Ф. Скотт Фицджеральд
Всех благ, Люси и Элси!
Одно и то же происходило каждый раз, когда Джордж Лоусон Дюбарри приезжал в гости к отцу на Кубу. Почта Джорджа начинала прибывать на Кубу раньше, чем он сам, и отец, которого звали Лоусон Дюбарри (без «Джорджа»), вскрывал первый же конверт и читал «Дорогой Джордж!» (а иногда и «Милый Джордж»), еще не понимая, что письмо адресовано вовсе не ему. После чего отец буквально закрывал глаза и засовывал письмо обратно в конверт, а позже передавал его сыну, с виноватым выражением лица объясняясь, как же так произошло?
То, что впоследствии Лоусон называл «То Письмо», принесли в его кабинет в офисе «Панамериканской нефтеперерабатывающей компании» жарким июльским днем. То ли дело было в запотевших очках, то ли в двусмысленном приветствии «Здорово, старина!», но Лоусон прочитал первые несколько страниц целиком, прежде чем разобрался, что перед ним — очередной авангард адресованной сыну корреспонденции.
Но, ознакомившись с началом, он уже не смог не дочитать письмо до конца.
Джорджу было восемнадцать лет, учился он на втором курсе в Нью-Хейвене, где когда-то отучился и сам Лоусон. Мать Джорджа умерла, и Лоусон неуклюже и с немалыми усилиями старался выступать в роли и отца, и матери одновременно. Когда Джорджу удалось перевалить через барьер приемной комиссии Йеля, Лоусон счел, что худшее осталось позади — этот процесс напомнил ему ловлю редкой рыбы, когда, вконец измотавшись, рыба, наконец, вываливается на палубу катера.
Письмо было отправлено из Парижа Уордмэном Эвансом, соседом Джорджа по комнате в университетском общежитии; прочитав письмо, Лоусон подошел к двери и сказал секретарше:
— В ближайший час я занят. Будут звонки — на меня не переключайте!
Вернувшись к столу, он перечитал письмо еще раз. Пропустив едкие комментарии юноши по поводу заграничных обычаев и мест, Лоусон внимательно вчитался в следующее:
30 июня 1939 года.
…Она отдалась мне на корабле, и признаюсь честно, становиться её первым мне было страшновато. Но боялся я недолго, потому что знал, что она все равно потеряет голову, а до Шербура оставалось плыть всего пару дней. Но все вышло хуже, чем я ожидал, потому что она все приняла всерьез, и мне стоило больших трудов отделаться от нее в Париже. Ей семнадцать лет, учится в колледже, и, если бы это был не я, обязательно нашелся бы кто-нибудь другой… А как у тебя дела с Элси? Она уже тебе дала? Или так и воркует, что в боженьку верует, а в противозачаточные — нет? Бери их, пока молоденькие, вот мой девиз — так меньше шансов попасть в историю, как у меня было в апреле… Если узнаешь, что нам дадут комнату в «Харкнесс», отправь мне срочную телеграмму! А когда будешь писать письмо, расскажи о своей Сладкой Малолетке! Сможем обменяться смачными подробностями, если тебе все же удалось её уломать. (Забыл рассказать, что ходил к врачу перед тем, как покинуть наш Край Обетованный, и у меня все было O.K., зато после недели в этом сумасшедшем «бурге» я уже больше за себя начал бояться, чем за Люси).
Твой приятель, Уордмэн (сосед)
Лоусон Дюбарри собирался забронировать комнаты в пляжном отеле «Валедеро», где можно было всласть половить рыбу и «сократить» образовавшийся за время пребывания в университете «разрыв» в отношениях с сыном. Но, положив письмо на стол, он вопросил сам себя вслух: «И какой это “разрыв” я собрался сокращать?», и мог бы поклясться, что совершенно не заметил, как прошёл следующий час, пока секретарша не щелкнула замком двери его кабинета и не уверила его в том, что этот час все-таки прошёл.
— Принесите машинку, я сейчас сам отстучу одно письмо.
— А вы умеете печатать, мистер Дюбарри?
— Думаю, справлюсь.
— Обратите, пожалуйста, внимание, — сказала секретарша, — что если вы хотите написать сыну, то он уже завтра отплывает из Майами на корабле, так что ваше письмо не успеет…
По выражению его лица она заключила, что замечание было неуместным, и она поспешила скрыть свой промах вопросом о бронировании отеля на пляже.
— Приостановите, — ответил Лоусон. — То есть, нет! Продолжайте, но так, чтобы…
Он заставил себя замолчать. Ему сейчас стало очень одиноко. Не было никого, с кем он мог бы обсудить эту историю — ну, не с Джорджем же… Он с отвращением вспомнил одного вожатого из скаутского лагеря своей юности, который всегда вещал об опасностях «тайных грехов»; еще он вспомнил одного своего приятеля-грубияна, который сам отвел сына в бордель, когда мальчику стукнуло семнадцать. Но Лоусон был современным и сдержанным человеком, и Джордж об этом прекрасно знал — и в лучшем случае все это кончилось бы для них обоих оргией смущения. У него возник иной план.
Небыстро, прикладывая значительные усилия, он напечатал на пишущей машинке письмо Уордмэну Эвансу.
Начал он с объяснений, как получилось, что он вскрыл его письмо; далее без промедления он перешел к шантажу:
Если вы припомните, что написали, то поймете, что я никак не мог передать ваше письмо сыну. К тому же я считаю, что в следующем году вам с моим сыном в одной комнате жить нежелательно. Ни в коем не случае не пытаюсь вас критиковать и вовсе не пытаюсь намекнуть, что это именно вы оказываете на моего сына дурное влияние. Возможно, всё совсем наоборот. Но подобная описанной вами озабоченность, без сомнений, помешает вам обоим добиваться успехов в учебе.
Я доверяюсь вам, как старшему из вас двоих, и прошу немедленно известить деканат университета и моего сына об изменении ваших намерений по части общежития по любой угодной вам причине.
Не сомневаюсь, что вы предпочтёте, чтобы столь личное и откровенное письмо было вам возвращено, поэтому вместе с копией вашего письма в деканат прошу выслать мне адрес, куда я должен отправить вам ваше письмо.
Крайне обеспокоенный, намеренный действовать решительно, но вполне вас понимающий, ваш Лоусон Дюбарри.
Лоусон наклеил на конверт побольше марок, чтобы письмо точно дошло к Уордмэну Эвансу в Париж; ответа можно было ждать недели через три.
Было неясно, будет ли Уордмэн сопротивляться? Лоусон его вспомнил: это был красивый молодой человек с открытым взглядом серых глаз и легким налетом манер с Пятой авеню.
С его отцом Лоусон не был знаком; возможно, легкомысленное соблазнение было в традициях семьи и пошло от тех, кто пару поколений назад прибыл на эмигрантском корабле, или же от тех, кто двадцать поколений назад ходил в Крестовые походы.
Поджидая сына на причале у стойки таможенного досмотра, он снова и снова обдумывал письмо Уордмэна; в нем не было ничего, что свидетельствовало бы о грехопадении Джорджа и «Сладкой Малолетки» — его аж передергивало, когда он вспоминал настоящее имя девушки. Возможно, Джордж пока лишь играл с греховными помыслами? Лоусону определенно следовало запастись терпением и спокойствием, дабы «завоевать доверие Джорджа», а затем следовало добиться, чтобы сын раскрыл перед ним свои нравственные устои — конечно, если таковые у него вообще имелись… Отец надеялся, что к тому моменту, когда прибудет ответ Уордмэна, именно он, а не Уордмэн, станет лучшим другом Джорджа…
— Папа, привет! Отлично выглядишь!
Лоусон испытал облегчение. Этот здоровый, благородный и веселый индивидуум просто не мог обладать образом мыслей из Того Письма! Самодовольный Лоусон вышел вместе с сыном с причала.
— Этим летом я решил вместе с тобой поработать, — заявил Джордж. — Зря ты старался со всеми этими развлечениям!
— Но мне тоже хочется отдохнуть, я беру отпуск!
— А я хочу попотеть на работе, как ты! Так что рыбалку и пляж предлагаю ограничить выходными. В сентябре я все равно поеду в гости к друзьям, так что еще наплаваюсь.
В конце первой недели в разговоре за обедом в «Эль Патио» Джордж обронил имя Уордмэна Эванса. Лоусон почувствовал себя так, словно ему в тарелку вдруг подбросили бомбу.
— У нас с ним одинаковое чувство юмора, — сказал Джордж. — Вот почему мне нравится жить с ним вместе в общежитии. Он, конечно, ограниченный, но, когда мне хочется умных разговоров, я просто общаюсь с другими парнями.
— А мне кажется, что он довольно заурядный, — спокойным тоном произнес Лоусон.
— Заурядный?! — возразил Джордж. — Да стоит ему захотеть, и он абсолютно точно попадет в любое братство старшекурсников!
Лоусон подумал: «и это не значит абсолютно ничего», хотя не стал говорить этого вслух.
Из разных мест в Европе Джорджу приходили письма, и некоторые конверты были подписаны почерком Уордмэна — Лоусон без всяких опасений передавал эти письма сыну.
Еще с почты приносили конверты от девушек, подписанные совершенно разными почерками, и Лоусон читал эти письма в своем воображении; все они были подписаны «Элси», и в каждом было написано: «Джордж, помоги мне! Что же мы с тобой наделали?»
Но по утрам Лоусон чувствовал себя вполне современным человеком и думал так: «Сейчас ведь не 1890 год! Да и в грехе соблазнения участвуют, как минимум, двое!»
Примерно в этом духе Джордж впервые и продемонстрировал отцу свою нравственную оснастку.
— Когда вернусь, больше в Филадельфию — ни ногой! Бог ты мой! Тамошние девицы, если уж на кого глаз положат, готовы буквально на все!
— Да неужели?
— Именно так. Старая, как мир, ловушка, игра в «кошки-мышки».
— А что ж им не бегается за взрослыми мужчинами, которые могут на них жениться?
— Ну, со временем к ним это тоже приходит. Я, понимаешь ли, про секс — надеюсь, тебя не шокирует? Представляешь, в мире он все еще существует!
… Так, спокойнее, жди, жди… — шептал себе Лоусон; главное — отделить Джорджа от Уордмэна, и, если уж Джордж по натуре грубый хищник, то надо хотя бы на время замедлить проявление этой части его характера, пока он со своей «Сладкой Малолеткой» не докатился до беды. Так шли недели, и рядом с Джорджем он чувствовал себя то юношей, то древним старцем. А затем пришли письма.
В отправленном из Лондона конверте на имя Лоусона лежала копия письма в деканат. В письме говорилось, что нижеподписавшийся Уордмэн Эванс в следующем семестре не желает проживать в одной комнате с Джорджем Дюбарри, а причиной было указано: «… поскольку мной принято решение не продолжать обучение в университете, о чем я направил письмо на имя ректора».
В конце письма была приписка карандашом и чернилами.
Надеюсь, что это вас удовлетворит. Я не прикладываю копию моего письма Джорджу, поскольку истинный джентльмен никогда не подчиняется ничьим приказам, исключая приказы отца или начальника по службе. Но на всякий случай — если Вы вдруг решите «случайно» вскрыть мое письмо Джорджу — я Вас уверяю, что ни в какой форме, ни прямо, ни косвенно, я о вашем письме не упомянул.
Искренне ваш,
Дж. Уордмэн Эванс.
Принесли письмо и для Джорджа, надписанное тем же почерком, но Джордж был в двухдневной командировке в Пинар-дель-Рио, так что выходные для Лоусона были безнадежно испорчены: ему только и оставалось, что перечитывать То Письмо Уордмэна Джорджу и свой собственный ответ Уордмэну, думая о том, не из-за него ли юноша был вынужден пойти на столь отчаянный шаг? Он утешался мыслью, что уход Уордмэна из университета вряд ли станет тяжелой утратой для студенчества, учитывая, что основные жизненные интересы бывшего студента находились, очевидно, вне пределов Нью-Хейвена.
Придя на работу в понедельник, Джордж засунул в карман адресованное ему письмо и принялся рассказывать о поездке в Пинар-дель-Рио, а также о том, что у него возникло желание отказаться от приглашений в гости и остаться поработать на Кубе вплоть до начала нового учебного года. Но днем, когда они встретились в клубе Лоусона, Джордж уже пребывал в состоянии глубокой печали.
— Какого же дурака свалял этот Уордмэн! Дело даже не в том, что мне теперь придется искать нового соседа, и все уже будет не так — но какая же глупость!
— А что он сделал?
— Бросил университет! — ошалело произнес Джордж. — С ума сойти!
Лоусон молчал; его нервы трепетали.
— А почему бросил? Или это тайна?
— Да как это, интересно, можно сохранить в тайне?
— Ну, тогда… Может, расскажешь, что же такого он сделал?
— Он, кажется, женился на этой маленькой потаскушке, на Люси Бикмастер!
Лоусон подозвал проходившего мимо официанта и заказал двойную порцию виски. Джордж заказал пиво; в тишине достал письмо и перечитал его еще раз.
— А почему он на ней женился? — спросил Лоусон.
— Это как раз и осталось в тайне.
— Возможно, он был вынужден?
— Не смеши меня, папа! Я эту Люси уже три года знаю. — И торопливо добавил: — Только ничего такого не подумай, отец — мне до нее никогда и дела не было! Просто я знаю, что она за человек, и единственное объяснение, которое я могу придумать — Уордмэн был пьян!
— А не поспешил ли ты с выводами об этой девушке? — холодно произнес Лоусон. — Пока нет достаточных доказательств обратного, разве достойно считать девушку семнадцати лет…
Он умолк, поймав озадаченный взгляд Джорджа.
— А откуда ты знаешь, что ей семнадцать лет?
— Кажется, ты мне рассказывал?
— Не помню, чтобы я вообще когда-либо о ней упоминал.
Выпив весь бокал, Лоусон заказал еще один.
— В письме он, кстати, пишет и о тебе, — произнес Джордж.
Сердце Лоусона подскочило.
— Просит передать тебе привет и пожелание, чтобы ты оказывал на меня только хорошее влияние!
— Ну и ладно, — сказал Лоусон. — Мне, конечно, жаль, потому что тебе его жаль, но он совершил глупость, как ты верно заметил: он отказался от образования ради какой-то девчонки!
— Он угодил в ловушку!
— Ну, может быть.
Они встали.
— Я, конечно, не знаю эту девушку, — сказал Лоусон, — но, говоря объективно, главное в этой истории — чтобы она сама тоже не угодила в ловушку.
Ему очень хотелось перед уходом выпить ещё, но это нарушило бы его принципы. А затем, из-за легкого раздражения, вызванного этой историей, он допустил еще одну оплошность.
— А может, и сам этот Уордмэн — не столь уж ценный трофей?
Выйдя из клуба под ослепительное солнце, Лоусон ощутил ликование, ему очень хотелось с кем-нибудь поговорить; лишь из соображений осторожности он был рад тому, что остаток дня им с Джорджем предстояло провести по отдельности.
…Позже он остановился, чтобы выпить последнюю на сегодня рюмку; клиентов в баре обслуживали юные девушки. Уходя, он отсалютовал им в романской манере, коснувшись шляпы.
— Всего доброго, Люсия! — весело произнес он, а затем и второй барменше: — Адьос, Элси!
Он вновь коснулся шляпы, поклонился и вышел; две девицы смотрели на него во все глаза, даже не подозревая, что он только что отвесил поклон всему американскому прошлому, ушедшему без возврата пару поколений назад.
Его ликующий настрой продолжился и на следующее утро, когда он, исполненный новых надежд по поводу себя и сына, вошел в свой кабинет гораздо позже обычного. Джордж еще не приходил, но на столе лежал подписанный его почерком конверт, на котором значилось «Лично в руки». Лоусон вскрыл конверт и прочитал письмо. Затем, как и в прошлый раз, он позвонил секретарше и приказал: «Меня ни с кем не соединять!» А затем еще раз перечитал письмо:
… по твоему последнему замечанию я догадался, что здесь что-то не чисто. Я думал об этом всю ночь, а когда сегодня с утра пораньше пришел на работу, твоя секретарша передала мне письмо, которое, как она подумала, по ошибке попало в папку с твоей корреспонденцией. К письму был приложен твой ответ, и я даже не стану притворяться, что «случайно» прочитал и его тоже.
Когда ты это прочтешь, я буду уже на корабле. В кассе я взял аванс в счет причитающегося мне жалованья. И сейчас, прощаясь с тобой, я хочу сказать, что всегда старался быть хорошим сыном и действовать, как подобает джентльмену, в моем понимании этого слова.
Прошло несколько недель, прежде чем Лоусон, увидев в газете заметку о женитьбе Джорджа («церемония прошла в городе Элктон, штат Мэриленд… невесте, мисс Элси Джонсон, исполнилось шестнадцать лет…»), осознал, что в хаосе добрых намерений сомнительный элемент по имени Элси был спасен — но ценой его собственного сына!
Ему никогда не приходило в голову, что он мог бы поступить иначе, но с тех пор, как только разговор заходил о современных молодых девушках и их поведении, ему всегда было что сказать. Самым мягким из всего, что он высказывал, было замечание о том, что современные девицы — просто отчаявшиеся охотницы, готовые сунуть в капкан даже куски собственной мятой и порванной плоти. И даже это он умудрялся разбавлять с помощью: «…и нет у них никакой смелости, а один лишь природный инстинкт».
Изредка он ловил себя на том, что говорит и нечто иное, что мы не можем тут воспроизвести. Уордмэн Эванс, среди прочих, был бы искренне шокирован, если бы это услышал!
Оригинальный текст: Salute To Lucy and Elsie, by F. Scott Fitzgerald.