Ф. Скотт Фицджеральд
Между рейсами
Шансы были невелики, но здоровый и слегка утомленный после скучной командировки Дональд хотел расслабиться. Так почему бы себя не побаловать, если получится?
Самолёт приземлился; Дональд окунулся в летнюю ночь Среднего Запада и направился к одиноко стоящему зданию аэропорта. Здание в стиле «пуэбло» напоминало старинные железнодорожные полустанки. Он ничего не знал: жива ли она, живёт ли до сих пор в этом городке, вышла ли замуж? С растущим возбуждением он листал телефонный справочник, ища номер её отца — хотя тот мог запросто умереть за прошедшие двадцать лет.
Но нет! «Судья Хармон Холмс, Хиллсайд, 3194».
В ответ на его просьбу позвать мисс Нэнси Холмс удивлённый женский голос ответил:
— Нэнси теперь миссис Уолтер Гиффорд. А кто её спрашивает?
Но Дональд сразу бросил трубку. Теперь он знал всё, что надо, а в запасе было всего только три часа. Никакого Уолтера Гиффорда он не помнил, но всё-таки полистал еще раз телефонный справочник. Скорее всего, она вышла замуж и уехала из города.
Опять нет! «Уолтер Гиффорд, Хиллсайд, 1191». Кровь вновь весело заиграла у него в венах.
— Алло?
— Алло! Позовите, пожалуйста, миссис Гиффорд. Это один из её старых друзей.
— Я вас слушаю.
Он вспомнил — или ему показалось, что вспомнил? — странную притягательность её голоса.
— Это Дональд Плант. Последний раз мы виделись, когда мне было двенадцать.
— Ах! — в возгласе прозвучало вежливое удивление, но было не похоже, что она обрадовалась или хотя бы вспомнила. — Дональд! — уже теплее; теперь он был не просто смутным воспоминанием. — Когда ты успел вернуться? — А затем, уже с явным интересом: — А ты сейчас где?
— В аэропорту. Пробуду здесь несколько часов.
— Ну тогда приезжай, увидимся!
— Ну, если ты еще не спишь…
— Ну, конечно, нет! — воскликнула она. — Сижу вот, смешиваю себе коктейль. Одна. Скажи таксисту…
По пути Дональд проанализировал состоявшийся разговор. Слова «в аэропорту» должны были дать ей понять, что он теперь принадлежит к классу небедной буржуазии. Одиночество же Нэнси могло указывать на то, что она превратилась в непривлекательную и недружелюбную женщину. Муж мог быть в отъезде или спал. И ещё его шокировал коктейль — ведь у него в памяти она так и осталась десятилетней девочкой. Но он тут же с улыбкой себя одёрнул — сейчас ей, конечно, было уже под тридцать.
Извилистая дорога кончилась, и на фоне освещенного дверного проема он увидел миниатюрную темноволосую красавицу со стаканом в руке. Слегка ошеломленный столь очевидной материализацией мечты, Дональд вышел из машины и выдавил из себя:
— Миссис Гиффорд?
Она включила свет на крыльце и также вопросительно, во все глаза, уставилась на него. Озадаченный взгляд вскоре сменила улыбка.
— Дональд… Это ты… Да, как мы все меняемся… Поразительно!
Они вошли в дом, на все лады повторяя «сколько лет», и Дональд почувствовал, как на мгновение у него замерло сердце. Потому что он вспомнил их последнюю встречу — она, демонстративно задрав нос, проехала мимо него на велосипеде; и ещё он испугался, что им будет не о чем говорить. Это напоминало встречу выпускников — но там нехватка общих воспоминаний всегда теряется в торопливом и шумном многолюдье. Он с ужасом осознал, каким долгим и пустым может стать предстоящий час, и безрассудно бросился напролом.
— Ты всегда была красавицей. Но, честно говоря, не ожидал, что ты станешь еще прекрасней!
Сработало! Своевременная констатация факта — оба они уже не те — плюс смелый комплимент превратили их обоих из неуклюжих друзей детства в симпатичных незнакомцев.
— Будешь коктейль? — спросила она. — Нет? Только, пожалуйста, не думай, что я тут потихонечку спиваюсь — просто выдался грустный вечер. Муж прислал телеграмму, что на пару дней задержится, хотя обещал сегодня вернуться. Дональд, он такой хороший, и такой красавец! Чем-то на тебя похож. И фигурой, и лицом. — Тут она замялась. — И мне кажется, что у него кто-то есть в Нью-Йорке, но я точно не знаю.
— Глядя на тебя, никогда и не подумаешь, — подбодрил он её. — Я шесть лет был женат и какое-то время тоже мучился. А потом в один прекрасный день взял и вычеркнул ревность из своей жизни. Когда жена умерла, я понял, что так и надо. Потому что остались только хорошие воспоминания, и никаких расстройств, горечи или тяжести.
Она внимательно слушала, и в её глазах появилось сострадание.
— Прости, — сказала она. И, выдержав необходимую паузу, добавила: — Ты сильно изменился. Повернись-ка! Помню, папа всегда говорил: «Вот у этого парня есть мозги!»
— Ты, наверное, не соглашалась?
— Это произвело на меня сильное впечатление. До тех пор я считала, что мозги есть у всех. Наверное, поэтому и запомнила.
— А что еще помнишь? — улыбнувшись, спросил он.
Нэнси неожиданно встала и быстро от него отошла.
— Эй, так нечестно! — укоризненно сказала она. — Примерной девочкой, я, конечно, не была…
— Да ладно тебе! — торопливо перебил он. — А, знаешь… Пожалуй, я выпью!
Когда она, всё ещё пряча глаза, смешивала коктейль, он продолжил:
— Думаешь, ты была единственной девчонкой, которую когда-либо целовали?
— Давай сменим тему? — отрезала она; вспышка раздражения тут же угасла, и она сказала: — Ах, да какого черта?! Да, нам было весело! Прямо как в песне.
— Когда на санях катались?
— Да. И еще на каком-то пикнике… Кажется, у Труди Джеймс! И во Фронтенаке, летом — каждое лето!
Ему больше всего запомнилось катание на санях; он целовал её холодные щеки на соломе в углу, а она смеялась, не отрывая взгляда от холодных зимних звезд. Соседняя парочка развернулась к ним спинами, и он целовал её шейку и ушки — но так и не добрался до губ.
— А вечеринка у Маков, когда играли в фанты на поцелуи, а я не мог прийти, потому что у меня была ветрянка? — сказал он.
— Что-то не припомню…
— Но ты же там была! И тебя целовали, а я с ума сходил от ревности! Никогда со мной такого не было.
— Забавно… Не могу вспомнить! Может, мне очень хотелось забыть…
— Почему? — удивленно спросил он. — Мы ведь были просто невинные дети. Знаешь, Нэнси, когда я рассказывал жене о своем прошлом, то всегда говорил, что любил тебя почти так же, как её. Но на самом деле я любил тебя так же сильно! Когда мы переехали, ты так и осталась занозой у меня в сердце.
— Ты был так сильно… задет?
— Боже мой, еще бы! Я… — он вдруг заметил, что их теперь разделяет всего какая-то пара футов, и что он говорит с ней так, словно любит её, а она смотрит на него затуманенным взором, слегка приоткрыв губы.
— Продолжай, — сказала она. — Стыдно признаться, но мне нравится тебя слушать. Я понятия не имела, что ты примешь это так близко к сердцу. Я-то думала, что это только я переживаю.
— Только ты? — воскликнул он. — Ты что, забыла, как бросила меня в аптеке? — он рассмеялся. — И еще язык показала!
— Совсем не помню. Всегда считала, что это ты меня бросил. — Она легко, как бы в утешение, коснулась его руки. — У меня наверху валяется старый фотоальбом, сто лет уже не доставала. Подожди минутку, сейчас найду.
Пять минут Дональд просидел, думая о том, как жаль, что воспоминания об одном и том же всегда у всех разные; затем ему стало не по себе от того, что сегодняшняя Нэнси волновала его точно так же, как и Нэнси из детства. За полчаса родилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена; более того — он даже не надеялся испытать его вновь.
Усевшись рядышком на диване, они раскрыли альбом. Нэнси посмотрела на него и довольно улыбнулась.
— Как здорово! — сказала она. — Ты такой славный, и помнишь меня так… Так хорошо! Знаешь… Эх, если бы я только знала это тогда! Когда ты уехал, я тебя возненавидела.
— Жаль, — тихо сказал он.
— Но это прошло! — уверила она, а затем, повинуясь внезапному порыву: — Поцелуй меня, и давай представим…
— … хорошая же я жена! — сказала она через минуту. — Вообще-то после свадьбы я ещё не целовалась ни с кем, кроме мужа.
Он был приятно взволнован — но еще больше смущен. Кого он целовал? Нэнси? Воспоминание о ней? Или эту прекрасную застенчивую незнакомку, которая сразу отвела от него взгляд и перевернула страницу фотоальбома?
— Стоп! — сказал он. — Слишком быстро. Я не успеваю ничего разглядеть!
— Больше не будем. Что-то я и сама разволновалась.
Дональд произнес традиционную многозначительную банальность.
— Не дай нам Бог опять влюбиться!
— Прекрати! — почти неслышно рассмеялась она. — Хватит! Это была минутная слабость. Слабость, о которой надо забыть.
— Не говори мужу.
— Почему? Я ему обычно всё рассказываю.
— Ему будет больно. Никогда не рассказывай мужчинам такие вещи.
— Хорошо, не буду.
— Поцелуй меня еще, — вновь перескочил он на своё; Нэнси перевернула страницу и тут же ткнула пальцем на фото.
— Вот он ты! — воскликнула она. — Наконец-то!
Он посмотрел. На фото был виден пирс, на нем — мальчик в шортах, а на заднем плане были яхты.
— Я отлично помню этот день, — торжествующе рассмеялась она. — Снимала Китти, а я украла у неё это фото!
Дональд себя на фотографии не узнал — наклонившись поближе, он убедился, что это точно не он.
— Это не я, — сказал он.
— Нет, это ты! Это Фронтенак — то лето, когда мы лазили по пещерам.
— По каким пещерам? Я во Фронтенаке был всего три дня. — Он внимательно посмотрел на слегка пожелтевшее фото. — И это точно не я! Это Дональд Боуэрс. Мы были немного похожи.
Она уставилась на него, а затем откинулась назад, словно пытаясь рассмотреть его целиком.
— Но ведь ты и есть Дональд Боуэрс?! — воскликнула она чуть громче обычного. — Хотя нет… Ты Дональд Плант!
— Я ведь так и сказал по телефону!
Она вскочила. У неё на лице читался легкий испуг.
— Плант! Боуэрс! С ума я спятила, что ли? Или это коктейль? Я просто слегка растерялась, когда ты приехал. Так… Что я тебе наговорила?
Он с монашеским спокойствием перевернул страницу альбома.
— Абсолютно ничего, — сказал он. Перед его глазами пробегали фотографии, на которых его не было; только Фронтенак, пещера, Дональд Боуэрс. — Это ты меня бросила!
Нэнси отошла в другой угол комнаты.
— Не вздумай никому рассказывать, — сказала она. — Такие истории всегда разлетаются очень быстро.
— Да какая тут история, — сказал он, умолк, а про себя подумал: «И всё-таки она была распущенной девчонкой!»
И его охватила дикая и неистовая ненависть к маленькому Дональду Боуэрсу — его, навеки изгнавшего ревность из своей жизни! Всего пять шагов по комнате — и для него исчезли и прошедшие двадцать лет, и Уолтер Гиффорд со всеми его успехами.
— Поцелуй меня, Нэнси! — попросил он, опустившись на одно колено рядом с её стулом и обняв её за плечи. Но Нэнси отшатнулась.
— Ты говорил, что опаздываешь на самолет?
— Ну и что? Полечу на другом. Это не важно!
— Пожалуйста, уходи, — холодно сказала она. — Попробуй понять, каково мне сейчас!
— Но ведь ты сейчас говоришь так, будто меня не помнишь, — воскликнул он. — Меня! Дональда Планта!
— Помню. Тебя я тоже помню. Но всё это было так давно. — Её голос снова стал твердым. — Такси вызывай по адресу Крествуд, 8484.
По пути в аэропорт Дональд недоуменно покачивал головой. Он уже пришёл в себя, но всё еще никак не мог понять, что с ним произошло? И только когда самолет взмыл в ночное небо, а его пассажиры на время перестали принадлежать обычному миру там, внизу, ему в голову пришла аналогия с этим полетом. Пять проклятых минут он прожил, как безумец, сразу в двух мирах. В нём неразрывно и безнадежно слились воедино двенадцатилетний мальчик и мужчина тридцати двух лет.
Дональд многое потерял в эти часы между рейсами. Но какая разница, если вторая половина жизни и так состоит сплошь из потерь?
Оригинальный текст: Between Planes [Three Hours Between Planes], by F. Scott Fitzgerald.