплодности существования, которое они выразили в своих книгах, несмотря на беспощадную характеристику, данную людям своего времени, несмотря на все это, вместе взятое, они все-таки не потеряли вкуса к жизни, умения радоваться дружбе и ценить ее. В сущности, об этом они главным образом и писали. Большая близость между героями, романа «Фиеста» Джэйком Барнсом и Биллом Гортоном, — пусть она чувствуется лишь когда они пьяны,- один из самых прекрасных примеров дружбы. Хемингуэй с большой теплотой описывает их дружбу и беспощадно расправляется с другим героем, чужим в этой компании прожженных скептиков, которые превыше всего ставят дружбу и знание неписаных законов своего замкнутого мирка.
Герой очень поэтичного романа Скотта Фитцджералда «Великий Гэтсби», стремясь добиться любви и доверия одной единственной женщины, попадает в ужасное окружение, которому он бессилен противостоять. И хотя другие не могут постичь, почему Гэтсби так тянется к этой единственной мечте своей жизни, лирический герой, устами которого говорит автор, понимает Гэтсби и любит его. В этом романе автор показывает, что люди, которым все дано, которые все постигли и ничем не дорожат, сознательно губят других, ломают им жизнь. Именно такими предстают перед нами богач Том и Дэзи Бьюкенен. Но какая у них была жажда жизни, как умели они веселиться! Беспощадно критикуя друг друга, порой проявляя жестокость к тем, кого любили, они все-таки оставались им преданы до конца. А как они цеплялись за жизнь, , как умели ценить все, что в ней есть стоящего, как презирали нытиков и плакс! Пусть философия их и не отличается особенной глубиной, но в ней много жизнеутверждающего, а потому, несмотря на её ограниченность, о ней все же стоит поразмыслить.
Сейчас я возвращаюсь к ней мыслью потому, что раздумываю о роли моего Поколения в событиях нашего времени, и о том, как оно откликнулось на них. Мне думается, именно люди моего поколения больше всего участвовали в минувшей войне и больше всего из-за нее потеряли, ибо война пришла в то время, когда все мы только начали обретать себя. Но я вовсе не ощущаю себя «потерянным», а по-моему, нельзя сказать, что я не характерен для своего поколения. Вторая мировая война отличалась от первой. И то, ради чего она велась, и весь ее смысл были совершенно иными; вне всякого сомнения, это сказалось и на ее последствиях. Но все же в послевоенные годы мы израсходовали впустую очень много сил: только стало казаться, что жизнь немного налаживается, как вдруг начались чудовищные: предательства, и все эти водородные бомбы, и всякие бессмыслицы и зверства, вроде Кореи и Суэца. И все-таки я не считаю себя «потерянным» и, смею думать, мои современники — тоже. Некоторым из нас, по крайней мере, ясно, что нынешней путанице можно противопоставить совершено иные, плодотворные возможности, и сознание это очень нам помогает.
Нет, не мое поколение, а то, которое подрастает сейчас, мнит себя «потерянным». Оно чувствует, что потерялось между адом прошлого и адом — или раем — будущего, и не верит ни в то, ни в другое. Прошлое не значит для них ничего ибо они ничего не пережили, а будущее мало их привлекает: они не верят в него, и неверию этому учит вся их жизнь. Англии их сейчас прозвали «разгневанной молодежью», потому что лучше всего их точку зрения пока выразил Джон Осборн в своей пьесе «Оглянись во гневе». Бед в том, что, судя по пьесе Осборна и по произведениям пяти-шести других молодых писателей этого направления, не крик гнева вырывается у них, а громкий бессильный стон боли. И, по-моему, прав был Майлс Мэллисон, наш актер и драматург, когда в разговоре со мной сказал: — Мы тоже были «разгневанной молодежью» — после первой мировой войны, но нас возмущало то, что сделали с другими людьми, а этих юнцов возмущает лишь то, что делают с ними. Это существенная разница.
Но, по-моему, «существенная разница» в том, что наша «разгневанная молодежь» не знала ни войны, ни настоящей бедности, а значит, не знала и серьезной борьбы. Она знает лишь скучное, но уютное существование, составляющее жалкий идеал мелкого буржуа, и хотя это существование успело набить ей оскомину, она не видит, чем можно заменить его, и по-прежнему жует горькие его остатки. Потому-то они и превращаются в потерянное поколение, наши молодые люди, хотя для этого еще нет никаких оснований; они уже потеряли вкус к жизни и, как видно, совсем не умеют ею наслаждаться в противоположность героям Хемингуэя и Фитцджералда. Мало того, они презирают людей, не находят ни малейшей радости в такой дружбе, какая связывала Билла Гортона и Джэйка Барнса, или в, прекрасной, хоть и странной мечте Гэтсби о любимой женщине. Отчасти эта их позиция — просто модный бунт. Однако это и подлинная примета времени, ибо молодым гневом, как мне думается, преисполнено все поколение.
Наконец, говорят они, кто-то чем-то возмущается, и хотя покамест с их стороны это всего-навсего смесь жалости к себе и жестокого отвращения к другим, такое возмущение сейчас неизбежно, и очень может быть, что из мелкой злобы разгорится настоящий гнев.
Суть в том, что перед подрастающим поколением всего две возможности:, либо оно гневно и громко крикнет: «Нет!», либо будет молчать и в конце концов погибнет «от накопления радиоактивного стронция в костях. Я надеюсь, что мы сейчас наблюдаем самые начатки такого бунта.
Быть может, главная опасность того гнева, который испытывают наши сердитые — молодые люди, заключена в его бес-перспективности. Нет у них подлинного представления о мире, в котором они живут, и поэтому все может завершиться их уходом в себя или какой-нибудь злобной вспышкой с самым жалким концом. Но так или иначе, то, что началось, не может обратиться вспять, и у молодого поколения, считающего себя потерянным, в конце концов должен созреть настоящий гнев, а не просто чувство горечи; хотя горечь и сопутствует мукам, с которыми сопряжено рождение этого гнева.
На меня всегда производят большое впечатление разговоры с представителями поколения, подрастающего сейчас в Англии и в Европе, и хотя мне жаль, что они не умеют радоваться жизни, я вовсе не считаю их таким уж потерянным поколением, каким они себя мнят. Молодым придется пройти сквозь ад, это ясно. Но ценой больших усилий и при наличии определенной тенденции в истории они могут избегнуть своей участи — их не разорвет на куски. Уже это одно вселяет в каждого из нас немало надежд, если вспомнить, какая судьба постигала в прошлом поколение за поколением.
А удастся ли молодым не только уцелеть, но и что-то сделать в жизни. — это уже будет зависеть от них самих. Так или иначе, жизнь идет своим чередом, и некоторые замечательные люди уже сейчас делают все, что в их силах, чтобы и эти «разгневанные» молодые люди, и все молодое поколение в целом не ушли из жизни раньше времени.
Редакция «Литературной газеты» обратилась к известному английскому писателю Джеймсу Олдриджу с просьбой написать статью на избранную им самим тему. Мы публикуем присланную нам статью, которая отражает глубокую тревогу писателя за судьбы молодого поколения Запада.
«Литературная газета», 16 мая 1957.